Павлу казалось, что стоит ему очутиться в том месте, где некогда находилась Татьяна, он почувствует нечто важное, то, что потерял в своей жизни. Все его мысли выстроятся по порядку, и он поймет, для чего встречается с ней и сможет в дальнейшем понять, нужно ли ему что-то еще и как этого достичь.
Но сейчас, следуя на автобусе в район ее проживания, он не мог сказать себе ничего вразумительного, и от этого его поступок казался безумным, еще дальше уводящим по витиеватой тропинке жизни, в незнакомые чужие дебри.
В голову приходили мысли о Таниной семье. О муже. О детях. Единственное, что он понимал, это то, что ни в коем случае нельзя что-то разрушить. Но как это сделать, если собственная неустроенность стала его второй матерью? Все его благие намерения заканчивались крахом.
В конце концов, окончательно решив, что Татьяна вообще может не проживать по этому адресу, а быть только зарегистрированной, он успокоился.
Намеривался, предъявив удостоверение сотрудника милиции, поговорить с соседями, как учили. Придумает повод, например, скажет, что по соседству хулиганили подростки, расспросит о чем-нибудь. А затем плавно переведет разговор на проживающих в квартире Татьяны.
Ободренный этой мыслью, он вышел на остановке и пошел в направлении нужного дома. Это была панельная брежневка, ничем не отличающаяся от десятков других вокруг. Лужи, образованные выбоинами в асфальте, еще не просохли после утреннего дождика и детишки у подъезда мерили ее сапогами, стараясь залезть как можно глубже. Павел подумал, что вот и он, точно так, рискуя промочить ноги, безрассудно ставит сапог в самую глубину, надеясь, что вода не перехлестнет через край.
Он внимательно посмотрел на детей, стараясь угадать Татьяниного сына. Хотя сам не знал, как это возможно, поскольку в памяти остался только ее тонкий профиль, как едва колеблющийся трафарет на фоне школьной доски, голубоватый от цвета штор.
Стекла в дверях подъезда были выбиты. Квадратные отверстия заткнуты фанерой, на которой кто-то написал фломастером матерные слова. Павел подумал, что это похоже на предупреждение. На деревянных почтовых ящиках на первом этаже были видны следы поджога. Они словно не выдержали нагрузки рекламной информации, торчащей из всех щелей. Энтузиазма увиденная картина не прибавляла.
Нужная квартира находилась на втором этаже, и Павел решил сначала зайти на третий, поговорить с соседями сверху. Он миновал первую площадку, затем лестничный пролет, ведущий к мусоропроводу. И в этот момент одна из дверей на втором этаже стала отворяться. Из нее прозвучал женский голос, а потом послышались шаркающие по цементному полу шаги.
Инстинктивно, словно на работе, Павел повернулся к узкому окошечку, выходящему во двор прямо над козырьком парадной. Он вспомнил, что не подумал о расположении двери нужной квартиры и решил про себя, что напрасно.
Он стоял, едва скосив взгляд, чтобы только определить, откуда вышла женщина, делая вид, что очень заинтересовался происходящим на улице.
Но, проходя мимо него, женщина замедлила шаг и почти остановилась. А потом двинулась дальше. Вывалив содержимое ведра в мусоропровод, стала возвращаться. Снова остановилась за спиной Павла.
И тут он понял, что это она. Наверное, почувствовал спиной, хотя не помнил, чтобы она когда-либо смотрела ему в след. Стал медленно поворачиваться, надеясь в случае чего поздороваться и проследовать дальше вверх.
- Зайдешь? - прозвучал в тишине ее негромкий голос, как много лет назад, когда он нес до дому ее портфель, и она приглашала его к себе в гости. Голос был низкий, грудной, но та же внутренняя светлая лиричность, которую он помнил в читаемых ею стихах, звучащая в письмах, наполняла сейчас это единственное слово. Певучая, немного грустная, существующая сама по себе. На миг показалось, что это слово возникло из прошлого, родилось из света, льющегося из окошка. Отразилось от каменных стен и попало в душу Павла, давно желанное, пробуждающее ностальгию.
- Конечно! - ответил он и резко повернулся к ней, готовый встретиться с ней глазами и быть пронзенным ее взглядом. Как раньше, потерять возможность двигаться и мыслить, ощутить и понять что-то неведомое ему ранее. Быть может, то, зачем он сюда пришел.
Но она смотрела в окно, куда несколько мгновений назад был устремлен его взгляд. Спокойно, безмятежно, словно ее внезапно заинтересовал прогноз погоды.
Танин профиль, который он так хорошо помнил, вернул Павла за парту в классе, где пахло старыми учебниками, пылью развешанных по стенам плакатов, скрипели перья ручек и шелестели страницы тетрадок прилежных учеников.
Но чего-то не хватало ему для полноты воспоминаний, и он продолжал вглядываться в этот знакомый абрис и, наконец, понял. Неизвестный палач рубанул по ее смоляной косе, распустив волосы ровным полукруглым занавесом, оголив белизну шеи, и теперь Таня напоминала ту девушку, сидевшую в опорном пункте участкового Семенова, лица которой он так и не увидел.
Павел не встретился с Татьяной взглядом. Неуловимым движением она повернулась к лестнице и стала молча подниматься по ступеням.
Большое тело взрослой незнакомой женщины было запахнуто в синее шелковое кимоно, доходящее до щиколоток. Изображенные на спине большие красные драконы, из пасти которых вырывалось фиолетовое пламя, пытались лениво танцевать твист, колеблясь из стороны в сторону.
Он смотрел, как грузно поочередно двигаются, слегка подрагивая, обтянутые блестящим материалом ягодицы. Как шлепают подошвы поднимаемых сланцев по белой слегка махрящейся кайме красных морщинистых пяток. А те в отместку злорадно придавливают подошву к новой ступени, потом отпускают и ждут очередного шлепка. Как в правой руке, осуждая кого-то, безмолвно раскачивается синее эмалированное ведро, отбитое по краям, с прилипшей на ободе картофельной кожурой.
"Зачем я это делаю? - думал Павел, - Иду за совершенно незнакомой мне женщиной в ее квартиру, где меня совершенно не ждут. Где нет ничего мне знакомого". И только какая-то смутная надежда теплилась в душе, толкала вперед, заставляя переставлять ноги, соблазняя едва маячившей впереди возможностью обрести то, что с годами казалась утраченным навсегда. То, по чему истосковалась его бесприютная душа, потерявшая обещанную когда-то давно надежду в ощущении черной смоляной косы, зажатой в мальчишеской руке. Задумчивое молчание таило в себе непонятную обреченную грусть, похожую на падающий первый снег.
Прямо в прихожей Татьяна сняла кимоно и повесила на вешалку. Теперь она была в более коротком домашнем халатике из цветастой фланели и фартуке с кружевными оборочками. Практически стертый рисунок на локтях и манжетах придавал Татьяне совершенно домашней вид заботливой мамаши многодетного семейства.
- Муж требует, чтобы я выходила на площадку в китайском, - сказала она тихо, не глядя на Павла, словно услышала его немой вопрос, и затем уже громче добавила: - он сам мне все вещи покупает, размеры мои знает наизусть, представляешь! Даже по магазинам не надо ходить!
Она продолжала смотреть в сторону, и Павлу почудилось, что она потеряла зрение за прошедшее время.
Неожиданно, повизгивая и стуча когтями по паркету, прямо в ноги к Павлу выкатились несколько существ, с виду похожих на пятнистых поросят. С заточенными красными пятачками, с пучками коротенькой светлой шерсти на голове, кончиках лап и других местах. Словно плохо опаленные тушки куриц.
- Это щенки китайской голой хохлатой, - пояснила Татьяна, - у нас бизнес. Все порядочные люди бизнесом занимаются. Муж на улице выгуливает их мамашку.
Павел подумал, что надо бы кого-то из них погладить, но дотронуться рукой до тонкой покрытой мурашками кожи был не в силах, испытывая отвращение.
Татьяна наклонилась и сгребла двух щенков. Приподняв на вытянутых руках, словно боясь испачкаться, понесла в комнату и положила в коробку с ветошью. Затем, то же самое проделала с двумя следующими.
- Никак не могу привыкнуть к их оголенности, - сказала она, возвращаясь, - они мне не нравятся, выглядят, словно заплешивевшие зверюшки! Но стоят дорого. Недавно машину поменяли на иномарку. Может, чаю?
В этот раз она посмотрела на Павла. В глазах блеснул огонек заботы. Но Павел повернулся на шум.
Из дальней комнаты со смехом выбежали два мальчугана - погодки лет десяти.
- Мама, можно мы погуляем?
- Идите, только в лужи не лезьте, не хочу вас от простуды лечить.
Она снова посмотрела в окно, и Павел увидел ее задумчивый профиль. Теперь он не казался загадочным, а был просто усталым.
- Пожалуй, - запоздало ответил Павел.
Татьяна посмотрела на него:
- Ах да! Чай! Совсем забыла. Присаживайся к столу.
Она ушла на кухню. Захлопала дверцами шкафчиков. Затем выдвинула несколько ящиков и с виноватой улыбкой вернулась в комнату:
- Чая нет. Наверное, кончился, - грустно сказала она, - надо мужу сказать.
После небольшой паузы спросила:
- Может, пепси? Муж добавляет его в коньяк, говорит, что очень похоже на виски с колой. Виски стоит дорого.
Дети оделись в прихожей и вышли из квартиры, захлопнув дверь.
Татьяна вернулась с наполненным стаканом и поставила на стол перед Павлом. Он пригубил шипящий напиток.
Газы ударили в нос и, чтобы не закашляться, Павел резко выдохнул.
- Как ты? - спросил он, не зная сам, что подразумевает под этим вопросом.
Татьяна пожала плечами и снова посмотрела в окно. Будто там был ответ. Казалось, что для нее существует только это светленькое пространство в стене между штор, где она, как солнечная батарейка, черпает энергию, а может, заглядывает туда, скрываясь от существующей реальности.
- А ты? - спросила она, посмотрев на него в упор.
Неожиданно Павел осознал, что они за все время встречи еще не встретились взглядами. Словно он боится затмить образ той далекой девочки, не дающей ему покоя. И эта мысль показалась чудовищно стыдной и даже безобразной, потому что подсознательно он совершенно не хочет ничего в этой чужой ему женщине почувствовать, найти для себя, для своей души. Он униженно отвел взгляд в сторону, увидев, как в картонной коробке неприятно пучатся пятнистые тела щенков.
- Нормально, - ответил он и, протянув руку, снова взял стакан.
Отхлебнул напиток. Немного успокоился. Хотел что-то сказать о себе, но не знал, с чего начать. В голове кружилась служба в милиции, а об этом он говорить не хотел. Немного посидев в тишине, Павел приподнялся.
- Так я пойду? - тихо спросил он и посмотрел на Татьяну. - Еще дел много. Может, как-нибудь зайду.
Она, не отрываясь, смотрела в окно и не шевельнулась, когда он встал и направился к выходу. Сняв с крючка куртку, Павел выскользнул за порог. Ему захотелось представить, что это совершенно не тот дом, куда он стремился, и не было женщины с большими ягодицами, за которой он вошел в квартиру на втором этаже. Не было стреляющего газом напитка и детишек. Но пятнистое подвижное месиво из голых щенячьих тел, до которых было неприятно касаться, не давало отвлечься, перебралось внутрь его души, подкатило к горлу ощущением тошноты и муторности.
Вернувшись домой, он взял Клепу на руки и долго не отпускал, чувствуя родное тепло, слушая благодарное фырчанье.
Глава 16. Кто в доме хозяин
Очередная зима оказалась слякотной и дождливой. Снова не подарила ребятишкам возможности покататься на коньках или слепить снежную бабу. Было совершенно непонятно, куда делись былые морозы и вьюги. Ученые продолжали упорно доказывать наступление потепления климата.
А затем пришло лето, и Павел опять в парке гонял мяч с Клепой. Снова вырывал его из пасти и бросал подальше в траву. Потом они бежали наперегонки, толкали мяч, и тот летел дальше. Казалось, не будет этому конца.
Андрей Кондратьев, новый напарник Павла, пригласил его к себе на дачу в Лужский район, и он без колебаний принял предложение, взяв с собой Клепу. Светлана, жена Андрея, накрыла стол прямо на улице и все могли наслаждаться реальным пейзажем Левитана: голубое небо, река вдали, колышущаяся на ветру полевая трава.
Клепа тоже радовался природе. Бегал вкруг, что-то грыз, метил все подряд и бежал дальше, познавая неизвестное. Пытался ловить пастью комаров и пчел, но после полученного несильного укуса прекратил это занятие и переключился на сверчков. Участок Андрея огорожен не был, так что можно было даже погонять соседских кошек.
Поедая шашлык на открытом воздухе, Павел услышал блеяние овец и с восторгом обратил на это внимание друзей.
- Да мы к этому привыкли, - отозвалась Светлана и указала рукой на поле, - это стадо старосты, нашего соседа, вон оно, у реки!
Все посмотрели и действительно увидели метрах в ста пасущихся овец.
Весна была дождливая, и трава активно росла вверх. Изменчивая, как водная поверхность, она переливалась на солнце ярким ковром, упираясь, словно в берег, в стену далекого соснового перелеска. Белые спины овец походили на гребешки волн, которые неожиданно беззвучно возникали, а затем пропадали среди слегка волнующейся глади.
- Красота! - сказал Павел, потягиваясь. - Что еще нужно человеку для отдыха? Только природа!
- Ты смотри, - откликнулся Андрей, - староста черного барашка себе прикупил! А все плачется, что денег нет. Я видел, как он своих баранов продает кавказцам, которые потом по полю за ними бегают. Видать, решил разбавить свое стадо новой кровью.
Все посмотрели на поле и увидели, как среди стада бегал черный барашек. Немного меньшего роста, чем взрослые, но энергии ему было не занимать. Он старался попасть в самый центр скопления, но, видимо, белые овцы не очень-то его желали видеть в своем коллективе и все время от него шарахались. Наверное, его назойливость надоела вожаку и он, громко заблеяв, разбежался и боднул в лоб черного. Тот от неожиданности присел на задние лапы. Но, очухавшись, тоже решил ударить обидчика, но почему-то не лбом, а своей тупой мордой.
- Какой-то странный баран! - сказал Андрей. - Все лбами сшибаются, а этот мордой вперед лезет и все молчит. Остальные блеют, а он втихаря, хоть бы какой звук выдал! Сразу видно, не наш баран, не отечественный - все исподтишка!
- И уши у него какие-то большие слишком, - добавила Светлана.
В этот момент вожак и черный баран снова разбежались и столкнулись головами.
- Самцы выясняют между собой отношения по сексуальному вопросу, - назидательно сказал Андрей, - давайте еще выпьем за мужчин!
- Ну, по поводу секса, тебе видней, - усмехнулась Светлана и подняла свой фужер, - за кобелей так за кобелей!
- А где наш-то кобель? - спросил Павел, оглядываясь. Он заметил, что рядом нет его пса.
- Клепу никто не видел?
Чувство беспокойства заставило его внимательней посмотреть вокруг, в том числе и на поле. От своей догадки он обомлел, не сразу в нее поверив.
- Это же Клепа! - воскликнул Павел через мгновенье.
В очередной раз, разбежавшись, противники столкнулись и отскочили друг от друга, как бильярдные шары. Павел увидел, что пес долбит противника своей тупой пастью.
- Клепа, ко мне! - со всей силы закричал он. - Ты что там творишь! Овец решил осеменить? Тупой пес, они тебе все зубы выбьют своими толоконными лбами!
Клепа, услышав крик хозяина, опрометью бросился к столу, словно только ждал, что его позовут и это послужит оправданием перед соперником. Он, видимо, и сам был не рад, что ввязался в поединок. Но покинуть поле боя гордость не позволяла.
Слава богу, все оказалось целым. Более того, с этого момента началась дружба Клепы со стадом. Познакомившись с вожаком, он мог беспрепятственно играть с овцами и даже ягнятами. Бегал с ними по полю, кувыркался. Поскольку он совершенно не лаял, животные приняли его за своего.
С каждым годом у Клепы обнаруживались все новые привычки. На очередной день рождения Павел пригласил коллег к себе домой. Соседка испекла пирог. Вместо подарков сотрудники принесли спиртное и закуски. Кто пришел с женой, кто с подругой. Соединили кухонный столик с журнальным и накрыли общей скатертью. Места хватило всем. Пир шел горой, когда Кондратьев Андрей вскочил со своего места и закричал:
- Ааа! Он меня укусил!
- Кто? - не поняли все.
- Пес под столом! - продолжал жаловаться Андрей, показывая всем красные пальцы.
- Да если б он тебя укусил, то у тебя пальцев бы не было! - возмутился Кузьмин, самый высокий из гостей. - И с чего это ему кусать тебя, если только ты к нему не приставал.
- Да, я к нему не приставал! - обиделся Кондратьев. - Я к своей лапусечке Светульке приставал! А он цап меня за руку!
- А куда ты ее совал? - спросил кто-то.
- Не совал я, а лапочку свою погладил под столом!
- Наверное, не лапочку и не свою! - засмеялся Михальиченко. - А ноженьку и чужую! Ты же ему свидетельство о браке не показывал. Вот он и блюдет под столом нравственность.
Присутствующие засмеялись.
- А вы суньте руку под стол, - сказал Кондратьев, успокаиваясь, обращаясь к остальным, - тогда узнаете, какую нравственность он блюдет там своими зубами.
- Ну и опущу! - С этими словами Кузьмин запустил свою руку под стол и стал выжидать.
- Ааа! - закричал он через мгновенье. - Он меня кусил!
И, разогнувшись, показал всем руку с укушенным указательным пальцем, на котором виднелась капелька крови.
Все покатились со смеху.
- Ничего себе, до крови, - сказал он, - интересно, за что?
- А чтобы свои длинные ручищи не распускал! - отозвался Михальиченко, - мало ли, какого лапусика ты решил под столом погладить! Вон у тебя ручищи какие, до противоположного конца стола достанешь!
Павел наклонился под стол и увидел там совершенно спокойно сидящего Клепу. Он посмотрел на хозяина, чуть приоткрыв пасть и высунув язык. Натянутые брыли, приподнимающиеся к скулам, походили на усмешку. В сочетании с гордо поднятой головой и огромными стоячими ушами они выражали одну мысль: ты смотри за порядком наверху, а я буду здесь сидеть на посту, глядеть, чтоб безобразий каких не случилось.
В дальнейшем выяснилось, что кусал он только мужчин и лишь тогда, когда в компании появлялась женщина. Он начинал ее в прямом смысле от них охранять, не давая им протянуть руку или даже подойти. Рычал, скалился, а если ненароком кто-то хотел прикоснуться, подпрыгивал и вонзался своими зубами в предмет посягательства.
Это было странно, и Павел решил почитать литературу об этой породе. Выяснил, что когда-то французских бульдогов разводили для охраны женщин. Те носили собак на руках как телохранителей, пресекающих любую агрессию со стороны мужчины. Возможно, это заложенное в давние времена чувство ответственности со временем проснулось и в Клепе.
Сажая компанию за обеденный стол, Павел стал предупреждать всех мужчин:
- Прошу, во избежание укусов, руки под стол не опускать, иначе есть риск быть травмированными. За свое хозяйство можно не бояться - Клепу оно не интересует!
Пес устраивался прямо под столом и внимательно следил, чтобы мужские руки не опустились на женское колено или что другое.
Периодически в разгар застолья кто-то забывал о предупреждении и вскрикивал от неожиданности, подскакивая и разглядывая укушенные под столом пальцы. Но, вспомнив о предварительном инструктаже, не возмущался. Случившееся возвращало мужчин к благоразумию.