Михаил Федорович снял было черную трубку вертушки, но снова положил. Если уж быть до конца честным перед самим собой, то и комсомольская работа и партийная ему нравились. Приятно было чувствовать себя значительным лицом, решать, как бы в последней инстанции, все вопросы по своему кусту или району. Приятно было ездить на черной "Волге", видеть, как тебя встречают на предприятиях и в подчиненных организациях. А народ?.. Народ он, в основном, видел лишь с высокой трибуны: сотни, тысячи лиц, мужских и женских. После его выступлений всегда хлопали. И пример массам подавали партийные работники, сидевшие в зале. Они точно знали, когда нужно аплодировать. И народ, масса, послушно вторила им. А что у них написано было при этом на лицах, он не всматривался, да это и не нужно было. Он произносил речь, подготовленную помощниками, ему аплодировали, он садился в "Волгу" и уезжал к себе в райком или обком.
Помнится, настроение ему подпортил коллега из соседнего района: он получил новейшую "Волгу" с телефоном и двумя антеннами, а он, Лапин, продолжал ездить на предыдущей модели. Сколько пришлось кланяться в управлении делами, чтобы шеф подписал приказ о выделении и ему, Лапину, новой "Волги" с радиотелефоном…
Жизнь продолжалась, люди по инерции работали, даже рапортовали о своих успехах. Хотя какие успехи? Дороги в городе разбиты, старинные здания в плачевном состоянии, транспорт не успевает обслуживать пассажиров. Иногда Михаил Федорович удивлялся, что вообще что-то в городе делается: хлеб пекут, трамваи ходят, заводы выпускают какую-то продукцию… В любой момент все может заклинить, остановиться, и тогда начнется хаос… Ему, как и другим секретарям, приходилось задерживаться допоздна в кабинете, а сколько было разных заседаний, совещаний, конференций? И везде его присутствие считалось необходимым. Если он сам не разбирался в том или ином вопросе, подсказывали помощники, заведующие отделами. Лапин искренне верил, что он делает большое государственное дело, двигает страну по обозначенному мудрой партией пути развитого социализма.
Как же случилось, что партийный экспресс вдруг сошел с накатанных рельсов? Кто в этом виноват? Маркс, Ленин, Сталин, Хрущев, Брежнев или…? Как бы там ни было, жизнь партработника очень осложнилась. Вместо былой незыблемой уверенности в правоте своего дела и предназначения пришли растерянность, сомнения, разочарование, одним словом - то состояние дискомфорта, в котором сейчас пребывал Лапин, да, пожалуй, и многие другие партаппаратчики. Как-то вдруг совершенно стало ясно, что они - ненужные люди. Или лишние в огромном организме государства. Смириться с этим было трудно.
Конечно, он что-то делал, ездил на предприятия своего района, выступал на партактивах, убеждал, отвечал на довольно резкие и непростые вопросы, но былой уверенности в своей непогрешимости больше не было. Вот наверху толкуют - будьте ближе к народу! А этот самый народ взял да и прокатил всех партруководителей на выборах в народные депутаты! Что же теперь, чтобы угодить народу, нужно плясать под его дудку? Так все равно со свистом прогонят со сцены… И такое уже не раз случалось!
На всякий случай Михаил Федорович позвонил по вертушке секретарю обкома, рассказал ему о стихийном митинге под окнами райкома.
- Подыскал новое помещение? - огорошил его секретарь, - Найди что-нибудь в своем районе поскромнее. А дворец отдайте под музей или выставочный зал.
Лапин повесил трубку и тупо уставился на карту города, висящую на стене. Такого ответа, вернее, совета он не ожидал…
Михаил Федорович даже вздрогнул, когда вошла секретарша.
- Вам звонит жена, - сказала она.
Он подозрительно взглянул на нее: вроде бы, и у секретарши тон изменился, стал фамильярнее, что ли. Нет в нем былого благоговения. Пожилую Ангелину Евсеевну он взял секретарем по настоянию жены. У его предшественника в приемной сидела молоденькая черноголовая девушка с тонким приветливым голоском. Ее с удовольствием взял к себе второй секретарь. Впрочем, жаловаться на Ангелину Евсеевну тоже было грех, она знала свое дело и заботливо оберегала шефа от назойливых посетителей, дотошно выясняла по какому вопросу звонят первому секретарю, частенько отфутболивала их в отделы райкома. Знала, что ответить на звонок по вертушке из обкома, если Лапин отсутствовал. Но вот последнее время секретарша стала позволять себе более свободный тон в разговоре с ним, часто стала соединять по телефону с людьми, с которыми он хотел бы избежать беседы. Наверное, это тоже веяния нового времени…
- Лапа, у нас неприятности, - взволнованно заговорила в трубку Людмила. - Никиту опять забрали в милицию, и не в нашем районе…
- Что он там выкинул?
- Драка в мастерской какого-то скульптора, перебили его изделия из стекла, одна девушка сильно порезалась…
Уточнив, в каком это случилось районе, Михаил Федорович постарался успокоить жену, пообещав все сделать, что в его силах. Позвонил в райком комсомола Алексею Прыгунову, тот, как это ни странно, принял все близко к сердцу и сказал, что сейчас же поедет в райотдел. В свою очередь, Лапин позвонил начальнику Управления внутренних дел, с которым был знаком, выяснил подробности: Никита швырнул в какого-то бомжа дорогое изделие из горного хрусталя, а когда художник возмутился, его избили. Девушка по имени Алла Ляхова получила легкое ранение в шею от осколка стекла. И самое неприятное, вместе с работниками милиции в мастерскую приехал корреспондент из "600 секунд" и все запечатлел на видеопленку, даже взял короткое интервью у бомжа…
С милицией еще можно уладить, замять этот скандал, скульптор был пьян, а вот с телевидением…
Весь день Лапин был занят этим неприятным делом, а вечером после программы "Время" они с женой увидели на экране телевизора разгромленную мастерскую и собственного полупьяного сына, пробурчавшего что-то нечленораздельное комментатору. Показали и бомжа в женской, с оборками, кофте. Скульптор потерпел убыток более чем на 10 000 рублей.
- Ну вот, - мрачно подытожил Михаил Федорович, - теперь весь город узнал, что представляет из себя сын Лапина - секретаря райкома.
- Ты только о себе и думаешь… - всхлипнула Людмила.
- Сколько у нас на сберкнижке денег?
- Придется продать мою каракулевую шубку…
- Он не только нас опозорил, но и разорил, - жестко проговорил Михаил Федорович. - Не бомж же будет рассчитываться со скульптором?
- Лапа! Ну почему он такой уродился? - зарыдала жена. - Такой милый смышленый мальчик рос… Когда все это началось? Как мы просмотрели?
- Мы много чего, Мила, просмотрели в этой жизни… - думая о другом, сказал Михаил Федорович. Он не сердился на жену, чувствовал и себя виноватым в том, что единственный сын стал таким.
4
Месяц спустя, в жаркий июньский день Алексей Прыгунов стоял с Никитой Лапиным на оживленном перроне Московского вокзала. Поток пассажиров обтекал их, слышались предупреждающие крики грузчиков, толкающих впереди себя тележки с чемоданами, сумками. Под металлическими сводами мелькали ласточки, чирикали на путях воробьи, гул людских голосов плыл над толпами пассажиров. Бесшумно трогались с места электровозы, вскоре их место у перрона занимали другие составы с чередой зеленых вагонов. Алексей и Никита стояли возле красного, с фирменными занавесками на окнах экспресса "Аврора". На покатой крыше одного из вагонов что-то делали двое ремонтников. Звякали гаечные ключи. Никита в зеленой брезентовой куртке с капюшоном и мятых, похожих на солдатские брюках. Обьемистый рюкзак он уже отнес в вагон, взгромоздил его на верхнюю сетчатую полку. Темно-русый чуб спускался на лоб, серые глаза были немного грустными. Алексей выше его, плечистее, под мышкой у него тонкая синяя полиэтиленовая папка с надписью золотом на английском языке. Коротко подстриженные каштановые волосы не закрывают загорелого широкого лба. Прыгунов в светлом серебристом костюме и синей рубашке без галстука. На скуле белеет небольшой шрам.
- Завидую я тебе, - заговорил Алексей. - Три месяца в Крыму, каждый день будешь видеть дельфинов, купаться с ними…
- И все-таки я не пойму, Алексей, чего ты возишься со мной? - проговорил Никита, елозя подошвой крепкого спортивного ботинка по перрону - Вытащил меня из милиции, уговорил скульптора, чтобы он забрал свое заявление назад… Какой тебе прок от всего этого? Небось, мамочка насела? И папашка?
- Не в этом дело, Никита, - помолчав, ответил Алексей. - Я просто верю, что ты хороший парень, что тебе необходимо сменить обстановку, набраться новых впечатлений. Ты ведь не законченный кретин. А эта страсть к куреву… Если ты захочешь, то избавишься от нее. А ты захочешь! В это я тоже верю. Сколько же можно оглушать себя? Вот, собственно, и все.
- Спасибо, - Никита протянул вялую руку. В глазах у него что-то мелькнуло. - А если я тебя подведу? Ну, потянет… не выдержу?
- Захочешь - выдержишь, а не захочешь… Да нет, Никита, я не могу поверить, что ты, умный парень, предпочтешь жизни долгую мучительную смерть. Дико это, противоестественно. В какое время живем-то, а? Это раньше пьяницы ссылались на брежневщину, мол, вся страна загнила сверху донизу и жить и работать противно, вот, дескать, и хлещем водку, чтобы забыться и не видеть весь этот кошмар… Ну а сейчас-то? Что ни день, то что-либо новое, неожиданное. Стыдно честному нормальному человеку в такое время прятать голову в песок, как страус. Или под крыло?
- В белый… песок! - горько усмехнулся Никита. - Кокаин - дорогая штука!
- Все сам прекрасно понимаешь.
- Неинтересно мне все, что сейчас творится… - раздумчиво сказал Никита - У людей вылезла наружу вся дрянь, что раньше скрывали внутри себя. В стране кризис, товаров в магазинах нет, а все жадно делают бабки! Любыми путями, вплоть до убийства… А мне на деньги наплевать! И на карьеру - тоже. Теперь никто не знает, что такое общечеловеческие ценности. Какой-то мир деляг!
- Мне все это тоже не по нутру, - признался Прыгунов.
- А твой друг из дельфинария… не будет за мной следить? - помолчав, спросил Никита. - Я этого не люблю.
- Ты думаешь, людям доставляет удовольствие заниматься такими, как… каким ты был? Все от тебя самого зависит, Никита. Если хочешь знать, я ему даже не сообщил, что ты грешил наркотиками.
- А есть теперь кто-либо без греха? - прямо взглянул ему в глаза Никита, - Разве что господь бог на небесах.
- Я не священник и грехи не отпускаю, - заметил Алексей.
Из тамбура выглянула яркая блондинка в железнодорожной форме, бросила взгляд на круглые привокзальные часы с зелеными цифрами и произнесла:
- Сейчас отправление. Пассажир, займите свое место!
Никита еще раз пожал руку Прыгунову, вошел в тамбур. Немного позже Алексей увидел его размазанное лицо в пыльном окне. Никита улыбался и шевелил пальцами в прощальном приветствии. "Аврора" бесшумно отчалила. Монолитный красный экспресс легко набирал скорость. Все чаще и звонче перестук колес. Вырвавшись на простор, он разовьет скорость до 160 километров в час. Шагая по перрону, который, казалось, никогда не был безлюдным, Алексей, хмуря черные густые брови, размышлял, как встретит в Крыму его ученый друг Вадим Селезнев земляка-ленинградца? После этой криминальной истории в мастерской скульптора Никита, кажется, всерьез задумался о смысле жизни. Много часов Алексей провел с ним. Они встречались в спортзале почти каждый вечер, там Прыгунов научил его нескольким самбистским приемам, необходимым при обороне. Никита с огромным интересом наблюдал за боями мастеров. В течение всего месяца парень ни разу не употребил наркотик, хотя, как он признался, и мучился поначалу. На него удручающее впечатление произвело то, что в пьяной драке пострадала Алла Ляхова. Ей наложили на шею пять швов. Хотя Никита и молчал, а девушка в милиции заявила, что не помнит, как ее зацепили острым осколком, Алексей подозревал, что виноват Никита. Его родители на пару с народным артистом заплатили за учиненный разгром в мастерской. Павлик-Ушастик тоже там был. Никита попрощался с отцом и матерью дома, не захотел, чтобы они его провожали на вокзале…
На Невском было жарко, каменные здания, казалось, источали зной и духоту. Небо над городом было белесым, чуть разбавленным голубизной, и ни одного облачка. Прохожие брели по тротуарам распаренные, с багровыми лицами, в толпе мелькали девушки в майках на голое тело и коротеньких шортах. С улицы Маяковского аж на Невский проспект выплеснулась разношерстная очередь в пивной бар. Рядом с забубенными похмельными забулдыгами дымили сигаретами совсем юные девицы и парни в джинсовых костюмах. А напротив высоченный желтый башенный кран раскачивал на стальном тросе контейнер с красным кирпичом. Здесь шел капитальный ремонт многоэтажного здания. Из амбразур окон выглядывали девушки-штукатуры в заляпанных раствором робах. Кабина башенного крана так ослепительно сверкала, что было не разглядеть крановщика.
- К черту работу! - вдруг подумал Алексей, - Сяду в троллейбус, доеду до Финляндского вокзала и на электричке на Финский залив!.
И решительно повернул к Литейному проспекту, где была ближайшая остановка.
Глава восьмая
1
Уланов проснулся будто от толчка в бок. Голова ясная, нет никакой расслабленности. Ущербная луна облила голубоватым мерцающим светом яблони под окном, слышно было, как на болоте стонали лягушки. После заката обычно из березовой рощи доносились соловьиные трели, а ближе к полуночи заводили свои гортанные песни лягушки. Похрапывали в комнате Гена с Чебураном, под полом шуршали мыши. Брат сказал, что с весны в четыре мышеловки попало 74 мыши. Деревенских дом полон ночных звуков и шорохов. Сколько же их тут обитает, ночных постояльцев!
Николай уже собирался повернуться на другой бок и постараться снова заснуть, как непривычный звук привлек его внимание: приглушенный кашель и скрип петель. Резко присев на кровати, он прислушался. Звуки доносились со стороны кроличьих клеток, протянувшихся метров на тридцать вдоль забора. На цыпочках подойдя к низкому окну с марлей на форточке, стал напряженно всматриваться в голубую тьму. Возле клеток двигалась смутная невысокая фигура, дверцы нескольких клеток были распахнуты. Звезды равнодушно смотрели с темного неба, легкий ветерок шевелил ветви яблонь. Человек в ватнике - Николай разглядел его - нагибался к клеткам, наверное, шарил щеколды.
Николай босиком метнулся к двери, осторожно отворил и выскользнул наружу. Он был в трусах и майке. Обошел дом с фасада, крадучись подобрался к клеткам с задней стороны. Высокая мокрая трава холодила ноги. С озера донесся резкий крик птицы, немного погодя у берега бултыхнуло. У клеток суетился человек, он одну за другой распахивал дверцы на ременных петлях, иногда засовывал внутрь руку и выбрасывал на землю кроликов, которые испуганно шарахались в разные стороны. Приподняв рубероид, спускающийся с клеток почти до земли, Уланов прополз на свой участок. Совсем близко увидел ноги в резиновых сапогах. Резко вскочив, он сгреб ночного злоумышленника за шиворот.
- Ах ты, сволочь! - вырвалось у Николая, - Ишь до чего додумался!
Не удержавшись, несколько раз наотмашь смазал ошарашенному человеку по физиономии. А когда тот попытался вырваться, врезал кулаком в подбородок, так что ночной гость снопом рухнул на мокрую траву. Подняв его за затрещавший ворот ватника, повел в дом. А оттуда уже выскакивали с ухватом и лопатой в руках Геннадий и Чебуран. Маленький Коляндрик на всякий случай держался за широкой спиной рослого брата.
- Ловите кроликов! - распорядился Николай, - Он, паскуда, успел только пять-шесть клеток открыть.
Бросив лопату, Геннадий бросился в огород. Чебуран, оглядываясь, затрусил за ним, наверное, ему этого делать не стоило, потому что вскоре он за что-то зацепился и с руганью шлепнулся прямо на грядку с луком. Николай привел вора в дом. Включил свет и увидел перед собой незнакомого белобрысого парня лет двадцати. Подбородок у него распух, нижняя губа отвисла, небольшие светлые глазки бегали по сторонам, он избегал смотреть на Уланова. Нос толстый, губы чуть вывернутые, а, может, просто распухли.
- Ты что же, гаденыш, творишь? - спросил Николай, силком посадив его на скамейку у русской печки. - Чем тебе наши кролики помешали?
Парень рыскал глазами по комнате, ни на чем долго не останавливаясь, не заметно было, чтобы он чувствовал себя сильно напуганным и виноватым. Один глаз превратился в синюю щелку, на вспухшем подбородке редкая белесая щетина, как у неопаленного борова.
- Все равно вас выкурим отсюда, - пробурчал он, облизывая нижнюю губу.
- Чем мы вам помешали? Ты, вроде, не из этой деревни?
- Больно заломно вы тут за все взялись, - развязался язык у парня. - Лучших судаков в нашем озере повыловили, луг митрофановский распахали, теперя прожорливых кролей, как саранчу, разводите. Народ недоволен вами.
- Это ты - народ? Или Митрофанов? Собаки вы на сене - вот кто! - гневно вырвалось у Николая, - Сами погрязли в лени и безделье и другим мешаете жить.
- И суседка жаловалась на вас, мол, траву рвете у ей прямо под окном, - гнул свое парень.
- Тут земли прорва! Кругом целина, а в Палкино всего-то пять-шесть дворов! Кому же мы на хвост наступили?
- Жили бы, как все дачники, - продолжал парень, - Никто бы вас и пальцем не тронул.
- Не боишься, что тебя посадят за вторжение на чужую территорию и нанесение ущерба?
- Теперя непросто посадить, - ухмыльнулся тот - Да я ни одного вашего кроля не украл. Надо они мне!
Вскоре вернулись Геннадий и Чебуран. Оба тоже в вымокших трусах и майках. Сверху спустилась разбуженная Алиса. На одной щеке алело красное пятно. Девушка была в халате с поясом, перетянувшим ее тонкую талию. Со сна ее глаза моргали, в волосах трепыхалось перо из подушки.
- Вора поймали? - полюбопытствовала она, разглядывая парня, - На что же он позарился? У нас и красть-то нечего.
- Двух только не поймали, - сказал Геннадий, натягивая брюки. Коляндрик забрался под одеяло на свою койку. Его черные глаза поблескивали, губы трогала усмешка.
- Не убегут далеко, - сказал он, - Утречком я их поймаю.
- Внук нашего соседа Ивана Лукича, - остановил свой недобрый взгляд на парне Геннадий, - Работает на том берегу механизатором в совхозе. Костя Бобров. Теперь я знаю, кто мои сети спер!
- Какие сети? - заморгал неподбитым глазом Костя, - И слыхом не слыхивал.
- Ты, гнида, и шины на моем "Запорожце" проколол у ручья! - все тем же угрожающим тоном продолжал брат.
- Он, кто же еще! - подал хрипловатый голос с кровати Чебуран, - По роже видно.
- Первый раз вижу вора, - вставила Алиса.
Бобров бросил на нее злой взгляд:
- Не пойман - не вор, - буркнул он.
- Ну и нахал! - покачал головой Николай. - Разве я тебя не поймал с поличным в нашем огороде?
- Я же кролей-то ваших не в мешок клал? - возразил Костя - Выпускал на волю…
- Иван Лукич подучил? - спросил Геннадий.
- Вы тут в деревне, как бельмо на глазу, - проговорил Костя. Первый испуг прошел и он все больше наглел, - Дождетесь, что избу подожгут!
- Раньше я тебя за разбой года на три посажу, - пообещал Гена. Он шагнул поближе к Боброву, потянул носом - Да он, скотина, нарытый!