– Мы с ним подполье засыпали, надо посмотреть. А твой дом хотели разбирать, еще когда вы были на охоте. Бабка Марья не дала. Говорит: "Тронете дом у сирот – Господь покарает". Не веришь? – Колька испытующе поглядел на Сергея. – Вот тебе крест. Как это у Тряпкина?..
А мы прижмемся,
А мы попросим
Летучий снег,
Чтоб даже лоси
В густом заносе
Нашли ночлег.
От Барабы, расталкивая перед собой темень, к дому Брюхиных подъехало такси. Из него выскочил Дохлый, следом Аркадий Аркадьевич, Петр с Ритой; уступая друг другу право первым открыть ворота, остановились, брякнула защелка, и тут же глухо, будто из-под земли, завыла собака, но ее заглушил шум двигателя, машина начала разворачиваться. Свет от фар резанул забор, через дыру, которая образовалась на месте их дома, во двор ворвался слепящий снежный сноп; причудливо изогнувшись, упала в подполье и ушла вверх к мокрым крышам домов похожая на летящую удавку тень от яблони.
– Слушай, у меня есть одно предложение, – сказал вдруг Сергей. – Ты только не перебивай и заранее не отказывайся. Надо все хорошо обдумать. Мы тут на охоту с Анютиным отцом ездили. Он председатель старательской артели. Может, махнем в Бодайбо к нему, там-то тебя точно искать не будут? Он приглашал.
– Так он, Сережа, тебя приглашал, а не меня. К тому же какой я сейчас работник – документов нет, прописки тоже. Вроде бы я есть, и вроде бы нету.
– Ничего, давай поговорим, – настаивал Сергей. – Попытка – не пытка. Не выйдет – будем искать другие варианты.
Глава 19
Самолет вырулил на взлетную полосу, точно пробуя голос, взревел, легко сорвался с места и, отсчитывая колесами бетонные плиты, помчался вперед. В грузовой кабине напряглись страховочные тросы, которыми были закреплены ящики с яблоками, колбасой и картонные коробки с обувью.
Последняя плита оказалась самой мягкой, спружинив, она отпустила от себя самолет, колеса поползли по дуге вверх, в металлическое брюхо двигателя, набежали крыши домов, голые, уходящие к земле, ветки тополей, переулки, впереди показалась Ангара. Она разрезала город надвое. Но за Кайской горой огромным желтым брюхом путь ей преградила намытая Иркутом болотная низина, и река круто ушла вправо, к Веселой горе.
Сергей отыскал Барабу, от нее круто вдоль Курайки свернул на грязную расхлябанную дорогу, вдоль которой крохотными домиками и огородами, гаражами и сараями лепилась Релка. Он отыскал дом Брюхиных, рядом с ним темную яму – место, где раньше стоял его дом. Вновь тихо, будто крадучись, вошла в него ноющая боль, но задержаться надолго ей не позволил гул моторов. Самолет начал разворот. Сергея прижало к сиденью, а Бараба, Релка, вся жизнь ухнули куда-то вниз, в бездну.
Решение лететь в Бодайбо возникло на улице, когда он увидел, что его дома нет, когда понял – оборвалось последнее, что связывало его с этой землей. И, пожалуй, помогла та десятка, которую ему дал на мелкие расходы брат. Верно говорят: не деньги портят человека, а их отсутствие. Если начинать жизнь, так не с унизительных просьб одолжить очередную десятку до получки или аванса. Какой запев, такая получится и песня.
Приняв решение, Сергей хотел попросить брата, чтобы он переговорил с Аркадием Аркадьевичем, но его отправили в командировку. Помогла, чего Сергей совсем не ожидал, Рита. Дело осложнялась тем, что у Русяева документы остались в психбольнице, но Рита сумела уговорить Аркадия Аркадьевича взять в артель обоих.
Галеева они разыскали на Барабе у Хановых. Он протянул запечатанный конверт Сергею.
– Прилетите в Бодайбо, разыщите артель, там должен быть заведующий базой, отдадите ему письмо и далее, как говорят военные, будете в его распоряжении. Он все сделает.
– Вы знаете, у меня нет документов, – напомнил Русяев.
– Слышал. Плохо, конечно, – вздохнув, ответил Аркадий Аркадьевич. – Ну да ничего, решим как-нибудь и эту проблему. Чего не сделаешь для хороших людей. Ты, Сергей, поговори с братом, пусть подсобит улететь ему в Бодайбо. Без документов билет на самолет на продадут. Да, кстати, вот вам на дорогу. – Он достал бумажник, отсчитал сто рублей. – Прилетите, начальник базы поставит вас "на котел". А это потом с вас вычтут. И еще, Сергей, я тебя попрошу: разыщи Ахмета. Уговори поехать вместе. Пропадет парень, вот уже неделю дома не появляется. И так висит на волоске, еще одно неосторожное движение – и снова за решетку.
– Хорошо, попробуем, – пообещал Сергей.
Ахмета они разыскали на Мельнице у продавщицы, сорокалетней Зинки Рыхальской. Сколько помнил Сергей, она всегда торговала пивом у бани.
– Сегодня Зинка соглашается. Сегодня жизнь моя решается! – хрипло, подражая Высоцкому, орал Ахмет, когда его полупьяного, по шаткой деревянной лестнице, они уводили домой.
На свежем воздухе он немного протрезвел. Кривляясь, он слушал и пытался понять, чего от него хочет Сергей.
– Родственник обо мне хлопочет, – сплюнул он на землю. – Лучше бы опохмелиться послал, а то работать. Еще чего. От работы кони дохнут. Ведь он знает, что в субботу не хожу я на работу, а суббота у меня каждый день, – вытянув шею, с тоскливым вызовом пропел он и со злостью пнул попавшийся под ноги камень. – Знаю я, куда он меня затаскивает. Они ведь домой что пишут? Живем хорошо, все у нас есть, вот только колючей проволоки не хватает. Аркаша хочет поймать меня, как последнего фраера.
– Твое дело. Только смотри, Ахмет, зима на носу, – спокойно проговорил Сергей. – Замерзнешь где-нибудь или опять посадят.
– О, напугал! Чего мне бояться. Ты-то чего за меня беспокоишься? В конце концов у меня есть кому беспокоиться. Ну, посадят, это для тебя страшно. А для меня тюрьма – мать родна.
– Да чего ты с ним возишься? – вспылил молчавший до сих пор Колька. – Не хочет, пусть подыхает под забором.
– А ты кто такой, чтоб в наш разговор встревать? – полез на Русяева Ахмет. – Живой ходишь – скажи спасибо. Да я назло тебе поеду, чтоб тебя где-нибудь по дороге пришить.
– Вот это мужской разговор, – схватив Ахмета за руку, сказал Русяев. – Мы еще посмотрим, кто кого. Я таких, как ты, хануриков, видел.
Сергей быстро успокоил их, впрочем, они кидались друг к другу больше для куража.
Пришли к Хановым, и там Сергей еще раз увидел Аню. Она приехала попроведовать бабку. Аня попросила Сергея проводить ее домой. Не думал он, что провожание затянется до утра.
– Сергей, помираю, – загудел под ухом Ахмет. – Может, у тебя что-нибудь есть. Умру, ты виноват будешь. Аркашка тебе этого не простит, учти.
Очнувшись от воспоминаний, Сергей хотел пригрозить, что сейчас врежет, но, подумав, пошел к пилотам в кабину, вынес бутылку минеральной воды.
Ахмет взял ее, посмотрел на свет, взболтнул, хотел садануть о кресло, но, поймав Сережкин взгляд, сдернул пробку и, морщась и судорожно двигая кадыком, стал жадно пить из горлышка. Затем ему вздумалось обследовать груз: что и кому везут. Из кабины вышел бортоператор, прикрикнул, чтоб сидел и не шарился. Ахмет, сверкнув глазами, демонстративно развалился на холодной металлической скамейке.
С другой стороны, свернувшись калачиком, лежал Колька Русяев, в сторону Сергея глядели сношенные подошвы его стареньких туфель. Сейчас, когда путь назад был уже отрезан, Сергей думал, что поступил правильно, особенно из-за Кольки. Не дай бог оказаться в его положении. Спасибо Галееву, понял с полуслова. Зря Анька так о нем… Сделав выбор, он и мысли свои начал подлаживать в нужном направлении. В университет можно и попозже, недаром говорят, чтоб выбирать – нужны деньги. Лишь бы не подвело здоровье…
Через два часа самолет начал снижаться и вскоре, отцепившись от холодных липких облаков, завис над белой, чем-то напоминающей вогнутую тарелку, землей. Впереди у нее был отколот край, трещина плавно загибалась под брюхо самолета. Приглядевшись, Сергей понял – это река. Он напряг память, и она подсказала: Витим.
Полоса оказалась земляной, ухабистой, на пробеге их то подбрасывало под самый потолок, то вновь прижимало к лавкам. Обрулив вертолеты, самолет заполз на крохотный бетонный пятачок и, рявкнув напоследок, замолк. Бортоператор открыл дверь, выбросил металлическую лестницу. В кабину ворвался холодный зимний воздух. Поеживаясь, они спустились на землю.
Вокзальчик был маленький, горбатенький, с похожей на воронье гнездо диспетчерской вышкой на крыше. Справа и слева торчали горы, шпиль телевизионной антенны, под ногами похрустывал свежевыпавший снег.
Через проходную они вышли в город. Ахмет, поозиравшись по сторонам, подался вниз, по направлению к продовольственному магазину. Сергей пошел его оттуда вытаскивать, но ошибся дверью и попал в соседний, промтоварный, и неожиданно натолкнулся там на Яшку-старателя. Тот примерял на голову женскую лисью шапку, вертел ее так и сяк. Умаявшись, достал из кармана фотографию.
– Девушка, скажи, ей она подойдет? – ткнув фото продавщице под нос, спросил он.
– Вы лучше скажите, какой вам нужен размер? – улыбаясь, ответила продавщица и, обернувшись к своей напарнице, покрутила около виска пальцем. – Ох, тошнехонько мне с этими мужиками!
– Ты чо, по карточке не можешь определить? – обозлился Яшка. – И чего тебя здесь держат. Человек дома три года не был, тут не только размер – себя не упомнишь. Покедова, девушка.
Он поднял с пола картонную, с импортной обувью, коробку, вышел из магазина, прямо у крыльца снял свои старые истоптанные башмаки, поискал глазами, куда бы их зашвырнуть, затем отодвинул к стенке, вытащил из коробки блестящие финские сапоги, стал натягивать. Из штанов у него вылетела красная, видно только что купленная, коробочка и упала в грязь, но Яшка не обратил на нее внимания.
Сергей вышел из магазина, подошел к старателю.
– Вы что-то потеряли.
Яшка обернулся, посмотрел на него пустыми глазами. Сергей поднял коробку, протянул старателю.
– Ваша. Вы потеряли, – сказал он.
– А-а… – наконец-то дошло до Яшки. – Спасибо. Серьги это, золотые, своей бабе взял. Приеду, и ей в харю! На, носи, мне не жалко, деньги – мусор, я их не считаю. Седня есть, завтра нет.
– Заждалась она вас, – Сергей на секунду замялся, вспоминая имя и отчество Гришкиной матери, – Людмила Петровна. Квартиру они недавно получили.
– А ты откуда ее знаешь? – насторожился старатель.
– Так мы с вами соседи. С Релки я – Рябцов.
– Какой Рябцов?
– Николая. Сын я – Сергей.
Что-то темное, звериное мелькнуло в Яшкиных глазах, Сергею даже показалось, что старатель отшатнулся от него.
– А я думаю, лицо-то знакомо, – невнятно забормотал он. – Слушай, пойдем, выпьем. Я тут "Красной гвоздики" купил. Больше в этой дыре разве что найдешь. Сухой закон. А "Гвоздика" – вещь. Мне после нее белую даром не надо. Пойдем на бережок, посидим. Мой самолет не скоро. Расскажешь, как там моя без меня поживала. Пошли, пошли, – уже каким-то другим, виноватым голосом, продолжал бормотать Яшка. – Я ведь твоего батьку знал.
– Кого я вижу! – вдруг раздался радостный голос Ахмета. – Поклон вам, Яков Филимонович, от барабинских. О, да вы, я вижу, прибарахлились? – Ахмет, выскочив из-за спины Сергея, задрал у старателя штанину. – А мы пока летели, иссохли, думали в здешних погребах взять, а тут пусто – местные бичи все вылакали.
– Ахмет, человеку на самолет надо, – перебил его Сергей. – Яков Филимонович дома три года не был.
– Не цапай, – старатель дернул ногой, штанина затрещала по швам.
– А чо на вашей Релке делать – пить только, – выпрямившись, сказал Ахмет. – С хорошим человеком можно и здесь родимую вспомнить. Век бы ее не видеть.
Сергей уже был не рад, что связался с Хановым.
Аркадий Аркадьевич все рассчитал верно. Ахмет полетел не потому, что очень хотелось, полетел за компанию – развеяться, посмотреть новые места. В конечном итоге смыться на время с Барабы. Ну а коли есть еще и опекун, то можно и покуражиться.
– Вы что, в гостиницу? Так там места на два века вперед заняты. – Яшка рассмеялся, показав желтые, прокуренные зубы. – Давайте я отвезу в старательскую. В центре города: шик, блеск, красота – все условия. У меня там все свои.
Через час Колька с Сергеем сидели на кровати в маленькой, но уютной гостинице. Ахмет куда-то исчез. На другой день прилетел Аркадий Аркадьевич и велел искать Ахмета. Но тот словно сквозь землю провалился.
Только через два дня они обнаружили его у посудомойки из первой столовой.
На другой же день Аркадий Аркадьевич посадил их в вертолет, и они полетели на самый отдаленный участок – Верхний Горбылях. Колька остался на центральной базе – шнырем! На участке Галеев показал им хозяйство, которое предстояло охранять и содержать до следующего сезона в порядке. Затем показал завезенный с лета штабель бревен.
– Это распилите, расколите и сложите.
– Ничего себе, – присвистнул Ахмет, – тут работенки до скончания века. Нашел дураков!
– Хочу предупредить, у меня не благотворительная организация, – жестко сказал Аркадий Аркадьевич. – Свистни, тут же явятся тысяча человек на ваше место. Раздеретесь или засеку с этим делом, – Аркадий Аркадьевич выразительно щелкнул пальцем по горлу, – сразу же на крыло и – домой. Расчет по тарифу. Это в пять раз меньше трудодня. Усекли? Сергей, будешь за старшего.
Глава 20
Участок – с первого взгляда место хуже не придумаешь. Распадок, кругом снег, гольцы, кое-где поросшие стлаником склоны, по низине вдоль ключа чахлый листвяк. Но где-то к обеду показывалось солнце, воздух становился мягче, теплее, покрытые снегом гольцы начинали гореть, как начищенная бляшка. На солнцепеке, истончаясь, парил некрепкий еще снег, показывая глазу усыпанные неопавшей ягодой кусты. Можно было нарвать оттаявшей, совсем не горькой жимолости, сладкой, состоящей из одного сока брусники. Собранная из кругляка "бичарня" уже не казалась убогой и мрачной. После обеда, отметившись над горизонтом, солнце быстро начинало падать на голец, воздух густел, было такое ощущение, что его можно потрогать, мало того – порезать, как студень, на куски.
Вставали рано, Сергей с утра шел пилить дрова, Ахмет, попрыгав вокруг бревен, уходил заваривать чай, садился на чурку и начинал материть Аркадия Аркадьевича, Сергея, бензопилу – все, что попадало на глаза.
"Та же служба, только в другом месте, – частенько думал Сергей, оглядывая участок. – Все, как в Афгане". Похожая на казарму "бичарня", нары, матрац, простыни, серое солдатское одеяло. Вместо лампочки – "летучая мышь". На подоконнике транзистор, в углу рация – вот и вся связь с внешним миром. Время от времени в передаче последних новостей мелькали знакомые названия: Баграм, Джелалабад, Кундуз. И он не раз ловил себя на том, что ему вновь хочется вернуться туда, посмотреть, что же случилось за его отсутствие. Быть может, оттого и тянуло, что знал: это не вернется.
– Ты-то чего полетел сюда? – как-то вечером после ужина спросил его Ахмет. – Неужели заработать? Но "шайбочки" можно взять и в городе.
– Можно! – согласился Сергей. – Подскажи где?
– Все зависит от обстановки, – глянув в сторону Сергея, осторожно проговорил Ахмет. – Например, там, где они плохо лежат.
– Мне врачи рекомендовали спокойную обстановку, хороший сон, воздух. Ну а деньги, они везде хорошо лежат, их где попало не бросают.
– Эх, Серега, Сереженька, от денег надо освобождаться, чем быстрее, тем лучше. Кто на пирожках вырос, тот и при больших деньгах – нищий. Копит, жмется. А другой свободу большую имеет, все радости жизни. И все по закону. Но это сложно – высшая математика.
– А что ты вкладываешь в понятие "высшая математика"? – перебил его Сергей. – Наверное, тех, кто берет сумму, которую ты не в состоянии сосчитать?
– Тоже мне, релский Пифагор, – лениво обронил Ахмет. – Я разом держал сумму, какая тебе и не снилась. Каждый имеет то, что имеет: певец – голос, женщина – тело. Такие дураки, как ты в этом, как его, Афганистане, голову под пули подставляют. А есть люди, которые головы берегут. Мы тут на морозе вкалываем, а Брюхин дома на белых простынях спит, а трудяк ему идет. Дерьмо, конечно, а если посмотреть с его стороны, то дерьмо – мы.
– Ты что, сам до этого додумался или подсобили? – усмехнулся Сергей. – Не считай чужие деньги, свои водиться не будут. Нашел кому завидовать – Брюхиным. В свое время Христос выгнал торгашей из храма, зачем же строить его для них в своей душе.
Сергей сопротивлялся слабо, по инерции. Он уже уловил: Ахмет добивался одного. В данный момент они недалеко ушли друг от друга, хотя каждый топал своей дорогой, а пришли сюда, в это место. И цель одна – заработать деньги.
– Чего морщишься? – озлобляясь, говорил он. – Себя лучше считаешь. А кому нужно твое согласие? Ну, что ты есть в жизни? Поехал сюда свои молодые годы на рубли обменивать. С Женькой хочешь уравняться, машинешку поди наметил взять. А он ее так получил, – Ахмет не выдержал, скрипнул зубами. – И Аньку на ней катать будет. А ты копытами перед ней…
– Заткнись! – крикнул Сергей. – Тебя это не касается.
– Молчу, молчу, – поднял руки Ахмет. – Скажу честно, в этом вопросе я был и остаюсь на твоей стороне. Только объясни, почему выбор не в твою пользу выходит? Женька тебя все равно обскачет и выстрелит, когда ему будет удобно.
– Мы это еще посмотрим, – уже тише ответил Сергей. Ему было стыдно – сорвался, перешел на крик; признавать свое положение, тем более перед Ахметом, не хотелось. Но откуда он узнал про те выстрелы на охоте, кто сказал? Он и сейчас был уверен, Аня Женьку не любит и если пойдет за него, то сделает большую глупость. Эх, если бы он был рядом с ней! Тогда, когда они встретились у Хановых, и он поехал провожать ее, они долго ходили по улицам. Он рассказывал ей про Афганистан, она, не перебивая, слушала. Очутившись перед домом брата, он шутя предложил зайти погреться. Забытым кошачьим движением она повела глазами по сторонам, быстро, снизу вверх, посмотрела, как и тогда впервые на танцах, и, тряхнув волосами, согласилась. Лифт быстро домчал их до квартиры. Дверь открыла Рита. Глаза ее стали по полтиннику, из-за плеча растерянно смотрел Петька. Они как раз собирались на Релку с ночевкой к Брюхиным. Не зная, как себя вести, Рита засуетилась, заговорила не своим, а каким-то деланым голосом. Что она говорила, он не помнил, по всей вероятности, обычные дежурные слова. Перед тем, как уйти, брат шепнул ему, что в холодильнике есть вино и пусть он не беспокоится, они с Ритой ничего не видели. Спасибо и на том.
Ту ночь он вспоминал почти каждый день, восстанавливал ее минута за минутой – такое случается раз в жизни. Аня была особенно ласкова и нежна с ним. Расстегнув рубашку, она осторожно дотрагивалась губами до раны. Нет, у него не было чувства вины перед Женькой, но сейчас он думал, лучше бы того вечера не было, слишком большую надежду она подарила ему. Он вспомнил, как, прощаясь, умолял ее не торопиться, обдумать все хорошенько. Он просил дождаться его. Обнимая, она слабым, усталым голосом обещала.