Этим процессом в совершенстве владел и студент Х., но с заготовками меньших масштабов. Помнят руки, помнят! - чуть не закричал сейчас автор. - Дайте мне! Хватаешь клещами за облой, тянешь на себя и вправо, кренясь всем телом, разгоняя, рывком кидаешь в матрицу, как на сковороду, и чуть двигаешь, чтобы легла в свою нишу, - и, вытягивая клещи, уже жмешь на педаль… А когда ползун поднимается, унося кольцо облоя (сейчас, остывая, оно чуть сожмется и выпадет), ты толкаешь блин вперед, его подхватывает лента транспортера, а ты продолжаешь двигать клещи вперед и вверх, ловя на них уже падающее кольцо, и продолжаешь движение, вынося облой за свое правое плечо, и кольцо слетает с клещей в корзину, а ты возвращаешь клещи в зону, к подъезжающей заготовке…
Чтобы отвлечься от палящего дыхания штампа и монотонности, студент Х., пока руки работали, играл сам с собою в шахматы вслепую, создавая дебютные заготовки. В промежутках между шахматами сделал рацпредложение, облегчающее труд обрезчика облоя - просто лопату с приводом от ползуна, которая ловит облой и уносит его назад. Тетка из БРИЗа рацуху не приняла, заметив: "легко хотите работать, товарищ рабочий".
Но вернемся к Лису. Он обернулся, увидел Х., кивком подозвал его и прокричал:
- Постой пять минут, щас обоссусь!
Рабочий Х. принял клещи. Лис убежал. Сменщик начал бодро, бормоча под нос: "В сто сорок солнц закат пылал, в июль катилось лето"… Но к ужасу легковесного Х. оказалось, что эти заготовки ему не под силу. Попробуйте, будучи весь такой изящный, изящными же клещами зацепить, поднять и перенести в матрицу раскаленный блин от штанги тяжеловеса. Блин не хотел держаться в тонком клюве клещей, выворачивался и падал обратно. А на него уже наезжал следующий, и вереница неумолимо двигалась, - она двигалась, как танковая колонна на одного худенького бойца - блины толкали друг друга, огненно торосились уже в штамповом пространстве, - студент Х., прикрываясь локтем от жара, орал далекому штамповщику, который методично формовал и посылал блин за блином, но то был робот, одетый в ветреную спецовку, он весь был набором движений и больше ничем. Пробудить его могли сирена или красная лампочка, но никак не слабый голос и трепыхания какого-то студента. Жар нарастал, рукавицы и рукава задымились, но гора промасленной окалины и стружки под штампом вспыхнула раньше. И когда огонь поднялся пионерским костром, студент Х. с криком "да ебись ты!", бросил клещи в огонь, и позорно бежал.
…Он стоял за колонной и смотрел, как у пожара возникали один за другим мастер, начальник участка, Лис, - толпа прибывала. Он смотрел, как они орудуют огнетушителем и, размахивая руками, орут друг на друга, как Лис оглядывается и не находит того, кто все это устроил. Х. поднял голову и увидел, как стелется под фонарями высокого потолка одеяло черного дыма - над всеми пролетами, над всем цехом. Он нервно засмеялся и, боцая по металлическому полу огромными черными ботинками, побежал окольным пролетом к своему прессу.
- Ты меня сперва испугал, - сказал Лис вечером. - Я же решил, это ты горишь там - в знак протеста против эксплуатации детского труда. Ну, сам подумай, там одно железо, как такой костер без органики устроишь?! А когда понял, что ты просто смылся, то подумал - лучше б тебя звали Джордано Бруно! Мне таких пиздюлей вставили! Поссал, называется…
КОГДА МУЗА УХОДИТ
Как вы сочиняете? - часто спрашивают у писателей. И те, ссылаясь на вдохновение, запутывают след. На самом деле, все очень просто и часто не очень приглядно. Вдохновение - субстанция, непонятно откуда возникающая. Говорят, ее приносит Муза. Но вот вопрос - остается ли оно, когда Муза уходит? Давайте разберемся. Ну а, поскольку Муза - всегда женщина (даже у писательниц, что вызывает вопросы, на которые мы отвечать не будем), то обратимся за ответом именно к ней, к женщине, и к ее связи - если не с литературой, то с писателем.
Женщина - прирожденный драматург. Во-первых, жизнь ее - сплошная драма, но мужчина должен помнить, что эта драма предназначена в первую очередь для него, чтобы вызвать жалость и чувство вины за свое беспечальное мужское бытие. Поверьте, внутри себя женщина живет лучше, чем вам кажется. Во-вторых, женщина, сама того не понимая, может закрутить сложную психологическую интригу по самому малому поводу, - и мужчина должен помнить, что она вовсе и не ждет глобальных результатов. Возможно, она уже забыла, а он все еще осторожно выпутывается, чтобы не дай бог, не обидеть…
Это мы к тому, что массажист У. познакомил невропатолога Л. со своими родителями и сестрой. Сестра была не в восторге. "Вот, значит, кому ты теперь свои денежки отдавать будешь!", - обиделась она за брата, и приняла меры. Какое противоядие нужно ввести в мужчину, чтобы нейтрализовать в нем женщину? Правильно, другую женщину. Так, во всяком случае, рассуждают женщины. Многие из них (говорим так, чтобы не обидеть сразу всех) вообще считают, что мужчина существует только в двух ипостасях - козел и баран, представая в каждой из них или в обеих сразу в зависимости от ситуации и от того, какая женщина рядом.
Итак, поскольку массажист У., приведя в гости невропатолога с менталитетом совершенно чуждым семейному, показал себя гибридом (по отношению к семье - козел, по отношению к Л. - баран), то сестра решила вывернуть ситуацию наизнанку. Давайте попробуем… Для этого нужно взять одну свою подругу, которая уже год как развелась (срок достаточный, чтобы осознать одиночество), и послать ее на массаж к брату. Преимущества подруги очевидны - она моложе Л. на два года, у нее нет детей, но есть, пусть и слишком непосредственное, но чувство юмора. Главное, чтобы массаж проходил вечером, когда массажист У. превращался в сторожа, - ну ты пойми, не может она днем, начальство не отпускает!
- Ну и как? - спросил массажист Х. коллегу через три сеанса.
- Не поддаюсь, - ответил массажист У. - Когда массирую, она лежит, пальцами мое бедро поглаживает. Но фигурка хорошая, как у всех Овнов. Лицо как у Барбары Стрейзанд, но посимпатичнее, глаза большие. А так, девушка веселая, чувствуется, хочется ей, но я не могу. Приходи, если хочешь помочь. Понимаешь, она после массажа меня провожать просит, а у меня же сеанс связи с Л. по телефону! Та потом спрашивает: ты где был, когда я звонила? - а глаза подозрительные! Я отбрехиваюсь, мол, по чердаку дети лазят, я их гоняю. Но три дежурства подряд детей гонять - это уже непонятно, может она думает, что я педофил? Между прочим, там на чердаке такое лежбище у этих детишек…
Но про чердак мы прервем, это отдельная история. Сейчас у нас задача - помочь другу.
Когда массажист Х. пришел на дежурство сторожа У., девушка обрадовалась удвоению кандидатов.
- Вдвоем массировать будете? - спросила она как бы в шутку.
- Почему бы и нет? - сказал массажист Х., беря ее ноги в свои руки, тогда как массажист У. вяло ползал пальцами по спине.
Массаж пошел веселее, с шутками-прибаутками, которые становились все острее и ближе к телу. Массажист Х. захватывал все больше площади, отодвигая руки массажиста У., потом подмигнул ему и кивнул на дверь.
- Позвонить надо, - сказал массажист У. и ушел в ординаторскую.
Массаж быстро перешел в более нежную стадию.
- Интересно, - говорила она. - Все-таки у разных массажистов разные руки, разные методы…
- Разные намерения… - бормотал он в ее спину.
Но официальная часть вечера закончилась пристойно, и, казалось бы, концерт не предвиделся. Одевшись, она сидела на кушетке и рассказывала про свою неудачную семейную жизнь. Массажист Х. с тоской слушал обязательную программу, иногда встревая и пытаясь увести ее в сторону. Но лишь когда, сочувственно кивая, он начал поглаживать ее коленку, она замолчала. Сидела, прислушиваясь к его пальцам, пока ее мозг обрабатывал приходящий от коленки сигнал и переводил стрелки на пути ее стремительно мчавшегося по рельсам жалости либидо. Вдруг засмеялась сквозь слезы, шмыгая:
- А в прошлый раз я Шамилю после массажа говорю - давай чай попьем, я пирожных принесла. Он говорит - сейчас, пять минут помедитирую. Лег на кушетку, положил на грудь связку дубовых веток, закрыл глаза. Я пошла в ординаторскую, чай налила, вернулась, а он храпит… Как думаешь, я его совсем не интересую?
- Понимаешь, у него сейчас любовь с коллегой, - сказал он, садясь рядом. - Не расстраивайся. - И он мягко, по-братски, привлек ее к себе.
…Через пять минут, когда все одежды валялись на полу, она, вцепившись ему в волосы, закричала так, будто ее зарезали, причем внезапно.
- А-а, ччерт! - крикнула она, зажмуриваясь. - О-о, ггосподи!
- Я, я! - неожиданно для себя переходя на нелюбимый немецкий, зарычал он.
В ординаторской хлопнула дверь, - сторож У. говорил по телефону с руководством, и такие звуки могли его дискредитировать.
Потом они отдыхали, лежа на кушетке.
- Ты же не думаешь, что я бэ? - сказала она, водя пальчиком по его губам.
- Ну что ты, - искренне ответил он. - Какая же ты блядь? Ты блядей не видала…
- При чем тут блядь? - вскинулась она. - Я имела в виду бревно! Не показалась ли я тебе холодной? Уф! Блядь! Как ты мог такое подумать! Нет, ну надо же, я - блядь! Ну, спасибо!
- Так я же и говорю, - засмеялся он. - Не понял только, зачем шифровать таким знаковым образом. Какое же ты бревно? Ты такая темпераментная, я еле сдержался, когда ты закричала.
- И не сдерживался бы, - сказала она. - Сегодня можно…
"А вот вам", - подумал он, складывая за спиной фигу.
Конечно, массажист Х. проводил подопечную, и больше она к сторожу У. не приходила. Зато на следующее дежурство она пришла к сторожу Х. И еще. И еще. А ночью, когда он, проводив, садился за свой письменный стол, она возвращалась телефонным звонком.
- Ты, как писатель, должен любить стихи, - говорила трубка сумеречным голосом. - А я так их просто обожаю. Скрещенье рук, скрещенье ног, - начинала она с придыханием.
На второй час поэтического марафона, когда мимо уха продефилировали Пастернак, Ахматова, Ахмадулина, и даже скучный Тарковский-отец, он уже держал трубку на плече, нервно курил и пытался вдуматься в свой текст, откликаясь лишь на вопросительную интонацию в телефонном бубнении.
- Да-да, а как же, - отвечал он наугад. - Очень нравится!
В третье свидание он попытался объяснить ей, что по ночам он работает.
- Понимаешь, я не нормальный мужчина, - говорил он доступным ей языком тропов. - Я как Ихтиандр, выныриваю на воздух, в жизнь, чтобы не атрофировались легкие. А так в основном я дышу жабрами, я все время под водой своих фантазий, я опускаюсь на самое дно и ищу самую главную жемчужницу, чтобы вскрыть ее и извлечь самую главную жемчужину…
- Ты ее нашел, просто не понимаешь, дурачок, - ответила она, раздеваясь и кидая ему в лицо бюстгальтер, который попал чем-то твердым прямо в глаз.
Еле сдержав крик, он грустно улыбнулся и сказал, растирая глаз:
- У меня страшно болит голова.
- Сейчас пройдет, - бурно дыша, она скидывала туфли.
- Не пройдет, - сказал он, сморщившись. - Это на всю ночь, я знаю.
Она остановилась и растерянно смотрела. Потом, гордо взмахнув длинными соломенными волосами, начала одеваться.
- Надеюсь, ты меня проводишь?
- Не могу, - сказал он, чувствуя надвигающуюся свободу. - Еще светло, добежишь. А я прилягу (помедитирую - хотел добавить и рассмеяться в глаза, но сдержался)…
- Вот ты, значит, как? Все, я больше не приду! Слышишь? Я больше не-при-ду!
Он молчал, сжимая пальцами виски. А когда внизу хлопнула дверь, спустился, закрыл ее на замок, поднялся в свою любимую ординаторскую, включил телевизор, поставил чайник, закурил облегченно, и, сидел, раскачиваясь на стуле, отталкиваясь спинкой от стенки. Потом, улыбаясь, придвинул блокнот и записал: "ты думаешь, я бэ? Одинарный кроссворд, слово из пяти букв, легко отгадываю в антракте голой атаки". Перечитал, одобрительно хмыкнул, встал, потянулся. Впереди была ночь свободы.
Но внизу постучали в дверь…
- Ты думал, я уже не приду? - сказала она, улыбаясь. - А я пришла, анальгин купила, вот.
- А, черт! - сказал он. - О, господи! Нужно же, в конце концов, иметь чувство меры! Зачем ты вынуждаешь меня! Я устал, я спать хочу, я… Иди ты… домой!
- Иииии, - запищала она, поворачиваясь и спускаясь с крыльца.
Он захлопнул дверь, поднялся, снял с плитки чайник, налил в кружку, хлебнул, взял из пепельницы бычок, прикурил, осторожно посмотрел в окно, - двор был пуст. Ходил нервно, бормотал: "вот и помогай людям!". Потом лег на диван, закрыл глаза. Потом встал, присел к столу и дописал в блокноте: "Я больше не приду! Спасибо тебе, господи! А вот и я, а ты думал, я больше не приду? О, боже!". Снова встал и начал ходить по комнате, грызя ручку и улыбаясь. Рождался новый рассказ.
Но не этот.
ЛЮБОВЬ И РИФМА
Раз уж в нашем повествовании мелькнула поэзия, расширим тему. Есть такие рифмы, которые, по причине своей затертости, даже произносить неприлично. Разве что, шутя, как сделал "наше все", который, написав "морозы", зашел было в тупик, но ловко выкрутился, навязав читателю то, что читатель и так ждал, злорадно надеясь на поражения гения. Пройдем и мы великим следом - сначала расскажем про любовь, а потом и про ее рифму - и достаточно прямым текстом.
Шел четвертый сеанс. Пора, - решил он, чувствуя полное доверие ее тела к его прикосновениям.
Ее светлые волосы были коротко стрижены и слегка взъерошены. Она лежала перед ним на кушетке в одних стрингах и нежилась под его руками.
- Удивительно! - говорил он. - У вас такая классная фигурка - так бы и обвел ее мелом на кушетке, чтобы примерять злобным Прокрустом всех остальных.
- Каким-каким хрустом? - спрашивала она, смеясь.
- Ну, это такой мифический герой, у которого была своя мерка, по ней он или вытягивал пациента, в смысле - гостя, - наверное, вы правы, с хрустом, - или укорачивал подрубанием. Вот и я буду по вашей мерке вытягивать, или топориком тюк-тюк, рубаночком вжик-вжик…
- Ужас! - смеялась она. - А я наоборот своей фигуры стесняюсь, плечи широкие, таз узкий, будто я культуризмом занимаюсь. Не знаю, откуда такая конфигурация взялась, да еще при таком росточке маленьком. Как мальчишка.
- А я просто обалдел… И пусть я буду латентным гомосексуалистом, и пусть вы сейчас обидитесь, но я никак не могу сдержаться… - говорил он, наклоняясь все ниже над ее спиной. И когда его дыхание защекотало ее поясницу, а пальцы его вытянутой руки заскользили от ее пятки все выше, (главное, подготовленная неожиданность и нежная, готовая отступить по первому недовольному движению атака - одновременно с разных флангов), она повернула голову, и, весело-изумленно глядя на него через плечо, прошептала (за перегородкой масажист У. массировал очередную бабушку):
- Нифига себе! Но так приятно, черт возьми, что я не…
И уронила лицо в подушку. А через минуту ласк, откликаясь на едва заметную просьбу его рук, крадущихся по ее вздрагивающим бокам, чуть приподнялась и опустилась маленькой грудью в его предупредительно подведенные ладони…
Когда вся подушка была истерзана ее коготками, когда вся ее спина и ноги (и все очаровательное и трепетное между), были исследованы его губами, он потянул ее за плечо, и она перевернулась, глядя на него, разрумянившаяся, с сонной улыбкой. Он коснулся губами уголка ее губ, и, не давая ей поцеловать его, ушел ниже, поочередно беря губами растущие навстречу соски, беря рукой ее безвольную руку и опуская в дебри своего халата, лихорадочно расстегиваясь и отпуская горячее желание прямо в прохладный плен ее пальцев…
Увы, в такие моменты кровь отливает от мозга в таком количестве, что зоны, отвечающие за осторожность, отключаются. И вот он уже сверху, и, поворачивая голову влево, он видит ее загорелое бедро с золотыми от солнца волосками, и ее ноги обхватывают его поверх халата, и буквально на третьем его, еще осторожном движении она громко выдыхает "А-а-а!", и ее начинает колотить - "А-а-а!" - кричит она, и он, продолжая движения, в ужасе пытается закрыть ее рот своим плечом, думая даже, хорошо бы подушкой, бормоча "Тихо-тихо!", но она-а-а-а-а…
И тут же за перегородкой, пытаясь заглушить, запевает над бабушкой массажист У. - чудесный баритон, прекрасный слух, несостоявшийся певец.
- А любовь, а любовь, золотая лестница, - громко поет он, - золотая лестница без перил…
Наконец она утихает. Лежит, вздрагивая, откинув голову назад, ерошит его волосы. Из-за шторы появляется возмущенное лицо массажиста У. "Вы с ума сошли!" - беззвучно артикулирует он и крутит пальцем у виска. Она смотрит на него, перевернутого, и улыбается. Он смотрит на нее, забыв о гневе, наконец, опомнившись, задергивает штору и, откашлявшись, говорит громко, в расчете на глухоту бабушки:
- Что, точки, что ли, болезненные взял? Мучаешь пациентку, изверг?
- Да она совсем себя запустила, - отвечает массажист Х., стекая на пол. - Тут и не так закричишь при таком остеохондрозе…
- А ты знаешь, - уходя, сказала она ему на ухо. - Это мой первый оргазм с мужчиной. Только мастурбацией и могла… Никак не получалось, а тут… Я вон денежку оставила под плинтусом - чтобы вернуться…
- Вот это было зрелище, - сказал, когда она ушла, массажист У. - Ты был как белый орел, терзающий лань, - халат накрывал вас как белые крылья, а из-под него по обе стороны - ее загорелые коленки! А лицо у нее было такое - вся вселенная в глазах! И она смотрела на меня, совершенно не стесняясь! Клевая девчонка, такая живая, непосредственная! Когда она закричала, моя бабуська аж вздрогнула! Пришлось запеть. А про себя думаю, ну что ты за скотина, а? Как можно такое творить прямо здесь - вдруг бы кто зашел? Даже соскочить не успел бы! Прошу тебя, держи себя в руках, а то все залетим тут…
Конечно, она пришла к нему на дежурство. И было весело и хорошо, и он нарядил ее, голую, в чистый белый халат, и запускал под него ласковые руки, и эта как бы одетость (застегнуть на две пуговицы посредине, чтобы сверху и снизу приоткрывалось ее загорелое, тонкое) жутко возбуждала обоих, и все произошло на диване прямо на халате - только расстегнуть те самые пуговицы.
А когда все закончилось, и она встала с дивана, они увидели…
- Этого я и боялась! - сказала она, снимая и рассматривая. - Протекла, блин! Думала, завтра начнется, но ты поспособствовал. Это чей халат, твой? И как его теперь в стирку сдашь?
- Не мой, - сказал он, любуясь красным на белом. - Шамиля, второго массажиста. Но как красиво! Закат зимой! Ладно, постираю…
И, свернув халат, он бросил его обратно в шкаф.
Наутро он забыл про пятно, и рассказал массажисту У. только самое приятное. А через день…