- Чего делать-то с ним будем? - спросил Николай. - Стоит ли с таким засранцем всю ночь канителиться?
- Отпустите его, - сжалилась Алиса - У него глаз один совсем закрылся.
- А он ночью снова заявится и нагадит, - подал голос Чебуран - Я думаю, его нужно связать и до утра в хлеву подержать. С боровом Борькой. А потом сдать участковому.
- Так и сделаем, - решительно сказал Геннадий, положив тяжелую руку Боброву на плечо. - Вставай, урод!
- Вы за это ответите! - неожиданно визгливым голосом заговорил тот, - Чего я такого сделал? Уж и пошутить нельзя?
- Ты много мне пакостей сделал, - сурово заметил Снегов - И за все, Бобер, ответишь! Про сети уж не говорю, а четыре колеса ты мне как миленький выложишь! И еще неизвестно, сколько кролей убежало.
Он развернул парня спиной к Чебурану и велел тому связать ему руки.
- Какие вы жестокие, - сказала Алиса. В глазах ее явное осуждение.
- А ты добренькая! - буркнул Геннадий - Тут все жилы из себя тянешь, стараешься все наладить, и вот ночью приползает такая гадина и пакостит! Моя бы воля, я б ему башку напрочь свернул! Чем он лучше тех рэкетиров, что по телевизору показывали?.. За ноги невинных людей к потолку подвешивали и огнем пятки жгли? Вымогали деньги, которые другие своим горбом заработали!
Коляндрик старательно связал капроновой веревкой руки Боброва за спиной, достал с приступка печки замок с ключом, подтолкнул парня к двери:
- А в хлеву я тебе, паразит, и ноги свяжу! Нам этих кроликов аж из Вильнюса привезли на развод, а ты их в распыл хотел пустить, сука!
Они с Геннадием увели Боброва в хлев. Тот, видя, что дело приняло серьезный оборот, стал канючить, чтобы его отпустили, мол, он не будет отрицать, что был на их участке, готов даже любую бумагу подписать…
- Там ведь крысы в хлеву, - передернула худенькими плечами Алиса.
- Вот и пусть ему уши отгрызут, - усмехнулся Николай. Ему ничуть не было жалко этого негодяя. Действительно, люди стараются, с утра до вечера спины гнут на участке, второй месяц сколачивают клетки, а тут заявился подонок и чуть было все дело не погубил! Если бы кролики разбежались с участка, их в жизнь не поймаешь. Брат со временем собирался весь участок металлической сеткой огородить, а для молодняка сделать вольер.
- Почему они так вас ненавидят? - спросила Алиса.
- Потому что мы работаем, а они баклуши бьют, - ответил Николай - Отвыкли от крестьянского труда, у них яйцо не купишь, ведро картошки не продадут. Живут на берегу огромного озера, а ни одной утки не завели! Почти всех коров распродали… Вот самогон - гонят! На это у них смекалки хватает! И аппаратами обзавелись. Молодуха, что с сыном живет на берегу, каждый день по две трехлитровых банки гонит самогону. Сто двадцать рублей кладет в карман… Зачем ей на земле копаться, животину держать, когда деньги и так рекой текут?..
- А что вы тут измените? Только злите их…
- Если они объявят нам войну, мы тоже в долгу не останемся.
- Кто придет к нам с мечом, тот от меча и погибнет… - насмешливо произнесла девушка.
- До этого-то, надеюсь, не дойдет.
- Пришли-то все-таки вы к ним, а не они к вам, - улыбнулась Алиса.
- Что с нашими крестьянами сделали! - со злостью вырвалось у Николая. - Превратили за семьдесят с лишним лет в рабов и бездельников. Сами отвыкли от настоящей работы, так не нравится, когда другие на их глазах вкалывают! Земли пустуют, а им жалко ничейных полей.
- И все-таки не надо было его связывать, - негромко произнесла девушка. - Бесчеловечно это.
- Отпусти - утром от всего отопрется. Может, это послужит ему и другим уроком, - сказал Николай. - Я сам его отвезу в поселковый.
Алиса присела на разобранную койку Чебурана, ночная рубашка обтянула ее бедра, волосы рассыпались по плечам, она снизу вверх смотрела на Уланова огромными глубокими глазами и чуть приметно улыбалась маленьким ртом. В разрезе рубашки виднелась маленькая смуглая грудь - Алиса иногда загорала за сараем без бюстгальтера.
- Коля, я боюсь одна спать наверху… - тонким голосом произнесла она. - Тут воры по ночам шастают. Мне надоело ждать, когда ты придешь ко мне…
Встала и медленно пошла в сени, откуда крутая лестница вела на чердак. Николай какое-то мгновение стоял, прислонившись спиной к буфету с посудой, потом провел по лицу ладонью, будто смахивая с него паутину, улыбнулся и, забрав со своей койки подушку и одеяло, вышел вслед за Алисой в темный коридор.
2
Участковый выслушал братьев, протокол составлять не стал, а Косте Боброву велел идти к своему трактору и возить навоз на поля, мол, директор уже разыскивает. Старшему лейтенанту лет под сорок, широколицый, коренастый, на нем мышиного цвета китель и синие галифе. Сапоги кирзовые, в пыли.
- А как же возмездие? - поинтересовался Уланов - Вы его отпускаете, значит, все ему сходит с рук? Завтра можно снова начинать вредить людям?
- Он признался, что шины на моем "Запорожце" порезал, - сказал Геннадий, - А это, худо-мало, на пару сотен потянет. Бобров что-то промычал. Правый глаз его заплыл, нижняя губа вздулась.
- Твоя работа? - взглянул на него участковый.
- Резина-то лысая… - пробурчал Костя, - Она и сотни-то не стоит.
Ночь, проведенная в грязном хлеву, как-то отупляюще подействовала на парня. Он моргал сонным глазом - второй почти полностью закрылся, шмыгал толстым носом и больше не распространялся, что приезжие "заломно" взялись за дела тут в Палкино, тем более, что сам жил в соседней деревне.
- Взыщем, - пообещал старший лейтенант, - Ну чего стоишь, оболтус? - повернул он недовольное лицо к парню. - Топай по-быстрому в бригаду!
- Так дело не пойдет, старший лейтенант, - сказал Николай, придержав Костю, рванувшегося было к порогу маленькой комнатки в поселковом Совете, где размещался кабинет участкового - Вы явно покрываете преступника. Даже протокол не составили.
- Я их тут всех знаю, - возразил участковый. - На досуге разберусь…
- Пойдем, Костя, - подтолкнул к двери парня Уланов, - Мы тебя с комфортом доставим на "Жигулях" в райотдел. Товарищ старший лейтенант не хочет тебя везти туда на своем мотоцикле… - Участковый вслед за ними вышел на крыльцо. Лицо его с небольшими глазками стало озабоченным.
- В совхозе идет посадка картофеля, - сказал он, - А Бобров возит на прицепе навоз… Говорю, мы с ним потом разберемся.
- С моими шинами вы уже второй месяц разбираетесь… - заметил Геннадий. - Говорили, что это не местные.
- Досуг тут мне вашими шинами да кроликами заниматься! - вырвалось у старшего лейтенанта, - В Колдобине баба пьяного мужа топором зарубила… А в Лысковом в бане дачник насмерть угорел. Я тут на сто верст один! За каждым не уследишь.
- Вы хоть знаете, что я в долги по уши влез? - заговорил Гена. - Стройматериалы, комбикорм, семена да сами кролики - все это получено в долг от райпо, под будущую продукцию… А этот мерзавец, - кивнул он на Боброва - хотел окончательно разорить меня. Сделать банкротом! Если вы не выбьете дурь из этих кретинов с куриными мозгами, то мы сами за них возьмемся… Только не мешайте нам!
- Это самоуправство, - сказал участковый, - Вы уже взялись… - он посмотрел на перекошенную физиономию Боброва.
- Мы вам прямо на дом раскаявшегося злоумышленника доставили, а вы еще недовольны, - заметил Николай, - Кстати, не читали в "Огоньке" статью о том, как в каком-то городе правоохранительные органы ядовитым клубком срослись с преступным миром? Вместе воровали, вместе убивали. И деньги делили пополам.
- Не читал! - возмущенно отрезал старший лейтенант, - И откуда вы такие вумные взялись на мою голову? Ладно… - вдруг сдался он, - Будем протокол составлять… Ведите этого долдона ко мне!
Вернувшись домой, Николай перетащил свою разборную койку с бельем наверх. Чебуран застилал рубероидом крыши клеток, а брат колдовал в сенях у газовой плиты. Попробовав деревянной ложкой щи из щавеля, заметил:
- Алиска пересолила… Видно, и впрямь в тебя влюбилась! Перебираешься, женишок, в уютное гнездышко?
- Ревнуешь? - усмехнулся Николай. Он уселся на верхней ступеньке и поглядывал на брата.
- Сама выбрала… сказал Геннадий, - Чего уж тут ревновать… Только надолго ли это кукушкино счастье?
- Почему кукушкино?
- Не похожа она на примерную подругу жизни… - продолжал брат, - Думается, из тех, кто откладывает яйцо в чужое гнездо. Снесет и улетит в дальние края.
- Поживем - увидим, - уронил Николай. Он был не согласен с братом, Алиса - не кукушка. И про какие это он яйца толкует?..
Алиса ушла к озеру с мешком за травой для кроликов. Сказала, чтобы Геннадий доварил щи, а Николай нащипал на грядке укропа, зеленого лука и сварил два яйца вкрутую. Иногда ей надоедало стоять у плиты и она переключалась на другую работу. Особенно ей нравилось кормить кроликов травой. Просовывала через сетку пучок и смотрела, как голубовато-дымчатые с печальными глазами кролики задумчиво пережевывают сочную зелень.
- Это я так… - помолчав, заметил Геннадий, - Может, у вас и получится. Это мне не везет с бабами. И потом, видно, дурная слава пошла по городу: шарахаются, как от чумы, стервы! Даже на замужество не клюют. Восьми сделал предложение, и ни одна не согласилась. Моя-то бывшая, говнюха, на весь Новгород ославила меня.
- Положим, ославил ты сам себя, - вставил Николай. Он крошил на дощечке длинным столовым ножом лук. В кипящей алюминиевой чашке со стуком варились яйца. В окно тыкался жужжащий шмель. Николай не поленился, взял кухонное полотенце и, поймав в него рыжего шмеля, выпустил на волю.
- Худая слава, как ржа, долго держится, - вздохнул брат. Он присел на табуретку и закурил. Николая раздражала его привычка курить самые дешевые, вонючие сигареты, запах которых даже комары не выносили, но дымить брат не бросил. Говорил, что это для него труднее чем даже бросить пить. Когда весной он взял три десятка инкубаторных цыплят и первые дни держал их в корзинке у печки, то вскоре один за другим протянули тонкие ножки двадцать штук. Геннадий и Коляндрик не могли понять, в чем дело, лишь проконсультировавшись у совхозного ветеринара, узнали, что цыплят погубил сигаретный дым. Теперь они в избе старались не курить.
Пришла Алиса. Оживленная, в хорошем настроении. На ней короткий сарафан на тонких лямках. Босоногая, густые золотистые волосы стянула на затылке черной резинкой. Маленький нос у нее облупился и алел, как выпавший из печки уголек.
- Мальчики, что я видела! - затараторила она. - На большущую коричневую птицу с круглой головой напали три маленьких. Она летит себе и не обращает внимания, а те так и налетают на нее и кричат при этом.
- Наверное, коршун, - заметил Геннадий.
- Ой, уже третий час! - спохватилась она, взглянув на будильник, стоявший на подоконнике. - Зовите Чебурана, будем обедать!
- Он уже несколько раз сюда заглядывал, - усмехнулся Геннадий - Коляндрик и без часов время обеда знает, у него будильник в брюхе.
- Это точно, - ухмыляющийся Чебуран просунул в сени свою черную голову. - Обед ладно, а вот выпивку я за версту чую.
После обеда Николай поднялся на чердак, комната Алисы уже стала их общей: вторая койка стояла впритык к деревянному на козлах столу, за которым он правил рукописи и писал на них рецензии. Уланов уже две зарплаты получил по 400 рублей. Вячеслав Селезнев обещал после выхода книги Сергея Строкова, которую уже сдали в производство, начислить Уланову потиражные, а вот это будет около тысячи рублей. Правда, попенял, моя, некоторые авторы хотели бы почаще с ним встречаться, чем раз в месяц. Но это так, к слову. Вячеслав Андреевич не был формалистом, главное, чтобы работа шла, а Уланов с ней неплохо справлялся и рукописи сдавал в срок.
Он уже несколько раз слышал легкие шаги по лестнице, шуршание страниц, негромкое хмыканье, но и вида не подавал, что чувствует на чердаке присутствие Алисы. Она сидит у пыльного окна на деревянном ящике со стеклянными банками и листает номера "Литературки", которую уже много лет выписывает брат. Вот послышался тихий смех: что-то смешное обнаружила. Уланов эту газету редко брал в руки, очень уж она тенденциозная: хвалит только "своих" из "Апреля" и злобно поносит "чужих" из "Нашего современника", "Молодой гвардии". Николай на цыпочках, стараясь не скрипнуть крашенными половицами, вышел из комнаты: Алиса сидела к нему спиной, на коленях у нее разложен еженедельник. Солнечный зайчик, пробившийся в щель на крыше, играл с ее вспыхивающими в чердачном полумраке волосами. Под самым коньком гудела оса, тут много было налеплено их серых округлых домиков, напоминающих застывшие клубочки дыма. Самый большой Гена вечером ножом отлепил от стропилины в ведро с водой и вывалил за баней. Обнаглевшие осы дважды ужалили Алису, когда она проходила по чердаку в свою комнату.
- Как ты меня напугал! - воскликнула она, когда Николай, подкравшись сзади, обнял ее за плечи. От волос девушки пахло черемухой, золотистые плечи были горячими.
- Шуршишь тут, как мышь, - сказал он.
- Я могу уйти, - сделала она слабую попытку подняться. Он увлек ее в комнату, закрыл дверь на крючок, который сам сюда еще месяц назад приладил. Казалось, ее ситцевый сарафан сам соскользнул с загорелого тела. Бюстгальтер Алиса не носила, разве только когда купалась с ними на озере. Стройная, изящная, она навзничь вытянулась на кровати, ничуть не стесняясь его. Лишь две белые узкие полоски на ровно загорелом девичьем теле - это на груди и бедрах. Кожа у нее нежная, гладкая. Когда она одета, то кажется худенькой, а обнаженная не производит такого впечатления: узкие округлые плечи, твердая, мячиками, грудь, выпуклые бедра, в меру полные икры. Широко распахнутые ее голубые глаза с нежностью смотрели на Николая. По сравнению с ней он казался огромным, хотя лишнего ничего в нем не было. Широкие плечи, выпуклая грудь, отчетливо обозначенные мышцы делали его таким. Девушка сама стащила с него голубую безрукавку, закинула руки и, обхватив за шею, притянула к себе.
- Ты почувствовал, что я тебя хочу? - шепотом спросила она - Я сидела на чердаке и думала о тебе, а ты все шуршал там бумагами… Ну почему вы, мужчины, такие деловые?
- Какая у тебя грудь… - так же тихо сказал он.
- Какая? - подзадорила она. - Ну что, язык отнялся? Я уже заметила, что сильные, уверенные в себе мужчины всегда немногословны в постели и не любят произносить ласковых, нежных слов.
- И много у тебя было… сильных, уверенных мужчин? - спросил он, зная, что ей это не понравится.
- Не считала, - глаза ее будто погасли, а рука, гладившая его грудь, замерла.
- Послушай стихи:
Море смеется у края лагуны!
Пенные зубы, лазурные губы…
- Девушка с бронзовой грудью,
Что ты глядишь с тоскою?
- Знакомые стихи… - произнесла Алиса. - Неужели Вертинский?
- Твой любимый Лорка. А вот еще:
При луне у речной долины
Полночь влагу в себя вбирает
И на лунной груди Лолиты
От любви цветы умирают.
- Романтичнее и изысканнее, чем хорошие поэты, простой смертный не скажет о своей любви, - улыбнулся Николай.
- Я тоже для тебя кое-что выучила, - сказала Алиса. - Я лучше тебе спою…
В вечерних ресторанах,
В парижских балаганах,
В дешевом электрическом раю,
Всю ночь ломая руки
От ярости и муки,
Я людям
Что-то жалобно пою…
Она оборвала заунывную песню, еще ближе притянула его голову к себе и, целуя, проговорила прерывающимся голосом:
- Час поэзии закончился, милый… Иди ко мне!
Глаза ее медленно, очень медленно сужались, маленький припухлый рот стал влажным, к гладким щекам прилила кровь. Куда-то отдалился эхом отдававшийся дробный стук молотка, оборвалась назойливая песня осы, замерло мелодичное журчание ласточек, сидящих напротив окна на проводах, казалось, само время остановилось. А когда вместе с вырвавшимся протяжным стоном снова распахнулись ее голубые глаза-колодцы, он ощутил такой мощный прилив одуряющего счастья, который, пожалуй, никогда его еще не посещал. Это было нечто выше удовлетворения, какое-то неуловимое прозрение в любви, смысле жизни. Мелькнула мысль, мол, Алиса - это его судьба, самим всевышним посланная ему. Благодарный за все это, он стал неистово целовать ее губы, щеки, шею, грудь… А ведь в первый раз, когда они стали любовниками в ночь нашествия Кости Боброва на крольчатник, ему захотелось уйти вниз, к ребятам, и он не ушел лишь потому, что побоялся ее обидеть.
- Ты сегодня какой-то… необыкновенный! - вырвалось у нее. - Боже, неужели я влюбилась в тебя?!
- В меня или в бога? - негромко засмеялся он.
- Коля, я, кажется, наконец, просыпаюсь, оживаю… Но мне почему-то немного страшно? Может, я просто отвыкла от счастья?
- Меня оно тоже не баловало, Рыжая Лиса!
- Ты все испортил! - она резко отвернулась от него и даже сбросила его руку с вздымавшейся груди.
- Но ты и вправду сейчас похожа на лисицу, - смеялся он, - На красивую голубоглазую Патрикеевну!
- А ты… - сердито ответила она, - на глупого, самодовольного осла!
Смеясь, он прижал ее к себе и стал отводить от порозовевшего лица пряди отливающих бронзой волос, она отталкивала его руки, но губы помимо воли улыбались, а из огромных глаз так и брызгали голубые искры.
- Хватит валяться в постели, - сказала она. - Иди, помогай брату и Чебурану, но… - она засмеялась. - Не растрачивай все свои силы, оставь немного и на ночь!..
3
Неожиданно подул северный ветер, еще какое-то время солнце боролось с медленно наползающими низкими серыми облаками, иногда прорывало их, даря земле тепло и яркий свет, но постепенно облака плотно заволокли все небо, превратившись в сплошную дымчато-серую пелену. Казалось, листья на деревьях съежились от холода, ранними утрами на них посверкивал иней, жизнерадостно щебечущие ласточки - они еще не закончили строить под застрехами свои гнезда - приуныли, будто нанизанные, молча сидели на проводах, втянув лакированные головки в острые плечи. Стрижи, ранее проносившиеся над лужайкой, вообще исчезли, лишь скворцы по-прежнему деловито таскали своим птенцам корм. Нет-нет, да прыскал холодный дождь. Озеро почти скрылось в туманной дымке. Погибли еще шесть цыплят. Чебуран закопал их у изгороди за клетками. Оставшиеся в живых тоненько пищали в большой прутяной корзине, поставленной к печке, которую Николай раз в день протапливал.