- Меня турнули из школы… Да что нынче это за профессия - учитель? Когда любой кооператор в десять-двадцать раз больше зарабатывает, продавая на углу с лотка блинчики с саго или кукурузные брикеты… Да и учить по старым учебникам уже просто стыдно. А новых не написали. Чему ребятишек десятилетиями учили, что вдалбливали в головы - все это был бред сивой кобылы, ложь!
- А кто тебе мешает заняться бизнесом? - Лариса направила на него прищуренный серый глаз с коричневым пятнышком у самого зрачка. Глаза у нее небольшие, и она удлиняет их к вискам тушью.
- Ну, деньги - еще не самое главное в жизни…
- Про это я в книжках читала, - вставила она. - В старых лживых книжках, которые давно уже умные люди выбросили на свалку, вернее, сдали в макулатуру.
- Торговать я не буду, - сказал Николай, - Со школой, пожалуй, тоже все кончено.
- А дальше, что дальше? Не будешь ведь ты век раздумывать, чем заняться? - видя, что он замолчал, сказала Лариса. Она с интересом слушала его.
Что делать дальше - он пока не знал. Возможностей теперь открывается много. Кроме торговых кооперативов, есть ведь и научно-исследовательские, гуманитарные, даже изобретательские. Можно уехать из города в село и там попробовать себя в сельском хозяйстве. Уезжают ведь туда инженеры, даже кандидаты наук. Перспектива сменить городской удушливый климат на чистый сельский воздух и природу привлекала его, но, наверное, слишком он городской человек. Его родители и он сам родились в Ленинграде. Одно дело провести в деревне отпуск, а другое - поселиться там навсегда. Студентом он с приятелями и аспирантами института "шабашил" в совхозах Псковщины. Один раз за летний сезон заработали каждый по тысяче рублей. Построили вместительный скотник в Пореченском районе. Правда, и вкалывали с раннего утра до заката. Местные смотрели на них как на ненормальных. Сами-то работали в колхозе спустя рукава, иногда всей деревней запивали на неделю. Ревела некормленая, недоенная скотина, гибли телята, поросята… Эти шабашки оставили все-таки приятные воспоминания. Были и уловистые рыбалки, и купания в чем мать родила на тихих лесных озерах, и даже мимолетный роман с молодой агрономшей…
- Я уже один раз поторопился, поступил не в тот институт. Теперь не буду спешить, - уклончиво ответил он.
- У Павлика новенькая "девятка", - сказала Лариса. - А ты все ездишь на старых "Жигулях" с лысой резиной?
- Аккумулятор сел, а новый не достать. Так что пешком хожу.
- Хочешь, попрошу Павлика? Он все может.
- Как-нибудь без Павлика обойдусь, - проворчал Николай. Наверное, он сделал движение в сторону стула с одеждой, потому что Лариса резко приподнялась и спустила полные белые ноги на ковер. Он мельком отметил, что у нее желтые пятки, а костяшки больших пальцев немного оттопыриваются.
- Ты спешишь? - закинув вверх руки и поправляя волосы, спросила она.
- Куда мне спешить? - усмехнулся он, но и сам почувствовал, что в голосе прозвучали неискренние нотки. Уйти из этой душной и сумрачной комнаты с большой продавленной посередине тахтой ему уже давно хотелось. Его взгляд зацепился за безвкусную картину в позолоченной раме: растопыривший веером хвост с медалями павлин клюет из серебристого блюда вишни, причем каждая ягода размером с яблоко, сквозь павлиний хвост смутно вырисовывался кособокий терем, напоминающий китайскую пагоду. На широком облупленном подоконнике - несколько горшков с хилыми кактусами.
Они молча оделись. Лариса сложила простыню, одеяло и запихнула в светлый шкаф, поправила накидку на тахте, даже подняла с пола изогнувшееся серпом перо из подушки и сунула в пепельницу. За мутным в разводах окном виднелась желтая, с мокрыми потеками стена здания. Ни одного окна. Внизу громко мяукала кошка, урчал мотор, грохотали металлическими баками мусорщики. Из кухни доносился хриплый голос, занудливо выводящий: "Синий туман, синий туман"… Николай частенько слышал этот неприятный голос, глупые однообразные слова. Лариса не выключила репродуктор и дурацкая песенка все больше раздражала. Сколько бездарностей хлынуло в эфир, на телевидение! "Хрипачи" и поющие "хипачи" начисто вытеснили настоящее искусство. С утра до вечера завывают электронные инструменты, хрипят и сипят лохматые бородатые бездари в странных одеяниях, а иногда почти голые.
Николай поцеловал в темной прихожей Ларису. Губы ее были сухие и на поцелуй она не ответила. Опять чем-то недовольна! Всякий раз, уходя от нее, он чувствовал себя виноватым. По-видимому, Лариса Пивоварова принадлежала к тем людям, которые всегда морально давят на других, заставляя их чувствовать себя без вины виноватыми. На своем веку Уланов таких встречал немало.
- Я тебе позвоню, - произнес он на пороге дежурную фразу. Металлическая ручка держалась на одном винте. Мужчин в доме нет, что ли?..
- А может, не стоит? - возразила она. Четкий профиль ее отпечатался на фоне дверного проема кухни. Белая заколка едва сдерживала ее темные волосы, небрежно собранные в узел. На Ларисе стеганый сиреневый халат. Наверное, тоже подарок Павлика…
- Что-нибудь не так? - спросил он, сдерживая раздражение.
- Я тебе сама позвоню, - сказала она, нетерпеливо дернув плечом. Рот ее перекосился от сдерживаемого зевка.
- После свадьбы?
- Может, и до, - улыбнулась она. - Ты уж прости, Коленька, на свадьбу я тебя не приглашу.
- А я хотел величальную речь произнести… Твой Павлик лопнул бы от гордости, что ему такое сокровище досталось!
- Я рада, что ты обо мне такого высокого мнения, - произнесла она и зевнула. Глаза ее превратились в две щелки. Старая обшарпанная двустворчатая дверь захлопнулась. Со стены упал на цементный пол кусочек шпаклевки.
Казалось, небо совсем опустилось на крыши домов, на тротуары. Да и неба-то не было - сплошное туманно-серое колыхание. Проскочивший мимо "Москвич" обрызгал полу куртки и джинсы. Николай даже грозить кулаком шоферу не стал: кругом блестят лужи. Не по воздуху же им летать. У многих прохожих сумки в пятнах грязи. Это не от машин - от ног.
Встреча с Ларисой на этот раз не принесла большой радости. Конечно, ему было хорошо с ней, но вскоре снова вернулись апатия, скука. Если женщина уже не принадлежит тебе, то это чувствуется, даже если она и уступила. Надев свой стеганый сиреневый халатик, Лариса сразу отдалилась, тоже заскучала и даже не сделала попытки его удержать возле себя. Время-то до прихода ее родителей еще было. Пожалуй, это и к лучшему. Выйдя из парадной ее дома, он даже почувствовал облегчение. Может, не в женщине дело, а в погоде?..
Возле пятиэтажного с кариатидами дома на улице Марата собралась толпа. Она окружила лежащего в одном костюме на тротуаре мужчину. Одна рука неестественно завернулась за спину, ноги широко раскинуты. Николаю бросились в глаза новые красные туфли с желтой подметкой. От разбитой головы отделилась узенькая темная полоска крови. Она стекала на проезжую часть и растворялась в луже.
- Выпрыгнул из окна последнего этажа, - слышалось в толпе. - Вон, обе створки распахнуты! Коричневая штора торчит, видите?
- Может, выбросили?
- Говорят, сам. С минуту постоял на подоконнике, потом руки распахнул, будто с вышки в воду собрался прыгнуть, и а-ах! Я слышал сам вопль.
- Мог бы кому-нибудь на башку сверзиться… вон сколько народу!
- Не работают люди… Вот и шляются по городу.
- Последние товары скупают… Скоро гвоздя в магазине не увидишь.
С весело крутящейся синей мигалкой и сиреной резко затормозила милицейская машина, оттуда выскочили несколько милиционеров. Вскоре появился комментатор телевидения с оператором. Он решительно сквозь толпу направился к трупу. Зажужжала видеокамера, комментатор в кожаной куртке совал под нос прохожим округлый микрофон и задавал вопросы. Кое-кто коротко отвечал, а большинство отворачивались и отходили. Защелкал фотоаппарат, врач подоспевшей скорой помощи склонился над лежащим мужчиной, но, как говорится, и невооруженным глазом было видно, что тот уже покойник.
- Позавчера показывали в "Секундах" мужа и жену самоубийц, - глухо бубнил высокий мужчина в мешковатой куртке с капюшоном. Во рту - дымящаяся сигарета, глаза близоруко помаргивают - Взялись за руки и шарахнули с пятого этажа… Чего это они последнее время распрыгались?
- Кто? - неожиданно звонким голосом спросила молодая женщина в узком длинном пальто с широким кожаным поясом.
- Не воробьи же, - буркнул мужчина и неприязненно посмотрел на женщину.
- У человека, может, трагедия, а вы… распрыгались! - звонкий голос женщины прервался, она всхлипнула.
- Перепил он и все дела, - уверенно заметил другой мужчина - в зимней шапке и с покрасневшими глазами, - Я нагнулся, так от него алкоголем махануло…
- Это от вас разит, - заметила другая женщина.
- Граждане, разойдитесь, - сказал лейтенант, - К скорой помощи не пройти!
Самоубийцу уже положили на брезентовые носилки и понесли к задней дверце белого фургона.
Николай обошел толпу - она все увеличивалась - и зашагал к Невскому. Мимо проплыл роскошный синий "мерседес" с темными тонированными стеклами. За рулем сидел моложавый мужчина в клетчатой кепке, рядом - миловидная глазастая блондинка. Она улыбалась ярко накрашенным ртом. "Вот она, странная жизнь наша! - подумал Уланов - Одни кончают самоубийством, другие разъезжают на великолепных автомобилях…" Он успел заметить, что белый номер на пластмассовом бампере не дипломатический, а ленинградский. Есть же люди, которые за астрономические суммы покупают такие машины! Себя же он даже в самых фантастических мечтах не представлял владельцем современного "мерседеса". Ему даже наша давно устаревшая "Волга" недоступна. За нее южане, да и не только южане, готовы вдвойне-втройне заплатить.
"Надо съездить в автомагазин, - подумал Николай, - Может, аккумуляторы появились…"
Ему вдруг захотелось сесть на старенький "жигуленок" и укатить по мокрому шоссе куда-нибудь подальше от города, этой толпы, стелющегося по влажным крышам серого неба и насквозь пропитанного запахами города и выхлопных газов воздуха.
Глава вторая
1
Николай старался не превышать скорость на Приморском шоссе, по горькому опыту знал - три дырки в талоне, - что здесь за каждым кустом может прятаться инспектор ГАИ. А шоссе здесь извилистое, сплошные повороты. И хотя придорожный лес насквозь просвечивает, а в низинах заметен грязноватый, весь в хвое и сучках, слежавшийся, обледенелый снег, милицейская машина могла быть в любом месте. Выскочишь из-за очередного витка шоссе, а инспектор с радаром тут как тут. Грачей не видно, а вороны разгуливают на обочинах. Умные птицы, не шарахаются от проезжающих машин, вот только непонятно, что они на мерзлой земле ищут?.
Аккумулятор Уланов купил, на удивление, без всякой очереди: сдал свой старый, вышедший из строя, и взамен приобрел новый. "Жигули" ему достались от деда, умершего два года назад. На спидометре сто тридцать тысяч километров, гараж у деда был металлический, рядом с домом, надо полагать, кузов не проржавел, дед покрыл днище антикоррозийкой, а порожки залил мовилем. Как бы там ни было, машина бегала, не требовала серьезного ремонта, так что до осени можно было в мотор и не заглядывать. Дед сам любил покопаться в машине, а Николай еще в студенческие годы с удовольствием помогал ему, так что немного в моторе и ходовой части разбирался, но раз в год ТО предпочитал все-таки делать на станции техобслуживания: слитком мудреные приспособления надо иметь, чтобы самому разобрать колесо или смазать подшипники.
Ехал Уланов в Сестрорецк, где на старой даче с зеленым забором круглый год жил его школьный приятель Виктор Чумаков. После десятилетки Чума, как его звали в школе, не стал поступать в институт, а сразу подался в торговлю. Несколько лет поработал продавцом в комиссионном магазине, в отделе культтоваров. Как и все в его возрасте Николай увлекался магнитофонными записями, а Виктор мог достать любые кассеты с самыми лучшими певцами и группами. И по довольно божеской цене. До армии Николай часто заглядывал в комиссионку на улице Некрасова, где Виктор работал. Тогда еще Чумаков жил у кинотеатра "Гигант", это позже продал свою однокомнатную квартиру, вступив в фиктивный брак, и обосновался в Сестрорецке. После комиссионки Виктор несколько лет в поте лица трудился официантом в ресторане "Приморский" в Гавани. Он не обижался, когда его называли "халдеем". В те годы начал заметно лысеть и сутулиться. При редких встречах Виктор хвастался, что зашибает за смену в ресторане иногда до ста пятидесяти рублей. Попутно он и подторговывал: скупал у загулявших моряков вещи, радиотехнику, а потом с выгодой для себя продавал. Виктор уже на третий год после школы обзавелся стареньким "Москвичом", затем сменил его на "Жигули", а теперь ездит на "восьмерке", мечтает о "форде" или другой какой-нибудь заграничной марке.
Уланов ехал к школьному товарищу по делу. На заднем сидении у него лежала завернутая в покрывало картина Коровина. Натюрморт. Дед очень гордился этой картиной, хотя Николай ничего особенного в ней не находил: блюдо, на нем яблоки, груши, сливы и каким-то образом попал туда огромный лиловый рак с растопыренными клешнями. Пришлось долго уговаривать бабушку, чтобы она разрешила снять картину со стены. Дело в том, что Николаю срочно понадобились три тысячи рублей, а Чума без залога и копейки не даст в долг. Картину эту Виктор у них на Марата видел и охотно согласился под нее дать три тысячи рублей. Понятно, подлинник Коровина стоил гораздо дороже, если Уланов не вернет деньги ровно через полтора года, то картина становится собственностью Чумакова. Бабушку Николай клятвенно заверил, что через год вернет деньги Виктору и картина снова будет висеть на стене над сервантом.
Перед Сестрорецком дорогу перебежал заяц. Он постоял серым столбиком на обочине, пошевелил чуткими с розовой изнанкой ушами и не очень поспешно, подрагивая белой пуховкой, пересек шоссе, углубившись в еловый перелесок. У Николая даже настроение поднялось: увидеть зайца утром на оживленном шоссе - это редкость! И он совсем не был похож на так знакомого нам по книжкам и мультфильмам пугливо-суетливого косого. В этом зайце даже чувствовалось некое достоинство. И уж трусом его никак нельзя было назвать.
Дача Чумакова с верхней надстройкой находилась на обсаженной высокими липами маленькой улице. Она обнесена ржавой проволочной сеткой с железобетонными столбами, крашеные металлические ворота с крепким запором. Узкая цементная тропинка вела к низкому крыльцу. Напротив - железный гараж. Николай поставил машину вплотную к воротам и услышал громкий лай. На цепи у забора металась низкорослая дворняга с добродушнейшей мордой. И действительно, когда Виктор вышел к калитке и повел гостя в дом, пес радостно набросился на него и стал ласкаться.
- Привез? - осведомился Виктор. Он был без шапки, в меховой безрукавке, на ногах - черные валенки с галошами.
Николай вернулся к машине, достал с заднего сидения картину в раме. Деловой человек Чумаков, ничего не скажешь! Сначала про картину спросил, а потом поздоровался. В просторной комнате с картинами на стенах и бронзовыми фигурками животных на полках Виктор первым делом развернул цветастое покрывало, извлек на свет божий натюрморт и, подойдя к окну, внимательно его оглядел, хотя не раз видел картину у Николая дома. Поставив ее к стене с выцветшими голубыми обоями, достал из резного деревянного шкафчика перетянутые черной резинкой потрепанные ассигнации.
- Пересчитай, - коротко бросил он.
- Я тебе верю, - улыбнулся Николай, запихивая деньги во внутренний карман куртки.
- Уговор - дороже денег, - сказал приятель. - Если в срок не вернешь деньги, картина моя.
- Верну, - ответил Николай. - Она бабушке нравится.
Потом они пили чай в другой маленькой комнате, примыкающей к кухне. Виктор сделал какие-то странные бутерброды: булку намазал маслом, а сверху положил малинового варенья и прикрыл тонким ломтем сыра. Николай впервые ел такие.
- Не скучно тебе одному? - поинтересовался он.
- Меня кое кто навещает, - со значением ответил Виктор - А мне в город теперь трудно выбраться: дом, собака. Синичек подкармливаю. Да и что в городе делать? Дождь, снег, слякоть. И дышать нечем. Не жалею, что продал квартиру.
- Хоть бы видеотехникой обзавелся, - сказал Николай. - Смотрел бы с "кое-кем" разные фильмы.
- Дорогая штука, - вздохнул Виктор.
- Это для тебя-то? - усмехнулся Николай. Он знал, что Чумаков патологически скуп. Прежде, чем решиться купить для себя какую-нибудь даже пустяковую вещь, он весь изведется, прикидывая, а не дорого ли заплатит и в будущем сможет ли ее продать с выгодой для себя? Вот приобрести по дешевке любой товар у моряков в ресторане, а потом втридорога продать знакомым - на это Виктор был большой мастак Тут он не колебался. Брал товар и оптом. Он чем-то напоминал Уланову бальзаковского Гобсека. Молодого современного советского Гобсека.
Виктор еще раньше рассказывал ему, что для того, чтобы шел трудовой стаж, он подыскал какого-то забулдыгу без паспорта, помог тому у знакомого человека оформиться кочегаром в котельную на его, Виктора, фамилию. "Негр", как называл пьянчужку Чумаков, топил котельную, получал за это бутылку и зарплату, а трудовой стаж шел Виктору.
- Зачем тебе понадобились деньги? - поинтересовался он, отхлебывая из фарфоровой кружки крепкий чай. Тут, надо сказать, он не скупился, заваривал всегда круто. И только индийский чай.
- Дом в деревне покупаю, - рассказал Уланов - В Новгородской губернии, дорога хорошая, рядом бор, озеро. Неподалеку от шоссе Ленинград - Москва. Брат подыскал, а у него - ни гроша.
- Пьет? - сразу смекнул Виктор.
- Было дело, - ответил Николай и нахмурился. Говорить на эту тему ему не хотелось.
- Зачем тебе дом? - поставив кружку, поинтересовался Виктор - Это же далеко от Ленинграда.
- А мне и хотелось подальше… Может, там возьму в аренду участок, разведу поросят или оборудую пасеку. Писали, что арендатор даже ссуду в банке может взять.
- И охота тебе со всем этим возиться? Ты же учитель?
- Бывший учитель, Витя, - сказал Николай. - Трудные, понимаешь, ребятишки пошли, а у меня, оказывается, нет терпения их воспитывать.
- Вышибли, значит? - Виктор все быстро схватывал. У него был математический ум. Ему не нужен и калькулятор, великолепно сам все считает!
- Я не жалею, современная школа тоже переживает кризис.
- Ты ведь такой всегда был правильный, - поддразнил Чумаков, - Вот и вытаскивал бы бедную школу из кризиса.
- Силенок маловато, - усмехнулся Николай, - Эта командно-административная система стоит на пути перемен, как скала.
- Взорвать ее надо…
Виктор облизал тонкие губы, отодвинул кружку с видом Петропавловской крепости, провел ладонью по розовой лысине. Светлые волосы у него когда-то завивались колечками, а теперь остались лишь на висках и затылке. В двадцатипятилетием возрасте иметь такую обширную лысину - это редкость. Всегда сытое, розовое лицо Чумакова было круглым, большеротым, заметно выпирал живот, плечи по-женски покатые, движения плавные, неторопливые. Очевидно, и растительность на лице росла скудно, потому что даже синева не пробивалась на его всегда чисто выбритых крепких щеках.
- Да-а, я с тебя высчитаю проценты, как в сберкассе, - напомнил Виктор - Три процента. Это сто тридцать пять рубликов сверх той суммы, которую я тебе дал.
Чумаков своего нигде не упустит. Застраховался со всех сторон! И картиной и процентами.