- Света… Света, иди ко мне! - шепталась ей темнота. Широко распахнулись глаза, провела рукой по растерянному лицу. "Что со мной? Господи, как хочется секса!" Кровь ее горела, я ощущал это, и разжигал все сильнее и сильнее.
- Света, я здесь, девочка моя! Открой дверь, войди, я рядом! У меня есть все, что тебе так нужно сейчас! Приди - я тебя приласкаю! Света, я так жду тебя!
Еще и еще, доводя до невыносимости. Пока наконец - вот оно - она тихо, боясь разбудить мать, поднялась, посмотрела на нее, замерев, и повернувшись, на цыпочках, почти бегом вошла в комнату. Я сидел на постели и смотрел, как она осторожно закрывает дверь за спиной. Остановилась, глядя как я стягиваю футболку. Нерешительно помялась, но мой тихий призыв:
- Иди ко мне, любовь моя! - подстегнул ее. Она глубоко вздохнув, решительно стянула свою тонкую сорочку и оставшись в трусиках, нырнула ко мне под одеяло. Дурея, я повалил ее на спину. Я не верю своим рукам.
- Све–та–а-а…
Я все думаю - не тот ли я, о ком говорят: "Получил свое - и бросил"? Вот, позади четыре дня, и я все меньше думаю о Свете. Ни учеба, ни второй полет тут ни при чем - этим не оправдаться. А что же тогда? Я не видел ее, намерено, пытаясь понять, почему наутро я ушел таким успокоенным, и не порхал от счастья, и не сходил с ума, и не… Ну, не знаю, что я еще надеялся ощущать, после первой ночи с любимой? Может, потому что она меня не унижала, и дала сразу. Я ведь так не могу, мне нужно что–то, что требует тайного терпения. Фиг меня поймет, но я какой–то слишком холодный и спокойный для такого события. Опять мое идеальное ощущение сорвалось с крючка, не состоялось. Светка звонила вчера, обозвала меня паскудным мерзавцем, а я изо всех сил пытался ощутить себя таковым, но все как–то слишком стандартно - парень соблазняет девушку, потом не звонит и не появляется. Нет в этом чего–то острого. Ее мать изорвала в клочки, называла шлюхой, она страдает. Я - подлец. Подлец, а она… Я ее люблю? Да - нет, слова антонимы, два конца одной палки. Вот мне уже скучно. Я ее люблю?
Когда любят, не задают вопросов. Я его уже задал. И имя ее не равняется занозе в сердце. "Русый - подлец", написал я на столе в аудитории, но слова остались словами, не став чем–то ощутимым, не укусили меня. Не "торкнули".
Я ее (не) люблю.
Боже мой, как скучно с этим "не"! Как все разбило и испохабило это "не"! Маленькое злобное "не".
А я вообще почти ни с кем толком и не спал. Не больше двух раз с каждой из мимолеток. Неинтересно. Сначала, конечно, со всеми подряд, с моей симпатичной рожей мне это легко позволялось. Всякие были - и рыжие, и блондинки, и естественно, готички. Садистки долбанные - ну скукота, автоматика, унизительные действия будто по сценарию или обязанности. Они знали, что делают! Какая гадость - они знали. Это пошло, когда осознанно. Не от души.
- Русый, я тебе одну вещь скажу…
- Да, Яна?
Она произнесла это так, будто уговаривая себя не волноваться и не торопиться, а самой так и хочется разделаться поскорее. Я‑то знаю подобное ощущение! Иначе б она не позвонила мне вчера, и не просила бы придти сегодня сюда, на "Юбилейный". Она бы не просить - велеть должна. Но это ее мучает, и она ёжится сейчас от холода в тонкой куртке. Я выскочил из тролля ровно в назначенный срок - она уже кусала губы на крыльце ДК в ожидании.
Смотрю на нее, как она жмется, не решаясь вывалить все сразу, и ее нервность передается мне.
- Что, ну что же? Яна!
- Стас, я нашла могилу твоей матери.
- …? Яна…?!
- Да, я понимаю, я резко это все сказала, но в общем… Ты прости, что я так, но это правда.
- Я - на… Господи! Гос–по–ди!
Слезы задушили последние слова, небо опрокинулось, закачавшись, и упало бы на меня, но что–то не дало. Я поднял голову к нему, умоляя раздавить меня, и горячие слезы побежали по щекам. Хлынул обжигающе–ледяной дождь. Яна, ты не врешь?
Сон, такой серый и прозрачный. И тяжелые холодные капли пощечинами по лицу. Мира не стало. А потом он родился вновь, взорвавшись звуками, запахами, дождевой водой. Она здесь, Ведьма не обманула меня.
- Где это? - спросил тихий голос, похожий на тот, что был у меня когда–то. Или не был совсем?
- На Южном кладбище. Ее звали…
- Тихо, не надо! - я приложил пальцы к ее губам.
- Не все сразу, ты растопчешь меня! - и резко повернувшись к остановке поволок ее: - Поехали!
В салоне "рогатого" я сообразил, что уже достаточно поздно, и постепенно густеют сырые сумерки, и Янка не доберется оттуда домой, и на кладбище в такое время не ходят.
Но Янка переночует у меня - я посмотрел на нее, она кивнула, - а я до утра не доживу, я должен, мне необходимо прямо сейчас побывать там!
Кое–как добрались до Затона. Там поймали попутку - "шестерку".
- Ребят, вам куда?
- На кладбище "Южное"! - не подумавши ляпнул я, дурак. У водилы глаза приобрели вид квадрата. Он попытался захлопнуть дверцу. Но Ведьма, нервно рассмеявшись, поставила ногу в тяжелом ботинке как препятствие:
- Ну, ты сказал, Стас! Нам просто в ту сторону! А там мы сами дойдем.
- А-а, - расслабился водила, - а я уже незнай чё подумал! Шутники!
Мы топали по мгновенно раскисающей земле, дождь хлестал нещадно, зло прибивая нас по головам. Но мы тащили неподъемные от грязи берцы, мрачно и упорно. Вперед и вперед, огибая кресты и ограды, путаясь в бурьяне. Не замечая ничего вокруг - я дойду! Там моя мама. Я хочу, я должен знать наконец - за что?.. она бросила меня. И не остановят ни боль в зашибленной руке, ни текущая с волос вода, ни мокрый насквозь балахон (забыл застегнуть косуху).
Из–за дурной погоды быстро густел туман и опускалась грязная, мокрая, непролазная как бурелом ночь. Я иду к ней, женщине, которой никогда не знал. Чьего лица не помню. И роднее которой нет на свете. Которой просто нет - матери.
- Вот, пришли… - почти прошептала дрожащая Ведьма, тихо указывая на ухоженную могилу за низенькой оградкой. Я вздрогнул, подошел поближе. Боже мой, что я должен почувствовать? Ничего. Пустота под сердцем. Я просто не верю, что вот этот размытый, огороженный холмик и крест - моя мать. А где же блеск глаз, живая улыбка, веселый смех? И еще, она должна протягивать легкие руки и тянуть за волосы: "Когда пострижешься, сын?" И надувать губы, и трогать родинку над губой в задумчивости. Украдкой курить на кухне и морщиться от мазутной вони моих джинсов. А этот кусочек земли за оградкой - что он? Чего я вообще здесь искал? Я попытался прочувствовать момент, но разочарование и здесь. Беги, Русый, беги - оно тебя поймает!
- Будь ты проклято!! - заорал я, задрав голову к небу, и Ведьма испуганно отшатнулась.
- Что ты проклинаешь? - спросила хрипло.
- Я? Эту гадость, эту дрянь! Оно и здесь меня достало!
- Разочарование?
- Ха, угадала!
И вдруг меня "потащило".
- Мама, мамочка! - я перепрыгнул оградку, упал на колени, трясясь, загреб руками грязи с могилы.
- Мама, я пришел! Твой Стас, я здесь! - я рыдал, упав лицом в сырую землю захлебываясь и задыхаясь.
- Ма–ма, ма–моч–ка… родная, милая, за что? За что, я ведь… без тебя… 18 лет!! Как же ты не поняла, что "это" на руках у тебя пищит - я, и вместе мы бы… Ма–ма!!! Как же так…
Истерика прошла так же внезапно, как и началась. Я лежал в грязи, тихо и холодно. Ведьма будто исчезла, забрав с собой весь мир - понимала, что мне так необходимо. Время шло, но где–то там, во внешнем мире, за оградой, а здесь были только я, и моя мама. Она молчала, крепко спящая глубоко под землей, я не тревожил ее сна. Спи, моя родная, ты, должно быть, натерпелась в жизни!
Стало совсем темно, и нужно было подниматься.
Но нужно ли?
Я погладил мокрый ледяной гранит плиты, всмотрелся в фотографию - совсем девчонка, улыбается. Сейчас плохо видно, но я знаю - рыжая челка, веснушки. Ямочки на щеках. Мама, мамочка, мамуля… По дате получается, что она родила меня в 17 лет и почти сразу умерла, прожив всего две недели. Что случилось с тобой, мама, Родникова Анастасия Павловна? Что любила ты - "Nirvana", "Sex Pistols", Таню Буланову?
- Ма–моч–ка, - прошептал я, и вновь заплакал, тихо раскачиваясь. Девочка совсем, школу только закончила - или нет? Бросила из–за меня 11 класс. Нет, тогда же 10 было! Ведь ты не оставила бы меня, будь жива, правда? Господи, Влада мне ни–че–го не рассказывала о тебе!
Я оглянулся, вспомнив вдруг о Янке.
- Иди сюда, я тебя с мамой познакомлю!
Она приблизилась, тихо села на корточки рядом, взяла меня за руку. Я поцеловал тонкие пальцы.
- Вот, мама, это Ведьма Яна. Она очень хорошая лучше всех. Она мне помогла полететь, я тебе потом покажу, как у меня получается!
Это слезы, или снова дождь? Наверное, и то, и другое.
- Мама, я думал, что люблю Свету, но потом, когда я с ней переспал, понял, что это не так. А еще я учусь в колледже информатики. И Влада меня не обижает. Она тоже меня по–своему любит, считает за сына. Прости меня, мамочка, я раздолбай. Шляюсь по ночам, курю и пью портвейн. Очень скорее к тебе хочется. Я больше всех люблю "Nirvana", а если ты сама … не захотела жить… значит, ты и Курта там знаешь? Ма–ма… Прости меня!
Я сглотнул тягучую, горькую слюну, сжал Янкину ладошку.
- А еще, мамочка, я всегда только и делал, что ловил идеальное ощущение. В детстве замирал под дождем и снегом, задрав лицо. Очень медленно ел мороженное и не останавливал кровь. Прыгал со второго этажа, и даже с третьего. Пил всякую дрянь. Даже укололся однажды. Трахался с разными шлюхами - и рыжими, и блондинками, и черными. Потом взялся учиться летать. И не смог бы никогда, если бы не Яночка. Видишь, какая она у меня умница. И красивая. Вот, посмотри, что я теперь могу! Я поднялся на ноги, привычно вытянулся, пропитываясь воздухом, как губка водой. Прикрыл глаза, оттолкнулся от земли кончиками пальцев. Открыл глаза - темно, моросит дождь… Я вишу в полуметре над могилой. Да, я снова могу!
- Мама, смотри! Я твой сын, и я лечу. Видишь, мама, я снова наполняюсь счастьем!
Я летел снова, и справа от меня вырисовывалась смутная белесая фигура с рыжей головой - она улыбалась, а слева Янка смотрела на меня подняв голову. Я раскинул руки, и они взялись за мои ладони, две лучшие женщины в мире - мамочка и Янка. Я рассмеялся, счастливый, как никогда, чувствуя, как меня накрывает оно - невыносимое, горько–нежное, огромное, как мир, и тягучее как счастье - ощущение.
Я закричал от того, что слишком оно огромное для меня одного, я заплакал, расхохотался:
- Мама, слышишь, вот оно! Я знаю теперь - я люблю ее!
- Янка, я люблю тебя!! Я люблю тебя, да–а–а!!!
Здесь, над могилой моей матери, куда меня привела девушка как никто родная мне внутренне, отпала вся шелуха и ненужность. Не стало условностей и мук, недоделок и недоговорок. Все шершавости и подделки покинули меня, и сам я стал ясен, как летний день.
Не надо было метаться и искать, прыгать с крыши и путаться со шпаной - а надо было так мало и так беспредельно - полюбить!
Здесь, на погосте, в холодной майской ночи, так похожей на осеннюю, я вишу в воздухе, чувствуя живое тепло Янки с одной стороны, и немую радость матери с другой, я понял, что пришел туда, куда спешил, ломая ноги, куда стремился. Я поймал его, и оно оказалось в любви - мое Идеальное Ощущение.
Ни до и ни после, а здесь и сейчас, я - Loveц ощущений…