- Согласен, - ответил Эйдан. Может, даже лучше, что Нелл собралась уходить. Он все равно не стал бы ей рассказывать о том, что произошло в школе. - Девочки дома? - спросил он.
- Грания оккупировала ванную комнату. Судя по всему, сегодня вечером она собирается на какую-то грандиозную вечеринку.
- К кому-нибудь из своих приятелей? К кому именно? - Эйдан сам не знал, зачем задал этот вопрос.
На лице Нелл отразилось раздражение.
- Откуда нам знать ее приятелей!
- Ну как же, помнишь, когда они были маленькими, мы знали всех их друзей.
- Да, и еще я помню, что они не давали нам спать по ночам, визжа и топая. Ну все, я пошла.
- Хорошо. Всего доброго, - бесцветным голосом откликнулся он.
- Эйдан, у тебя все в порядке?
- А если и нет, разве это важно? Все у меня в порядке, не все у меня в порядке…
- Что ты кипятишься, Эйдан? Я задала тебе самый обычный вопрос, а ты тут же полез в бутылку!
- Никуда я не полез. И вообще, не все ли тебе равно?
- Если ты решил прикинуться несчастненьким, то считай, что все равно. Послушай, Эйдан, мы все устали, у каждого из нас непростая жизнь. Почему ты считаешь, что проблемы есть только у тебя одного?
- А какие проблемы у тебя? Ты мне о них никогда не рассказывала.
- И можешь быть уверен, что не расскажу. По крайней мере, сейчас, когда до отхода автобуса осталось три минуты.
И она ушла.
Эйдан налил себе чашку растворимого кофе и сел за кухонный стол. Вошла Бриджит, темноволосая и веснушчатая, как и он сам, но, к счастью, не такая коренастая. Ее сестра унаследовала светлые волосы и миловидность матери.
- Папа, это нечестно! Она сидит в ванной почти целый час. Пришла домой в половине шестого, в шесть залезла в ванную, а сейчас уже почти семь часов. Папа, вели ей выйти! Мне тоже нужно принять душ!
- Нет, - спокойно ответил он.
- Что значит "нет"? - опешила Бриджит.
Что он обычно говорил в таких случаях? Пытался ласково успокоить ее, напоминал, что внизу тоже есть душевая. Но в этот вечер у него не было сил выступать в роли миротворца. Пусть воюют на здоровье, он и пальцем не пошевелит, чтобы помирить их.
- Вы обе уже взрослые женщины, так что постарайтесь поделить ванну без посторонней помощи, - сказал Эйдан, взял со стола чашку с кофе и ушел в столовую, закрыв за собой дверь.
Некоторое время он сидел, оглядывая комнату. Все здесь, казалось, кричало о том, насколько неправильно устроена их жизнь. На большом, не застеленном скатертью столе не дымились блюда, приготовленные для дружного семейного обеда, члены семьи и их друзья никогда не сидели на этих темных стульях и не вели оживленных бесед. Когда Грания и Бриджит приглашали друзей, они сразу вели их к себе в спальню или хихикали вместе с Нелл на кухне. А Эйдана оставляли в гостиной, где он смотрел скучные телевизионные программы. Может, и впрямь было бы лучше иметь свою собственную комнату, где он чувствовал бы себя уютно и покойно?
Недавно он видел в комиссионном магазине письменный стол с откидной доской, который ему очень понравился. Замечательный стол, за которым удобно работать. А в комнате у него всегда стояли бы живые цветы. Эйдан любовался бы ими и каждый день менял в вазе воду - не обращаясь к Нелл, которая говорила, что это "занудство".
В дневное время в окно проникал мягкий свет, можно было бы повесить длинные складчатые шторы, поставить кресло или диван. Здесь он сидел бы и читал книги, сюда приглашал бы друзей; теперь Эйдан точно знал: семейной жизни у него больше нет и уже не будет. Нужно смириться с этим и расстаться с надеждой на то, что положение когда-нибудь изменится.
Здесь можно было бы поставить стенку для книг и кассет - до тех пор, пока у него нет плейера для компакт-дисков. А может, он вообще никогда его не купит, поскольку теперь уже нет смысла состязаться с Тони О'Брайеном. На стены можно повесить картины, репродукции флорентийских фресок, наброски Леонардо да Винчи. Оставаясь один, Эйдан слушал бы арии, читал журнальные статьи о великих операх. Мистер Уолш считает, что у него есть жизнь. Так вот, настало время и впрямь создать свою жизнь. Новую жизнь, поскольку старая закончилась. С сегодняшнего дня он больше не женат на школе Маунтенвью.
Эйдан сидел, согревая ладони о чашку с кофе. Нужно будет сделать так, чтобы в этой комнате было теплее, но это может подождать. И еще, здесь стоит поставить торшер или повесить бра. Яркий верхний свет не оставлял места для теней, лишая комнату таинственности и уюта.
Послышался стук в дверь. На пороге стояла его светловолосая дочь Грания, уже одетая для своего свидания.
- У тебя все в порядке, па? Бриджит сказала, что ты сегодня какой-то странный, вот я и подумала: не заболел ли ты?
- Нет, я в норме, - ответил Эйдан, и ему почудилось, что голос его раздается откуда-то издалека. А грании он, наверное, показался еще более далеким. Он выдавил из себя улыбку. - У тебя намечено какое-то приятное мероприятие?
Увидев, что отец уже больше похож на самого себя, девушка немного расслабилась.
- Пока сама не знаю. Я познакомилась с красивым парнем, но… Знаешь, лучше я тебе об этом как-нибудь потом расскажу.
Выражение лица у нее было доброе. Такой Эйдан не видел ее уже давно.
- Расскажи сейчас, - попросил он. Она шумно выдохнула.
- Нет, пока не могу. Посмотрим сначала, что из всего этого выйдет. Но обещаю, если будет, о чем рассказывать, ты узнаешь первым.
На Эйдана навалилась невыносимая тоска. Эта девочка, которую он столько лет держал за ручку, которая смеялась его шуткам и считала, что папа знает все на свете… Теперь ей не терпелось поскорее уйти.
- Хорошо, - сказал он.
- Не сиди здесь, папа. Тут холодно и одиноко. Эйдан хотел ответить, что ему холодно и одиноко везде, но решил промолчать.
- Желаю тебе хорошо провести вечер, - сказал он.
Эйдан пошел в гостиную и сел напротив телевизора.
- Что будешь сегодня смотреть? - обратился он к Бриджит.
- А что хотел бы ты, папа? - ответила она вопросом на вопрос.
Видимо, удар, который получил сегодня Эйдан, оказался даже более болезненным, чем поначалу казалось ему самому. Горькое разочарование, обида, причиненные ему вопиющей несправедливостью, очевидно, настолько явно читались на его лице, что обе его дочери…
Он посмотрел на свою младшую дочурку: на ее веснушчатое лицо и большие карие глаза - такие дорогие, такие любимые, знакомые с тех самых пор, когда она была еще младенцем и лежала в колыбели. Обычно столь нетерпимая в общении с ним, сейчас она смотрела на него так, словно он лежал на каталке в больничном коридоре, и симпатия в ее глазах омывала его теплой волной.
Отец и дочь сидели рядышком до половины двенадцатого, смотрели телепрограммы, которые не интересовали ни того ни другого, но оба испытывали согревающее чувство, сознавая, что делают приятное друг другу.
Когда в час ночи вернулась Нелл, Эйдан уже лежал в кровати. Свет был выключен, но он еще не спал. Он слышал, как на улице затормозило такси. Работникам ресторана, которые трудились во вторую смену, начальство оплачивало проезд до дома на такси.
Нелл осторожно вошла в комнату. Эйдан почувствовал запах зубной пасты и тальковой присыпки. Значит, она умылась в общей ванной, чтобы не шуметь водой в душевой, примыкающей к спальне, и не беспокоить его. Над той стороной кровати, где спала Нелл, находился ночник. Его можно было повернуть таким образом, чтобы он не светил в глаза Эйдану, а освещал только страницы книги, которую она читала. Они часто так лежали: Нелл читала, а он, закрыв глаза, слушал, как она шелестит страницами. Никакие его слова уже никогда не заинтересуют ее больше, чем те книжонки в бумажных обложках, которые читала она сама, ее сестры и подруги, поэтому теперь Эйдан и не пытался заговорить с ней.
Он молчал даже сейчас, когда его сердце было словно из свинца, когда ему хотелось обнять жену, заплакать, уткнувшись в ее мягкое плечо, и рассказать про Тони О'Брайена. Про этого мужлана, которого нельзя назначать даже дежурным по столовой, но который, тем не менее, получит пост директора, потому что он более "продвинутый", что бы там ни означало это слово. Эйдан хотел бы сказать, что безумно сожалеет о том, что в понедельник вечером ей приходится идти на работу, сидеть за кассой, смотреть, как жрут, напиваются и расплачиваются чеками богатые люди, - только потому, что это все равно веселей, чем их семейная жизнь. Но вместо этого он лежал и прислушивался к тому, как вдалеке часы на ратуше отбивают время.
В два часа ночи Нелл с легким вздохом положила книгу на тумбочку и потушила свет. Она спала рядом с ним, но была так же далеко, как если бы находилась в другой комнате. Когда часы на ратуше пробили четыре, Эйдан подумал, что грании до ухода на работу удастся поспать всего-то пару часов.
Но что он мог сделать, что мог сказать? Девочки давно живут своей жизнью и не потерпят, чтобы в нее кто-либо вмешивался. Они приходили домой, когда вздумается, или вообще не приходили, и тогда звонили в восемь утра - время завтрака, - чтобы сообщить, что с ними все в порядке, они ночевали у какой-нибудь очередной подружки. Это была вежливая ложь, предназначенная для того, чтобы скрыть… Бог знает что. Однако, по словам Нелл, иногда девочки все же говорили правду. А возможно, ей просто хотелось в это верить, поскольку она предпочитала, чтобы Грания и Бриджит ночевали у своих подружек, нежели возвращались домой с каким-нибудь подвыпившим знакомым или ловили такси в темные предутренние часы.
И все же Эйдан испытал облегчение, услышав стук входной двери, а затем легкие шаги, поднимающиеся на второй этаж. Грания молода, ей вполне хватит трех часов сна, и это будет ровно на три часа больше, чем удастся поспать ему самому.
В его мозгу теснились планы один глупее другого. Например, он в знак протеста может уволиться из школы. Наверняка ему удалось бы найти работу в каком-нибудь частном колледже. До сих пор существует достаточно профессий, которые требуют от людей знания латыни, и он, Эйдан, уж точно был бы востребован. Он мог бы обратиться к Совету управляющих, перечислить все хорошее, что сделал для школы, рассказать о своих усилиях, направленных на то, чтобы она занимала надлежащее место в сообществе, о том, как он лез из кожи вон, привлекая преподавателей со стороны для дополнительных занятий, которые готовили учеников к будущей взрослой жизни, о своих исследованиях в области экологии, нашедших горячую поддержку со стороны администрации городского зоосада…
Он мог бы словно невзначай обратить внимание Совета на то, что Тони О'Брайен несет в себе разрушительный заряд, что одна только расправа над бывшим учеником прямо у здания школы является чудовищным примером для подражания, который наблюдали учащиеся. А может, написать анонимное письмо членам Совета, которые представляют религиозные круги - симпатичному священнику с открытым лицом и солидной, внушительных размеров монахине? Они наверняка даже не подозревают, что представляет собой "моральный кодекс" Тони О'Брайена! А если организовать общественную группу в свою поддержку из числа родителей учеников? Он мог бы сделать многое, очень многое.
А еще он мог принять точку зрения мистера Уолша и стать человеком, для которого главное - жизнь вне школы, переделать столовую в свой кабинет и превратить ее в дзот, где можно укрыться от всех пакостей, которыми его бомбардирует жизнь.
Голова у него была тяжелая, будто кто-то примотал к ней чугунную чушку, и неудивительно, ведь Эйдан не сомкнул глаз всю ночь.
Брился он очень тщательно; не хотелось появляться в школе с лицом, облепленным кусочками пластыря. Он внимательно осмотрел ванную комнату, словно видел ее в первый раз. Все стены здесь, от пола до потолка, были оклеены видами Венеции и яркими репродукциями картин Тернера, которые Эйдан приобрел во время посещения галереи Тейт. Когда дети были маленькими, они называли между собой ванную исключительно Венецианской комнатой. Теперь же девочки, скорее всего, просто не замечают всех этих красивых картинок, как после многих лет перестаешь обращать внимание на старые потускневшие обои.
Эйдан прикоснулся к картинкам и подумал: доведется ли ему еще когда-нибудь увидеть эти места? В молодости он бывал там дважды. В Италии они с Нелл провели медовый месяц. Он показывал ей свою Венецию, свой Рим, свою Флоренцию, свою Сиену. То было чудесное время, но больше они туда не вернулись. Когда девочки были маленькими, не хватало то времени, то денег, а потом… ну… кому бы захотелось ехать с ним куда бы то ни было потом? А отправляться в путешествие одному казалось нелепым. Впрочем, возможно, в будущем он еще будет совершать нелепые поступки, и наверняка его душа еще не настольно мертва, чтобы не откликнуться на красоту Италии.
С некоторых пор, словно по какому-то молчаливому уговору, они все перестали разговаривать за завтраком. В качестве некоего ритуала это, в общем-то, было и неплохо. Ровно в восемь утра закипал кофейник, по радио начинался выпуск новостей. На столе стояло ярко раскрашенное итальянское блюдо с нарезанными грейпфрутами. Каждый угощался самостоятельно. Рядом находилась корзиночка, а на подносе с изображением фонтана Треви стоял электрический тостер. Это был подарок Эйдану от Нелл на его сорокалетие.
В восемь двадцать Эйдан и девочки встали из-за стола и сложили свои тарелки и чашки в посудомоечную машину, чтобы потом было меньше возни с уборкой. Эйдан думал о том, что подарил жене не такую уж плохую жизнь. Он пытался выполнять данные им когда-то обещания. Их дом не был роскошным, но в нем имелось отопление и различная бытовая техника. Он платил за то, чтобы три раза в год мыли окна, раз в два года забирали в химчистку ковер и раз в три года красили дом.
Ладно, хватит разводить волынку, приказал себе Эйдан и, с трудом выдавив улыбку, попытался завязать разговор.
- Как прошел вчера вечер? - спросил он у старшей дочери. - Хорошо повеселились?
- Ага, все было нормально. - В голосе грании не было даже намека на то зыбкое доверие, которое, казалось, возникло между ними накануне.
- Вот и хорошо, - кивнул он. - Много было посетителей в ресторане? - обратился он к Нелл.
- Для вечера понедельника - порядочно, - ответила жена, - хотя, в общем-то, бывало и похуже. - Она говорила очень вежливо. Так обычно разговаривают в автобусе с незнакомым человеком.
Эйдан взял портфель и пошел на работу - к своей любовнице, школе Маунтенвью. Какая самонадеянная фантазия! Сегодня эта дама явно не собирается одарить его горячими любовными ласками.
Некоторое время он стоял у ворот, за которыми раскинулся школьный двор. Именно здесь произошла позорная и жестокая драка между Тони О'Брайеном и тем парнем, у которого в итоге оказались сломанными ребра и которому пришлось накладывать швы на глаз и нижнюю губу. Двор был неубран, и ветерок раннего утра гонял по нему сор. Железные навесы для велосипедов нуждались в покраске, да и сами велосипеды были набросаны кое-как, вповалку. Автобусная остановка у ворот была открыта для всех ветров и дождей. Если компания "Бас Эйреан" не сделает здесь будку для школьников, которые после занятий дожидаются автобусов, этим должен заняться Комитет по образованию, а если и они откажутся, деньги придется собрать самим родителям. Именно такими вещами намеревался заняться Эйдан Данн, когда станет директором. А теперь этому не бывать.
Мимо прошли дети, поздоровавшись с ним, и он неприветливо кивнул в ответ, хотя прежде всегда радушно здоровался, называя каждого по имени. В учительской не было никого, кроме Тони О'Брайена, который разводил в стакане воды таблетку алказелцера - проверенного средства от похмелья.
- Слишком стар я становлюсь для таких загулов, - признался он Эйдану.
Тому хотелось спросить, почему бы, в таком случае, не покончить с загулами, но он понял, что это будет неправильно. Не следует делать необдуманных, глупых шагов, вообще никаких шагов - по крайней мере, до тех пор, пока он не выработает определенный план действий. Сейчас нужно вести себя любезно и доброжелательно.
- Я думаю, работать и не позволять себе расслабиться, это… - начал он, но Тони О'Брайен был не в настроении выслушивать прописные истины.
- Я думаю, сорок пять лет это водораздел, - перебил он Эйдана. - Это - если девяносто разделить пополам. Звоночек, который подает нам жизнь. Правда, не все из нас к этим звоночкам прислушиваются. - О'Брайен выпил содержимое стакана и вытер губы.
- Но она, по крайней мере, того стоила? Я имею в виду вчерашнюю вечеринку.
- Откуда нам знать, что чего стоит, Эйдан! Я встречался с очаровательной маленькой крошкой, но разве это искупает страшную необходимость встретиться на следующий день лицом к лицу с четвертым классом? - Он помотал головой, словно собака, которая только что выбралась из воды и теперь отряхивается.
И этот человек будет руководить колледжем Маунтенвью на протяжении следующих двадцати лет, в то время как бедный старый мистер Данн должен сидеть сложа руки и не в состоянии этому помешать!
Тони О'Брайен тяжело хлопнул его по плечу.
- И все равно, ars longa, vita brevis, как говаривали твои древние римляне. Мне нужно собраться и продержаться четыре часа и три минуты, прежде чем в руке у меня окажется благословенная пинта целительного пива.
Вот уж не думал Эйдан, что Тони О'Брайен способен наизусть цитировать латинские афоризмы. Сам он никогда не произносил латинских фраз в учительской, считая это бестактным, ведь многие из его коллег не знали латыни. Значит, верно говорят: никогда нельзя недооценивать врага.
День прошел так же, как проходят все дни, когда у тебя либо похмелье, как у Тони О'Брайена, либо камень на сердце, как у Эйдана Данна. Потом миновал еще один, и еще… Эйдан так и не разработал определенного плана действий. Он никак не мог найти подходящий момент для того, чтобы сообщить своим домашним, что его надежды на директорский пост окончательно развеялись. Ему даже казалось, что проще вообще ничего не говорить до тех пор, пока о решении не будет сообщено официально. Пусть это станет для всех неожиданностью.
Зато Эйдан не оставил намерений обустроить для себя комнату на первом этаже. Он продал обеденный стол вместе со стульями и купил небольшой письменный. Когда жена уходила на работу в ресторан "Квентин", а дочери убегали на свидания, он садился и чертил план своего будущего кабинета. Постепенно, мало-помалу собирал он маленькие кусочки своей мечты: приобрел в комиссионном магазине рамы для будущих картин, низкий столик, который поставил возле окна, и установил большой, но дешевый диван, который идеально встал туда же. Настанет день, и он купит шторы - солнечные, золотисто-желтые - и ковер какого-нибудь другого цвета - оранжевого или пурпурного, но обязательно радостного и жизнеутверждающего.
Жена и дочери не особо интересовались домом, поэтому Эйдан не посвящал их в свои задумки. Женщины, видимо, считали это его очередным безобидным увлечением - вроде проекта Переходного года или затянувшейся борьбы за то, чтобы устроить на территории Маунтенвью маленький зоосад, за которым ухаживали бы сами школьники.