Возможно, поэтому западная часть Украины предпочла серого и мстительного кардинала Вопиющенко хорошему хозяйственнику Яндиковичу, который видел будущее страны в союзе с Россией.
Прошло всего два дня с начала оранжевой революции, и город Львов почти опустел. Даже митинги проводить было не с кем. В Киев на Майдан Независимости уезжали школьники, студенты, люди среднего возраста и даже семьи с детьми. Еще бы! Там уже маленькая Америка. Прекрасное питание и спиртное, жилье и одежда, да еще по десять, а то и по пятьдесят долларов в день в зависимости от должности. Где такое видано? Вот она, Америка.
Ивано-Франковск никак не может отстать от Львова. То, что происходит во Львове сегодня, завтра в Ивано-Франковске должно произойти обязательно. Мало того, франковчане идут дальше, вперед. Они вывешивают списки тех предателей национальных интересов, кто проголосовал за Яндиковича двадцать первого ноября. Это списки презрения и позора, тревожного ожидания и страха: местные дерьмократы приняли на вооружение марксистский лозунг – кто не с нами, тот против нас. Попробуйте назвать гривну рублем на рынке в Ивано-Франковске! Тут же получите по зубам. А если вы не голосовали за Вопиющенко, можете вообще убираться на все четыре стороны. Вы не наш. Вы не с нами, а кто не с нами…
Ивано-Франковск – провинциальный городишко, и потому люди здесь более самолюбивые, чем в Киеве или даже во Львове. Знайте это и воздавайте хвалу Ивано-Франковску, даже если от него будет нести гарью или за вами будет гнаться комариная туча.
Из Ивано-Франковска отправился весь транспорт в Киев, поэтому оставшаяся часть действительно села на волов и двинулась на поддержку оранжевой революции.
Не только в поездах, самолетах, шикарных автобусах, личных автомобилях, заправлявшихся топливом совершенно бесплатно на любой заправочной станции, но и на волах, тащивших длинные и широкие арбы на резиновых колесах, была непредсказуемая романтика. Молодежь пела и пила на деньги дяди Сэма, садилась, тесно прижимаясь друг к дружке, и молодые люди тут же впивались в пышные губы незнакомкам, прежде чем спросить: а как тебя зовут? Слабые юные существа, которые так не любили свою слабость и всегда, с тринадцати лет, хотели быть сильными, – сильными настолько, чтобы ни в чем не уступать мальчишкам, сгорали от нетерпения, опускали ручку, касались колена мальчиков, а то и… доводили их до умопомрачения. О, двадцать первый век подарил им свободу, и эта свобода пришла с далекого волшебного Запада. Вопиющенко наш потому, что он всеми фибрами души ненавидит Восток, эту азиатчину, и стремится на Запад.
Юноши не меньше своих подруг были преисполнены радушных надежд на светлое будущее, полное романтических приключений. И ценность этого будущего в том, что оно реально, оно наступит уже через сутки, как только они достигнут столицы и поселятся в оранжевых палатках вместе со своими подружками. Эти палатки их уже ждут. И вождь их ждет. Экий щедрый вождь! Десять долларов за то, что покричишь на площади, плюс отменное питание, плюс горячительное и еще какие-то транквилизаторы для волшебного настроения, плюс стройные ножки.
Нет, настроение у молодых людей, у тех, кому за двадцать, и у тех, кому за тридцать, у кого были семьи и кто не был женат вовсе, было превосходное, исполненное великих надежд в отношении не только судеб государства, но и личных судеб. Это было пробуждение от вековечного сна, оно напоминало восстание Спартака в Древней Римской империи с той только разницей, что восстание Спартака было разгромлено, жестоко подавлено, а оранжевая революция не будет и не может быть подавлена. Рабы, которых призвал Спартак к восстанию, не обладали такими широкими возможностями, их не финансировала Америка: Америки тогда не было как таковой.
8
После "инаугурации" Вопиющенко сто девяносто человек поднялись с кресел, топали ногами, нещадно били в ладоши и выкрикивали всевозможные лозунги, обнимали и даже кусали друг друга: такой радости никто из депутатов не испытывал со дня рождения. Наиболее сильные физически, типа сила есть ума не надо, накинулись на бедного Писоевича, согнутого, мокрого как курица, и стали подбрасывать в воздух. Того, что он запросил пощады, никто не слышал, да и не хотел слышать.
– Смилуйтесь, соратники мои люби! У меня сперло дых от вашей любви и преданности, что будет делать моя нация, если я тут кончусь? – вопил Виктор Писоевич.
– Будет, ребята, – дал команду Пердушенко.
– Отдохни, наш лидер, а потом издашь указ об искоренении русскоязычных двуногих из украинской земли, – прорычал Бенедикт Тянивяму, сажая Писоевича на президентскую скамейку.
– Оставьте меня одного, – потребовал Вопиющенко. – Я президент! Я – все! Моя нация воздаст мне хвалу посредством установки памятников.
– Никак невозможно тебя оставить одного, – возразил Пердушенко. – Ты наш президент, а президентов одних не оставляют. Сегодня я твой охранник. А памятник я поставлю за свои деньги, у меня хватит капитала. Из стекла, бетона и бронзы.
– Уйдите все! – закричал президент. – Мне надо побыть одному. Сегодня мой день, сегодня мой праздник. Моя нация оказала мне высокую честь. Я – президент моей нации. Вот моя машина, и в ней сидит мой шофер. Мы с ним поедем ко мне домой: меня ждут дети, меня ждет Катрин. Все! Вы слышите? Я сказал: все. – И он направился к машине.
Пердушенко моргнул своим соратникам, и они сразу поняли, что надо делать, и тут же направили свои стопы к собственным "мерседесам". Это и был эскорт, сопровождающий самозваного президента.
Первым поехал Пердушенко, за ним двинулся Бздюнченко, Пинзденик, Школь-Ноль, Заварич-Дубарич, Дьяволивский, Бенедикт Тянивяму, Залупценко, затем Юлия, покрикивая на водителя, чтобы он всех обогнал и следовал непосредственно за машиной первого человека.
Замыкал колону сопровождения Юрий Курвамазин на допотопном "Запорожце", только что полученном из ремонтной мастерской. Он заметно волновался: как бы не отстать от скоростных автомобилей. Но, о чудо! Эскорт двигался по улицам черепашьим шагом, будто президент США совершал экскурсию, любуясь прелестями Киева.
"Гм, что это творится с нашим президентом? – задавал себе вопрос Курвамазин. – Вместо того чтобы спешить домой, порадовать жену и детей, он едет еле-еле да еще направляется не туда, куда надо. Что бы это могло значить? О, куда они поворачивают, на мост? В Россию, что ли, едут? Не может этого быть! Мы же с Западом душа в душу, на запад надо поворачивать, на Житомирщину и прямехонько на Варшаву. И через Луцк можно. Гм, какой мутный Днепр, что бы это могло значить? У нас души чисты, как слеза, а вода в Днепре мутная. Это банда Яндиковича замутила воду в Днепре. Под суд его, этого Яндиковича. Отныне с ним покончено. Ишь, отпуск взял, прячется, ждет, когда Центральная избирательная комиссия объявит окончательные итоги. Знаем мы эту комиссию. Тьфу на нее, поганую. У тебя, Виктор Федорович, все равно нет столько денег, чтобы нам противостоять. Россия что-то выделила, но Россия не Америка. Америка хоть десять миллиардов отстегнет на то, чтобы мы оказались у власти. Просто потому, что ей этого хочется. Прошли те времена, когда Россия делала что хотела на Украине. Я сам русский и все хорошо помню. Но теперь я стал украинским политиком и буду верным нашему президенту. Сегодняшнее мое выступление в парламенте было 1508-м по счету и все в пользу Виктора Писоевича. Он не может, не должен сомневаться в моей преданности. Вот, к примеру, Николай Васильевич Гоголь… чистокровный украинец, а стал русским писателем. Так и я, Юрий Анатольевич Курвамазин, русский юрист, стал выдающимся украинским политиком. Баш на баш, как говорится. Гоголь в Россию, Курвамазин на Украину. Я, конечно же, стану министром юстиции, а далее посмотрим".
Курвамазин так размечтался и расслабился, что совершенно потерял бдительность. Если бы это было в час пик, когда сотни машин, нет, тысячи машин, тесно прижавшихся друг к другу, как оранжевые юноши на майдане, то он мог бы поплатиться если не жизнью, то здоровьем. Но шоссе было безлюдное, только редкие машины двигались навстречу по противоположной полосе. Он собрался было притормозить на несколько минут, но тут – о мать честная! – колонна машин, за которыми он, не торопясь, следовал, исчезла из виду. Как это могло произойти? Померещилось, должно быть? Он срочно протер очки влажным от пота платком и напялил их на переносицу: точно, никого нет. Они бросили его, как старую изношенную калошу. Надо двигаться прямо… к границе, пересечь границу и на Орел, взять этот Орел с налету, а оттуда через Тулу и на Москву, прямо к Путину: хочешь квалифицированного юриста – раскрывай объятия!
Но этой, самой последней мечте не суждено было осуществиться: Курвамазин успел дважды нажать на акселератор до упора, "Запорожец" так стал вибрировать, будто готовился к взлету, как на встречной полосе показались машины, сопровождающие новоиспеченного президента.
– Так вот вы где, канальи! – произнес он громче, чем с трибуны в тысячу пятьсот восьмой раз. – Я сейчас же поверну налево и выйду на противоположную полосу.
И тут Цицерон двадцать первого века приблизился к левой полосе вплотную и ахнул: между ним и встречной полосой росли деревья, а бордюр был так высок, что ни одна машина не смогла бы его преодолеть. Он опустил лицо на руль колымаги и прослезился. Благо этого никто не видел, ни соратники, ни жена, ни бездомная кошка, которая всегда встречала его у подъезда.
Самый коварный, самый богатый и самый могущественный соратник Петро Пердушенко следовал впереди машины президента. Он посмеивался, выковыривая остатки пищи соломинкой от тмина, высушенной еще в прошлом году, и держа на руле только одну левую руку. "Мне абсолютно все равно, буду я премьер-министром или нет. Разве что это теплое и до неприличия мягкое кресло принесло бы моему бизнесу невиданный взлет, и я обогнал бы этого восточного донецкого выскочку Рината Ахметова. Остальное меня мало интересует. Пока. Кажется, Ахметов к власти не рвется. И я бы не рвался… до поры до времени. А там время покажет. Кажется, наш лидер недолго протянет. Если что, премьер может взять на себя функции президента. Был же Путин сначала премьером и только потом стал президентом. Этот вариант подошел бы мне как нельзя лучше. Но соперники, соперники… Эта Юлия из кожи вон лезет, чтобы сесть в премьерское кресло. Она, должно быть, спит и видит себя в этом кресле. Еще бы! Баба – премьер-министр Украины! Но ведь это же смешно. И Катрин не допустит этого. Она же неглупая баба. Ведь благодаря Катрин и ее связям, Вопиющенко стал великим человеком. На Майдане Независимости аплодируют вовсе не ему, а долларам. Есть еще у меня соперник. Это Александр Морозов. Пятидесяти миллионов долларов, которые он получил за воссоединение, показалось мало. Требуется еще и кресло премьера. Гад! Если ты только сядешь в это кресло, получишь пулю в лоб. Я не пожалею миллиона долларов, но ты отправишься туда, куда отправился в свое время Гонгадзе. – Они уже переезжали мост через Днепр, и только сейчас Петр Пирамидонович подумал о том, что президент чудит: не в ту сторону едет. Дело в том, что впереди следовала служба безопасности, которой сам лидер давал команду, куда поворачивать. – Это они виноваты, а не президент. Президент замечтался, а возможно, и заснул. Шутка ли, столько ночей не спать. Он хоть и больной, но дух в нем еще довольно крепкий. А что касается того, что водитель поехал не в ту сторону, то это легко поправимо".
Пердушенко выходил из любого затруднительного положения. Ему это давалось легко и просто. И сейчас он смекнул, что надо поравняться с машиной Вопиющенко и спросить водителя: куда путь держишь, браток? Если, конечно, лидер нации спит. Так оно и вышло. Как только машина сравнялась с президентской, Пердушенко краем глаза уловил, что гений зажмурил глаза, расслабил руки, лежащие на заднем сиденье ладонями кверху. Грудь его высоко вздымалась, а из толстых потемневших губ струйкой текла слюна. Он двигался медленно с приспущенным стеклом, водитель машины президента тоже приспустил окно и, останавливаясь, высунул голову.
– Виктор Писоевич почивают, – сказал водитель Гена Дубко. – Они приказали всю ночь кататься по городу и не мешать им наслаждаться сновидениями. Я уж и не знаю, куда ехать, да и медленно боюсь ехать: заснуть можно за рулем.
– Кусай губы, – посоветовал Пердушенко, – со всей силой периодически стучи себя по ушам раскрытой ладонью. А если это не поможет, просунь руку в промежность, нащупай один шарик и сдави со всей силой, так, чтоб из глаз искры посыпались, и сна как не бывало. Увидишь!
В это время подскочила Юлия Болтушенко:
– Что с лидером нации? Ему плохо? Где "скорая?" Срочно вызовите "скорую!" Пропустите меня к нему! Это все Кучума и Яндикович, я точно знаю. Здесь все наши машины, ни одна чужая не вклинилась? Сейчас все делается очень просто: с расстояния можно послать что-то такое, от чего человеку становится дурно и он даже умереть может. Куда вы? Какого черта нажимаешь на газ?
Но машина с президентом уже сдвинулась с места и, медленно набирая скорость, вскоре очутилась на расстоянии пятнадцати метров от автомобиля Пердушенко. Юлия, не долго думая, завела мотор и двинула следом. Теперь она, а не Пердушенко любовалась задом автомобиля, в котором сидел великий человек и, возможно, думал о судьбах страны с величайшим напряжением.
"Как бы это узнать? – спрашивала она себя и не находила ответа. Уже за мостом вслед за президентом свернув направо, она вдруг вспомнила, что у нее в каждом кармане куртки по одному новенькому мобильному телефону и еще около пяти в багажнике и три в бардачке. – Вот дура, не могла прибегнуть к достижению цивилизации раньше. Это все от нервов. Ведь если что с ним произойдет, я пропала, не видать мне кресла премьера, как свинье своих ушей. Ведь кресло премьера это мое кресло: ни Пердушенко, ни Бздюнченко, ни Пинзденику оно не светит, а точнее, не принадлежит и принадлежать не может. Я и на площади орала дольше всех и громче всех. И не только я, но вся моя фракция под названием "Блок Юлии Болтушенко". Так что кресло премьера – мое законное кресло. Эх, кресло, волшебное кресло, какое ты мягкое и весомое. Не только свои чиновники со всей Украины, но и послы иностранных государств, и бизнесмены на цыпочках, на цыпочках будут подходить с увесистым свертком в руках. А если Витюша не вынесет этого отравления, то мне придется занять кресло президента, поскольку у нас, как в России, нет должности вице-президента. Это очень хорошо. Почему это одни мужики сидят в креслах премьеров да президентов? Была же Маргарет Тэтчер. Ее имя до сих пор гремит по всему миру, а англичане на нее просто молятся. Я буду не хуже Маргарет. Только фамилию сменить надо, имя можно оставить, а фамилию сменить. К примеру, Юлия Цезаренко, это почти что Юлий Цезарь. Первое, что сделает мое правительство, это блокада всех российских товаров, которые следуют через Украину. Даже газовую трубу перекрою им. Путин на коленях приползет, чтобы просить прощения за свою глупость и наглость. Ишь, в международный розыск на меня подал. Подумаешь, каких-то шестьсот миллионов долларов я поимела. Что это за деньги? Да нам на одну оранжевую революцию полтора миллиарда долларов выделила Америка".
Оставим пока Юлию, не будем ей мешать строить воздушные замки на посту премьера, у нас есть еще другие близкие соратники, чье мнение никак нельзя игнорировать: они, как и остальные члены банды-команды, играли не последнюю роль в развитии демократического государства. Тем более что эти четыре соратника мыслили одинаково. Это должно быть исключение из общих правил, поскольку давно известно: что ни личность, то иной мир, иное мнение, свой взгляд на один и тот же предмет. Подтверждением этому служит, например, личность Ильича: Ленин в каждом человеке видел врага мировой революции и расстреливал, кого только мог, а тех, на кого не хватало патронов, выслал за границу. А его соратник Сталин не только в особе врага видел врага и ссылал на вечную каторгу, не жалея пуль и пеньки на веревки. Правда, в каждом человеке маскировался враг. Как видим, итог размышлений великих людей был одинаков и только методы разные. Кто из них был наиболее ярко выраженным негодяем, определить невозможно.
9
Совершив автомобильную экскурсию по своей, теперь уже незалежной Украине, Виктор Писоевич пришел к выводу, что настало время издавать указы с подписью "Президент всея Украины". Заработала мысль, были востребованы ручки, карандаши, бумага, заработали секретари, и вылупились указы. Это были дурацкие указы, требующие официальной передачи власти; они вызывали улыбку, и их никто не исполнял.
Тогда и стал вопрос: что делать дальше?
– Я издам еще один указ, – предложил президент.
– Пока грош цена твоим указам, – сказала Юля с трибуны. – Надо собирать народ со всей Украины. На майдане у нас сто тысяч. Так? Надо, чтоб сто тысяч стояло у резиденции действующего президента Кучумы и сто тысяч у резиденции премьер-министра Яндиковича. Где взять этих людей, в Киеве? Киев уже весь стоит на улицах, ждет нас, так как мы им обещали срочное вступление в Евросоюз.
– Надо пригласить американцев, я же зять Америки, пусть она выручает своего зятя, – крякал будущий президент.
– Помолчи, Писоевич, ты плохо ориентируешься в обстановке, особенно после отравления.
– Не сметь обижать лидера нации, – возмутился телохранитель Червона-Ненька, который одновременно снимал пробу с любого блюда, прежде чем лидер сядет к столу.
– Я не обижаю, я просто предлагаю, – сказала Юля. – А ты закрой рот!
– Пущай говорит она, она же – стратег оранжевой революции, – встал на защиту поэт и стратег Турко-Чурко. – Уж коль Юля – наша Жанна д'Арк, то ей и карты в руки. Наша задача, господа, возвести Виктора Писоевича на престол, даже если он был бы не лидер нации, а простой счетовод, то бишь бухгалтер из Ивано-Франковска. Коль Америка сделала на него ставку, то нам никуда не деться. У любого из нас, господа, есть недостатки. К примеру, Курвамазин – надоевший оратор, Червона-Ненька все время снимает пробы, обжирается и портит воздух так, что невозможно с ним рядом находиться, наш Виктор Писоевич – тупой и косноязычный… все равно он наш лидер, он гений. А Юля… она Жанна д'Арк двадцать первого века. Это признают даже во Франции.
– Ура Юлии! – заревела толпа оранжевых депутатов.
Юля подняла правую руку вверх и держала до тех пор, пока все не утихли.
– Не ссорьтесь, господа! Я, как и вы все, признаю лидерство Вопиющенко, зятя Америки. И сделаю все, чтобы возвести его на престол, а также помогу ему привести Украину в Евросоюз и НАТО. В качестве награды, я это скрывать не буду, после пятого-шестого президентского срока, он мне уступит президентское кресло. Я надеюсь, все согласятся с этим.
– Я не согласен, – вскочил Виктор Писоевич и вытер скатившуюся слезу по левой щеке.