- Денег у тебя много, Витя, а живешь ты скучно, - заметил Николай - Даже видео нет. Купил бы себе жену, что ли? Или арапчонка.
- Арапчонка? - круглое розовое лицо Виктора стало озадаченным. Глаза у него голубые и невыразительные.
- Это раньше петербургские аристократы покупали черных мальчиков, наряжали в ливреи и ставили их на запятки своих карет.
- Не верю я бабам, - помолчав, сказал Виктор. Меркантильные стали, наглые… Знаешь, что мне одна заявила? Говорит, это русские мужики придумали любовь, чтобы нам, женщинам, бабки не платить! Вот и женись на такой! Быстренько по миру с нищенской сумой пустит…
- Тебя не объегоришь! - усмехнулся Уланов, - Не все же такие, есть и порядочные женщины. На чем же тогда семьи держатся?
- Где они? Покажи хоть одну? Я имею ввиду молодых. Порядочных среди них днем с фонарем не найдешь. Читал про проституток, что ошиваются у гостиниц с иностранцами? Побольше академиков зарабатывают, причем валютой!
- Их тоже стали прижимать рэкетиры, - вставил Николай - И сутенеры.
- Слова-то появились у нас в обиходе, ну прямо из американских фильмов!
- Не то еще появится… - вырвалось у Николая, - Пока берем из-за границы все самое отвратительное.
- А чего ты, друг Коля, не женишься? - спросил Виктор. И глаза его хитро сощурились, как у сытого кота.
- Я?
- На честной, порядочной, которая тебе в карман не будет заглядывать?
- Карманы-то мои, дружище, пустые! - рассмеялся Уланов.
- Может, тут собака зарыта? Парень ты видный, рослый, а девочки нос воротят, ищут других, которые с бабками, машинами, дачами.
Чумакову не откажешь в логике! Вспомнилась Лариса…
- Любовь нынче подорожала, Коля, - продолжал Виктор, - Впрочем, как и все остальное… Где они, романтические девочки-комсомолки, которые влюблялись в метростроевцев, инженеров, стахановцев, лейтенантов из училищ? Куда они подевались? Погляди, какие телки бродят по Невскому, ошиваются у ресторанов и кафе? Наглые, курящие, могут запросто матом обложить, толкнуть и не извиниться… С такими при луне о звездах толковать не будешь! Веди в ресторан или выкладывай бабки, тогда снизойдет…
И в наблюдательности Виктору не откажешь. Подобное замечал и Николай, да что замечал! Сталкиваешься с такими девочками на Невском чуть ли не на каждом шагу.
- Может, врали нам писатели-поэты про чистую романтическую любовь? - разглагольствовал Чумаков, - Как врали и про многое другое? Была ли она? Или только в книгах? Мне вот в жизни ничего подобного пока не встретилось. Когда ишачил в ресторане, приходили к нам девочки… Плати "чирик", веди в закуток или в служебный туалет и делай с ней что хочешь. Иная пятерых за час пропускала. Были и такие, что за обед и рюмку водки собой расплачивались… А сейчас "чириком" не отделаешься - плати четвертак, а то и полтинник!
- "Чирик" - это сколько? - спросил Николай.
- Червонец, "рубль" - сотня, а "тонна" - тысяча, - пояснил Виктор. В его голосе звучали злые нотки, очевидно, очень не нравилось, что "любовь подорожала", он ведь привык все покупать по дешевке…
- Ну, а классики? - вяло возразил Николай, - Уж Шекспир-то не врал в "Ромео и Джульетте"? Или романтическая любовь Петрарки и Лауры? - Он вдруг подумал: чего он бисер мечет? Вряд ли Чумаков слышал про Петрарку и Лауру, а "Ромео и Джульетта" известны ему разве что по одноименному фильму. Вот что касается денежных дел, тут Витя - дока! Он без запинки скажет, какой сейчас в мире курс доллара, марки или фунта. Точно скажет, на сколько подскочили цены на антиквариат или на золото-серебро. Видно, сейчас он бизнесом мало занимается, боится вымогателей. Нагрянут на его тихую дачку, прижгут утюгом или паяльником и все накопленные ценности унесут. Теперь это часто случается.
- Не боишься тут один? - спросил Николай.
- У меня дом на охране, пара охотничьих ружей всегда заряжены, - неохотно ответил школьный приятель, видно, страх все же поселился в нем. Уж собаку-то мог бы позлее завести: овчарку или добермана-пинчера.
- Столько вокруг всякой мрази развелось, - заметил Уланов, - Грабежи, насилия, убийства! А по радио-телевидению взахлеб восторженно толкуют о демократизации правоохранительных органов.
- Скоро и до них доберутся, поглядим, как они тогда запоют!
- Кто "они"?
- А все, кто сейчас горло дерут про гласность и демократию, - махнул рукой Чумаков.
На крыльце Николая снова атаковал пес, прыгал на грудь, старался лизнуть в лицо. В нем прямо-таки клокотала неистребимая жажда ласки. Видно, хозяин не баловал его вниманием. На крыше железного гаража скучала под моросящим дождем рыжая кошка, ветер хлопал мешковиной, висящей на заборе. Тихо на улице, никого не видно, лишь стая воробьев расчирикалась на голом смородиновом кусте. На телевизионной антенне трепетал обрывок белого шпагата.
- Как пса-то звать? - спросил Уланов.
- Гарольд.
Не слишком ли благозвучное имя для обыкновенной дворняги? И где такую кличку Чумаков откопал для скромного, на редкость добродушнейшего пса? Однако спрашивать приятеля об этом Николай не стал. Поеживаясь на ветру в своей легкой синей куртке на молнии, протянул руку Виктору.
- Заезжай, - пригласил тот, - Иногда у нас выбрасывают в магазине кооперативный копченый палтус… Только подумать: четырнадцать рублей за килограмм! А ведь когда-то стоил полтора рубля.
- Ты тоже заходи, - сказал Николай. Хотя приятель и обложил его со всех сторон в смысле долга, он все же испытывал к нему чувство благодарности: деньги-то лежали в кармане, и дом в деревне Палкино Новгородской области уже завтра в это время будет принадлежать ему, Николаю Уланову…
Уже подъезжая к Ленинграду, он заметил, что дождь превратился в рыхлый пушистый снег. Он, правда, сразу таял на лобовом стекле, но обочины постепенно покрывались белизной, да и на стволах сосен появились белые пятна. Хотя зима 1989 года была на диво мягкой, все же в последних числах марта похолодало, вон даже снег пошел. Если ударит мороз, то ночью будет гололед на шоссе. Может, нынче же и махнуть в Палкино? Заехать на полчаса домой, попрощаться с бабушкой и - в Новгородчину?..
2
Идею купить дом в деревне подал старший брат - Геннадий, проживающий в Новгороде. Он был рыболовом и объездил всю Новгородчину вдоль и поперек, побывал почти на всех водоемах. Геннадию недавно исполнилось тридцать четыре года, по специальности он антеннщик - устанавливает на крышах коллективные телевизионные антенны. Может, конечно, соорудить и индивидуальную антенну, которая способна принимать ленинградскую и московскую программы. Он мог и телевизор починить, провести свет в дом, отремонтировать любую бытовую электротехнику. Так что на заработки Геннадий не жаловался…
Беда пришла к старшему брату с другой стороны: он еще лет десять назад пристрастился к алкоголю. Сначала выпивал, как и все, в выходные и по праздникам, потом втянулся, стал поддавать и на работе, тем более, что в халтуре недостатка не было. Начались прогулы, недельные запои. Два раза жена его отправляла лечиться в ЛТП, но не помогло. Жена с семилетним сынишкой ушла от него и, возможно, Геннадий совсем бы спился, но вдруг неожиданно для всех бросил пить. Правда, для этого пришлось ему съездить в Ленинград и полечиться у известного гипнотизера, а потом в довершение всего вшить "эспераль" на пять лет. Ему и бумагу вручили, что если запьет, то может быть смертельный исход. Правда, собутыльники брата утверждали, что все это - чистой воды обман: "эспераль" безвредна, и лечащегося алкоголика врачи просто запугивают, обманывают.
Геннадий и присмотрел в небольшой деревушке Палкино крепкий пятистенок. Дом стоял на берегу большого, вытянутого на несколько километров озера Гладкое. В пятистах метрах от берега виднелся небольшой, с двумя десятками высоких сосен, остров. Камышовые берега пологие, заболоченные, а повыше, на сухих местах, широко разбросали свои золотисто-зеленые ветви вековые сосны и ели. Боры в округе перемежаются березовыми рощами, еловыми и сосновыми перелесками, много заливных лугов. Геннадий говорил, что здесь есть грибы, ягоды, а в Гладком водятся судаки и угри. Вместе с домом, сараем и ветхой баней у воды Уланову досталась и еще довольно крепкая черная плоскодонка, на чердаке он обнаружил вершу и несколько садков. Из хлева они с братом решили сделать гараж. Для этого придется его немного расширить и удлинить. Николай видел, с каким энтузиазмом брат хлопочет на участке: спиливает на старых яблонях сухие ветви, вырубает выродившиеся смородиновые кусты, подправляет обвалившийся во многих местах забор из жердин. Наверное, у них с Геннадием одинаковая тяга к сельскому труду, к природе, к деревне. До института Николай, приезжая на каникулы в Новгород, часто бывал с братом на рыбалке. А вот как стал работать в школе, так и позабыл про рыбалку. Во время каникул ездил на Псковщину шабашить, а там на строительстве скотников было не до рыбалки…
В последних числах марта снова потеплело, солнце все чаще стало пробиваться из-за лохматых серых облаков, наполовину очистившаяся ото льда вода в озере начинала сверкать, так что глазам становилось больно. Пока лишь старый серый камыш шуршит на ветру у воды, а в мае все тут зазеленеет, поползут из глубины к солнцу на длинных лиловых стеблях листья кувшинок и лилий, поднимутся молодой камыш и светло-зеленая осока, закрякают утки в тихих заводях, над плесом закружатся озерные красноклювые чайки…
- В бане нужно пол перестелить, - нарушил приятные мечтания Геннадий. У него в руке лопата с отполированной ладонями рукояткой, железнодорожная фуражка - наверное, подарок деда - выгорела добела, на пластмассовом козырьке отпечатались пальцы.
- Когда топить будем? - спросил Николай. Он сидел на низкой скамейке у крыльца и чистил свечи от мотора. В консервной банке испарялся бензин. Напротив хлева стояли с поднятым капотом "Жигули". Металлический багажник на крыше пускал в глаза солнечные зайчики. На дверце красиво распласталась бабочка-крапивница. Длинные усики-антенны ее с крошечными шариками на концах изредка шевелились. Николай давно не испытывал такого спокойствия, умиротворенности, как сейчас. Серые облака передвинулись за сосновый бор, над головой плыли теперь пышные белые кучевые облака, а солнце светило совсем по-летнему. Светило, но пока не грело. Стоило налететь с озера ветру, как вода у берега подергивалась рябью, а обнаженным до локтей рукам становилось холодно. На сосне, что у бани, прибит скворечник, второй - на коньке крыши. Но скворцов пока не видно, лишь грачи бродят по кромке запущенного огорода. Стебли прошлогодних сорняков торчат из бурой земли, у забора приткнулся колодец под дырявым навесом. Брат утверждает, что вода в нем отменная, хотя Николаю показалось, что отдает болотом. Наверное, давно из колодца воду не брали. Дом-то два года после смерти старухи простоял без хозяина. Если не считать ласточек и ос, которые повсюду понастроили своих домиков.
- Надо будет к бане протянуть трубу, а в озеро опускать водяной насос, - озабоченно сказал Геннадий, - Включил - и потекла вода в котел и баки. Электричество я протяну сюда, в бане тоже нужно пару лампочек повесить.
- Крыша прохудилась, - кивнул на замшелую дранку Николай. - Нужно шифером покрыть.
- По-настоящему, надо бы всю баню перебрать: нижние венцы подгнили, печка растрескалась.
- Да-a, дел у нас, Гена, невпроворот, - вздохнул Николай. Обедали на кухне. Бревенчатые стены были оклеены зелеными обоями с серебристыми цветами. Во многих местах они прорвались и из прорех выглядывала серая свалявшаяся пакля. Самодельный крашеный стол шатался, скрипел, когда на него облокачивались. Половицы под ногами прогибались.
- Хорошо бы вагонкой изнутри все обить, - заметил Николай, - И пропитать олифой.
- Вагонка нынче стоит дорого, - вздохнул Геннадий, - Все подорожало в несколько раз.
- Я мечтал свою пасеку завести… Вон какие тут луга!
- Пожалуй, выгоднее сначала заняться телятами, - подумав, ответил брат. - А пчелы постепенно… Думаешь, такая простая штука? Я слышал, в этой местности какой-то клещ много пчелиных домиков погубил. Председатель дает нам заброшенный скотник, возьмем в банке ссуду, телят хоть сегодня бери в колхозе. Думаю, что к концу апреля уже можно будет их выгонять на подножный выпас. Трава уже вовсю лезет на солнечных полянках. Сколько штук возьмем?
- Возьмем? - удивленно взглянул на брата Николай - Тоже хочешь податься в арендаторы?
- А что? Заделаемся здесь первыми советскими фермерами. В стране жрать нечего, вот мы и будем поставлять городу мясо, овощи…
- Еще курочка в гнезде… - улыбнулся Николай, - Мясо, овощи! Когда это будет?…
- Мне здесь нравится, - улыбнулся Геннадий, глянул в окно, из которого открывался вид на заголубевшее озеро. - И потом, ты без меня не потянешь, Коля! Ты - городской человек, а я - сельский житель. У меня и в Новгороде на садовом участке конура стоит и два десятка яблонь. Я даже картошку там сажаю. Край наш запущенный, голодный, а тут мы всегда с рыбой будем. И потом - чем черт не шутит: договоримся с председателем и будем в Ленинград поставлять копченого угря и свежего судака. Там на эти деликатесы ой-ой какие цены! Сам говорил, что палтус холодного копчения стоит четырнадцать рублей килограмм. А это - угорь! Царская рыба. Я его буду ловить на переметы. Местные угря не ловят, да и судака берут сетями лишь для себя. Я знаю, это озеро богатое. Договоримся с председателем - озеро-то колхозное - браконьеров сюда не будем пускать. С удочкой - пожалуйста, а с сетями - от ворот поворот!
- А с работой как? Отпустят?
- Когда ты дал телеграмму, что дом берешь, я сразу же заявление подал, - усмехнулся Геннадий. Это на него похоже: решает в одиночку и все молчком! Может, брат все заранее продумал и его, Николая, незаметно подтолкнул к решению купить дом? После развода с женой Геннадий оказался на мели. Жена разменяла их трехкомнатную квартиру, пока он лечился в ЛТП, себе выменяла отдельную двухкомнатную, а ему досталась комната в коммуналке. Так что за жилплощадь брат держаться не будет. Ну что ж, вдвоем они горы своротят, конечно, если Гена не сорвется и не запьет, тогда все полетит к чертям… Когда у него был запой, он все пропивал, даже последнюю рубашку.
Будто прочитав мысли брата, Геннадий сказал:
- С водочкой я завязал. Накрепко и навсегда. В этом отношении, Коля, можешь быть спокоен. Десять лет я из жизни выбросил, теперь хочу по-человечески пожить. Пьяное скотство - это почти то же самое, что смерть. И не гипнотизер помог мне, я сам решил. Но зная, что человек слаб, а водка сильна, вшил ампулу в бедро. Уже год в рот не беру, и не тянет. А на пьяниц смотреть тошно! Как увижу у ларька бедолагу, так с души воротит. Даже не верится, что сам таким был.
Два дня спустя Николай, все обдумав, сказал брату:
- Ты, Гена, тут начинай разворачиваться. Я, конечно, во всем буду помогать, но ты прав - я городской человек и мне от города пока трудно оторваться, пуповиной прирос. Хорошо тут, душа радуется, а сердце вот уже щемит: Ленинград зовет! Дел там у меня еще много разных…
- На личном фронте?
- И это тоже, ответил Николай, - Так вот сразу все оборвать я не могу… И потом, мне перед самым отъездом сюда сделали интересное предложение: вступить в издательский кооператив "Нева". Буду книжки редактировать, прозаиков и поэтов. Понимаешь, это как-то ближе к моей гуманитарной профессии. В армии я в газету писал, даже в "Комсомолке" напечатался. И когда-то стихи писал…
- В стенгазету, - вставил брат.
- Штук пять опубликовал в армейской газете, - улыбнулся Николай - Ну, лавры поэта меня не прельщают, таких стихоплетов, как я, сейчас пруд пруди! Вот помочь талантливым людям поскорее выпустить на кооперативных началах книжку - это хорошее дело! По крайней мере, меня это привлекает.
- Летом придется здесь вкалывать, а зимой редактируй свои, то есть чужие книжки, - рассудительно заметил брат.
- Там видно будет, - уклончиво ответил Николай, - Может, у меня еще ничего и не получится. Дело-то для меня тоже новое. Обещали дать на пробу повесть молодого автора.
- У меня есть один алкоголик, который с удовольствием поживет тут с нами…
- Не хватало нам еще алкоголиков!
- Ну, он еще не совсем конченный человек, - усмехнулся Геннадий - Я умею его держать в руках. Он нигде сейчас не работает, а умеет делать все. Будет пять дней в неделю на трезвую голову ишачить на пару со мной, а в субботу и воскресенье придется его угощать. Зарплата ему ни к чему - он сразу бросает работу и пока все не пропьет, его не увидишь. Поэтому придется спиртное выдавать ему порциями в выходные дни. Так что ты из Питера привези ящик водки. Коляну или Чебурану - так его зовут - надолго хватит. После работы больше двухсот граммов я ему не буду выдавать.
- Паспорт-то хоть есть у него?
- Документы в порядке, даже квартира есть, но с семьей давно не живет, его туда и на порог не пускают. А руки золотые: печки кладет, маляр, штукатур, плотник. Да ты его знаешь… Помнишь, три года назад мы летом - шабашили под Невелем? Невысокий такой, красноносый парень? Ну, он еще в волчью яму провалился? Мы его веревками вытаскивали…
Теперь и Николай вспомнил Чебурана. Маленький, кряжистый, с темным улыбчивым лицом и типичным голосом пьяницы, Колян был услужливым, невзыскательным к еде и питью. Он пил водку. "бормотуху", самогон, брагу, уважал и одеколон. Причем если были деньги, то покупал даже дорогие духи…
Шабашники во время халтуры не пьют и Чебуран терпеливо дожидался своего часа: получал заработанные за два-три месяца деньги и ухитрялся с такими же, как и он, пьянчужками все пропить за неделю-полторы. Будь это 500 рублей или тысяча. А когда все работали, он не отставал и не надоедал, мол, дайте выпить. Этот странный тип современного пьяницы появился в середине восьмидесятых годов, когда с водкой в провинции стало трудно. Подобные чебураны нанимались шабашниками и трудились не за деньги, а за еду, кое-какую одежонку и главное - за водку. Пока водки нет и не предвидится, они работают наравне со всеми и в общении вполне нормальные, даже симпатичные, рассудительные люди, но как только на горизонте появляется бутылка, их будто подменяют: глаза загораются, движения становятся суетливыми, все у них из рук валится, ноздри раздуваются… Кончилась пьянка и они, переболев похмельем, снова становятся, как говорится, в строй.
Когда-то Геннадий на равных пил с Чебураном, а теперь вот берет над ним трезвое шефство…
- Работает Колян хорошо, - продолжал брат - Без него я как без рук. Я с ним прошел три или даже четыре шабашки. Нет такой работы, которую он бы не мог выполнить. Но за ним нужен глаз да глаз. Он не нахал и не клянчит: сколько нальешь, и ладно. Я ему не позволяю надираться…