Брендан не представлял и не хотел представлять.
Но он навсегда запомнил выражение лица Винсента, когда появился у ворот фермы.
Всю дорогу от города он прошел пешком. Винсент стоял у дверей кухни со своей старой собакой Шепом. Когда Брендан приблизился, он приложил руку к глазам, защищаясь от лучей предзакатного солнца.
- Так-так, - сказал он.
Брендан ничего не ответил. С собой у него был только небольшой саквояж - все, что понадобится для новой жизни.
- Вот и ты, - сказал Винсент. - Ну, заходи.
В тот день он так и не спросил, зачем Брендан приехал и сколько времени собирается тут пробыть. И никогда не пытался выяснить, думает ли племянник вернуться в Лондон и как все это расценивают его родители.
Винсент полагал, что со временем все устаканится, и постепенно так и произошло.
День шел за днем. И ни разу два Дойла, дядя и племянник, не обменялись ни одним резким словом. Если честно, слов вообще было немного. Однажды Брендан намекнул, что было бы неплохо ему сходить на танцы в соседнюю деревню, Винсент ответил, что это и в самом деле недурная идея. Сам он был не слишком силен в танцах, но слышал, что это хорошая разрядка. Он направился к запрятанной в бельевом шкафу жестянке, в которой хранились деньги, и выдал Брендану сорок фунтов, чтобы тот что-нибудь купил себе.
С тех пор время от времени Брендан стал прибегать к помощи заветной жестянки. Сначала он каждый раз спрашивал позволения у Винсента, но как-то тот сказал, что это их общие деньги, и Брендан может свободно ими распоряжаться.
Расходов было немало, и от случая к случаю Брендан помогал по вечерам в баре, чтобы заработать дополнительно несколько фунтов в общую копилку. Винсент никогда не просил его об этом, но в то же время не протестовал и не запрещал подобных подработок.
Брендан только ухмылялся про себя и представлял, как прореагировали бы на это обитатели Солтхилла.
Он ничуть не скучал по дому и иногда даже начинал сомневаться, любит ли в самом деле своих домашних. А если нет, то, может, он какой-нибудь нравственный урод? Все книги, которые он читал, все фильмы, которые он смотрел, рассказывали о любви; к ней сводилось так или иначе все, о чем писали в газетах. Неужели он, Брендан, совершенно неспособен любить? Может, он какой-нибудь недочеловек?
Наверное, чем-то подобным был и Винсент, во всяком случае, он никогда никому не писал писем и не предпринимал попыток для более или менее тесного общения с другими людьми. Потому и предпочитал жить здесь, среди этих скал, каменистых дорог и бескрайних небес.
Все - таки это не совсем нормально, подумал Брендан, - дожить до 22 лет и не получить поздравления ни от единой живой души. Если бы он сказал об этом Винсенту, тот посмотрел бы на него задумчиво и произнес бы что-нибудь вроде: "В самом деле?". Он не сумел бы ни поздравить с праздником, ни предложить праздничный тост…
Винсента не было дома. Вернуться он собирался к обеду. Сегодня они намеревались подкрепиться куском холодного бекона с помидорами. На гарнир - картошка, потому что дневная еда без доброй порции горячей картошки представлялась Винсенту совершенно бессмысленной. Баранину они не ели никогда. И не из-за какого-нибудь чувства деликатности по отношению к животным, благодаря которым держалась вся их жизнь; просто у них не было достаточно большой морозильной камеры, какие были у многих из их соседей. Те-то могли позволить себе закалывать по овце каждые несколько месяцев. А покупать мясо в магазине слишком дорого, когда продаешь овец за гораздо меньшую цену.
И вдруг на горизонте показался фургончик почтальона Джонни Райордана.
- Я тут везу для тебя целый ворох писем, Брендан. Похоже, скоро у тебя день рождения или что-нибудь в этом роде, - сказал Джонни весело.
- Да. - Брендан становился столь же немногословным, как и его дядя.
- Так, значит, я могу рассчитывать, что ты угостишь всех нас пинтой доброго эля?
- Почему бы и нет?
Отец прислал открытку с изображением забавного котенка - совершенно неподходящую для вечно зажатого, нелюдимого отца. При этом слово "отец" было выписано особенно изящно. И ни слова о любви, никаких пожеланий. Ну да, так и должно быть. Мамина открытка была более цветистой; казалось, мать все никак не могла поверить, что ее сын уже вырос, но при этом интересовалась, есть ли у него подружки, и высказывала пожелание поскорее увидеть его женатым.
Открытка от Хелен была полна мира и благословений. Там было несколько слов о сестрах и о странноприимном доме, который они готовили к открытию, о деньгах, которых им так не хватало, а также смешная история о том, как две монахини ходили играть на гитаре на станцию Пикадилли и как потом общественное мнение в монастыре разделилось в оценке их поступка. Хелен всегда писала так, будто на сто процентов была уверена, что он знает всех упомянутых людей, помнит их имена и интересуется их жизнью. В конце она приписала: "Пожалуйста, со всей серьезностью отнесись к письму Анны".
Вот и его черед. Брендан не спешил вскрыть конверт. Быть может, речь пойдет о каких-нибудь дурных новостях, к примеру, у отца обнаружился рак или матери предстоит лечь в больницу на операцию? Лицо его с презрением скривилось, когда он прочел о предстоящей годовщине. Ничего у них не изменилось. Решительно ничего! Они завязли во времени, словно в тине, застряли в мире, где значение имеет только всякая чепуха и ничего не значащие ритуалы. В особенности раздосадован он был просьбой Хелен принять все это всерьез. Они еще и его хотят втянуть в эту ерунду!
Брендан чувствовал раздражение и беспокойство, как всегда, когда его пытались впутать в семейные дела. Он вскочил на ноги и вышел из дома. Ему хотелось немножко побродить по окрестностям. Там была стена, которой необходимо было заняться. Возможно, для ее ремонта потребуется нечто большее, чем просто перекладка камней, которой они с Винсентом занимались постоянно.
По дороге ему встретился Винсент, возившийся с застрявшей в калитке овцой. Напуганное животное толкалось и брыкалось с такой силой, что освободить его, казалось, невозможно.
- Ты как раз вовремя! - воскликнул Винсент, и вдвоем они быстро вытащили из калитки племенную скотину. Та неистово блеяла, уставившись на них своей глупой мордой.
- Что с ней такое, она, случаем, не поранилась? - спросил Брендан.
- Да нет. На ней ни царапины.
- Откуда же этот кошачий концерт?
Винсент бросил задумчивый взгляд на удрученную овцу.
- Похоже, она задавила собственного ягненка. Затоптала бедного малыша до смерти.
- Глупая толстая скотина! - сказал Брендан, - сначала валяется на собственном ягненке, а потом еще умудряется застрять в калитке. Вот уж действительно - овца!
Овца доверчиво посмотрела на них и огласила окрестность громким блеянием.
- Она даже не понимает, что я ее оскорбляю, - воскликнул Брендан.
- Да ей наплевать! Она ищет своего ягненка!
- Что, не знает, что сама его и прикончила?
- Конечно, нет! Откуда ей знать? Домой к обеду они пришли вдвоем.
Винсенту бросились в глаза открытки и конверты.
- У тебя, похоже, день рождения! - сказал он.
- Да… - раздраженно буркнул Брендан. Винсент посмотрел на него:
- Хорошо, что они не забывают о тебе. Напомнить потом, чтоб ты не забыл ответить.
- Не так уж это важно. - Брендан все еще злился. Он мыл картофель в раковине и складывал его в большую кастрюлю с водой.
- Хочешь, я разложу письма на каминной полке? Таких предложений Винсент никогда еще не делал.
- Нет, спасибо.
- Дело твое.
Винсент собрал письма в аккуратную стопку. Он заметил длинное письмо от Анны, но воздержался от комментариев. Ждал, пока Брендан сам начнет разговор.
- Анна пишет, что я должен вернуться в Англию и принять участие в этом спектакле - праздновании серебряной свадьбы родителей. - Слово "серебряной" он произнес с насмешкой.
- Серебряная - это сколько? - спросил Винсент.
- Ни много ни мало, двадцать пять.
- Неужели они так давно женаты? О Боже, Боже…
- А ты не был на их свадьбе?
- Ну, Брендан! Неужели ты думаешь, что меня приглашали?
- Они просят меня приехать. А я вовсе не собирался ехать туда в ближайшем будущем.
- Что ж. Все мы делаем то, что должны делать. Какое-то время Брендан обдумывал его слова.
- Да, пожалуй, - сказал он.
И они зажгли сигареты и налили две большие кружки чая, которыми у них обычно заканчивался обед.
- Я вовсе не нужен им там, буду только обузой. Мама будет извиняться за меня перед гостями, объяснять, почему я так поступил и почему я так выгляжу; отец будет поддразнивать меня, задавая всякие вопросы.
- Отлично. Ты ведь уже сказал, что не поедешь. Так зачем нам беспокоиться обо всем этом?
- До октября точно не поеду.
- До октября? - Винсент, казалось, был удивлен.
- Как это на них похоже - затеять суматоху загодя! Они замолчали, но по лицу Брендана было видно, что он так и не принял пока окончательного решения, а его дядя понимал, что им еще предстоит вернуться к этому вопросу.
- Вообще-то, не так уж трудно навестить их раз в несколько лет. Не такой уж подвиг, а для них, может быть, важно.
- Тебе решать, приятель.
- Ты ведь не будешь мне подсказывать, как поступить?
- Конечно, не буду.
- Эта поездка может оказаться слишком дорогим удовольствием. - Брендан бросил взгляд на жестянку из-под печенья.
- Ты же знаешь - на такое дело деньги у нас всегда найдутся.
Он действительно знал это, но просто надеялся найти хоть какое-нибудь оправдание для себя.
- Ведь там я буду лишь одним из всей этой толпы родственников и знакомых; если я все же соберусь поехать, пусть уж лучше тогда, когда сам захочу.
- Пусть будет так, как ты посчитаешь нужным.
За стенами дома они услышали блеяние. Овца с глупой мордой, та самая, что задавила ягненка, все еще пыталась его найти. Она пришла к дому - видно, надеялась, что он спрятался от нее там. Винсент и Брендан смотрели из окна кухни. Овца продолжала блеять.
- Она была бы плохой матерью, даже если бы он выжил, - заметил Брендан.
- Она всего лишь следует своим инстинктам. Сейчас ей хочется его увидеть. Чтобы убедиться, что все в порядке.
Это была одна из самых длинных реплик, какую произнес Винсент за всю свою жизнь. Брендан посмотрел на дядю, и вдруг ему захотелось прикоснуться к нему. Он нежно обнял старика за плечи, тронутый до глубины души его добротой и великодушием.
- Я еду в город, Винсент, - сказал он, - хочу написать пару писем и заработать денег на пиво.
- В нашей жестянке достаточно денег, - ласково ответил Винсент.
- Конечно. Я знаю.
Брендан вышел во двор и прошел мимо одинокой овцы, все еще ищущей своего мертвого ягненка, завел старую машину и поехал в город. Пожалуй, ему все-таки следует появиться на родительской серебряной годовщине. Ведь оторваться от здешней жизни ему для этого придется совсем ненадолго. От жизни, которую он так любил. Да, он вполне может потратить немного времени, чтобы показать, что с ним все в порядке и что он, как и прежде, - член семьи.
3. ХЕЛЕН
Старик посмотрел на Хелен с надеждой. Он видел перед собой двадцатилетнюю девушку в сером свитере и такой же юбке. Волосы прихвачены сзади черной резинкой, но кажется, что в один прекрасный момент им удастся вырваться и рассыпаться по плечам; глубокие живые глаза синего света и веснушчатый нос. В руках она держала черный полиэтиленовый пакет и болтала им из стороны в сторону.
- Мисс, - обратился к ней старый пьянчуга, - не могли бы вы сделать мне небольшое одолжение?
Хелен сразу остановилась, как будто давно была готова к этой просьбе. Бывают прохожие, которые спокойно идут себе дальше, но бывают и такие, что останавливаются. Многолетний опыт научил старика отличать одних от других.
- Разумеется. Чем же я могу вам помочь? - спросила девушка.
Он еще колебался. Ее улыбка была слишком открытой. Слишком благожелательной. Обычно люди бормотали в ответ что-нибудь вроде того, что у них нет мелочи или что они очень спешат. И даже если и соглашались помочь, то особого рвения при этом отнюдь не выказывали.
- Деньги мне не нужны, - сказал он.
- Конечно же нет, - подхватила Хелен таким тоном, будто сама мысль о том, что этому старику в подвязанном веревкой балахоне с пустой бутылкой в руках могут понадобиться деньги, была оскорбительной.
- Я всего-навсего хотел попросить вас зайти в это заведение и взять для меня еще одну бутылочку. Эти сукины дети сказали, что больше мне не дадут, не разрешили даже показываться в их чертовой лавке. Так что я дам вам два фунта, а вы пойдите и купите мне бутылку.
На его землистом лице, обрамленном нестриженными космами и заросшем щетиной, поблескивали хитрые глазки. Он просто наслаждался гениальностью своего плана.
Хелен присмотрелась к нему повнимательней.
Конечно, это ирландец, в крайнем случае - шотландец. У Хелен создавалось впечатление, что пьяницы из Уэльса навечно осели в сонных долинах своего края, а настоящие англичане, наверное, никогда не пили в таких количествах и так напоказ. В этом была какая-то тайна.
- По-моему, вам уже хватит.
- Откуда вам знать, хватит мне или нет? Ну да не будем спорить. Сойдемся на том, что обсуждению это не подлежит.
Хелен встрепенулась: он говорил так гладко, прибегал к таким выражениям… Как же низко опустился этот человек, выражающийся подобным образом! Как такое могло произойти?
И тут же она почувствовала себя виноватой за эту мысль. Именно так сказала бы бабушка О'Хаган. А Хелен ни за что бы с ней не согласилась. И вот теперь Хелен двадцать один год, и она уже думает точно так же, как бабушка.
- Это не принесет вам пользы, - сказала она и добавила вдохновенно, - я говорю так, потому что желаю вам только хорошего, а еще одна порция алкоголя ни к чему хорошему вас не приведет.
Однако склонный к красноречию и утонченным выражениям пьяница только рад был случаю поспорить:
- Однако не от вас я получу спиртное, дорогая моя леди, - торжествующе объяснил он, - этот пункт не входит в заключенное между нами соглашение. Вы всего-навсего выступите в качестве моего доверенного лица на получение алкоголя. - Он не сомневался в неотразимости своих аргументов.
- Но ведь это убьет вас.
- Я могу получить свою выпивку в любом месте. У меня есть два фунта, и я всегда найду, где напиться. Сейчас мы спорим не об этом, а о слове, которое вы мне дали, а теперь хотите забрать обратно. Сказали, что готовы оказать мне услугу, а теперь отказываетесь.
Хелен, как буря, ворвалась в крохотную лавку.
- Бутылку сидра! - потребовала она, сверкая глазами.
- Какого?
- Не знаю. Любого. Этого, - она ткнула пальцем в сторону понравившейся ей бутылки. Снаружи пьяница стучал в окно и отчаянно тряс своей заросшей головой, указывая в совершенно другую сторону.
- Вы случайно не для того пьянчужки покупаете? - поинтересовался продавец.
- Нет, для себя, - произнесла Хелен виноватым голосом и совершенно ненатурально. Пьяница продолжал лихорадочно тыкать рукой, указывая на что-то совсем другое.
- Послушайте, леди, умоляю вас: не давайте ему больше.
- Да продадите вы мне эту бутылку сидра или нет? - Во время коротких вспышек гнева Хелен могла быть очень убедительна.
- Два восемьдесят, - сказал продавец.
Хелен протянула деньги, свои собственные деньги, и получила бутылку, упакованную для нее в полиэтиленовый пакет.
- Ну, - обратилась она к старику, - теперь я выполнила свое обещание?
- Нет! То, что вы купили - гадость, ослиная моча, годная только для разъездной торговли. Я не пью то, что продают в этих чертовых разрисованных бутылках.
- Ну и не надо! - На глазах Хелен выступили слезы.
- И как же хорошо, что я не потратил на эту дрянь ни пенни из своих честно заработанных денег.
- Можете взять бутылку в качестве подарка, - Хелен чувствовала бесконечную усталость.
- О Высокочтимая и Могущественная Леди Дрянь! - завопил пьяница во всю глотку и тут же основательно приложился к бутылке, даже не потрудившись вытащить ее из пакета.
Его лицо казалось Хелен бесконечно отвратительным, но отвести от него взгляд она была не в состоянии и с ужасом взирала, как исчезает выпивка в бездонной глотке.
- Ослиная моча! - снова заорал пьяница. - Эта банда трактирщиков разлила ее по бутылкам и теперь выдает за спиртное!
Он просунул голову в окно лавки и принялся кричать с новой силой:
- Выходи, ты, вор и разбойник, посмотри, что за пойло ты продаешь!
Неподалеку стояли лотки с яблоками, апельсинами, картофелем и грибами. Пьянчужка принялся методично переворачивать их один за другим, по-прежнему сжимая в руках уже почти пустую бутылку.
Из магазина выскочили служители. Двое схватили разбушевавшегося старика, а третий отправился за полицией.
- Спасибо вам большое, - обратился к Хелен продавец, обслуживший ее в лавке. - Отличная работа!
- Будешь знать, как меня не слушаться! - продолжал орать пьяница, и пена выступила у него на губах.
- Такие, как она, не слушают никого, приятель, - раздраженно сообщил ему хозяин лавки, безуспешно пытаясь унять буяна.
Хелен неуклюже бочком поплелась от неприглядной сцены. Ей казалось неудобным повернуться спиной к тому хаосу, к той неразберихе, которые она натворила. Но подобное случалось с нею так часто!
Всюду, где бы она ни появилась.
Вернувшись в монастырь, Хелен решила ничего не рассказывать сестре Бриджид. Ведь так легко можно было бы истолковать все это неправильно! Сестры ничего бы не поняли, как это обычно и происходило. А ведь тот человек мог бы стать еще более буйным и опасным, если бы никто не поднес ему выпить. Он мог бы разбить окно или кого-нибудь покалечить. Но Хелен вовсе не собиралась говорить об этом. Не то Бриджид будет опять смотреть на нее с жалостью и гадать, почему же неприятности словно ходят по пятам за Хелен Дойл.
Ведь ей все равно придется задаться этим вопросом в тот день, когда Хелен предложено будет принять обеты и стать членом общины, а не прихлебательницей на птичьих правах, каковой она пока еще себя ощущала. Ну сколько еще можно ее испытывать? Почему сестра Бриджид все откладывает и откладывает тот день, когда Хелен, наконец, будут принимать всерьез? Ведь она трудится так же старательно, как и другие сестры. Она прожила с ними уже три года, и все-таки ее приход в монастырь все продолжают рассматривать как преходящий каприз.
Даже самые незначительные и случайные события в жизни Хелен способствовали сомнениям на ее счет. Это было ужасно несправедливо, и сейчас ей вовсе не хотелось рассказывать сестрам о неприятном инциденте, невольной участницей которого она стала, ведь и этот случай можно истолковать не в ее пользу.
Вместо этого Хелен принялась думать о серебряной свадьбе родителей и о своем возможном участии в подготовке праздничных мероприятий.