На некоторое время я предоставил их, под руководством Прометея, в распоряжение людям, чтобы помочь заложить основания городов. Люди воспользовались этими колоссами, чтобы возвести (согласно рецептам, сохраненным со времен Атлантиды) те самые стены и здания, которые вы до сих пор называете циклопическими.
Потом, один за другим, Посейдоновы циклопы угасли. Отважный и смекалистый Одиссей, любимчик моей дочери Афины, о приключениях которого вы немало наслышаны, одержал верх над последним из них, чудовищным Полифемом.
Что за необычная страсть толкнула в какой-то момент моего брата Посейдона к Горгоне Медузе? Медуза породила Пегаса, крылатого коня, чьи копыта, касаясь земли, выбивали родники; он, конечно, был хорош собой, но плохо управляем и, признаем это, мало на что годился.
От этого же союза родился Хрисаор - великан с золотым мечом. Хрисаор верхом на Пегасе - какие ужасные скачки они могли бы вместе устраивать, если бы поладили друг с другом! Но Пегас отказался носить на себе Хрисаора; оседлал его другой сын Посейдона - Беллерофонт, - отправляясь по моему приказу убить Химеру. После этого Пегас захотел взлететь так высоко, что достиг звезд; я упросил его там и остаться.
Что касается Хрисаора, весьма неспособного самого по себе, то он породил Гериона, великана с тремя туловищами выше бедер; моему сыну Гераклу пришлось трижды его убивать.
Вечно какие-то невообразимые комбинации, вечно какие-то бредовые причуды, слишком напоминающие безумства титанов, когда те вбили себе в голову, что им следует заниматься творчеством! Нет, я и в самом деле не могу понять этих наваждений.
С нашей сестрой Деметрой, которую Посейдон любил после меня (мне вскоре представится повод к этому вернуться), брат породил против воли несчастной и в самое неподходящее время еще одного сына, странного коня Арейона, и дочь, которой я навсегда запретил давать имя.
Однажды смертная красавица Ифимедия из рода Прометея прогуливалась нагой по пляжу и (несколько вызывающе, признаю) забавлялась тем, что плескала на себя горстями воду, чтобы та, струясь, стекала по груди... То-то воображение моего братца Посейдона взыграло! Ах, купальщицы, берегитесь!
С Ифимедией Посейдон сделал двух сыновей, и те, негодяи эдакие, каждый год вымахивали на локоть в высоту и на сажень в ширину. Оба молодца, От и Эфиальт, непомерно громадные, шумливые, самодовольные забияки, присоединились в девятилетнем возрасте к побежденным гигантам и участвовали в их восстании. Это они пытались взгромоздить Пелион на Оссу. Но их злые выходки этим не ограничились: они затолкали моего сына Ареса в бронзовый горшок, где тот просидел тринадцать месяцев. Они приставали к олимпийским богиням с самыми непристойными предложениями. Когда на буянов обрушилась кара, мой гнев их не пощадил.
Но думаете, перечень закончен? Нет, конечно.
Керкион и Скирон, два ужасных разбойника, долго наводившие ужас, один близ города Элевсин, другой близ Мегары, - тоже отродья моего братца. И лишь Тесей, другой побочный сын Посейдона, рожденный одной трезенской царевной, избавил край от этой двойной напасти. Тесей был несомненно одарен по части подвигов, мореплавания, хитрости, правления, но только не счастья. Все его близкие - Эгей, приемный отец, Ариадна, Федра, сын Ипполит - кончили трагически и по его вине.
Стоит ли напоминать о злополучной связи моего морского брата с Тельхиной Халией? Тельхины, любезные демоны волн, которые часто посещают окрестности Родоса, подобрали и приютили Посейдона во времена нашей полной опасностей юности, подобно тому, как Куреты оберегали меня на Крите. А их сестра, прекрасная Халия, божество морской соли, сыграла при моем брате примерно ту же роль, что и Амалфея при мне. Какая смутная ностальгия, какие воспоминания о неутоленных желаниях отрочества толкнули Посейдона вновь увидеть Халию? Другие удовлетворились бы просто разговором о былом. Но у Халии от этих разговоров родились шестеро сыновей, шестеро шалопаев, которые, достигнув половой зрелости, сговорились по очереди насиловать свою мать. Гораздо менее снисходительный к чужому распутству, чем к своему собственному, Посейдон сначала долго гнал своих шестерых сыновей ударами трезубца, а потом, пробив землю среди волн, вверг их туда. Халия не требовала подобного мщения. Под бременем стольких незаслуженных несчастий она ушла в глубины вод и более не появлялась.
Из всего потомства Посейдона единственным по-настоящему привлекательным был Орион-охотник, юный великан, ходивший по волнам, такой красавец, что сама Заря пленилась им. Каждое утро она ласкала его своими лучами, когда он проходил между островами Делос и Миконос с луком на плече, гордо задрав подбородок. Но Орион, как его отец и все сводные братья, был склонен к злосчастным желаниям. Его жизненное поприще оказалось коротким.
Перед ним не устояла бы практически любая богиня, но он возжелал мою дочь Артемиду, самую нетерпимую к любви. Не слишком обольщаясь, я смотрел на дело благосклонно; к тому же у обоих была общая страсть к охоте. Но вместо того чтобы следовать за Артемидой, восхищаться и служить, Орион бросил ей вызов, что было весьма неуклюже. Еще менее ловкой оказалась попытка принудить Артемиду силой. Горделивая богиня пришла от этого в столь великую ярость, что напустила на Ориона скорпиона, и тот укусил беднягу в пятку. Потом она забросила их обоих на небо, в гущу других созвездий. Нет ни одного созвездия прекраснее Ориона; три звезды сияют на его золотом поясе. Но Орион убегает с летнего неба, как только там появляется Скорпион, оберегая приход Девы.
Да уж, мой брат Посейдон доставляет мне не одни только радости. Но зыбкое царство, которое я ему доверил, лучше всего подходит его непостоянной и противоречивой натуре; в любом другом месте он прибавил бы мне еще больше забот.
Первые труды; первые посевы.
Просьбы Прометея. Посещение Реи
За собой я оставил непосредственное управление землей и небом. Вскоре я сполна познал, каково это - быть царем. Со всех сторон меня обступали боги земли, животных и растений, они требовали распоряжений, законов, указаний. Но в первую очередь все ждали рецептов счастья, словно сама смена правления должна была сразу же предоставить лекарство от прежних недугов, а мое вмешательство - немедленно наделить каждого подлинным блаженством.
Мой кузен Прометей беспрестанно донимал меня прошениями. Этот запоздалый союзник был как-то особенно надоедлив.
- Человек. Думай о человеке, - твердил он. - Нынешнее состояние человека недостойно ни его, ни нас. Надо немедленно действовать на благо человека.
Какие же обещания успел раздать Прометей, чтобы вкладывать столько настойчивости в свои ходатайства?
- Никто, - отвечал я ему, - не заботится о состоянии человека больше меня. Но что толку наделять его возможностями, которых ты требуешь, пока не залечены раны земли и кругом царит разорение? Какую отраду, по-твоему, найдет человек в отравленных лесах и сожженных равнинах? Серпы, серпы! Конечно, ему дадут серпы. Но надо сначала, чтобы было что жать. А для жатвы нужен посев. Иначе люди только покалечат друг друга этими серпами. Пусть сперва моя сестра Деметра научит их распознавать пригодные семена.
Я не жалел сил, мотался из края в край, торопил Времена Года, богов рек и полевых нимф. Довольно скоро земля вновь стала большой гудящей стройкой, какой была, наверное, при Уране. Все природные силы участвовали в работе; даже нетерпеливому Прометею пришлось признать улучшения.
Но по мере того как дело продвигалось, я открывал для себя всю его необъятность и порой сомневался, что когда-нибудь доведу его до конца. Боги и прочие существа видели меня полным решимости и уверенности в себе; они верили в неисчерпаемость моей энергии. Но никто, кроме трех моих сестер, не мог и представить себе, какая тревога меня порой одолевала. Каждый вечер, намаявшись за день, я приходил к своим сестрам - единственным тогда богиням, близ которых мне хотелось скинуть бремя забот, признаться в своих страхах и не скрывать усталости. Их присутствие давало мне ощущение семейной безопасности, которой я был лишен в детстве.
А как же моя мать, наверняка спросите вы, что стало с моей матерью, прекрасноволосой Реей? Виделся ли я с ней и почему ее не было подле меня?
Конечно, я познакомился со своей матерью, это было моим первейшим желанием. Сразу после своего избрания я отправил к ней свиту из нимф, чтобы те доставили Рею на Олимп. Наконец-то я смог любоваться ее несравненным, отмеченным печалью лицом и пышными, теперь уже посеребренными волосами. Мы долго беседовали, но не поняли друг друга.
Моя мать жила тройной гордостью и тройным несчастьем. Ее гордостью было то, что она дочь царя богов, супруга царя богов и мать царя богов. А несчастьем, что на ее глазах был изувечен отец, заключен в оковы супруг и сожраны дети.
- Но ведь я уцелел благодаря твоей уловке, а теперь и все остальные твои дети вернулись к свету, так что радуйся, - сказал я ей.
- Прошлое ничем не стирается, - возразила Рея. - И ничто не заменит мне вашего детства. Я не могла воспитывать тебя и остальных своих детей, не видела ваших первых улыбок.
- Но мы же снова обрели друг друга!
- А разве это не боль - обрести друг друга так поздно, ведь мы и не должны были расставаться?
Я понял, что она богиня сожалений.
Она сожалела обо всем. Тосковала по чудесному детству в садах Атлантиды; охотно вздыхала о безумствах своей юности; сетовала о своем роковом браке; стенала о своей горькой участи супруги и матери. И вот теперь что-то в ней начинало сожалеть даже о Кроне; вернее, она сожалела, что Крон был не таким, каким мог бы быть.
Я не заметил, чтобы она слишком уж гордилась моей победой, разве только перед другими божествами. "Видите, - казалось, говорила она, - какого могучего бога я родила!" Мне же она сказала:
- Как я могу радоваться тому, что мой сын был вынужден ради спасения мира поднять руку на собственного отца?
Рея хотела, чтобы никто никогда не забывал: ее судьба была долгой чередой образцовых страданий.
- Матушка, - спросил я, - где бы ты хотела жить?
- На Крите, - ответила она.
Я был удивлен ее выбором, она казалась раздраженной моим удивлением.
- Разве это не то место, где я дала тебе жизнь, определив тем самым и твое будущее царство? Разве не там я исполнила важнейший труд ради будущего Вселенной?
- Значит, ты будешь проживать на Крите, матушка, и будешь там почитаема.
Перед расставанием Рея вспомнила, что у нее есть внуки, и пожелала с ними познакомиться. Я тотчас же позвал Муз, Мойр, Граций, прочее свое потомство женского пола и всех ей представил.
- Это Афина, моя старшая дочь, от Метиды; а это дочери от Памяти...
Рея грустно улыбнулась каждой.
- Думаю, - произнесла она, - что эти дети никогда не навестят меня. Оно и понятно: у всех своя работа. Но разве это не горько - жить в одиночестве, когда у меня такое многочисленное потомство?
Я не стал напоминать ей, что она сама выбрала себе место жительства; но и не побуждал переменить решение, о котором она уже сожалела. Прежде чем показывать себя хорошим сыном, мне надлежало быть хорошим царем. Ведь моя мать, злоупотребляя уважением к своей персоне, наверняка парализовала бы работу совета богов, говоря там только о самой себе.
Нимфы, к которым присоединились дельфины и тритоны, вновь составили кортеж, чтобы сопроводить Рею на Крит. С тех пор она безвыездно проводит там все свои дни. Она общается преимущественно с Амалфеей, и воспоминания составляют главную основу их разговоров. Воспоминания похожи на мясо, которое можно приготовить двадцатью разными способами: плоть все та же, но меняются ее вид, приправы и вкус.
Путешественникам моя мать долго рассказывает о своем одиночестве и о моих свершениях. Набожные люди воздвигли ей много храмов, а женщины повсюду чтили ее культ.
Однажды я сам удивился, неожиданно сказав:
- В сущности, я сожалею, что у моей матери такая натура, а не...
И тотчас же осекся, а потом попросил дочерей предупредить меня, если когда-нибудь начну походить на свою мать Рею.
Гестия - богиня домашнего очага.
Предназначение девственниц
Заботу о моем домашнем очаге взяла на себя моя сестра Гестия. Старшая из нас шестерых, она терпеть не может перемен и опасается приключений, даже любовных. Она привержена постоянству, и завтрашний день нравится ей только в том случае, если похож на вчерашний. Когда наш брат Посейдон, который и счесть не мог своих разочарований в любви, вдруг затеял ухаживать за ней, Гестия, в совершеннейшем ужасе при мысли об изменении своей особы, умолила меня сохранить ей вечную девственность. Я согласился тем более охотно, что такая, какая есть, она оказывает мне весьма важные услуги, но не будит желания.
Не то чтобы она уродина, совсем наоборот, Гестия красива, но красотой спокойной и правильной, которая не привлекает взгляд. Ее совершенство лишено блеска.
Жена строит очаг; любовница разрушает; а девушка, когда настает ее черед стать матерью, очаг покидает. Каждая, зажигая один огонь, гасит другой; и все, став прабабками, дрожат от холода у остывшей золы. Только девственница поддерживает пламя.
Счастлив дом, где лишенная воображения девственница, рожденная для преданности, следит за порядком и соблюдением обычаев и каждый вечер одним и тем же жестом кладет полено в огонь. Тогда поколения остаются вокруг очага.
Именно потому, что огонь не угасает, ветреный супруг возвращается домой; перед этим огнем, осветившим столько прожитых вместе дней, прощают виновную супругу; у этого тепла садятся зятья, к нему в молчании приходят и блудный сын, и молодая вдова, держа за руки своих детей.
Девственница-хранительница живет в своем нетронутом теле отнюдь не для себя самой; ее чувства питаются только горестями и радостями других. Она наперсница нетерпеливого гнева подростка; и старику не стыдно признаться ей, что в глубине души он чувствует себя похожим на ребенка, которым был когда-то.
Поскольку сама она не рожала, время вокруг такой девы-хранительницы словно останавливается, и она излучает иллюзию, будто умершие всего лишь ненадолго отлучились.
Я часто напоминаю моим собственным сыновьям и дочерям, чем они обязаны моей старшей сестре. Гестия распределяет обязанности среди дежурных нимф, следит за распорядком кортежей и пиров, по утрам торопит трех Гор, когда те мешкают, запрягая колесницу Солнца. Без нее, без тетушки Гестии, как ее все зовут, Олимп, конечно, был бы не большим, полным шумливых домочадцев домом, но всего лишь судилищем, где я восседал бы на холодном троне.
Я повелел, чтобы культ Гестии чтили во всех людских жилищах и чтобы ее статуи были поставлены во всех храмах всех богов. Но эти статуи подобны самой Гестии: перед ними часто проходишь, не замечая.
Деметра. Радости и труды.
Сады Сены. Цветочные часы. Филадельфы
Если Гестии нравится оставаться у очага и никогда не выходить за порог дворца, то совсем другое дело - моя сестра Деметра, которая только и любит, что бегать по садам и полям. Сколько раз вечером, не видя ее возвращения и беспокоясь, я отправлялся на поиски и обнаруживал ее, одетую одним лишь лунным светом, у какого-нибудь дерева, которое она обнимала руками, к которому прижималась ухом.
- Слушаю соки, - поясняла она.
Запах скошенного сена всегда приводит Деметру в экстаз, ее пьянит даже сладковатый, приторный дух гниющих листьев. Я не раз видел, как она погружала свои большие светлые руки в черный перегной и разминала его, вдыхая испарения месива.
- Это жизнь для завтрашнего дня, - говорила она при этом.
Ей достаточно взять плод в свои ладони, чтобы от него пошли плоды более крупные.
Деметра сочла, что щиток рябины-арии слишком плотный и слишком частый. "Столько надежд, скученных на одном черешке, принесут хилые плоды", - рассудила она и произвела от рябины-арии черешню, еще кисловатую, но уже гораздо более мясистую, а затем - прекрасную толстощекую вишню с роскошной сладкой мякотью и кожицей цвета крови - все те крупные, сочные ягоды, которые уплетают ваши дети, идя в школу.
А тыквы! Деметра была страстно увлечена тыквами. Помню ее смех и радость в тот летний день, когда она шла к столу богов, неся свою первую круглую тыкву так, будто сорвала солнце. Ах, до чего же она хороша, внучка Урана! И до чего же ярко в ней проявились, как и в каждом из нас, черты демиурга-основателя! Посейдону досталось неуемное и буйное воображение; Аиду - терпение во время медленных преобразований... А мне - способность уравновешивать и согласовывать эти различные силы, быть их верховным объединителем и руководителем.
На первых порах моего царствования, когда я больше занимался переустройством, чем творчеством, и когда моей основной задачей было привести в порядок природу, именно Деметра стала моей главной соратницей, спутницей и работницей. Мы вместе трудились на божественных стройках. Террасы Тосканы и фруктовые сады Умбрии, уэрты Иберии, пальмовые рощи Ифрикии, зеленые долины Ливана - эти земли до сих пор хранят память о наших трудах.
Вот послушайте, хочу задержаться на одном счастливом моменте. Мы в то время гостили у нашего родственника, бога реки Сены. Равнины этого края своими обильными урожаями словно подтверждают, что мы там побывали. Позже местные жители воздвигли в мою честь колонну на острове Лютеция и посвятили мне храм, который возвышался неподалеку, на левобережном холме.
Храм и колонна исчезли в основаниях других базилик. Однако мое имя осталось в названии холма, где некогда возвышался храм: это "mont Jovis" - гора Юпитера. Позже оно превратилось в слово "монжуа" и долго служило боевым кличем, собирая храбрецов вокруг королей.
Итак, пока мы трудились в этих садах на Сене, я все удивлялся, что Деметра встает еще до рассвета.
- Смотрю, как распускаются цветы, - объяснила она. - Они ведь не все раскрываются в одно время, и я пропустила бы самые ранние, если бы не приходила засветло. Первым просыпается, еще в ночной темноте, повой - белый вьюнок. Затем в серых предрассветных сумерках разворачивает свои лепестки мак. За ним спешит голубоглазый лен, потом наступает черед звездчатки, очецвета и рыжеватых ноготков. И так цветок за цветком, до вечера. Не думай, что ночная красавица, мирабилис, идет последней. Когда все засыпают, под лунным светом раскрывается красный вьюнок, замыкая циферблат. Цветы этого края, братец, - настоящие часы.
Вам, сходным со мной мужчинам, небезызвестно, что существуют две разновидности сестер. Те, что похожи на Гестию, не вызывают совершенно никакого желания, и даже сама мысль соединиться с ними возмущает нас своим кощунством. Но есть и другие, любовь с которыми нам, наоборот, представляется чем-то самым естественным, самым успокоительным, самым необходимым, почти священным.