– У Кшися твоего. Я тебе не рассказывала? Три года назад, в августе, у меня с ним случилась маленькая интрижка. Да ты ешь, ешь. Я жила в шикарном отеле на французской Ривьере. Раз в годуя себе позволяю отпустить вожжи. И вот загораю я в солярии, слышу– на пляж кого-то не пускают. Смотрю, какой-то репортеришка тычет в нос привратнику свои "корочки", а у того один ответ: не положено. Где, думаю, я слышала этот голос? Да это ж Кшись! Стоит. Скромненький полотняный костюмчик и шарфик, небрежно так, внакидку. "Кшись! – кричу ему. – Я здесь!" Его, естественно, пропускают. Завязываю на себе две полосочки, выхожу. Выясняется. Работает на радио, в польской редакции, сюда приехал кадрить какого-то актера. Чего-то он там про него писал. Ну, про это он через минуту забыл. Оживился: чего я, да как я, да надо бы где-нибудь посидеть. Отчего ж, говорю, не посидеть, здесь, говорю, есть очень приличный ресторанчик. Давай, говорит, лучше в кофейне. Как в старые добрые времена. Ладно. В кофейне так в кофейне. Посидели, выпили. Начал он стакан в руках вертеть. Зря, говорит, тогда я тебя так. Как? Ну, шлюха и все такое прочее. Насчет прочего, говорю, не знаю, а что касается шлюхи, то все правильно, можешь не извиняться. А он: не будем уточнять, чья профессия древнее. В общем, выкрутился. Куда, спрашиваю, сейчас? Вижу, мнется. И комнатку он снял не ахти, и хозяйка под боком. Пришлось пригласить в свои апартаменты.
Эми надолго замолчала, смакуя старое вино.
– Ну? – не выдержала Эмили.
Эми состроила брезгливую гримасу:
– На троечку с минусом. Было бы о чем говорить.
– Врешь ты все! – Эмили отшвырнула вилку. – Не было у тебя с ним ничего! И встречи этой! И апартаментов! Ничего не было!
– Стоит ли тогда так переживать, – спокойно возразила Эми. – Тем более у тебя будет возможность самой убедиться. Через каких-нибудь двенадцать лет.
– Ладно, давай спать. – Эмили решительно встала, едва не опрокинув сковороду. – Я возьму твой халат?
Она быстро разделась до трусиков, надела халат и ушла в ванную.
Эми взяла бокал с вином, забралась с ногами на постель. На тумбочке лежал какой-то роман в бумажной обложке. Она раскрыла книгу на середине и начала читать.
Старичок был сконфужен. Девушка так внезапно разделась, что он не успел откланяться. Он решил ждать. В конце концов они обе уснут, и тогда…
Эмили вышла из ванной, бросила халат на кровать, надела короткую прозрачную рубашечку, для нее приготовленную, подошла к зеркалу расчесать волосы.
– Мне где ложиться? – спросила она, стоя к Эми спиной.
– А где ты любишь спать?
– У окна.
– Я, представь, тоже.
Эмили поймала в зеркале плутоватый взгляд и со всей серьезностью предупредила:
– Учти, я тебе спать не дам.
– Тебе же хуже.
Эми поставила на тумбочку недопитый бокал, спустила ноги на пол и стала раздеваться, кидая вещи куда попало. Две пары глаз пристально следили за каждым ее движением. Когда она ушла в ванную, Эмили положила массажную щетку и начала перед зеркалом гладить свое тело через тонкую ткань. Она делала это медленно и чувственно. Старик прилип к стулу. Взгляды их встретились в зеркале. Бедняга похолодел, но все его страхи были напрасными. Для них обеих он был не более чем предмет обстановки.
Когда Эми вернулась в комнату, постель у окна сотрясалась от рыданий. Она положила ладонь Эмили на плечо, но та резко села на кровати:
– Почему? Подонки, подонки! С первого дня! Хоть бы один нормальный. И этот такой же! Услышал звон – тут же слинял! Я бы эту сволочь, которая настучала, своими руками…
– Успокойся.
Она легла рядом, прижала Эмили к себе.
– Я их всех ненавижу, – слова продолжали долетать, но уже какие-то сдавленные, беспомощные, жалкие. – Ничего не хочу. Надоело. Думаете, со мной все можно?
Эми баюкала ее, и целовала, и шептала разные слова, пока та не затихла. Вскоре заснула и Эми. Старик ощупью выполз в коридор и прикрыл за собой дверь.
Эми разбудила громкая разноголосица. Гостиница ожила. Хлопали двери, играла музыка, бурно объяснялась какая-то парочка. Под самым окном заскрипели тормоза, из машины высыпала подгулявшая компания. Потом от ветра стала хлопать штора. А потом вдруг забрезжил рассвет.
Эми осторожно высвободилась из объятий, подошла к окну, раздвинула шторы. Вдали плескалось море. Когда-то все это уже было: уходящие в залив пирсы, прогулочные корабли на рейде, эта набережная, пока пустынная, если не считать двух велорикш, поджидающих первых туристов. Ей показалось, что она снова в "Шератоне", на одиннадцатом этаже, а там, внизу, верфь, рыбацкие лодки. Залив Сан-Франциско. В дверь постучали.
– Да? – сказала она отрешенно.
В щель просунулась рыжеватая аккуратно зачесанная голова:
– Вы просили разбудить вас пораньше.
– Да-да, спасибо.
– Свежих креветок на завтрак не желаете?
– Свежих креветок? – переспросила полусонная Эмили, не удосуживаясь натянуть на себя простыню.
Старик просиял и торжественно внес блюдо с чем-то дымящимся, бледно-розовым.
– Только что выловили! – Он поставил блюдо на постель – дескать, если у кого-то есть сомнения, пусть они развеются вместе с паром.
Эмили отправила в рот жирную креветку.
– В самом деле.
– Приятного аппетита, – сказал старик и, со значением посмотрев на Эми, удалился.
– Какое море? Он что, псих?
Эми села рядом, попробовала:
– Калифорнийские. Без обмана.
– Да ну вас, ей-богу. Делаете тут из меня дурочку, – Эмили села поудобней и начала потрошить хрупкую скорлупку.
Когда они расплачивались за еду и ночлег, хозяин, смущаясь, попросил их расписаться в книге.
– Пожалуйста, не подумайте, что я такой формалист, – бормотал он. – Сюда так редко, знаете, заглядывают, а тут такие дамы… Буду потом вспоминать.
Они расписались. Проводив машину, старик заглянул в регистрационную книгу, и брови у него полезли вверх. Почерк у дам был на удивление похожий, разве что у молодой женщины буквы стояли потверже. Но главное даже не это. Обе записи были абсолютно идентичны: Эльжбета Эмилия Радович.
В машине Эмили занервничала. Она закурила и, чтобы скрыть волнение, уткнулась в дорожную карту.
– Где мы? – спросила Эми.
– Между Витри и Бар ле Дюком.
– У меня бак пустой.
Она свернула к бензоколонке. Там одновременно заправлялись две машины – разбитый "форд"-пикап и "шевроле" с издевательскими номерами URNS.
– You are an ass, – прочла Эми вслух, открывая дверцу – Пока этот умник заправляется, я возьму нам пива. Через два часа станет нечем дышать. Ты какое любишь?
– "Бейсс", – рассеянно ответила Эмили.
– И чего спрашивала, да? – засмеялась Эми и ушла в помещение.
Первым освободился владелец "шевроле". Видя, что правое боковое стекло опущено, Эмили в два прыжка оказалась рядом, открыла изнутри дверцу и юркнула на переднее сиденье.
– Поехали! – выкрикнула она, наглея от собственной смелости и все же избегая встречаться взглядом с незнакомым мужчиной.
– Куда? – поинтересовался он после короткой паузы.
– В Париж, – сказала она с замиранием сердца.
– Куда? – переспросил он. – Ты знаешь, девочка, сколько отсюда до Парижа?
Девочка! Он назвал ее девочкой! Эмили не могла себя видеть и тем не менее почувствовала: она снова стала Эльжбетой… той, что пять лет назад убежала из дому.
Машина плавно тронулась с места. Мужчина повернул зеркальце так, чтобы получше разглядеть свою юную пассажирку. На вид ей было лет пятнадцать, от силы шестнадцать. Сразу видно, хуторская – тело крепкое, икры полные. Впрочем, смазливенькая. Большие серые глаза, чуть оттопыренная нижняя губка. И волосы красивые, с золотым отливом. Их бы еще отпустить подлиннее.
– Тебя как зовут? – спросил он.
– Эльжбета.
– Полька?
– Ага.
– Ага, – передразнил он. – Из дому сбежала?
– Нет! – в глазах ее промелькнул испуг. – Нет, что вы. Я просто так…
– Все вы просто так, – добродушно кивнул он.
Эльжбета стрельнула глазами в зеркальце. Мужчина показался ей интересным. Черная с сединой бородка, крупный нос – верный признак горячего темперамента. Если бы еще не такой старый…
– Есть хочешь? – спросил староватый мужчина, которому едва стукнуло сорок.
– Ужасно.
– Вот ответ честной девушки.
Он остановил машину возле симпатичного мотеля, похожего на огромную сыроежку. Процедура регистрации заняла полминуты. "Месье и мадемуазель Легран" – черкнул в книге бородач и получил ключи.
Оказавшись в номере, он запер дверь и, положив ключ в карман, ушел в ванную. Эльжбета стояла посреди комнаты. Ее бросало то в жар, то в холод. Она в гостинице! С мужчиной! То, о чем она так страстно мечтала, должно вот-вот произойти. Она скинула босоножки и нырнула под одеяло.
Мужчина вышел из ванны в плавках. Он был приятно удивлен, застав Эльжбету в постели. Она увидела, что он мохнат, как обезьяна, и еще успела заметить, что он надорвал блестящий целлофановый пакетик и, отвернувшись, сунул его в плавки. Он стащил с нее одеяло и нахмурился:
– Это что, шутка?
– Я подумала…
– А ты не думай, – весело сказал он, помогая ей стянуть через голову платье.
Из того, что произошло потом, Эльжбета запомнила только боль и потную ладонь, зажавшую ей рот.
– Ты полежи, – говорил он, одеваясь, – а я спущусь вниз, куплю нам что-нибудь поесть.
После его ухода она приняла душ и снова легла. Ее знобило. Она укрылась вторым одеялом и уснула, точно провалилась. Очнулась как от толчка: 4.45. Она проспала почти пять часов! Эльжбета кинулась к окну – бежевого "шевроле" на стоянке не было. Она мигом оделась, выглянула в коридор и, убедившись, что там никого нет, чуть не бегом устремилась к лестнице.
– Мадемуазель!
Она испуганно обернулась:
– Я?
– У вас в номере можно убрать? – спросила горничная.
– Да… спасибо… – залепетала она, спасаясь бегством.
Незаметно прошмыгнуть мимо портье ей не удалось.
– Мадемуазель Легран, вы уезжаете?
Она открыла рот, но так и не нашлась с ответом.
– Ваш отец сказал, что вы оплатите номер. У нас день проживания – семьдесят франков.
– Сколько? – у Эльжбеты округлились глаза.
– Семьдесят франков, – повторил портье. – Вы будете расплачиваться чеком или наличными?
Эльжбета пошла пятнами.
– У меня столько нет, – пробормотала она едва слышно.
– А сколько у вас есть? – насмешливо спросил портье.
– У меня? – переспросила она, оттягивая неизбежное.
В холл спустилась горничная. Она подошла к портье и зашептала ему что-то на ухо. Тот слушал, все время держа взглядом Эльжбету, и губы его растягивались в брезгливую складку. Вдруг он схватил ее за руку повыше запястья. Она и охнуть не успела, как уже очутилась в крошечной клетушке с угловым диваном.
– Платить будешь? – жестко спросил портье, тесня ее к дивану.
– Дяденька, у меня правда… – жалобно заскулила она, но он уже сделал знак горничной, охранявшей выход.
Та оставила свой пост, вплотную приблизилась к Эльжбете и начала ее обыскивать. Зашитые в пояс деньги были обнаружены почти сразу. Зубами перекусив нитку, горничная распорола шов, достала Эльжбетину заначку и быстро пересчитала засаленные бумажки.
– Сто восемнадцать, – сказала она, передавая деньги боссу.
– Это за постой, это за испорченные простыни… плюс налог. – Портье помусолил в пальцах несколько мелких купюр и передал их горничной, затем повернулся к Эльжбете. – Еще раз приведешь сюда клиента, сдам в полицию. А сейчас, так и быть, иди.
Эльжбета вышла из мотеля и поплелась к шоссе голосовать. Всем, кто останавливался, а таких было раз-два и обчелся, она упрямо говорила: "До Парижа". Через два часа ей сказали: "Садись".
Таких мужчин ей видеть не приходилось. Ни жара, от которой у Эльжбеты платье противно липло к телу, ни дорожная пыль, оседавшая на волосах, не могли подпортить совершенство, каким был Ноа. С иголочки одетый, тонкие, словно выщипанные брови, римский нос, гладкая кожа необыкновенно красивого матового оттенка, белокурые волнистые волосы до плеч, – он был похож на киноактера, не конкретного, а вообще.
Время от времени Ноа извлекал из коробочки ароматизированную салфетку и протирал лицо, шею, руки. Руки у него были без ссадин и мозолей, и Эльжбету это поразило не меньше, чем накрашенные ногти.
После того как он спросил ее имя и назвал свое, интерес к ней у него пропал. Чтобы не скучать, ему достаточно было переключить музыкальную программу. Поэтому Эльжбета так вздрогнула, услышав вопрос:
– Ты, может, голодная?
Ее от голода мутило, но она еще не забыла о своем недавнем приключении и поэтому спросила в лоб:
– Вы хотите снять номер в гостинице?
– Зачем? – удивился Ноа.
– Чтобы меня… чтобы со мной…
– Это не входит в мои планы, – пришел он ей на помощь. – Так ты хочешь есть?
Эльжбета мрачно кивнула. Он купил ей в закусочной бутылку пепси и сэндвичи, которые она проглотила в машине, не разжевывая, как удав. После еды у нее проснулся здоровый интерес к жизни.
– Вы в Париже один живете? – спросила она без затей.
– А что?
– Я могу стирать вам белье и вообще.
– Насчет вообще мы уже разобрались, а стирать мне нечего.
– То есть как нечего? А что же вы делаете с грязными носками, трусами…
– Выбрасываю.
Эльжбета надолго замолчала.
– Еще я вкусно запекаю свинину…
– Я не ем мясо.
Эльжбете показалось, что она ослышалась.
– Свиное? – на всякий случай уточнила она.
– Любое. Я вегетарианец.
– А, – она с умным видом кивнула.
– Не переживай, что-нибудь придумаем.
Немного успокоенная. Эльжбета позволила себе расслабиться. Она и не заметила, как задремала под музыку. Когда она открыла глаза, было уже темно, и всюду горели огни, тысячи огней.
– Что это? – шепотом спросила она.
– Париж.
О квартире, куда они вошли, пожалуй, можно было сказать, что в нее только что въехали, но кто въехал – понять было невозможно. В огромной пустой квартире с исписанными до потолка стенами и весело потрескивающим костром, разожженным посредине комнаты, толкалась публика, чувствовавшая себя здесь как дома. Сюда приходили без звонка и уходили не прощаясь. Каждый развлекался как мог.
Эльжбету предоставили самой себе, и она тихо села в угол рядом с девушкой, которая шарила по полу обеими руками.
– Вы что-то потеряли? – участливо спросила Эльжбета.
Девушка подняла на нее заплаканные глаза:
– Он такой гладкий… почему мне никто не говорил, что он такой гладкий?..
В коридоре Ноа и какой-то мальчик, года на два моложе Эльжбеты, непринужденно болтали, затягиваясь от одной сигареты. К ним подошел парень, выделявшийся своими властными манерами.
– Привез? – спросил он у Ноа, не здороваясь.
Ноа передал ему пакет.
– За тобой должок, не забыл?
– Как насчет этой? – Ноа показал в дальний угол. – В твоем вкусе, Макс.
Тот, кого он назвал Максом, отвечал уклончиво:
– Надо посмотреть.
– Посмотри.
Они направились к Эльжбете, которая с готовностью поднялась им навстречу.
– Еще не раздумала забраться на Эйфелеву башню? – спросил ее Ноа.
– Ну что вы! Я…
– Смелая девочка, – перебил ее Макс, раскрывая перед ней портсигар.
– Ой, что вы, я не курю.
– Дурочка, это же и есть "тур Эф-Эль", – рассмеялся Ноа. – Из Франции в Лаос за десять минут.
– Если не быстрее, – усмехнулся Макс, прикуривая и передавая сигарету Эльжбете.
Она с опаской затянулась. Пока она прокашливалась, Ноа налил ей вина.
– Второй раз будет легче.
Он оказался прав. После пятой затяжки колени у Эльжбеты подогнулись, и она легла ничком на пол.
– Ну, как в Лаосе? – спросил ее Макс. – Жарко?
– Да, – ответила она, с трудом ворочая распухшим языком.
– Надо раздеваться.
Вдвоем они ее раздели и снова положили на живот. Эльжбета вдруг поползла по-пластунски. Никто даже не поглядел в ее сторону.
– Кажется, она вообразила себя аллигатором, – сказал Ноа.
– Пускай поплавает в Меконге.
Они отнесли ее в ванну, заткнули пробкой слив, пустили воду. Эльжбета начала захлебываться. Они вытащили ее и посадили на табуретку. Она облизнула пересохшие губы и простонала:
– Жарко!
– Мороженое хочешь? – спросил Макс.
– Да. Да. Да.
– Сейчас дам, – успокоил он ее, расстегивая ширинку, и со смешком добавил: – Только не откуси, крокодилица.
Дальше в голове у нее все смешалось. В какой-то запущенной квартире она стояла, голая, на напольных весах. Потом рыскала в поисках еды и, ничего не найдя, снова становилась на весы. От их показания зависело ее будущее! Она падала на кровать без сил. А в кресле напротив сидел Макс и отчеканивал каждое слово: "Эльжбета умерла, запомни. Для моих клиентов ты Эмили. Стань на весы. Ну вот, это на что-то похоже". Она подергала балконную дверь, та неожиданно подалась. Макс улыбался, с интересом ожидая продолжения. Она взялась за перила, подтянулась и стремительно полетела вниз.
– Эмили! Да очнись же ты!
Кто-то тряс ее за плечо.
– Я кричала? – спросила она, озираясь.
– Ну и напугала же ты меня. Что-нибудь приснилось?
– Я от тебя убежала, добиралась автостопом до Парижа. И опять… этот мотель, Макс, голодные боли… Господи, как же я его ненавижу!
До Вуа езды было еще часа два. Эми не хотелось приезжать в дом с пустыми руками, и они несколько раз сворачивали с автострады. Покупали в лавках разную ерунду, а то и вовсе уезжали ни с чем. Эмили злилась. Несмотря на духоту, стекло пришлось поднять из-за пыли. Они открыли по банке "бейсса"
– пиво было теплое.
В Вуа они приехали в самую жару. 351 житель – возвещала табличка при въезде; одной цифры, не то в начале, не то в конце, недоставало. Дома, беленькие, ухоженные, теснились по берегам реки, словно у водопоя; шесть или семь, отбившихся от стада, паслись на зеленых склонах. Здесь и там висели, как тряпки, трехцветные флаги. Флагов на улицах было больше, чем людей.
– Вуа, – нарушила молчание Эми. – Самый высокий процент патриотизма на душу населения.
Эмили скривилась:
– Им бы каждый день брать Бастилию. Могу себе представить, что тут будет 14 июля.
Машина взяла крутой подъем, и в просвете между деревьями показалась черепичная крыша. Дом охраняло грубо сколоченное деревянное распятие, украшенное бумажными лилиями и полосками фольги. Одно окно было зашторено, на двух других опущены решетки.
Эми посигналила. Дом молчал.
– Подождешь здесь?