Всего лишь сон
На следующее утро, несмотря на слабость, Оксана решила не отменять купание в росе, но провести его не в лесу, а в саду возле дома.
Она вышла в сад, еще не освободившись ото сна, стряхнула на себя росу с рябины, вздрогнула под градом прохладных капель и замерла, держась за гладкий ствол. Сознание мгновенно прояснилось.
Обернувшись, она увидела Александра, который стоял и, улыбаясь, смотрел на нее.
– Ну, как спалось?
– Нормально. – Оксана тоже улыбнулась ему и снова закрыла глаза.
– Утренние процедуры закончены, пойдем в дом. – Александр накрыл ее большим махровым полотенцем. – Что снилось?
– Ой, что снилось! Что снилось! Мне такое снилось! Такое! – Оксана, дрожа и кутаясь в полотенце, так и шла с полузакрытыми глазами, пытаясь вернуть образы сна.
– Ну какое, какое? – Видно было, что Александр спрашивает пока просто для поддержания разговора, но настоящий интерес уже заполняет его душу.
– Сейчас оденусь и расскажу. – И она посмотрела на него взглядом, который обещал необычайно интересную информацию.
Оставив заинтригованного Александра под дверью сгорать от любопытства, Оксана зашла к себе в спальню. Через пять минут он, не выдержав, постучал и, осторожно открыв дверь, просунул голову в комнату.
Оксана сидела на уже заправленной постели, поджав ноги и задумчиво глядя в угол. Она была одета в свой белый "скафандр", который Александр вчера тщательно прополоскал в корыте с отваром мяты прямо под ее окнами, чтобы она видела.
– Чего сидишь? – поинтересовался он.
– Вспоминаю…
– Сон?
Оксана кивнула и снова погрузилась в себя.
Александр вошел и по своей привычке сел на пол в ту же позу, что и Оксана. Прошло несколько минут. Каждый думал о чем-то своем, молча встречая невидимый отсюда рассвет. Солнце, осветив макушки далекого леса и отразившись в камне на берегу реки, проникло в комнату и вывело Оксану и Александра из оцепенения.
– Во сне все было так понятно! – начала разговор Оксана. – А сейчас, когда пытаюсь перевести то, что видела, на язык сознания, получается… ну, не ерунда, но совершенно непонятные образы.
– Все равно рассказывай, – попросил Александр, – может быть, вместе что-нибудь поймем.
Оксана качнула головой и улыбнулась:
– Это невозможно рассказать. Это можно выразить разве что стихами. Сейчас… – Она закры-ла глаза и начала медленно, с паузой после каждой строки говорить:
На острие свечи
Мерцает нимб огня,
Хрустальные лучи
Уходят в глубь меня,Из сердца моего
Лучи уходят в даль,
Туда, где центр Всего,
За звездную вуаль.Едины Ночь и День.
Я знаю – час настал
Отдать свой Свет и Тень
В Божественный Кристалл,Нести трехмерный крест
Сквозь лабиринт времен.
Я Тот, кто был, кто есть,
И Тот, кто не рожден.
Ошеломленный Александр дождался, когда Оксана откроет глаза, и спросил:
– Это чьи стихи?
– Как чьи? – удивилась она. – Мои, конечно! Разве можно чужими стихами выразить свое состояние?
– Твои?! И давно ты их сочинила?
– Вот только что. – Оксана смотрела на него с не меньшим изумлением, словно не понимая, что такого странного в том, что человек выдает четыре четверостишия без черновиков и творческих мук. Как будто это в порядке вещей – вот так разговаривать рифмами.
Несмотря на то что это не укладывалось в его сознании, Александра сейчас больше занимало другое:
– А откуда ты узнала про лучи, про кристалл, про трехмерный крест? Галина рассказала?
– Я же говорю: сон приснился. Я как будто была в открытом космосе, но не в скафандре, а… Как будто я была пламенем свечи, но не самим пламенем, а только той точкой, которая на самом острие… Ну, я же говорю, что это невозможно описать… Я даже сама сейчас не понимаю многого из того, что было предельно понятно во сне.
– И что? Там было что-то про лучи, про кристалл. Ну постарайся, хоть как-нибудь… Я попытаюсь понять!
– Ну хорошо, попробую. – Оксана смотрела на Александра, но он видел, что на самом деле ее взор уходит в противоположную сторону, в глубь сознания. – Только не говори потом, что я сошла с ума и горожу какой-то бред. Вполне вероятно, что некоторые символы я не смогу назвать знакомыми нам словами. ТАМ мне было все понятно без слов.
Вселенная – это кристалл. Ее кристаллическая структура многомерна (не могу это объяснить пока, не проси), но самый последний, верхний слой кристалла – это трехмерный мир. Расстояния между узлами кристаллической решетки трехмерного мира, как, впрочем, и всех остальных, стремятся к нулю (ты ведь учился в школе, тебе должны быть понятны эти термины), значит, кристалл является абсолютно твердым телом. Поэтому любое действие, произошедшее в любом месте этого кристалла, мгновенно отражается во всем кристалле.
Символ "едины Ночь и День" означает, что нет разделения между светом и тьмой, между добром и злом, все есть одно неделимое целое. И… вот это самое трудное для моего понимания… центр кристалла находится на поверхности сферы, радиус которой равен бесконечности, а середина этой сферы вот здесь. – Оксана показала средним пальцем точку на груди. – Это для меня здесь, – поправилась она, – а для тебя – у тебя в груди, и у каждого человека вот здесь середина. Потому эта точка и называется "сердце" – "середина центра".
– А лучи? – Александр чувствовал, как его бьет мелкая дрожь и слегка кружится голова.
– А лучи – это наша связь с центром всего. Они выходят из сердца и идут во все стороны, но символически в трехмерном мире они проявляются как оси координат – помнишь из геометрии, наверное, – поэтому они похожи на трехмерный крест.
– А "лабиринт времен" – это что? – Александр перешел на шепот.
Оксана закрыла глаза, пытаясь восстановить образ.
– Это… вижу, но уже не понимаю. Точнее, понимаю, но очень глубинной какой-то точкой сознания. А когда пытаюсь вытащить это понимание на поверхность, то… В общем, чтобы это объяснить, мне придется приводить много примеров. Как-нибудь потом, если вспомню.
– А в двух словах? – Глаза Александра горели как два угля.
– В двух словах: прошлое, настоящее и будущее – одновременны и бесконечны.
– Спасибо! – обреченно вздохнул Александр. – Все стало гораздо понятнее.
Оксана засмеялась:
– Не переживай, я тоже уже ничего не понимаю. Сон тает, растворяется, и вполне вероятно, что для того чтобы осознать все то, что я тебе сейчас наговорила, у меня уйдет не один год и даже не десять лет. А может быть, несколько жизней.
– А может быть, ты все это уже давно знаешь?
Оксана пожала плечами:
– Прошлое и будущее одновременны, не забывай. Да и вообще… – Она встала и потянулась. – С чего ты взял, что к этому стоит относиться серьезно? Это всего лишь сон.
В доме началось будничное утреннее движение. Вся семья Кузнецовых готовила Владимира к поездке в город.
– Пойду помогу донести фляги с молоком до машины, – сказал Александр, – а потом мы этот разговор обязательно продолжим. Хорошо? У меня еще море вопросов.
– А ничего, что я не пойду помогать? – робко спросила Оксана. – Мне как-то неловко бездельничать, когда все работают, как пчелы.
– Отдыхай, трудоголик! – засмеялся Александр. – У тебя здесь совсем другие дела.
Он ушел, а Оксана, упав на заправленную постель, снова заснула.
Стихи
Проснулась Оксана от громкого возбужденного заикающегося голоса Володи-младшего, который доносился из соседней комнаты. Ему что-то отвечал низкий надтреснутый голос Александра. Они явно о чем-то спорили. Но смысла этого спора Оксана разобрать не могла, да и не особенно хотела.
Ей показалось, что в спальне немного душно, и она, встав с постели, подошла к окну и открыла его. Звуконепроницаемый стеклопакет вместе со свежим воздухом впустил музыку деревни: крики петухов, лай собак, урчание трактора.
– Ты предатель, дядя Саша, – обиженно подвел итог спора Вовка.
Оксана вздрогнула, стало неловко оттого, что она случайно подслушала разговор из соседней комнаты, где окно тоже было распахнуто настежь.
– Володя, – шутливо оправдывался Александр, – ну не относись к этому так серьезно. Это была всего лишь игра.
– Это для тебя игра, – возмущенно сопел Вовка, – а она сидит там сейчас одна и ждет тебя. Ты обещал ей, понимаешь! Ты обещал ей! И она тебе поверила. А ты… Ты ее бросил! – В голосе мальчика звучали слезы.
Оксана, почувствовав слабость в коленках, закрыла окно, чтобы не иметь больше возможности подслушивать чужие разговоры. Последнее, что она успела расслышать, – это как Александр сказал:
– Ну хорошо, Володь, давай сегодня вечером…
Оксана села на кровать, пытаясь выгнать из души захлестнувшую ее волну обиды, которой она явно заразилась от Вовки. Вот только непонятно было, за что она обиделась на Александра: за то, что он бросил какую-то незнакомую ей девушку, или за то, что сегодня вечером он снова пойдет к ней, бросив Оксану.
Безжалостно объяснив себе, что вообще-то Александр ей ничего не обещал, поэтому ничего не должен, и она здесь всего лишь его пациентка, а никак не невеста и даже не подруга, Оксана убедила себя спокойно отнестись ко всему услышанному и сделать вид, что ее это абсолютно не касается. Встав и изобразив на лице "американскую улыбку", она направилась в столовую.
Там никого не было. На столе стоял чайник и лежали бутерброды с сыром. Оксана посмотрела на них и не ощутила желания позавтракать, хотя еще пять минут назад была голодна. Вот чего ей сейчас больше всего хотелось, так это спрятаться где-нибудь и спокойно пережить нахлынувшую тоску. Она развернулась и вышла в сад.
Сад Кузнецовых был чудом ландшафтного дизайна. Совсем не большой, всего соток двадцать, участок земли представлял собой целую экосистему. Здесь было маленькое, метра четыре в диаметре, декоративное озеро, наполненное чистой прозрачной водой, в которой плавали золотые рыбки. Берега озера были выложены камнями, между ними пестрели мелкие цветочки с голубыми неоновыми сердцевинками. В озеро впадал ручеек – он брал начало на вершине альпийской горки и с тихим звоном живописно стекал по замысловатому руслу, петлявшему между клумбами с экзотическими цветами.
На одной из клумб была собрана целая коллекция разноцветных "анютиных глазок". Видимо, это были любимые цветы Галины, потому что рядом стояла красивая резная скамейка. На эту скамеечку и села очарованная Оксана.
Рассматривая каждый цветок по отдельности и всю клумбу в целом, она чувствовала, как силы возвращаются в тело, как серая пыль выметается из души радужным веником и многозвучие жизни сливается в музыку. Сердце отогрелось, и снова стало хорошо и спокойно.
– Вот ты где! – услышала она за спиной голос Александра. – А я тебя везде ищу!
– А я вот здесь греюсь на солнышке, – улыбнулась Оксана, – цветами любуюсь. Это Галина здесь такую красоту создала?
– Не только. Все приложили свое умение понемногу. Скамейка, заборчик – это Владимир, цветы – это Маша с Дашей, а вон, видишь… – Александр показал рукой на небольшую пещеру в альпийской горке.
– Ой! – воскликнула Оксана. – Это что, гномы?
– Ага. Вовка из глины вылепил, потом долго фигурки на костре обжигал, а потом раскрасил. Но все равно решили их от дождя упрятать, чтобы точно не рассыпались. А Галина это все проектировала, придумывала, рисовала.
– Да, творческая семейка! – восхищенно сказала Оксана. – Бывает же такое!
– Бывает! – покивал Александр. – Кстати, о творчестве: ты что, правда этот стих вот прямо у меня на глазах сочинила?
– Правда, – пожала плечами Оксана, делая вид, что для нее это обычное занятие и ничего особенного в этом нет.
Конечно, она лукавила, понимая, что обладает незаурядными поэтическими способностями и для других людей они являются таким же чудом, как для нее способность Галины выразить свое настроение в рисунке, платье или дизайне сада.
– Просто не верится, ты уж извини, – развел руками Александр.
– Ну, ты не думай, что я вот так вот с ходу могу любой стих придумать, – уточнила Оксана, – некоторые приходится по полчаса сочинять.
– Полчаса? – Александр расхохотался. – Ты считаешь, что полчаса – это огромный срок для сочинения стиха?
– Ну, смотря какого стиха! – Оксана резко посерьезнела. Ей вдруг стало неприятно это лукавство, в котором сквозь пренебрежение своим талантом просвечивали хвастовство и самодовольство. – Ну, я на самом деле умею сочинять стихи, – со спокойной гордостью сказала она. – Как-то научилась еще в детстве и сейчас умею. Конечно, я много тренировалась быстро находить рифмы, и конечно, у меня есть от Бога этот талант. Поэтому здесь нет ничего удивительного, но если хочешь – восхищайся!
– Восхищаюсь! – просто сказал Александр. – И жалею, что у меня этого таланта нет.
– А ты пробовал?
– Что?
– Сочинять стихи.
– Нет.
– Тогда откуда ты знаешь, что нет таланта?
Александр пожал плечами:
– Ну, если бы был, то, наверное, уже проявился бы.
– Как бы он проявился, если ты не пробовал его проявлять? Вот как я, например, обнаружила, что у меня он есть? Однажды в детстве я услышала пушкинское Лукоморье. Подошла к маме и спросила: "Мама, почему, когда я говорю, нет таких повторяющихся окончаний и слова не выстраиваются в как бы песенку?"
Мама тогда долго хохотала, а потом рассказала об этом папе. Тогда папа объяснил мне, что такое рифма и что такое размер стиха. И мы стали с ним играть в сочинялки. Ну, например, идем по улице, он мне говорит: "Вот идет трамвай усатый". А я ему должна быстро ответить в ритм и в рифму. Я говорю: "В нем едет котик полосатый".
Вроде бы здорово получилось, но папа говорит: "Рифма правильная, а размер не очень". Я начинаю искать правильный размер. Нахожу вариант: "Едет котик полосатый". Но тогда теряется смысл: непонятно, куда и на чем едет котик. Тогда папа говорит следующую строчку: "На трамвае в гости к маме". И я над последней строчкой битый час мучилась. То смысла нет, то размера, то рифмы. Наконец выдала: "Есть сметану с пирожками". Папа сказал, что рифма не идеальная, но сойдет для первого раза. И мы с ним таких бестолковых стишков насочиняли миллион – Чуковский отдыхает. Например:
Ах, засоня бегемотик,
Отлежал себе животик,
Спал на травке целый день -
Шевелиться было лень.
Прилетала стрекоза,
Чтобы он открыл глаза,
И кузнечик стрекотал,
Чтобы бегемотик встал,
Даже дождик с неба лил,
Чтобы он глаза открыл.
Только не проснулся он -
Он смотрел прекрасный сон.
Оксана улыбнулась, вспоминая, как папа придумал первую строчку, когда она, маленькая, ни в какую не хотела вылезать из-под одеяла и отрывать голову от подушки. Но на любимую игру ее сознание отозвалось сразу же. Еще не проснувшись, она с ходу выдала вторую строчку. Первое четверостишие у них сложилось быстро, а вот продолжение стиха они скрупулезно и вдумчиво сочиняли уже за завтраком.
– И у меня рифмоплетная мышца в мозгу натренировалась, – продолжила рассказ Оксана. – А потом, когда возникла необходимость как-то выражать свои чувства, которые клокотали в душе, я уже спокойно находила им поэтические формы.
– И много таких поэтических форм ты насочиняла? – улыбнулся Александр.
– Не знаю, – Оксана пожала плечами, – я не считала.
– Как? Разве они не записаны в какой-нибудь тетрадке?
– Ну, кое-что записано где-то в дневниках, а что-то безвозвратно растворилось в океане смыслов и слов.
– Да ты что! – вознегодовал Александр. – Это, может быть, национальное достояние! А ты его "растворила"!
– Ой! Ну я тебя умоляю! – засмеялась Оксана. – Какое такое достояние? Кому оно нужно, кроме меня в отдельные моменты моей жизни? К тому же оно никуда не делось. Вот оно все здесь. – Оксана раскинула руки, обводя взглядом прекрасный сад. – В любой момент я могу снова взять это и зарифмовать, если на то будет нужда. Или кто-нибудь другой зарифмует. А зачем это хранить на бумаге?
– Тебя послушать, так книги Пушкина, Есенина и других поэтов – это все пустое?
– Нет, это не пустое! – возразила Оксана. – Это учебники, как надо сочинять стихи. А учебники – это вещь необходимая. Но в мире столько книг, которые можно было бы и не издавать! – Оксана пожала плечами и, закрыв глаза на несколько секунд, выдала четверостишие:
Привыкли жить во мраке,
Ходить в своих веригах.
Любовь хороним в браке,
Стихи хороним в книгах.
– Ого! – обалдел Александр. – Это ты опять сейчас придумала?
– Нет. Это я еще в школе учительнице по литературе посвятила.
– Слушай, а почитай еще что-нибудь из своего. Оксана задумалась, вспоминая.
– Ты знаешь, а ведь у меня стихов не так уж много, я бы даже сказала – мало. Я их сочиняла только тогда, когда не могла не сочинять. Поэтому у каждого стиха есть история, без которой его читать нет смысла.
– Ну, тогда давай читай вместе с историями! – не отступался Александр.
Оксана улыбнулась кому-то невидимому, как будто поздоровалась с возникшим воспоминанием, и начала медленно, нараспев читать:
Не болит душа от беды чужой,
Со своей тоской совладаю я.
Позабыл меня и ушел с другой,
И пустой, как сон, стала жизнь моя.По щекам бегут слезы жгучие,
Не поймет никто грусть-печаль мою.
Лишь меня любовь моя мучает,
Я сама ее и убью.Я пойду в тот лес, где любовь жила,
А теперь – печаль да разлуки зло;
Там, где пел щегол да сирень цвела,
Обгорело все да повымерзло.В ночи мглу уйду, прямо на восток,
Наберу травы, той, что надобно:
Позабудь-трава – золотой цветок,
Разлюби-трава – черна ягода.В ночь безлунную наберу травы,
Заварю зельё терпкой горечи:
Позабудь-трава слезы высушит,
Разлюби-трава душу вылечит.И в последний раз вспомнив дивный взгляд,
Его волосы непослушные,
Поднесу к губам этот страшный яд
Безразличья и равнодушия.
– Боже, какой кошмар! – выдохнул Александр после небольшой паузы.
– Что, плохие стихи? – в шутку огорчилась Оксана.
– Нет. Стихи как раз хорошие. Состояние ужасное в них описывается.
– Так ведь для того они и были нужны, чтобы это самое состояние локализовать, выразить и тем самым вытащить из себя. Конечно, я ни по каким лесам не бегала и никаких отрав не пила. У меня даже и мыслей таких не было.
– И кто же виновник таких женских страданий? – осторожно спросил Александр.
– Разумеется, мужчина. – Оксана засмеялась. – Такая была романтическая история! У нас в институте был один парень… Красавец! – Она окинула взглядом Александра. – Ну, типа тебя.