Мы то шепчем какую–то ерунду, то снова целуемся. Она греет руки у меня за шиворотом, я у нее на груди. Но мне ничего другого не надо, боже упаси разрушать это очарование доступной недоступности, чистейшей дружбы. Мне хорошо, так по–особенному хорошо, как бывает редко, либо не бывает совсем. И я даже больше не хочу знать, кто она мне, лишь бы эта ночь не кончалась…
Я рассказываю, она слушает - по–особому, не причитая как все девчонки, ой, ты бедненький, или не в тему вставляют что–то вроде - а как это? Она просто слушает - мой благодарнейший подарок неба! За что только, боже, это слишком хорошо для меня! опять же - как и с Дикой! У меня есть друг, снова! и с ней мы никогда не спали - помнили, что слишком разные в этом отношении, и самое главное - друзья ведь, а как вот так вывернуться перед другом, унизиться? Сейчас я думаю, что Дика могла бы, в принципе, но я еще толком не понимал сам, чего хочется, да и друга терять из–за такого не хотелось. нет, точно не вышло бы ничего, слишком страшно! Госпожа должна быть госпожой, а не другом никак! Боже, что я позволяю себе думать, вообще? какое еще счастье, что Ведьма пьяна, и не слышит…
- Ну, че, сегодня куда? - спросила Влада как–то подозрительно поглядывая, как я доедаю суп, будто ждет, когда же я свалюсь от отравы, и боится, что этого не случится. Я пожал плечами - ну нафига она спросила?
- Да тут выписал пару адресочков. Позвоню да пойду, чего скажут, может!
- Ага, только смотри, блядь, оденься по–человечески! А то опять попрешься в этом своем рванье!
- Каком рванье? - тихо спросил я, стараясь не заводиться.
- Я ему как человеку, как сыну нормальную джинсовку купила, а он влез в эту кожу идиотскую, как собака на замках весь, не отодрать! Скоро соображать перестанешь, где у тебя че - где твоя, где купленная кожа–то!
- Влада, моя косуха - очень даже приличная, и совершенно новая, ты же знаешь, я за нее чуть жизнь не отдал. Вот если бы я джинсы рваные одел на собеседование…
- Да иди ты! В чем хочешь иди! Перед людьми ж стыдно! Ну что ты как удолбище все шляешься, нет бы постригся, помылся!
Я мытый! Ты Харлея видела? Я еще и в половину как он не хожу. Я не панк, а металлист!
И кто тока за тебя замуж пойдет, красавец–мужчина? - зло ухмыляется она, задевая за оч–чень больное - знает, кобыла, кем я себя считаю, взгляда недостойным, "мужчина" как ругательство! Какие замуж?! Для того и говорит, и моменты знает нужные! Опускаю глаза, беру себя в руки… раз - я не убожество! Два - панкерша какая–нибудь за меня пойдет с большим удовольствием! Три - не твое собачье дело, сука накрашенная! Четыре…
Дальнейшие препирания лишены всякого смысла, и я удаляюсь. Будь грязный, вечно в мазуте, автомеханик и байкер, пять лет (серьезно!) нестриженный, оборванец Харлей ее сыном, она бы в задницу его целовала, я уверен. Носилась бы с ложечкой: "Сереженька, покушай!" Но мне она как сыну джинсуху купила. Вот в том–то и дело! Или у меня уже паранойя? Тока ее не хватает в жирный плюс к извращенности.
Что поделать с Богом, решившим послушать дружный человеческий хор, твердящий одно: "Вот такая, блядь, весна!" На дворе - 27 мая, а других слов, не подворачивается! Неизменный дождь - возможность не вылазить из родной косухи, и невозможность неприлично отметить переползание на второй курс! Подвал, подъезд, переход, но только не природа!
Под серым низким небом топаю на собеседование в серьезный офис фирмы видеорекламы. Я ведь художник - да-а! И не просто, а комповый график! А это вам не хухры–мухры, и не воробей чихнул. К тому же, как известная примета времени в моде извращенное мышление - глядишь, пригожусь! Это дает определенную надежду как–то устроиться в жизни, не слишком затеряться… но уж и не знаю, надеяться мне на что–то, или сразу думать - я прусь туда только для очистки совести, а потом отправлюсь в пионерлагерь посуду мыть (хе–хе!), или по привычному со школы маршруту - на стройку. Почему–то при мысли об очистке совести, мне представились эти самые очистки, похожие на свежесоструганную кожуру ядовитого зеленого картофеля, но было в них что–то чересчур живое, и потому отвратительное… Бр-р!! Скорее подумать о другом - как я зайду туда, в этот офис, а там секретуточка в кудряшках вежливенько попросит подождать, а сама не сдержавшись, усмехнется - вот тип волосатый, клепанный. А еще хочет чего–то. А хочу я, девочка моя, не чего–то, а денег. Плевать мне и на тебя, и на все ваши вакансии. Можно, я буду ножками дрыгать, и деньги получать? Еще могу с колокольни махать… Ох больно! Сердце свело - в толпе мелькнули светло–рыжие смешные соломки - как давно я не видел Ведьмы! И она молчит. И я звонить боюсь. Это смешно и нелепо - человек в 17 лет боится позвонить девушке, в которую он ничуть не влюблен, и просто считает другом… нет, вот в этом и дело - нифига не просто! Ох, надо бы уже на что–то решиться, вот и повод хороший - рассказать как прошло собеседование, пригласить на "чашечку портвейна". Положительный результат обмыть на радостях, отрицательный - с горя, для утешения. В любом случае, она мне друг, вот пусть и отрабатывает! Вот пусть и отрабатывает… по лицу, и униженно сгорбленной спине… коленями на гречневую крупу… и тонким хлыстом… аааа!
Ободренный такими мыслями, я толкнул тяжелую дверь с табличкой "Акцент - Видео". Эх, что я делаю, какого фига здесь толкусь? Не по мне это все, уже тоскую! Или это опять паскудная неуверенность в себе? Ну, Русый, а неожиданности? Если только! Но сердце жмется как–то не так. Нехорошо это все!
- Так вы, Станислав, сейчас на каком курсе?
Длинный субъект в сером костюме безукоризненно вежливо буравит меня взглядом инквизитора.
- На второй перешел.
Так это и есть ужасное "оно" - офисное собеседование? Ох, провалиться. Щас будет опыт работы. Жопа.
- Ага, понятно! - он опускает глаза, педантично протирает очки. Я нервничаю и мучаюсь. Снова надевает очки, бросает выразительный взгляд на меня, потом надолго утыкается в резюме. Господи, да что же это? Он же его уже раза три прочитал, какого же фига еще? Я его практически ненавижу. Как маленькому ребенку, хочется скривить рожу, покорчиться, обозвать его мудаком на худой конец. Ну что ж он тянет? Послал бы что–ли, чем так! Я читал об этом в газете "Баzар", что при собеседовании тебя будут изучать под микроскопом и намеренно тянуть время, испытывая на прочность нервы, но оказался к этому совершенно не готов! Меня мелко трясет изнутри, я чувствую себя будто в коровьих внутренностях, еще теплых, и мелко подрагивающих… Меня подташнивает от таких ассоциаций.
- Скажите, Станислав, - наконец отрывается субъект от проклятой бумажки, - а опыт работы у вас в подобной сфере, в креативе, имеется?
Я делаю вид, будто задумался, а сам сцепив под столом пальцы стараюсь как могу выползти из дохлого коровьего брюха, оно уже остывает, и такое скользкое! Он повторяет вопрос - только бы не облеваться!!
- Извините, я как–то… Можно воды?
Он терпеливо кивает. И откуда эта мерзость?
- Да знаете, я раньше больше физическим трудом зарабатывал.
Он с сомнением окидывает взглядом мои узкие плечи и тонкие руки - да, я художник и музыкант, но этим не разживешься на "косуху". И сколько бы я не ворочал тяжести - мышцы не растут и все! Я не знаю, может это наследственное, а может, я сын наркоманки - за что–то же был брошен Владе под дверь. Но он обойдется и без этих сведений, крыса офисная.
- Но я не боюсь совершенно любой работы, в том числе и творческой! - кажется, я что–то совсем не то сказанул. О, нет, опять эта корова! Говорить, говорить, или я облююсь, прямо на стол!
- Я имею несколько образований, в том числе творческих, я это указал в резюме!
Смотреть на листок, не думать о плохом!
- Я выполнил выпускную работу на "отлично" на курсах компьютерной графики. Я заканчивал курсы визажа в 2000 году, все лето проучился. Деньги на это зарабатывал сам. Но я еще несовершеннолетний, почти, и все было по договору.
- Но тогда мы… как вам объяснить?
Я поднял глаза - морда у него совершенно крысиная, я аж поморщился, почему сразу не заметил?
- Но мне через месяц исполнится 18, и соответственно, все права совершеннолетних… - что я хотел сказать? А вот Ведьме вообще 22 в сентябре, и ничего! Она мне этого не говорила, а я знаю, только что это понял! Я хочу к ней, я ненавижу эту крысу напротив. И мне противно здесь находиться. Не берите меня, я не буду работать в таком мерзком месте, где меня щупает взглядом крыса в сером костюме, а я мечтаю как минимум показать ему fuck!!
Я закипая ненавистью следил за его мелкими аккуратными движениями гадливого животного - вот оно набрало номер, сняло трубку и пискнуло туда:
- Альфия Мугалимовна, зайдите пожалуйста!
Надо же, какая разумная крыса! Я повернул голову - в нору вползло такое же серое офисное "что–то" женского рода. Оно дрессированно изображало вежливую улыбку. Потешаясь, я поздоровался с ним. Оно уселось в кресло и оглядело меня маленькими красным глазками, шурша хвостом выслушало крысака, склонив набок ушастую серую голову. Боже мой, какого… какого? - я здесь? Почему?! Я - и крысы!
- Послушайте, молодой человек, мы - серьезная фирма, и предлагаем своим сотрудникам приличную заработную плату. Это первое. Да к тому же - полный социальный пакет! - оно отложило в сторону резюме, сложило когтистые лапки на столе перед собой, а меня захлестнула ненависть с головой - да она меня просто насилует, топчет! Я молчал, чувствуя, что ненадолго. Что еще?
- А у вас просто… как сказать?
- Как есть, пожалуйста! - перебил я. Вот сейчас, еще немного!
- У вас, при всем вашем богатом послужном списке и обширном резюме просто недостаточен творческий опыт! Но - где гарантии, что вы оправдаете свое место, если мы вам его предоставим?
- Да, ведь фирма не может так рисковать, поймите! - вклинился этот крысак, и я сломался:
- А вам я хотел бы сказать - если это можно, конечно, - что вы просто отъявленный серый крысак! - начал, кладя ноги на стол, и чувствуя потрясающую, просто раздирающую свободу!
- Что? - поперхнулся он, а она вытаращила глазки и застыла.
- А ты, тварь, ты омерзительна! Что, думаешь, мне приятно тебя оскорблять? Нет, я не ты, и мне гадки, гадки и омерзительны чужие унижения!!! - уже орал я. Не выдержав, я вскочил. - And i`m so happy, что могу сейчас сказать тебе, и тебе, урод ты офисный, что ты крыса! КРЫСА!!! Вы оба крысы. Я ненавижу, я презираю вас, ну, не блюйте же на меня, мне это гадко! И мне мерзко, противно, противно орать на вас!!!!
Свобода расправила больно затекшие крылья, и, закричав от раздирающего счастья, рванула вперед! Рванул и я - она же улетит без меня! Улетит!
- Что лупишься, да пошел ты в жопу! - сказал я совсем спокойно. Повернулся, чтобы уйти - и натолкнулся в двери на дюжего медведя–охранника.
- Да отойди ты, - и неожиданно легко отпихнув его, сбежал вниз по лестнице. Эта шкура в форме - за мной. Я снова вскипел, взбежал обратно на три ступеньки вверх, и, оттолкнувшись со всех злых сил, въехал тяжелыми ботинками в длинное узкое окно. Оно разлетелось без проблем - сам оковывал носки берцев, забивая гвозди. И я вылетел вслед за осколками - пропадать, так пропадать! Я ведь теперь сумасшедший, для меня все возможно - вот я и вишу в воздухе на уровне третьего этажа, а не растекаюсь мозгами и кишками по асфальту. А охранник таращит тупую квадратную рожу в пасти разбитого стекла. Я усмехнулся, сложил руки на груди и полетел вперед. Но что–то мне мешало, было не так. Я прислушался к себе, и пронял - руки сложены на груди, вот что! Раскинул их - и чуть не въехал правой ладонью в красную кирпичную стену дома. Взлетел повыше, нам уровень крыш. Ну вот, теперь лучше! Воздух обращается ветром, шуршит по косухе, замочки ласково позванивают. Я успокаиваюсь и опускаюсь чуть ниже. Здесь улица шире. Неплохо бы расстегнуть куртку, но я боюсь, что потом не полечу снова. Снова? Да какой там снова, я ведь лечу! Я лечу сейчас!
- Господи, я лечу! Я лечу!!!
Нет, не Господи!
- Ведьма!!! Я - лечу! Слышишь, правда! Да! Да! Да–а–а!!
А боком? Ага, вот так! А вниз головой? Ой, нет, не то, сразу чуть не расшибся, земля угрожающе кинулась обниматься - видимо соскучилась, к себе позвала. Переулок - ловко планирую, и вписываюсь в него практически идеально! Вылетаю на автостраду, парю вдоль домов, огибаю столбы и хохочу, хохочу! Но снова что–то не так - хочется снова надуть губы, как девчонке, и обидеться - как, почему эти мерзкие крысы послали меня? Да кто они такие, хрен их побери?
… И почему я - лечу, а никто не ужасается? Не кричит: "Смотрите, смотрите!", не падает в обморок, не тычет пальцем? Не визжат женщины, не бегут дети, не воют собаки? Автомобили не сталкиваются и не въезжают в столбы оттого, что водилы, разинув рты, следят за парнем в черной косухе с развевающимся русым хвостом за плечами! И какой–нибудь нефер не заорет:
- Эй, да это же Русый, смотрите, я же знаю этого чувака, того, что летит! Хой, Русый!!
Нет, я не мечтал об этом, я хотел просто летать, но сейчас я понял, как мне всего этого не хватает!
Ого, а вот ведь этот дом - Светкин! Ну–ка, влететь к ней в окно, ботинками вперед, сказать: "Привет, Светик, твой Бетмен - Супермен прилетел к тебе на крыльях любви!" Но нет, не понравилось мне сравнение с суперменом. И вообще, мне уже как–то ничего не нравится. Все сыро. Не то. Почему опять, я ведь лечу, а мне так хреново? Сбавив ход, приблизился к Светкиному окну, заглянул на кухню, загораживаясь от солнца. Она резала помидоры, жевала кусочек и пританцовывала под музыку. Ее полные бедра описывали дуги в пространстве ритмично и плавно - может зря я не хожу на эти гоповские дискотеки? Вломиться к ней в окно? "Здравствуй, детка-Светка, я твой супер…" Ой, да пошел этот американский урод! Он из меня скина сделает.
Нет, лучше в зале, приземлиться на мягкий диванчик! Я сдал в сторону, пока она меня не заметила, вытянул ногу и осторожно толкнул балконную дверь, зависнув полулежа над перилами. Она не поддалась, и на момент я испугался не удержаться, рухнуть больной спиной на перекладину, сломать позвоночник, расшибиться об асфальт. Ну нет, эти акробатические этюды не для меня, и я с облегчением опустил ноги на твердую поверхность, ведь совсем не хотелось кончать свой первый полет кровавым киселем под окном любимой. Такую косуху испорчу! Перевел дыхание, постучал в стекло. Светка не появилась, и я подолбился еще, уже более настойчиво. Ну же, моя радость, раздевайся! Ой, не то, открой сначала!
О, она идет! Глаза у нее - просто два блюдца с водой, на дне которых драгоценные зеленые камни.
- Стаска?! Ромиров? Ты что здесь… нет, да ты как?.. Ой, Господи!
Долго возится со щеколдой, руки дрожат. Я улыбаюсь.
- Я к тебе прилетел! Мне так сильно хотелось… увидеть тебя. И вот это, - я торопливо ворую у нее безответный поцелуй, - это тоже!
- Нет, Стас, погоди! Ты что же, с крыши, что–ли спустился? А дружки твои где? - она отходит и садится на диван.
- Какие дружки, Светик мой?
Я подхожу и сажусь рядом, кладу руку на круглое бедро.
- Нет, ну кто–то же тебе помогал, там, страховал, не знаю! - она сердито сбрасывает мою ладонь. Ну–ну, пусть пока, все равно моя будет - сегодня же!
- Нет, Света, я сам! Один.
Вру. Без Ведьмы - нет. И, наверное, крысам тоже спасибо - злоба и унижение выбросили меня в окно. И я заслужил хоть один полноценный поцелуй. Да нет, я заслужил и все остальное! Не испытав желанных, выстраданных острейших ощущений в воздухе - я возьму их здесь, со Светкой! Если надо - силой. Я столько надрывался, я смог лететь - смогу и это!
Она молчала, глядя на меня с сомнением и укоризной. Я продолжал улыбаться, уверенный в открывшейся силе.
- Света, ты можешь поверить мне один раз?
Она покачала головой.
- Света, подумай, как бы я сюда пробрался, на девятый этаж? Да ведь у вас крыша - покатая, и к тому же, крытая новым железом. Да попробуй я хоть шаг сделать - враз так навернешься, что ты не на такого наглого меня смотрела бы сейчас, а на изорванные клочки, месиво под окном!
- Фу, ну и дрянь! Чего ты всякую мерзость несешь! - вскипела она, вдруг вскочив.
- Прекрати пудрить мне мозги, я и так знаю, что ты кретин!
Я тяжело опустил голову. Навалилась такая усталость! Полет не прошел "за здорово живешь", отобрав все силы. Веки слипались.
- Света, я больше не могу. Ты извини, но можно я здесь прилягу?
- Ты что, здесь! - округлила она глаза: - Сейчас мать придет! Пошли, я лучше у себя постелю!
- Ага! - я еле переставлял ноги, хуже, чем после пьянки дня в три. Надо обо всем рассказать Ведьме. Потом…
- Яна, я просто обалдел! Хотя, нет, я как–то… сначала даже не понял от злости! А сейчас думаю - а может и не было нифига? Может, я ногами сюда, к Светке пришел?
- А как тогда объяснишь, что спишь не у себя в кроватке, а у Светки, и лупишься на плакат "Nirvana" у нее на стене? Тобой, ведь, да, подарен? Я все вижу!
- Да, а сколько сейчас?
- Два часа! Мне в универ с утра…
- Ой, я тебя не разбудил?
- Нет. Я филосню учу. Зачет у меня.
- Извини…
- Да нет, ты мне не мешаешь! Наоборот, развлек. Скажи–ка, милый друг, а что это у тебя за… эээ, муть какая–то, прямо зубы вязнут!
- Муть? А… это видимо, ну… понимаешь?
- А-а, "играй, гормон"? Ну, а что ж ты ее не соблазнишь? Она где там у тебя? Рядом?
- За стенкой. Я все думаю, чего она меня не разбудила, и домой не спихнула?
- Дык, небось, не смогла! Или, что скорее, не захотела! Стас, а ты не думал, может она только и ждет, когда ты ее обойдешь и завалишь?
- Яна! Ну что ты, как–то грубо–то, а еще девушка! - захихикал я, пытаясь подколоть.
- Ой, блин, а еще металлист! Слушай, давай я сейчас отключусь, и буду филосню дальше мучить, а ты действуй.
- А мать за стеной?
- А вот это меня не волнует, не мне трахаться хочется! Хотя, конечно, но условия все у тебя.
- Ну…
- Все–все, пошла! И без ну.
И исчезла из эфира. Вот так, товарищи, а вы говорите - "возможна ли телепатия"! "Мобильная связь без батареек" тем и удобна, что… А впрочем, это я отвлекаюсь от главного! Яна права, мысль о том, что Светка, разнеженная, теплая, в одной тонкой сорочке тихо дышит здесь, за стенкой, такая беззащитная и доступная, изводила и жгла до костей! Но что я могу сделать? Ведь мы же не одни в этой квартире - а то стал бы я тогда думать!
Я сел на постели - ну что, что изобрести? Я не переживу эту ночь. Правда, ведь не разбудила же меня, не прогнала! Сон, "гипноз" по–гречески… Да. Есть! Я нашел, надо просто внушить ей сексуальное желание, передать свое! Ей, спящей, это нетрудно. Сделать так, чтоб и ей стало невыносимо, разжечь до самых потаенных глубин! Я прислонился спиной к ковру над кроватью и начал работать. Через стену, как по венам, побежала горячая кровь моей любви, моего чувственного огня. В закрытые глаза. В приоткрытые губы - нежная жгучая влага. В руки и стопы. В живот. И ниже… Ее охватил сладкий липкий сок, огненно–желтый с кровавыми прожилками. Довольно противно со стороны, но это - мое желание. И оно смешалось с ее чистой юной чувственностью, прижилось, как свое. Она беспокойно заворочалась, просыпаясь.