Они гуськом стали подниматься по тропке меж цветущего вереска. Сеньор Кайо взбирался легко, без напряжения - чуть согнулся, голову вобрал в плечи. Рафа шел с трудом, упираясь руками в ляжки, как будто боялся рухнуть. На уступе над самым обрывом лепилась ограда маленького кладбища, над которой высились четыре черных стройных кипариса, а подле на маленькой площадке стояла часовня. Виктор медленно подошел и остановился как зачарованный.
- Вот это да… - пробормотал он.
- Романского стиля, - сказала за спиной у него Лали.
- Или предроманского, - предположил Виктор.
Сеньор Кайо подошел к ним. Сказал с гордостью:
- Ну вот, видите, тыщу лет ей, этой часовне.
- А то и больше, - сказал Виктор.
Сеньор Кайо обернулся на запад, посмотрел на небо - густая черная туча сидела на далеких, покрытых снегом вершинах.
- Поспешим, - сказал он. - Смотрите, какая надвигается.
Лали и Виктор с восхищением разглядывали портал, причудливый греческий орнамент на архивольтах, опиравшихся на легкие, искусно выделанные капители. Виктор пальцем указал на пантократора над притолокой:
- Видала?
- Угу, - отозвалась Лали.
Он подошел к портику и стал рассматривать высеченный на архивольте барельеф на библейские темы.
- Смотри-ка, - сказал он. - Какое Усекновение главы.
У Лали глаза загорелись.
- Смерть мухам, - проговорила она с почтением.
- Ну и ну, какое чувство композиции!
Сеньор Кайо, стоя позади, не переставал наблюдать за горизонтом, откуда уже доносились пока еще еле слышные, глухие раскаты.
- Ползет, - сказал он.
- О чем вы? - спросил Рафа.
- Дождь будет, - ответил сеньор Кайо.
Рафа забеспокоился. Подошел к Лали с Виктором:
- Слышите? Сейчас дождь будет.
Но они его не слышали. Рафа схватил Лали за руку и потряс:
- Ты, мать, совсем очумела! Так на тебя камни эти подействовали?
- Всё вместе, - ответила Лали.
- Давай пошли, елки, вот-вот хлынет как из ведра.
Виктор безуспешно толкал дверь.
- Сеньор Кайо, у вас есть ключ?
- А как же. - Тот подошел к двери. - Я тут один привратник.
В часовне - свет едва проникал туда через два заросших грязью решетчатых окна по бокам - было холодно и сыро. Лали с Виктором не спеша пошли по проходу меж рядов почерневших, развалившихся скамей. То и дело они останавливались и как завороженные смотрели вверх, перед собою, по сторонам. Под апсидой Виктор задрал голову.
- Какой свод, - сказал он. - Я так и думал.
Лали кивнула, не отрывая глаз от ребер свода, и тут послышался нетерпеливый голос Рафы - стоя в дверях, он подгонял:
- Кончайте выпендриваться, депутаты, уже громыхает.
Они не торопясь двинулись обратно по проходу и, выйдя из дверей, опять задержались. Лали посмотрела вверх на архивольты.
- Взгляни, третий слева, - сказала она, - на самом стыке.
- Ну да, - отозвался Виктор, подбородком указав в сторону кладбища. - Эрос и смерть. Очень характерно для эпохи.
В воздухе вдруг сверкнула молния, и почти тотчас же над головами грохнули раскаты и первые капли - редкие, но крупные и тяжелые - глухо застучали по земле.
- Ну, пошли, - сказала Лали.
Сразу потемнело. На мгновение даже показалось, что наступила ночь. Они не успели дойти до тропинки, как дождь припустил вовсю. Рафа быстро шагал впереди; когда он подошел к ореху, в листве забилась черная птица. Рафа вздрогнул:
- Черт, напугала проклятая галка!
Сеньор Кайо, шедший позади, рассудительно заметил:
- Это не галка, это дрозд.
Дождь незаметно превратился в яростный ливень с градом. Они торопливо спускались по тропке, а небо над головами то и дело прочерчивали молнии, и гром оглушительно скакал по скалам. Сеньор Кайо нахлобучил берет, спрятал поглубже руки в карманы и прибавил шагу.
- Сдается мне, промокнем, - заметил он.
VIII
Продымленная балка отгораживала очаг, а на ней стояли медные ковши, кувшины, светильники и даже посудина для варки шоколада, железная, с деревянной ручкой. За балкой открывался высокий шатер кухни; у стен стояли ларь из орехового дерева и скамья с короткими, отпиленными ножками. Войдя, сеньор Кайо сразу же развел огонь, и он затрещал в каменном очаге, выложенном изразцами с синим, выцветшим от времени узором. Над очагом дымился закопченный котел, а за ним виднелась вделанная в стену чугунная каминная доска с орнаментом, теперь уже еле различимым. На балке, прижатые светильниками и сосудом для варки шоколада, сушились Викторова рубашка с курткой и свитер Рафы. На посудных полках по сторонам от очага громоздились кастрюли, сковороды, чугуны, тарелки, а с крюков свисали кастрюльки, шумовки и огромная латунная вилка. Над головой у Виктора, сидевшего на скамье, висела прижатая планкой к стене широкая доска, наполовину закрывавшая цветной календарь.
Лали бродила по тесному помещению, с любопытством разглядывая все подряд. Сеньор Кайо рылся в шкафу напротив очага. Рафа некоторое время сидел неподвижно на ореховом ларе, упершись локтями в колени, потом вдруг выпрямился и снял майку, обнажив хилое, бледное тело.
- Сухой нитки не осталось, - сказал он.
Виктор поглядел на него и улыбнулся снисходительно:
- Прямо Тарзан.
Рафа повесил майку на чугунную ступку. Повернулся к Виктору, с явным неудовольствием оглядел его широкую, крепкую волосатую грудь и сказал:
- Просто самого выдающегося, что у меня есть, не видно.
Лали, разглядывавшая фотографию на комоде, сказала, не оборачиваясь:
- Ну вот, опять в нем испанский самец заговорил.
Сеньор Кайо подошел к Виктору. В руках он держал белую, тщательно выглаженную рубашку и черный, благоухавший нафталином костюм.
- Почему бы вам не надеть это? - сказал он. - В пасмурную погоду промокнуть плохо.
- Давайте, - сказал Виктор.
Сеньор Кайо посмотрел на Рафу.
- Благодарю, - отозвался тот. - Я еще молодой.
Сеньор Кайо жестом выразил согласие и повесил одежду на спинку стула. Лали, держа в руках фотографию, обратилась к старику:
- Это вы?
- Я, а как же. На свадьбе.
Лали поднесла фотографию к глазам.
- Какой красивой была ваша жена, - сказала она.
Она протянула фотографию Виктору и села рядом с ним на скамейку. Сеньор Кайо оперся на балку, перенеся вес тела на свою крепкую руку. Откашлялся, прочищая горло, запершившее, должно быть, от воспоминаний.
- И вправду, - начал он, - не потому говорю, что моя, а не было в селении никого на лицо красивее. И сестры ее - тоже, все как одна. Только ведь как бывает, ни одна из трех не говорила. - Он двумя пальцами перехватил горло для ясности и, помолчав, добавил: - С другой стороны, о чем уж так особенно с женщиной разговаривать.
Рафа поглядел на Лали, Лали поглядела на Виктора, а Виктор улыбнулся. Улыбка Виктора, похоже, подбодрила сеньора Кайо.
- Бернардо говаривал: женщине самое милое дело рот заткнуть подушкой. - Потом коротко рассмеялся и прибавил: - Так ли, эдак ли, а вышла за меня замуж, и сестры ее замуж повыходили, одна - в Рефико, вторая - в Кинтану. Все нашли свою долю.
Сеньор Кайо вдруг выпрямился, словно вспомнил что-то, и вышел из кухни, чуть наклонив голову, чтобы не стукнуться о балку. Едва он исчез, Рафа ткнул пальцем в сторону двери:
- Лали, дорогая, почему ты не расскажешь этой немой про эмансипацию?
Лали, разъяренная, наклонилась к огню, схватила полуобгоревший сук и запустила в Рафу:
- Вот ведь скотина!
Рафа уклонился, не переставая смеяться:
- Ну это уж слишком. Не будем воевать из-за чепухи.
Вернулся сеньор Кайо вместе с женой. В одной руке она несла глиняное блюдо с нарезанной колбасой и сыром, а другой прижимала к груди с полдюжины крендельков. Сеньор Кайо нес кувшин с вином и, поставив его на стол, отодвинул планку и опустил прикрепленную над головой Виктора доску, которая легла как раз между Виктором и Лали. Лали удивленно следила за его действиями.
- Какой забавный стол! - воскликнула она. - Откуда вы его взяли?
- Этот-то? - отозвался сеньор Кайо. - Откидной. К стене был прислонен, чтоб не мешался, вот вы его и не заметили. А теперь можно есть в свое удовольствие у огня.
Он переставил на откидной стол тарелки и кувшин, разлил вино по стаканам и подал им. Виктор взял кусочек сыру, отхлебнул вина и сказал:
- Спорю, сыр домашнего приготовления.
- А как же, у нас есть пресс. - И он указал на столик-пресс, стоявший в углу у комода.
- И колбаса - тоже?
- Ясное дело. Какая в том хитрость? И крендельки тоже она пекла.
Старуха, неподвижно сидевшая на плетеном стульчике чуть поодаль, у шкафа, следила за ними цепкими глазками в сети мелких морщинок. Старик пояснил:
- Крендельки остались с воскресенья, от праздника.
- Вы что-то праздновали?
- Восьмой день всегда справляется, с мальчишек еще помню.
- Восьмой день чего?
- Как чего? Троицы. Бывало дело, спускались мы все в Рефико на повозках, на ослах. А у церкви торговали крендельками и бисквитами. Вся выручка шла на содержание храма.
Сеньор Кайо, сидевший на деревянной колоде, задумался, уставившись на пламя. И после долгой паузы добавил:
- Раз возвращались с такого вот гулянья, я в тот год нес хоругвь, значит, в двадцать третьем году это было, сколько с тех пор воды утекло, мы с моей тогда и обручились. Я помог ей влезть на осла, сказал: "Садись". У нас, знаете ли, такой обычай был, если сядет - стало быть, да, а не сядет - нет. Она села на осла, и к декабрю мы поженились.
- Значит, она на вас глаз положила, - сказал Рафа, прикуривая от головешки.
- Стало быть, так.
Сеньор Кайо снова наполнил стаканы, потом поднялся, вышел и вернулся с охапкой дров, которые положил на решетку очага.
- Все еще зябнете? - спросил он.
Виктор пощупал края брюк - от них шел пар.
- Почти высохли, - сказал он.
Пламя шумно охватило хворост. Рафа отвернулся от огня. Лали посмотрела по сторонам:
- А телевизора у вас нет?
Сеньор Кайо, примостившийся на низкой колоде, поглядел на нее снизу вверх:
- Телевизора? Какой нам от него прок?
Лали сделала попытку улыбнуться:
- Мало ли. Все-таки занятие!
Рафа, глянув на них, вступил:
- А радио? Радио тоже нет?
- Нет, сеньор. К чему оно нам?
Рафу передернуло.
- Как к чему? Да чтобы знать, в каком мире вы живете.
Сеньор Кайо усмехнулся:
- А почему вы думаете, что сеньор Кайо не знает, в каком мире он живет?
- Знает, конечно, но все-таки нельзя же так, абсолютно без общения.
Виктор с интересом следил за разговором. Вмешался, желая примирить стороны:
- Другими словами, сеньор Кайо, вы месяцами не слышите человеческой речи?
- Вовсе нет, сеньор. По пятнадцатым числам каждый месяц спускается к нам Маноло.
- Какой Маноло?
- Из "Кока-колы". Он спускается из Паласиоса в Рефико, и в Мартосе тоже есть таверна.
- Он заезжает в селение?
- Заезжать не заезжает, я спускаюсь к перекрестку, и перебрасываемся словечком.
Виктор закусил нижнюю губу. Сказал:
- Ну а зимой целыми днями что вы тут делаете? Читаете?
- Нет, сеньор, я - нет. А моя - читает.
Рафа взял неразгоревшееся полено и щипцами положил его на уголья. С остервенением начал раздувать огонь почерневшими кожаными мехами, пока пламя не вырвалось вверх. Старуха, прислонившись к шкафу, механически покачивала головой, не то слушая, не то подремывая, но стоило ее векам сомкнуться, как она тотчас же выпрямлялась. Виктор выпил еще стакан вина и подвинул его сеньору Кайо, чтобы тот снова его наполнил. Наконец опять спросил:
- Если вы не читаете, не слушаете радио, не смотрите телевизор, что же вы делаете зимой?
- Работы, знаете ли, хватает.
Виктор не унимался:
- А если снег пойдет?
- Ясное дело, смотрю, как снег идет.
- А если он идет две недели?
- Да хоть бы месяц! Возьму какую-нибудь работу и сижу - жду, пока перестанет.
Виктор обескураженно покачал головой. На смену пришла Лали.
- Пока ждете, наверное, о чем-то думаете? - сказала она.
- Думаю? О чем мне думать?
- Откуда я знаю, об огороде, о пчелах… О чем-нибудь!
Сеньор Кайо провел шершавой большой рукой по лбу. Сказал:
- Бывает, найдет - и подумается: заболеешь тут, околеешь, как собака.
- У вас нет врача?
- Как же, сеньора, есть, в Рефико.
Рафа не выдержал:
- Елки, в Рефико! Рукой подать! А если крепко скрутит?
Сеньор Кайо смиренно улыбнулся.
- А уж коли крепко, тогда лучше положиться на священника, - проговорил он.
У Рафы на щеках проступил яркий румянец, отчего он стал еще больше походить на ребенка. Со смешной гримаской обратился к Лали, призывая ее в единомышленники:
- Потрясно!
Сеньор Кайо протянул девушке кренделек.
- Попробуйте, вкусные.
Лали двумя пальцами отломила кусочек и положила в рот. Серьезно, с удовольствием пожевала.
- Отдает анисом, - сказала она.
Старуха кивнула. Она издала какие-то гортанные звуки и беспорядочно замахала бледными морщинистыми руками, и на фоне черного платка, покрывавшего ее голову, они казались белыми бабочками, которые гонялись друг за дружкой. И так же неожиданно, как взметнулись, руки улеглись на колени. Сеньор Кайо, не пропускавший ничего, сказал, когда жена закончила бурные объяснения:
- Она говорит, отдает. И яйца отдают анисом, и мука, и масло, и сахар.
- Понятно, - сказала Лали.
Виктор снова принялся за свое:
- Скажите, сеньор Кайо, а как вы добираетесь до Рефико?
- На ослице.
- И всегда добирались на ослице?
- Нет, сеньор, до пятьдесят третьего года, пока тут еще был народ, по вторникам ходил автобус из Паласиоса. А раньше, уж не знаю, сколько лет назад, тут была почтовая станция. - Он чуть улыбнулся. - Тирсо тут лошадей менял.
Виктор отодвинул ноги от огня.
- А теперь кто вам доставляет почту?
- Какую почту?
- Письма.
Старик рассмеялся.
- Вот еще! - сказал он. - А кто, по-вашему, станет писать сеньору Кайо?
- Дети. Разве не пишут?
Старик сказал с презрительным жестом:
- Эти не пишут. У них машина.
- Приезжают навестить вас?
- А как же. Он в будущем месяце приедет с двумя внучатами. А она не любит сюда ездить. Говорит, что делать в селении, где даже аперитива не выпьешь, вот так. Молодежь.
Виктор с Рафой пили и пили. Виктор сказал:
- Хорошо идет это вино.
- Здешнее.
- Виноградники рядом?
- Как сказать, ближе к Паласиосу.
По временам на Виктора нападал приступ разговорчивости:
- Судя по вашим словам, сеньор Кайо, вы тут живете, ни о чем не ведаете. Так что, если мир вдруг пойдет ко дну, вы об этом даже не узнаете.
- Ха! А что я могу поделать, если мир пойдет ко дну?
- Да нет, это так просто говорится.
Рафа наклонился. В глазах у него что-то затаилось. И он сказал мягко, вкрадчиво:
- Вот, к примеру, сеньор Кайо, в ночь, когда умер Франко, вы спали себе преспокойно…
- А почему бы мне не спать спокойно?
- И ни о чем не ведали.
- Ясное дело, а потом Маноло мне поведал.
- Привет, Маноло! Вы же только что сказали, что Маноло приезжает в середине месяца!
- Ну да, сеньор, по пятнадцатым числам, если они не падают на воскресенье.
- Ну так вот, а Франко умер двадцатого ноября, значит, четыре недели вы пребывали в неведении.
- А куда было спешить?
- Черт побери, куда спешить!
Лали вмешалась примиряюще:
- А что вы думаете об этом, сеньор Кайо?
- О чем - об этом?
- О Франко, о том, что он умер.
Сеньор Кайо чуть развел руками.
- Видите ли, по правде сказать, мне до этого сеньора как-то никакого дела не было.
- Но согласитесь, это ведь важная новость, верно? Она означает, что мы от диктатуры переходим к демократии.
- Так говорят в Рефико.
- А вы что говорите?
- Хорошо, говорю.
Лали устремила на него понимающий, дружеский взгляд. Добавила:
- И все-таки, когда Маноло сообщил вам об этом, вы что-то подумали.
- Насчет Франко?
- Ну да.
- Подумал, подумал, что, верно, его уже предали земле. В этом - так ли, эдак ли - мы все равны.
Рафа осушил еще стакан. Щеки и уши у него горели. Он заговорил возбужденно:
- Так вот теперь вам придется поучаствовать, сеньор Кайо, другого пути нет. Вы слышали, какую речь произнес король? Власть возвращена народу.
- Так говорят.
- Вы пойдете голосовать пятнадцатого?
- Да вот, если погода не испортится, вместе с Маноло и доберусь до Рефико.
- А вы голосуете в Рефико?
- Всегда там, сеньор. Мы и весь здешний народ с гор.
- А вы уже подумали, за кого будете голосовать?
Сеньор Кайо сунул палец под берет и поскреб голову. Потом оглядел свои огромные руки, будто удивляясь им. И наконец пробормотал:
- Скорей всего - "за", ясное дело, если мы и дальше будем зло копить…
Рафа расхохотался. Заговорил громко:
- Это, елки, раньше так было - просто. "За" или "против", сеньор Кайо. Это все штучки Франко, теперь по-другому, а вы, я смотрю, как с луны свалились.
- Да уж, - смиренно согласился сеньор Кайо.
Рафа заговорил, все больше распаляясь, и к концу - словно на митинге выступал:
- Сейчас главная проблема - выбрать, с кем вы. Понимаете? Партий много, они разные, а вы должны выбрать и голосовать за ту, которая вам подходит. Вот мы, например. Мы - за интересы пролетариата, крестьянства. Мои друзья, кандидаты, - за народ, за бедных, проще говоря.
Сеньор Кайо следил за ним с сосредоточенным вниманием, как на спектакле, но в некотором, однако, замешательстве. Выслушав, сказал нерешительно:
- Я же не бедный.
Рафа растерялся.
- Как, - сказал он, - вам что же, ничего не надо?
- Как это не надо! Пусть дождь перестанет и тепло возьмется.
Виктор привстал, упершись животом в стол, и сказал Рафе:
- Кончай выступать, старик, хватит.
Рафа тоже поднялся: