Он протянул пустую рюмку трактирщице. Та вылила то, что оставалось в бутылке, и вышла за новой. В Лали снова проснулся обличительный зуд. Она подступила к ним, разъяренная, и, облив презрением Рафу, заговорила гневно:
- Чем же это кончится? - И, испепелив Виктора взглядом, продолжала с возмущением: - Такой собирается представлять через две недели целую провинцию? Депутат, называется! Веди себя пристойно хотя бы ради партии!
Возвратилась трактирщица, на ходу вытирая пыль с бутылки. Рафа шагнул к ней, но наткнулся на стул и, чтобы не упасть, неловко ухватился за плечи Лали, а увидев лицо девушки совсем близко, забыл обо всем и звучно, театрально чмокнул ее в щеку.
- Не выпендривайся, Лали, любовь моя, - сказал он.
С гримасой отвращения она оттолкнула его:
- Не подходи ко мне близко, сукин сын, ясно?
Женщина, безразличная ко всему, откупорила бутылку и налила Виктору; тот выпил рюмку залпом.
- За партию, - пробормотал он, еле ворочая языком. - Я, Лали, партию уважаю, хоть ты и говоришь: нет.
Лали повернулась к нему спиной и положила на стойку бумажку в пятьсот песет.
- Получите, - сказала она женщине.
Собрала сдачу и проговорила, направляясь к двери:
- Я ухожу. А вы можете делать что угодно.
Она вышла в темноту, и Рафа, сгорбившись, поплелся за ней словно собачонка, а следом - Виктор, но в дверях он споткнулся о порог и плюхнулся на колени прямо в лужу. Рафа, держась за живот, истерически хохотал, пока Виктор не поднял на него серьезных глаз; тогда, сразу перестав смеяться, Рафа спросил:
- Что случилось, депутат?
- Случилось, - сказал Виктор со странным, задумчивым выражением, - то, что мы собрались спасать спасителя.
Рафа оглушительно расхохотался.
- Вот именно, - сказал он. - Собрались спасать спасителя. - И, продолжая хохотать, словно подчиняясь непреодолимой потребности, чуть наклонился вперед и стал мочиться.
Лали открыла дверцы автомобиля и, когда Виктор после двух безуспешных попыток наконец поднялся, запихнула его в машину. Сама села за руль и пристегнулась ремнем.
- Мы поехали, - сказала она Рафе в окошко.
Рафа, шатаясь, подошел к машине и, сев рядом с Лали, опять засмеялся, но уже вяло. И все повторял: "Здорово сказано: спасать спасителя". Он уронил голову на грудь. Лали протянула руку у него за спиной и захлопнула дверцу. Машина тронулась, Лали включила дальний свет и поехала на второй скорости. Она сердилась и вела машину молча, быстро, на поворотах не сбрасывала скорости, а только мигала фарами. Рафа еще некоторое время поклевал носом в такт качке и скоро заснул, привалившись головой к стеклу, с открытым ртом, отвисшим подбородком. Лали искоса взглянула на него и вздохнула с облегчением. Она вышла на прямую и прибавила скорость, но тут услышала, что Виктор сзади завозился и раздался его жалобный голос:
- Лали, останови, пожалуйста, меня тошнит.
Она крутанула руль, въехала правым колесом на травянистую обочину и, выйдя из машины, увидела, что Виктора выворачивает прямо на шоссе. Она поддержала его обеими руками - за лоб и затылок. Он обливался холодным потом, и с каждым приступом рвоты все его тело сводило судорогой. Лали сказала тихо-тихо:
- Потерпи, уже проходит.
Он поднял голову, вытер рот платком. Глаза у него были чужие. Он сделал глубокий вдох и посмотрел на нее.
- П… прости, - сказал он.
В ямах по обе стороны дороги трещали сверчки. Он поднял глаза к усыпанному звездами небу.
- Какая… прекрасная ночь, - сказал он. - Может, пройдемся немного? Я очень пьян, Лали.
Они пошли вперед по дороге: Лали - скрестив руки на груди, Виктор - рядом, пошатываясь. Она сказала:
- Вы оба вели себя как мерзавцы.
Виктор остановился. Посмотрел отсутствующим взглядом. Сказал с чувством:
- Этот человек в нас не нуждается.
Лали двинулась дальше. Сказала:
- Может, ты все-таки забудешь этого сеньора Кайо? Доисторическое существо, и не более того.
Виктор с жаром замахал руками.
- Доисторическое? Лали, ты можешь мне сказать, чем наш образ жизни лучше его?
Лали заговорила снисходительно, но стараясь не раздражать Виктора;
- Я тебя умоляю, Виктор: образ жизни у сеньора Кайо - допотопный.
Виктор зацепился ногой за ногу, и на минуту показалось, что он вот-вот рухнет, но в последний момент он удержался и, вывернувшись, вырос перед Лали, заступив ей путь:
- Т… тебе и вправду кажется: важнее пересказывать Альтюссера, чем знать свойства бузины?
Он смотрел на девушку пристально, с затаенным лукавством и ждал ответа. Лали опустила глаза.
- Пошли назад, - сказала она.
В самом конце прямого участка дороги виднелись габаритные огни их машины. В кюветах оглушительно трещали сверчки. Виктор помедлил. Сказал:
- По какому праву хотим мы вырвать их из родной почвы и сунуть в нашу мясорубку?
Лали подумала. Сказала:
- Знаешь, депутат, ты от пьянки прозрел.
Виктор рванулся к ней, жадно схватил ее маленькую нервную руку, словно ища защиты.
- Не оставляй меня, - почти закричал он.
Лали слабо улыбнулась.
- Успокойся, - сказала она.
Они зашагали неверным, сбивчивым шагом, то совсем рядом, то чуть расходясь, но рук не расцепляли. Подойдя к машине, остановились.
- Знаешь, что я скажу, - заговорил Виктор, и речь его становилась все горячее. - Мы, городские умники, ссадили их с осла под тем, видите ли, предлогом, что это - анахронизм… да так и оставили идти пёхом. Скажи мне, Лали, что будет с этим треклятым миром в тот день, когда не останется ни одного человека, который бы знал, в чем прок от бузины?
Возбуждение Виктора росло, и Лали с гримасой боли попробовала высвободить свою руку, которую он все еще сжимал.
- Пусти! - сказала она. - Мне больно.
- Ой, прости, - сказал Виктор. - Прости, я и не заметил.
Лали растерла пальцы пострадавшей руки, потом открыла заднюю дверцу машины и помогла Виктору усесться.
- Ну вот, - сказала она, как ребенку. - Теперь мы можем ехать и разговаривать, только потихоньку, чтобы не разбудить этого.
X
Проспект, как и весь остальной город, был безлюден, если не считать отдельных запоздалых гуляк, которые входили или выходили из кафе и дискотек. Черная, матовая от влаги мостовая скрадывала свет, и от этого улица казалась еще темнее, а свет фар - жалким по сравнению с праздничным зрелищем плакатов на стенах и тысячами разноцветных листовок на земле. На площади Лали развернулась и, подъехав к светофору, остановилась, отстегнула ремень и сказала Виктору:
- Смотри, депутат, не выкидывай мне здесь номеров.
Виктор, задремавший в уголке, встрепенулся и выпрямился, но тут же схватился за грудь, словно от боли, и ошарашенно посмотрел в окошко.
- Где мы?
Лали снова тронула машину.
- Дома, - сказала она.
Она свернула на тротуар, дала задний ход и въехала в узкое пространство между домами в десяти метрах от кафе, поставила машину. Она еще не успела выключить мотор, а Виктор уже тряс Рафу за ворот:
- Эй, очнись! Приехали!
Рафа сразу открыл глаза и закрыл рот. Ощупал языком небо и, автоматически достав пачку сигарет, вытащил одну и зажал в губах. У дверей кафе стояло несколько человек. Лали поморщилась и пригнулась к рулю, стараясь увидеть, горит ли свет на четвертом этаже. Рафа, еще не пришедший в себя, захихикал: - Хи-хи-хи-хи! - Повернулся к Виктору, словно подхватывая шутку.
- Собрались спасать спасителя.
Виктор стал открывать дверцу.
- Подожди выходить, - властно сказала Лали.
- Почему?
- Так будет лучше, потом объясню.
Виктор заметил группу около кафе и приподнялся было, собираясь выйти.
- Пойду скажу им пару слов.
- Подожди, - сказала Лали.
- И я хочу выйти, - сказал Рафа, возясь с дверной ручкой.
Лали удержала его за руку.
- Ты останешься здесь, пока я не скажу, - проговорила она.
- Елки, Лали.
- Без всяких елок, чучело гороховое.
Виктор ватным языком старательно выговаривал слова, пытаясь делать это естественно.
- Начальник говорит… - сказал он. - Начальник говорит, что настоящий член партии должен нести истинную веру всегда: и когда работает, и когда гуляет, ест, и даже когда спит…
Не успела Лали кинуться к нему, как он настежь распахнул дверцу и вышел из машины, но левой ногой попал в свежую ямку под акацией, не удержался и шлепнулся на асфальт, смешно тараща глаза, будто удивляясь собственной неловкости. Рафа хохотал за окошком машины, потом, перестав смеяться, быстро опустил стекло и прокричал в окошко:
- Да здравствует сеньор Кайо, старик!
Люди, стоявшие около кафе, замолчали и посмотрели на них. Виктор пытался подняться, цепляясь за акацию обеими руками. Лали выскочила из машины, помогла ему встать и стала заталкивать в машину, а Виктор все повторял: "Пусти, Лали, я в полном порядке, Лали, пусти". Когда ей почти удалось запихнуть его внутрь, из машины вылез Рафа и, выписывая кренделя на тротуаре, завопил:
- Черт подери, скажи, Лали, чтоб земля остановилась!
Бросив Виктора, Лали кинулась к Рафе, схватила его за руку и потащила к автомобилю, но не успела она дойти, как увидела, что Виктор уже опять вылез и стоит, прислонившись к капоту; тогда она оставила Рафу, уцепившегося за дерево, и кинулась к Виктору, но, еще сражаясь с ним, заметила, что из подъезда показалось пестрое шерстяное платье Хулии, и громко позвала ее; за Хулией появился Хуанхо в красном свитере, и последним выскочил Анхель Абад, волоча по тротуару правую ногу.
Хулия подошла к Лали.
- Ну, Лали, ты не женщина, а боевой конь. - И, поглядев на Виктора с Рафой, спросила: - Что с ними такое?
Лали глухо сказала:
- Помоги мне отвести их наверх.
Люди, стоявшие у дверей, не сводили с них глаз. Виктор и Рафа не слушались, выкрикивали что-то бессвязное, рвались в разные стороны. Хуанхо крепко схватил Виктора за руку.
- Ах ты дерьмо собачье, депутат, ну и набрался, - бормотал он. - Как это вышло?
Лали с Хулией, взяв Рафу с обеих сторон за руки, как пленного, старались принять непринужденный вид, но Рафа сопротивлялся, рвался из рук и твердил: "Пустите! Партия - за свободу!" Когда они проходили мимо группки у дверей, один из мужчин сказал: "Какой стыд!", на что Рафа ответил: "Иди в задницу", - и тут Хулия втолкнула его в подъезд.
В помещении ячейки царило всегдашнее оживление. Вышедший из первой комнаты Айюсо остановился при виде вошедших, и сразу же замерла вся деятельность и смолкли все разговоры. Дарио смотрел на Виктора открыв рот.
- Вот так депутат, - проговорил он, - волокут, точно мертвое тело…
Из-за плеча Айюсо выглянула лысина Кармело. Он нервно задвигал руками, пальцем поправил очки, спросил:
- Это они?
Айюсо пожал плечами. Вчерашний синяк у него стал еще больше, расползся до самой вспухшей губы. Он сказал еле внятно, краешком рта:
- Депутат на своем боевом посту.
Кармело сказал "Дай пройти", оттолкнул его и очутился перед группкой, шествовавшей по коридору к штаб-квартире Дани. Он открыл дверь. Дани, худой и зеленый, несколько напоминавший инквизитора, сидя в кресле, разговаривал по черному телефону. По другую сторону стола на подлокотнике красного кресла сидел и курил Мигель. Кармело победно провозгласил:
- Вот они!
Дани взмахнул рукой, прося тишины.
- Да, - говорил он. - Так и сделаем, идет, дорогой… Ну, ладно. - Он с возрастающим удивлением глядел на вошедших, на грязные лица, растрепанные волосы Виктора и Рафы. - Да, они здесь… хорошо… Пока… Обнимаю.
Он повесил трубку и, облокотившись на стол, уставился на покаянно остановившихся в дверях Лали, Хулио, Хуанхо, Виктора, Кармело, Рафу и Анхеля Абада. Наконец сказал, подняв густые брови:
- Поучительное зрелище.
Рафа, смеясь, неуклюже подошел к столу:
- Короче, Дани, мы собрались спасать спасителя.
Дани не удостоил его взглядом. Золотым обручальным кольцом он постукивал по краю стола, и брови его ходили вверх-вниз, вверх-вниз. Виктор тяжело опустился в красное кресло, прижимая правую руку к груди, остальные покорно стояли в ожидании. Дани обратил к Лали вопрошающий взгляд.
- Полагаю, этому есть какое-то объяснение, - сказал он.
Лали не дрогнула:
- Чего ты от меня хочешь?
Дани взорвался:
- Как это, чего я хочу, елки-моталки! Сдерживать должна была, пропади они пропадом! И если надо - вздрючку дать! Ты понимаешь, как это выглядит за четыре дня до выборов?
- Понимаю, - спокойно сказала Лали. - Но как я, по-твоему, могу их сдерживать?
Дани ударил кулаком по столу и поднялся:
- Черт подери! Ты что, хуже мужика?
- Не дури, Дани, ты нервничаешь и говоришь глупости.
Рафа смешно сморщился. И опять повторил:
- Знаешь, Дани, мы собирались спасти спасителя.
Дани схватился за голову.
- Заткнешься ты когда-нибудь, поганый твой язык! - Он обратился к Мигелю и Хуанхо: - Ну-ка выкиньте этого мерзавца отсюда куда угодно, только вон отсюда. Пусть Примо принесет ему кофе, а потом отправьте домой - проспаться.
Рафа, заикаясь, возразил:
- Ну это уж слишком, старик.
Мигель схватил Рафу за плечи:
- Пошли, борец за свободу.
Они вышли вместе с Хуанхо в узенькую дверь. Виктор, не вставая с кресла, наклонился вперед и сказал мягко, но с неожиданным напором:
- Погоди, Дани, ты же его не видел, ты судить не можешь.
Дани наморщил нос.
- О ком речь? - спросил он у Лали.
- О сеньоре Кайо, старом крестьянине из Куреньи.
Виктор опустил голову.
- Уму непостижимо, Дани. Он как бог - все умеет и все делает так легко и просто. А что мы ему можем предложить, спрашиваю я тебя. Слова, слова и еще раз слова… Это единственное, что мы научились производить.
Дани сел на место. Правая рука его беспокойно барабанила по столу.
- Я полагаю, руководители были во все времена, - заметил он.
Виктор поднял голову:
- Руководители? А зачем сеньору Кайо руководитель? Не обольщайся, Дани, мы ему не нужны.
Глаза Дани нервно забегали по лицам присутствующих. Он почувствовал, что присутствующие словно теряют почву под ногами, словно теряют уверенность и с тревогой начинают осознавать свою бесполезность. Анхель Абад сказал после паузы:
- Чудное опьянение у депутата, Дани.
Лали уточнила:
- Я бы сказала, с озарением.
Дани посмотрел на нее:
- Ты что - заодно с ним?
- Скажем, я его понимаю.
Анхель Абад сказал:
- Селения в горах пустые. Дани, я тебя предупреждал.
Дани под столом пинал воздух ногами.
- А почему вы не вернулись, когда увидели, что там никого нет?.
Ответила Лали:
- Нам следовало знать об этом заранее, Дани. Вот в чем ошибка.
Дани опять пришел в бешенство:
- Ты хочешь сказать, я виноват, что селения опустели? Хочешь сказать, так-разэтак, я виноват: зная наперед, что селения пусты, я двух наших лучших людей послал туда прошвырнуться ради забавы?
Виктор опустил тяжелый кулак на стол, да так, что телефоны, пепельницы и бутылки звякнули. Дани осекся. Виктор вцепился в край стола - ногти и пальцы побелели.
- Слушай, Дани, - сказал он отчаянно, - ты не хочешь меня понять. Этот старик может спокойно себя прокормить, он сам себе хозяин и ни от кого не зависит, понимаешь? Вот это и есть жизнь, Дани, настоящая жизнь, а не наша. - Он предостерегающе поднял вверх указательный палец и продолжал: - Мы перемудрили: ты, я, он, мы погрязли в словах. И не сумели понять этих людей вовремя, а теперь поздно. Мы говорим на разных языках.
Он замолк и уставился перед собой, куда-то за спину Дани, на погасшие стекла домов за окном. В глазах его не было пьяного блеска, они светились возвышенным сомнением провидца. Несколько секунд все молчали, потом Кармело робко кашлянул. Правый глаз Дани нервно мигнул несколько раз:
- Я говорю, что Лали… - начал было он.
- Минутку, - прервал его Виктор. - Я еще не кончил. - Он неторопливо приподнял над столом обе руки. - Вот такая гипотеза, Дани, абсурдная, какая угодно, но все-таки гипотеза. Вообрази на минуту, что в один прекрасный день все эти пресловутые американцы все-таки сделают бомбу наподобие нейтронной, которая убьет всех подчистую, кроме сеньора Кайо и меня, представляешь? Гипотеза дурацкая, я знаю, но нам годится. Итак, случись такое, мне пришлось бы рвать когти в Куренью и на коленях умолять сеньора Кайо, чтобы он спас - накормил меня, понимаешь? - Виктор чуть не плакал. - Сеньор Кайо может прожить без Виктора, а вот Виктор без сеньора Кайо не проживет. А раз так - на каком основании прошу я этого человека голосовать за меня? Дани, скажи, пожалуйста.
Глаза Виктора блестели странным блеском. Закончив свою речь, он откинулся на спинку кресла, прижимая правую руку к груди, как будто выложился до отказа.
Анхель Абад улыбнулся снисходительно.
- Совсем зашелся, - сказал он. - Видно, дело дрянь, депутат эту поездку профукал.
Дани встал. Сказал Виктору:
- Ладно, тебе надо отдохнуть. Завтра, может, ты будешь смотреть на вещи иначе. - И уже тише обратился к Лали: - А в других селениях как дела?
- Других селений не было, Дани. В Кинтанабаде вообще нет людей, а в Мартосе осталось полтора человека.
Зазвонил белый телефон. Дани повелительно сказал Кармело:
- Возьми трубку.
- Да? - сказал Кармело в трубку и посмотрел на Дани. Дани жестом показал, что его нет.
- Вышел, - сказал Кармело, поправляя указательным пальцем очки на носу. - Понятия не имею… Думаю, да, но не знаю… Если срочно, лучше завтра утром… Хорошо… ладно… идет… Привет. - Он положил трубку. Сказал мягко: - Феликс.
Дани в молчании широкими шагами мерил комнату, опустив подбородок на грудь, - он думал. До груды листовок у алькова - и обратно к столу. На второй раз остановился перед Лали. Сказал раздраженно:
- Напортачили, одним словом.
- Это уж слишком, Дани.
- По-твоему, слишком.
- Я полагаю, другого выхода не было.
- Полагаю-полагаю… Ты полагаешь, что и надираться было необходимо?
Лали решительно тряхнула головой:
- Не будем, Дани, прошу тебя.
Дани скрестил руки на груди. Виктор, казалось, задремал в красном кресле. Анхель Абад закурил и сел на край стола.
- Ладно, не будем об этом, - сказал Дани. - Теперь у нас проблема - что с ним делать. Отпускать его нельзя. Кто-нибудь видел его в таком состоянии?
- Несколько человек внизу, у кафе.
Дани поджал губы:
- Их было много?
- Четверо или пятеро.
- Его узнали?
- Откуда я-то знаю, Дани!