Серж испытывал странное сладкое чувство, волнующее знание о себе, восхитительное переживание того, что он – русский. Его ликующая любовь к мирозданию, его неувядаемая нежность к маме и бабушке, его молитвенный взгляд на осину с багряными листьями, сквозь которые сочилась лазурь. Влажный холод этих круглых осиновых листьев, которые он положил себе на глаза, как золотые монеты, чтобы лечь навсегда в эту любимую землю. Стать лазурью, осиной, гумилевской строкой о Новом Иерусалиме, лучистым проблеском над старой ночной колокольней. И все это объясняло ему, что он русский, делало его неповторимым и одновременно сливало с бесчисленным любимым народом.
– Ты должен знать, что Гагарин – сын Сталина. В нем – искупление всех непосильных трудов, надрывных страданий, кровавых жертвоприношений, которые заплатил русский двадцатый век за то, чтобы человечество преодолело кровавую гравитацию истории. Сталин принес в жертву двоих своих сыновей, третьего, самого младшего и любимого, послал в тридесятое царство – в Космос, чтобы тот вернулся и принес России благую весть…
Серж чувствовал, как уменьшается в нем, становится невесомей, прозрачней его тело. А душа, испытывая небывалую легкость, ликующую свободу, готова превратиться в лучистую вспышку. Мчаться в бесконечной Вселенной, среди цветущих планет и лун. И это усиливало в нем чувство, что он русский, что ему доступны неведомые миры и божественные тайны.
– И еще мы должны понимать, что Гагарин – витязь русской Победы. Победа сорок пятого года – это тот космодром, с которого Гагарин взлетел в небеса. Он принял из рук Кантария алое победное знамя и отнес его в Космос. По сей день оно пламенеет на орбите, вращается вокруг земли. Александр Матросов, накрывший грудью пулеметную амбразуру, был Юрием Гагариным на той грозной мистической войне, на которой Россия принесла вселенскую жертву, выпрямляя согнутую земную ось. Матросов, без скафандра, в солдатской гимнастерке, вышел в открытый Космос и своею смертью открыл Гагарину путь в небеса…
Серж не умел понять, кто был перед ним. Фантаст, увлеченный грезами восхищенного разума? Ученый, открывший способ перемещаться по лучу в пространстве и времени? Посланец иных миров с глазами, полными солнца? От него исходила благая сила, одолевающая мрачную тяжесть мира, спасающая души, оказавшиеся в адской тьме. Он сошел в ад, чтобы отыскать среди гробов Сержа и вывести его на свет Божий.
– Гагарин улетел с земли в Космос, преобразив земное в космическое. Но и Космос через Гагарина влился в земное бытие, преобразив космическое в земное. Гагарин был земным человеком, улетевшим в мироздание. Но он был небожителем, прилетевшим из Космоса на землю. Через Гагарина Божественная сила снизошла в земную реальность. Гагарин преображен Космосом – космочеловек. Несметны богатства русской земли. Несметны богатства русской истории. Неисчислимы красоты русской культуры. Мистическая русская Победа – это чаша, полная волшебного напитка, который исцеляет нас в минуты уныния и поражения, воскрешает в час смертельной погибели…
– Кто вы такой? – спросил Серж, глядя в солнечные, как мед, глаза Лукреция Кара.
– Юрий Гагарин, с его белоснежной улыбкой, окруженный дивным сиянием, в блеске звезд, среди лучистых светил, – это русская икона, перед которой очищаем себя, молимся о ненаглядной бессмертной России.
– Кто вы такой? – повторил Серж, испытывая к Лукрецию Кару сыновью любовь, словно вернулся из военных странствий отец.
– Юрий Гагарин – святой. Он не погиб в авиационной катастрофе, а живым был взят на небо. Когда мы слышим летний гром за высокой синей тучей, мы знаем – это летит Гагарин, и его след в небесах отмечен радугой.
Лукреций Кар улыбнулся своими длинными лисьими губами и ушел в темноту, оставляя в воздухе легчайшее свечение.
Глава восьмая
Серж работал у стиральной машины, с горькой иронией думал о своем превращении из художника и фантазера, мечтающего о космических мистериях, в подневольную подземную прачку. В момент похищения у него отобрали куртку с волчьим мехом, документы, ключи от квартиры и автомобиля. Его модная артистическая блуза была порвана ударами бича, и, чтобы согреться, он был вынужден принять от Андрея подарок, добротный вязаный джемпер с тонким швом на спине. Не имея бритвенного прибора, он отпустил усы и бородку, несколько раз ровняя их грубыми ножницами. В его кармане хранилась изумрудная сережка неизвестной блудницы, а из памяти не исчезал истошный крик Нинон, на которую набрасывали черный чехол.
Он меланхолично слушал рокот машины, когда вдруг дико взвыла сирена, ошалело замигали огни, и по тоннелю, мелькая за железными решетками, побежали охранники. Серж подошел к решетке и сквозь прутья увидел, как двое охранников ведут Раджаба, выломав ему за спину руки. Следом пружинно шагал китаец Сен и хлестал таджика плеткой. При каждом свистящем ударе Раджаб тонко вскрикивал, и Сержу казалось, что у него самого на спине взбухает рубец.
Их всех раньше времени увели с места работы и заперли в спальном отсеке. Таджики тревожно шушукались, жались, как овцы, все в один угол. Белорус Андрей походил среди них, сообщил Сержу добытые сведения:
– Раджаб, дурья голова, задумал бежать. Затолкал в трубу свои распорки, стал карабкаться. Вроде у него получалось. А тут, как назло, сверху скинули партию дохлых собак. И он вместе с падалью грохнулся на стол. Его и взяли. Теперь ему крышка: сожгут в печи. Вот тебе и цветущий персик, и детки с ханум. – Андрей сжимал кулаки и ходил среди коек своей упругой поступью.
На другой день их не кормили, не повели на работу, а выгнали из отсека и построили вдоль тоннеля, прижав к стене, где извивались кабели в резиновой оплетке. Оставалось пустое пространство, по которому, тускло блестя, тянулись рельсы узкоколейки. Охранники в черных комбинезонах, с короткоствольными автоматами, грубо толкали, выравнивая ряд. Китаец Сен, голый по пояс, казался отлитым из желтой бронзы.
Они ждали, и Серж чувствовал, как по тоннелю тянет железный сквозняк, дующий из металлической сердцевины земли. В этом сквозняке приближалось что-то ужасное – быть может, чудовищный паук, живущий в центре планеты.
Вдруг ярче загорелись светильники. Из невидимых громкоговорителей полилась чудесная музыка, волнующий полонез. Из темной глубины тоннеля, на свет, скользя вдоль узкоколейки, выскочил танцор. Он был на роликовых коньках. Его маленькое, как у карлика, тело облегало сверкающее трико. Оно струилось, переливалось, как мелкая чешуя, и танцор был похож на гибкого дракончика, перелетающего с места на место. У него было белое, фарфоровое лицо с черной клиновидной бородкой, которая кончалась игривым завитком. Волосы были расчесаны на прямой пробор, отливали синевой, а губы, красные от помады, счастливо улыбались.
Он вынесся, совершив изящный прыжок, и ударил в воздухе ножками, словно кокетливая балерина. Раскрыл руки, наклонился, отставил одну ногу, изобразив ласточку, покатился на другой, весело блестя глазками, словно ожидал услышать аплодисменты. Сделал несколько пируэтов, скользнув вдоль изумленных и испуганных людей, и резко остановился, отчего по блестящему трико пробежала волна и набухли маленькие клубеньки между ног. Он был миниатюрен, с отточенными жестами, гибкими поворотами маленького тела, которое вписывалось в овалы, круги и эллипсы. Серж, любуясь его изысканным танцем, одновременно испытывал ужас, какой испытывают при виде глянцевитой сверкающей сороконожки, которая может внезапно вонзить ядовитое жало.
– Это Керим Вагипов, гребаный тат, который нас, как зверюг, отловил, – шепнул стоящий рядом Андрей, и на шепот его встрепенулся дюжий охранник.
Музыка стала тише, превратилась в едва различимый нежный фон. Тат намотал на пальчик черный завиток бороды и тонким детским голосом, каким говорят лилипуты, произнес:
– Дорогие мои, у меня сегодня большое горе. У нас у всех сегодня большое горе. Один из нас, тот, которого мы любили, которому верили, которому дарили тепло наших сердец, обманул нас. Поступил с нами так, как поступают с презренными собаками. Разве ему было плохо среди нас? Разве он не знал, что за его труд ему, как и каждому из вас, полагается вознаграждение? И он получит кейс денег, на которые может купить дом у синего озера, автомобиль европейской марки, обеспечить свою жизнь и жизнь своих детей. И что при любых затруднениях и неурядицах он может прийти ко мне, и я приму его как родного сына. А вместо этого он надругался над нами. Разбил сердце мне, своему отцу. И с этого момента он для меня не сын, а мусор. И как всякий мусор, подлежит сожжению.
Тат толкнулся одним коньком, прокатился на роликах, ловко удерживаясь на металлическом рельсе. Хлопнул в ладоши. Послышался механический стрекот, перестук колес. Из туннеля выкатил мотовоз с сидящим машинистом. К мотовозу была прицеплена вагонетка в виде высокой клетки. Вся клетка была набита трупами ободранных собак, среди которых виднелось лицо Раджаба, чернобородое, глазастое, полное ужаса. Его голые плечи возвышались среди окровавленных оскалов, мертвенных глаз, синих и красных сухожилий. Его голое тело было облеплено липкими собачьими ребрами, вспученными животами. Он молчал, моргал, и из глаз его текли слезы.
– Я не раз повторял вам, сыновья мои… – тат Керим Вагипов указал на Раджаба, – любая человеческая жизнь бесценна. В каждом человеке живет Юлий Цезарь, Александр Македонский или Александр Пушкин. В каждом человеке теплится искра Божья. Но только до той поры, пока он не предаст своего благодетеля, своего отца. Тогда он превращается в мусор и подлежит сожжению.
Он снова хлопнул в ладоши. Мотовоз тронулся, повлек по рельсам вагонетку, из которой торчала голова Раджаба. Ободранная собачья нога в красных и синих жилах вывалилась сквозь железные прутья и раскачивалась. Вагонетка исчезала в темноте тоннеля, и Серж, ужасаясь и сострадая, думал, что в этот момент среди синих гор цветет розовое деревце персика.
Вновь заиграл полонез. Тат взлетел, вращаясь в воздухе, как сверкающее веретено. Приземлился, присел в реверансе. Плавно взмахивая руками, поплыл в глубину тоннеля. Обернулся на прощание:
– А вам, дети мои, я делаю подарок. Три самые прекрасные женщины России разделят с вами постель.
Исчез в тоннеле. За ним прошествовал невозмутимый, перетянутый малиновой тканью китаец Сен со своей неизменной плеткой.
Все вернулись в отсек, сокрушенные. Таджики молились, припадая лицом к бетонному полу, воздевали глаза к бетонному потолку, раскрывали ладони, предлагая Аллаху свои бренные жизни. Андрей бережно заправил скомканное ложе Раджаба, положил на подушку крохотный осколок зеркальца.
Появились охранники. Несли под мышками надувных женщин, которыми Керим Вагипов жаловал своих подданных. Женщины были легкие, раскачивали руками и ногами в объятиях охранников, были телесного цвета, с выпуклыми грудями, возбужденными сиреневыми сосками, с курчавыми шерстяными лобками. Одна из них была полным подобием светской львицы, годами развращавшей молодежь в эротических телешоу. Лошадиная челюсть, жадный оскал, мясистые ляжки, вислый зад и выпуклый пупок с мерцавшим пирсингом. Другая надувная дива была резиновой копией модной красавицы, которая работала в разведке, была арестована американцами, выдворена в Россию и здесь странным образом обрела славу секс-бомбы, которая время от времени взрывалась на светских вечеринках и кинофестивалях. Ее огромные груди колыхались, влажный красный рот улыбался, едко-рыжие волосы были на голове, у основания живота и под мышками. Третья резиновая принцесса копировала телеведущую, приглашавшую в свои передачи кумиров шоу-бизнеса. Она доводила их своим кокетством, своим щебечущим голоском до исступления, так что они тупо, с выражением неутоленных орангутангов, рассматривали ее голые колени, ее хрупкие ключицы, ее игривые пальчики, на которые она наматывала свой черно-синий локон. У куклы был бритый лобок и цветная татуировка в паху в виде дракончика.
Охранники раздали надувных женщин таджикам, и те, разделившись, образовали живые очереди. Стояли, окружив кровать, на которой их товарищ с тощими ягодицами наваливался на резиновую наложницу. Мял ей груди, раздвигал колени, кусал плотоядные губы. Женщины издавали стоны, громко дышали, сжимали и раздвигали ноги и время от времени начинали сотрясаться мелкой дрожью. Тогда стоящие кругом таджики принимались приплясывать, цокали языками, оттаскивали в сторону своего неуемного товарища.
– Пора отсюда делать ноги. – Андрей с отвращением отвернулся от унылой оргии.
– Как? – спросил Серж, стараясь не смотреть, как скачет рыжая голова разведчицы, издавая безумный хохот.
– Есть план. Надо до конца изучить обстановку.
– Лукреций Кар сказал, что ты военный?
– Подполковник витебской десантной бригады.
– А что тебя в Москву привело?
– Выполнял спецзадание.
– Какое?
Андрей молчал, словно обдумывал, следовало ли ему раскрывать военную тайну. Но недавняя казнь Раджаба, танцевальные па карлика в блестящем трико, надувные проститутки, принимающие в резиновое лоно раскаленное семя изголодавшихся по женам мужчин, – все это создавало реальность, в которой была бессмысленна конспирация, ибо реальность эта могла оборваться в любую минуту.
– Какое задание? – повторил Серж.
– Восстановление Советского Союза.
Серж с оторопью посмотрел на Андрея, желая убедиться, что недавние потрясения не помутили его разум. Но лицо белоруса, лобастое, длинноносое, заросшее светлой щетиной, оставалось строгим, серьезным. Глаза смотрели с упрямым выражением человека, имеющего осмысленную непреклонную цель.
– В чем же твой план? – осторожно допытывался Серж.
– В России все сгнило. В Кремле одна слизь. Повсюду карлики, вроде Керима Вагипова. Их народ ненавидит. Ждет Минина и Пожарского, которые поведут ополчение. И оно придет, только не из Нижнего Новгорода.
– А откуда?
– Из Белоруссии.
Он сказал это кратко и истово. Это была мысль выстраданная, ставшая сущностью жизни. От таких мыслей, однажды усвоенных, уже не отказываются, не отрекаются под пыткой, носят в груди, даже если в эту грудь вонзаются пули.
– Есть группа офицеров спецназа и десантников. Действующих и отставников. Мы создали в Белоруссии добровольческий отряд, который назвали "Полк Красной армии". Мы перейдем границу у Смоленска и пойдем на Москву. По дороге к нам присоединятся русские гарнизоны, отставники, живущие в городках и деревнях. Мы перейдем границу малым отрядом, а подойдем к Москве армией. Кремлевских карликов никто защищать не станет. Я несколько раз был в России и установил связи с командирами российских частей. Как только в России узнают, что к Москве подошел "Полк Красной армии", к нам присоединятся все военные округа вплоть до Дальнего Востока. К нам перейдут все флоты, все авиационные соединения и ракетные войска стратегического назначения. Наш поход будет молниеносным и бескровным. Временный военный совет проведет выборы, и президентом России и Белоруссии станет батька Лукашенко. К нам присоединятся Украина и Казахстан, это и будет восстановлением СССР.
Серж слушал его с изумлением. Этот фантастический план прозвучал в тюремной катакомбе, где всесильный карлик убивал и мучил людей. В раскаленной печи догорали кости несчастного Раджаба, а его обезумевшие товарищи насиловали резиновых женщин, хлюпающих резиновыми животами, извергающих хохот из резиновых ртов.
– Разве такое возможно?
– Все помнят Советский Союз. Еще живы старики инженеры, способные запустить великие советские заводы. Живы старики академики, способные возродить научные школы. Есть ученые, которые, голодая, не продали американцам своих великих открытий. У нас есть нефть, плодородные земли, электростанции. Мы не будем нуждаться в подачках Запада. У нас есть лидер, каких Западу и не снилось. Лукашенко – это благоухающий славянский цветок, это славянская звезда Вифлеемская. Он объединит расколотый народ, вдохновит на великие труды. У нас снова появятся Королев и Гагарин, и мы полетим на Марс или в другие галактики, как учит нас наш великий Лукреций Кар.
Андрей кивнул в дальний угол, где, усыпленный самогипнозом, лежал в забытьи космист. Серж был поражен. Он мало думал о Советском Союзе, в котором прошло его отрочество. Он чувствовал свою принадлежность к новой России, представляя советское прошлое как что-то тусклое, неповоротливое и усталое, что было преодолено и отвергнуто. Но здесь, в черном подземелье, перед ним был человек, восхищенный красной страной. Он внес в красную погасшую звезду источник чудесного света, и она засияла рубинами, воскресила мечту о недостижимой красоте и премудрости. Серж вдруг подумал, что его фантастические мистерии, его космические мечтания могли стать образом возрожденной красной страны, посылающей в мироздание свои звездолеты.
– Когда ты хочешь бежать?
– Когда уточню обстановку.
– И я с тобой.
– Какой разговор!
Они забрались на свои верхние койки. Серж еще и еще раз обдумывал волнующий рассказ Андрея. В темноте сопели таджики, и слышался смех и щебет, излетающий из резиновых глоток.
Глава девятая
Сидели в столовой, дожидаясь, когда появится кастрюля с месивом. Место Раджаба пустовало, и все теснились, оставляя на лавке незанятую пустоту. Серж почувствовал, как кто-то тронул его за плечо. Оглянулся. За его спиной стоял китаец Сен, тыкал красной рукоятью своей плетки. Испуганно, ожидая побоев, Серж встал, вышел из-за стола. Китаец молча повел его по тоннелю и остановился перед дверью, на которой виднелась полустертая надпись: "Стой! Предъяви пропуск!" Отворил дверь, впустил Сержа в помещение и удалился. Это не была обычная комната с шершавыми бетонированными станами и грубыми светильниками. Всю стену занимали экраны. Перед ними находился пульт с переключателями. Дубовые панели придавали комнате вид кабинета, посреди которого стоял старомодный письменный стол с хрустальными кубами чернильниц. В бронзовых подсвечниках виднелись остатки старинного воска. На стене, над столом, висела картина с видом на уютную провинциальную колоколенку, а под картиной сидел Вавила.
Серж ахнул, увидев его, и не только потому, что их встреча в подземелье казалась невероятной, но и потому, как изменился внешне Вавила. Это не был тучный, неряшливый представитель московской богемы, в обшарпанной, с оторванными пуговицами блузе, экземным лицом и нечесаным комком бороды и усов, всегда почему-то влажных, как у моржа, который вылез на сушу.
Теперь это был видный господин в костюме-тройке, с шелковым изысканным галстуком, благородный, подстриженный, с усами и бородой, в которых светился каждый ухоженный волосок. Упитанное лицо было гладким, с легким здоровым румянцем. Он чем-то напоминал английского премьер-министра начала прошлого века, и от него уже пахло не старым диваном, но вкусным мужским одеколоном.
– Ну, здравствуй, гений. – Вавила вышел из-за стола, обнял Сержа, и тот почувствовал его рыхлую дышащую грудь и приятное щекотание шелкового галстука. – Выглядишь ты, прямо скажем, неважно. Уж ты прости, что я сыграл с тобой эту недобрую шутку. Но у меня, поверь, не было другого выхода.
– Так это ты организовал на меня нападение? Зачем?