Уложив дочку спать, Павел постелил себе на диване в большой комнате. Заснул быстро. Но среди ночи почувствовал, как влажный собачий нос сопит прямо в его ладонь, нечаянно спущенную с дивана на прохладный сквозняк у пола. В кромешной темноте он погладил голову собаки и потрепал ее за ухом. Почувствовал, как она лизнула его руку и легла, прислонившись к дивану спиной.
Утром Павла разбудила странная тишина. За окном светило солнце. Дверь в детскую была закрыта, оттуда так же не доносилось ни звука. Можно было подумать, что все покинули эту квартиру вслед за уехавшими вчера владельцами, бросив Павла. Опущенная с дивана рука ощутила жесткую щетину собаки. Рета не шевелилась. Вспомнив вчерашнее прикосновение, Павел с закрытыми глазами провел рукой против шерсти к голове собаки и дотронулся до ее морды. Ощутил, как защекотали ладонь сначала ее брови, а затем ресницы моргающих глаз. Она не спала. Павел коснулся носа Реты - он был сух. Вспомнив, что спросонья у собак это случается часто, Павел свесился вниз и увидел, что собака лежит на животе, поджав задние лапы, положив морду на передние. Казалось, что она высматривает что-то у стены под плинтусом, периодически открывая, а затем устало закрывая глаза. Глубоко вздыхая, словно продолжая сожалеть о вчерашнем потерянном мясе.
Тихонько открылась дверь детской и появилась Кристина в розовой ночнушке. Глаза ее были чуть прикрыты спросонья, оставляя узенькую щелку для ориентации. Она прошла мимо в туалет и через некоторое время вернулась обратно. Тишина в квартире так же привлекла ее внимание, и она с непониманием оглянулась на Рету. Павел заметил, что в глазах Кристины заискрились звездочки мести. Она подошла к дивану и наклонилась над собакой:
- Она что, притворяется обиженной?
- Не могу понять, - ответил Павел, - нос сухой. Может, она заболела?
- От вчерашнего обжорства! - хихикнула Кристина.
- Может, отравилась? - продолжил строить догадки Павел.
Рета, почувствовав, что речь идет о ней, положила голову прямо на пол, раздвинув лапы, и закрыла глаза.
- Да…, - протянула Кристина, - такой я ее еще никогда не видела.
Кристина снова направилась в сторону туалета. А затем Павел услышал, как открывается замок входной двери. Он только успел подумать, для чего это дочке понадобилось в таком виде выходить из квартиры, как раздался пронзительный уличный звонок в дверь. А затем тишина. Через секунду появившаяся Кристина спросила:
- Ну, как? Она тебя укусила?
Павел остолбенел. Он понял, что дочка провела эксперимент с собакой. Слава богу, что тот оказался нерезультативным.
Это подтвердило, что Рета не в духе. Она даже не приподняла голову от пола.
- Плохо дело, - озабоченно произнесла Кристина, - надо вызывать врача.
Павел посмотрел на часы. Время утренней прогулки давно прошло, но выйти с собакой на улицу было необходимо.
- Пойдем гулять, Реточка, - обратился Павел к собаке.
Она тяжело подняла голову, а затем медленно встала, опершись сначала на передние, а затем на задние лапы. Немного пошатываясь, пошла в прихожую.
- Да, беда, - подумал Павел. - Оставили мне собаку на сохранение, так она на следующий день подняться не может!
Он быстро оделся и, не умываясь, вышел с Ретой на улицу. Хорошо, что к лесопарку он повел ее напрямик через газон, иначе бы несдобровать пешеходной дорожке. Рету несло так жидко, что казалось, выводные отверстия ее организма перепутались. Она присаживалась через каждые десять минут, оставляя после себя небольшие желтоватые лужицы.
Придя домой, Павел стал искать в справочнике клинику. Ветеринар приехал быстро. Было странно наблюдать, как безропотно Рета позволяла трогать себя, заглядывать в пасть, ощупывать живот. Под конец даже не возражала против сдачи крови на анализ. Получив кучу рецептов, Павел бросился за лекарствами. Надо было научиться делать уколы, пока ветеринар еще не ушел.
Делать подкожные инъекции оказалось проще. Надо было оттянуть шерсть на лопатке собаки и вогнать туда иглу, постепенно выдавливая лекарство из шприца. Внутримышечные кололись в бедро с размаху. Надо было только рассчитать место для ввода иглы.
При каждом уколе Кристина закрывала глаза, словно готовилась принять на себя боль собаки. Затем открывала, когда опустошенный шприц, звякнув, опускался на фарфоровую тарелку. Его надо было прокипятить для дальнейшего использования.
Вечером на улицу Рета не поднялась. Она с жадностью пила воду, но ничего не ела. Дышала учащенно, а затем словно замирала и закрывала глаза. Через некоторое время снова глубоко вздыхала.
Павел так и остался сидеть на диване, только подложил под голову подушку. Поздно ночью скрипнула дверь детской, и к нему подошла Кристина в ночнушке с растрепанными волосами.
- Папочка, - залепетала она и, обняв отца за шею, положила голову ему на плечо, - ведь Рета не умрет! Правда?
Павел растерялся. Его впервые так назвал ребенок. И в этот момент, полный усталости и тревоги, он понимал, что не имеет права потерять свое новое имя. Со слов ветеринара собака была в очень тяжелом состоянии. Предположительно подхватила чумку. Где и когда - было неизвестно.
Казалось, что с жизнью собаки на карту поставлено что-то очень важное в их с Кристиной судьбе, словно кто-то там наверху давал им еще один шанс. Павел неожиданно понял, что тоненькая нить, на которой держится жизнь этой большой и еще вчера чужой собаки, сейчас соединяет его с дочкой. Что случится, если она оборвется?
Кристина сказала, что вся извертелась, но уснуть так и не смогла. Залезла с ногами на диван и положила голову на колени отцу. Павел прикрыл ее своим одеялом и, казалось, она уснула.
Рета лежала тут же рядом, на заранее положенной Павлом подстилке. Тускло горел торшер, ограничивая желтым световым кругом пространство с замершими тремя живыми существами, связанными воедино одним желанием, одной тоненькой нитью.
Под утро Рета попыталась подняться, но лапы не держали ее и, кое-как освободив подстилку, она сделала большую желтую лужу, которая, расползаясь, захватывала один за другим прямоугольники паркета, придавая им зеленоватый искрящийся оттенок. Рета тихонько поскуливала, точно извинялась за принесенные неудобства.
Проснувшаяся от этих звуков Кристина сходила в туалет за тряпкой и снова забралась под одеяло. Павел промокнул пятно и затем, прополоскав тряпку в ванной комнате, вытер насухо. Скулеж прекратился, и Кристина снова уснула.
Проснулись они, когда уже рассвело. Надо было срочно делать уколы. Большие карие глаза Реты были мутны. Вокруг век скопилось много гноя, который было необходимо счистить, а потом закапать в глаза лекарство. Павел сделал все, как учил врач. После чего, поставив шприцы кипятиться, прилег на диван, прижав к себе дочку, не переставая гладить лежащую внизу Рету. Кристина, видимо, от пережитых волнений снова задремала, что-то бормоча во сне.
Надо было приготовить обед и Павлу пришлось идти на кухню. Открыв холодильник, он достал замороженные пельмени поставил кипятиться воду на плиту. Когда по всей квартире распространился ароматный запах, в дверях появилась дочка. Она уже оделась, но как-то неряшливо - платье перекосилось, волосы были спутаны. Лицо ее было бледным, и Павлу даже не верилось, что еще недавно она, веселясь, издевалась над ним. Он посадил ее на колени, прижав голову к себе, и поцеловал в затылок. Заново застегнул ей сзади платье, сменив перепутанные пуговицы, взяв с трельяжа расческу, привел в порядок ее волосы.
Кушали молча, без аппетита. Оба думали об одном. Беседа не вязалась и сводилась к просьбам подать хлеб или достать из холодильника масло.
В этот день никто не выходил на улицу. Павел предложил дочке почитать книгу, и та согласилась. Рассказы Драгунского в этот раз не казались им смешными. Затем они смотрели телевизор и эффект был такой же. Через каждые несколько часов Павел колол Рете лекарство, давал воду и затем вытирал желтые лужи под извиняющийся скулеж.
Вечером, укладывая дочку спать, Павел увидел, что, закрыв глаза, она моментально забылась сном. Сказалось нервное напряжение. Сам же он боролся с ним до последнего и, сделав оставшиеся инъекции, распластался на диване, обняв правой рукой подушку, а левой Рету.
Неожиданно он проснулся от детского крика. Но не испуганного, а удивительно радостного и раздававшегося со стороны туалета. Это показалось немного странным, но сквозь тугую пелену сна, продолжавшую смежать ему веки, он явственно расслышал повторяющееся:
- Папа, папочка, Рета хочет кушать! Она выздоровела!
Чтобы убедиться в словах дочери, Павел ощупал левой свисающей рукой пол и обнаружил, что собаки нет на месте. После этого реальность наступила быстро. Он только успел перевернуться на диване и чуть приподняться, как в комнату со стороны туалета вбежала Кристина и бросилась прямо на него, снова повалив на диван.
- Посмотри, посмотри, - радостно кричала она, - Рета сторожит свой рубец. Он так воняет! Она хочет кушать!
И, уже вскочив обратно, потянула отца за собой. Привела его в коридор.
По дороге Павел вспомнил, что совсем забыл про рубец, оставленный лежать помытым в ведре, и теперь тот стал вонять еще сильнее. Прямо у порога лежала Рета. Она сильно похудела за эти несколько дней, но глаза ее светились лукавым блеском. Всем своим видом она говорила, что теперь ее лекарство находится за дверью и она готова принимать его через каждые полчаса.
Павел позвонил ветеринару и тот разрешил покормить ее рубцом, но только предварительно отварив.
После еды все пошли гулять. Жизнь налаживалась. Рету словно подменили. Она ни на шаг не отходила от Павла. Идя рядом, заглядывала ему в глаза, словно спрашивая: "правильно ли я себя веду?"
Две недели пролетели незаметно. И Павел с грустью осознал, что общение с дочкой подходит к концу. Все прошедшее время Кристина путалась, то называя Павла "отцом", то снова переходила на "ты" или звала по имени.
Через день приехали Полина с мужем. Их самолет прилетел утром. Неприятный звонок прозвучал пронзительно и нежданно. С тех пор, как уехала мать Кристины с мужем, в квартиру никто не звонил, и они успели позабыть все неприятности, следующие за этим звуком.
Внезапное возвращение застало Павла и дочь на диване за игрой в шашки. В тот момент, когда Кристина как раз собиралась перейти в дамки и нависла над редутом противника, взяв белую фишку в руку, как гром с ясного неба раздалось дребезжание. Рета лежала на полу рядом, отрезая дорогу под стол. Игрокам ничего не оставалось, как просто замереть, повернувшись в ее сторону. Рета вскочила на лапы, оскалившись, подняла шерсть дыбом, приняв охранную стойку. Затем отрывисто рявкнула в сторону прихожей.
Обернувшись к замершим на диване хозяевам, приветливо кивнула головой, словно приглашая их последовать за ней, и устремилась к входной двери. Кристина попыталась воспользоваться открывшимся проходом под стол, но собаки уже не было в комнате и прятаться было не от кого. Тогда она просто пересела на стул.
Павел поспешил к выходу. Он снял с крючка поводок и на всякий случай пристегнул его карабином к ошейнику собаки. Полина вошла первая. Разгоряченная, загорелая.
- Ты моя маленькая, обратилась она к Рете, - соскучилась без нас! Что-то не слышу твоего настоящего лая! Что вы с ней сделали?
Павел стоял, крепко держа поводок, который изо всех сил натягивала Рета.
- Полиночка, ивозьми собачку! - прозвучал голос Ислама, стоящего на площадке с чемоданами, - Так ибудет спокойнее.
Но к тому времени возбуждение собаки прошло, и она уже лизала лицо наклонившейся к ней Полины. В коридор вышла Кристина и бросилась матери на шею.
- Мы такие молодцы, - затараторила она, - ты не представляешь. Мы с папой вылечили Рету и она теперь больше не кусается. Ты знаешь, как мы беспокоились…
В этот миг она обернулась к Павлу, и тот незаметно подал знак, прижав палец к губам, прося ее не рассказывать все сразу.
- С папой? - удивилась Полина, опуская дочку на пол и строго глядя на нее.
- С Павлом, - быстро поправилась Кристина и, посмотрев на отца, опустила взгляд в пол.
Это нежданное слово затмило в сознании Полины остальную информацию, второпях выплеснутую дочкой, и она с недоумением посмотрела на Павла, гадая, что же он такое сделал, раз дочь признала в нем отца.
- Совсем не обязательно было рассказывать это ребенку! - возмущенно произнесла она.
Полина чувствовала, что любые взаимоотношения Павла с Кристиной внесут беспокойство в ее жизнь и совершенно не желала делить дочку со своим первым мужем. Но решила не акцентировать на этом внимание, надеясь, что скоро ребенок все забудет.
- Пашенька, спасибо тебе большое, - сказала она, раздеваясь и вешая свое пальто на вешалку, - мы так с мужем устали пока летели, а еще надо все разобрать по своим местам…
- Любимая, инельзя дорогого гостя отпускат, не напоив чаем и не угостив исластями, - начал было Ислам из-за спины Полины.
Но та, резко обернувшись, прервала его речь своим взглядом, добавив:
- Не надо Пашу задерживать, у него служба. Он и так отпросился у начальства из-за нас. Спасибо тебе, Пашенька!
Павел тут же стал обуваться, а затем накинул куртку. Прижавшись к стене, пропустил Полину с мужем в комнату.
Рета не уходила. Она видела, как Павел начал одеваться и ждала, когда он наденет на нее намордник с поводком, чтобы идти гулять.
- Кристина, попрощайся с Павлом, он уже уходит, - с трудом поднимая на стол принесенный мужем чемодан, сказала Полина.
- Как… Уже? - спросила дочь, недоумевая. - Мы еще не доиграли!
Она посмотрела на мать, затем на Ислама, вносящего второй чемодан, и бросилась в прихожую.
- С тобой доиграет Ислам! - строго сказала Полина.
- Ну, он же не умеет! - возмутилась Кристина, выходя в коридор, и голос ее дрогнул.
- Научится! - отрезала мать, щелкнув замками чемодана.
Рета приподнялась, полагая, что уже пора идти, но замерший в открытых дверях Павел закрыл проход.
Он посмотрел на дочку, и та остановилась рядом с собакой. Неожиданно отвернула от Павла лицо и начала гладить Рету по спине, не находя тех слов, которые секунду назад рвались из нее и вдруг растворились в нахлынувшем откуда-то изнутри урагане эмоций. Пробежали мурашками по шее. Жаром ударили в голову, защипали в веках, и все окружающее помутнело, преломляясь через наполнившие глаза слезы. Она продолжала бессознательно гладить собаку, что-то шепча ей, надеясь, что выкатившиеся из глаз слезы снова вернутся обратно и тогда она сможет поднять лицо к ставшему ей близким человеку. Но, неожиданно испугавшись, что не успеет сказать все, что хочет, невольно забыла обо всем остальном.
- Папочка, ты придешь к нам? - пролепетала она тихо всхлипывая и, не решаясь броситься к нему на шею, держалась правой рукой за густую шерсть Реты, взрывая ее проникающими вглубь пальчиками, скребя подшерсток неровно обкусанными ноготками.
Словно несмышлено выцарапывая из вигоневого одеяльца, в которое она была завернута десять лет назад, что-то важное и такое сейчас необходимое.
- Конечно, доченька, - ответил Павел и почувствовал, как судорога сводит внешние уголки глаз, передавая векам тяжесть и заставляя их сомкнуться, чтобы закрыть проход накопившимся слезам, - конечно, я буду приходить к тебе.
Он сделал шаг вперед, чтобы дочь не смогла увидеть дрожавших в его глазах слез, и обнял ее, прижав к себе детское напряженное тело. Вздрогнул, поняв, почему отец отворачивался к окну, когда заходил разговор о пропавшем Эрике. Ощутил, как дочка прижалась, уткнувшись носом в его живот. Наклонившись, поцеловал ее в затылок.
Подняв голову, заметил, как дернулась занавеска, за которой мелькнули волосы жены.
Все повторялось как много лет назад, но дверь за собой на этот раз он закрыл сам.
Глава 8. Блэк
Заселяться в уголовный розыск отделения милиции Павел пришел вместе со щенком. Никто из оперативников не возражал. У каждого был отдельный кабинет для работы, и обустраивался он по усмотрению хозяина.
Собаку Паше подарил Панкевич Сергей, променявший руководство рабочими завода на заботу о наших братьях меньших в лесничестве Ленинградской области. В какой-то момент звери стали ему дороже демократических преобразований в стране, и он подался в глушь, где еще сохранялись потерянные в городе чистоплотность и патриархальность.
- Ты посмотри, какой красавец! - восхищался он, - Лапы, как у ротвейлера, голова бульдожья! Смотри, какой лоб. Это же монстр будет, а не собака. Если бы не мои русские борзые и пара курцхааров, ни за что бы не отдал щенка. Мне его подарил заезжий англичанин. Приезжал на охоту со своей сукой, а она ощенилась здесь. Вот и пришлось пристраивать потомство. Тебе алиментный достался, так что гордись! Кстати, порода так и называется - Гордон. Только не подумай, что это от телеведущего пошло…
Они громко засмеялись, и Павел с удовольствием взял щенка шотландского сеттера.
Ухаживал за ним как за потомственным англичанином, наследником принца Чарльза. Пес словно чувствовал, каких он кровей и всеми силами старался поддерживать этот статус.
С собакой Павел расставался, только следуя на совещание. Девочки из канцелярии, которым он частенько оставлял его, когда уезжал на мероприятия, прозвали щенка черныш. Но Павлу виделось в этом слове нечто дворовое, и он переиначил кличку на английский лад:
- Собаку зовут Блэк! - провозгласил он гордо, памятуя о королевских кровях пса.
В коллективе спорить никто не стал. Все сразу согласились, чувствуя в этом имени что-то импозантное.
Зная свою родословную, Блэк рос умницей. Понимал все с полуслова. Кто-то из недругов доложил начальству о том, что в отделе у оперов появился пес, но все неожиданные проверки руководства оказывались безуспешны. В конце концов, решили, что раз собака соблюдает такую конспиративность, значит, душа у нее оперская, и нечего тратить попусту время - может, когда пригодится.
Никто и догадаться не мог, что, стоило в коридоре раздаться незнакомым уверенным шагам, Блэк залезал в сейф к Павлу, где хранились кипы нераскрытых оперативных дел, передаваемых из поколения в поколение. Молча, сидел там, скрываясь среди опросов свидетелей, фотографий с мест преступлений, планов мероприятий и вылезал только, когда руководители разочарованно покидали отделение.
Количество нераскрытых дел увеличивалось с каждым днем, и скоро пес уже не умещался в ячейку металлического ящика, но это стало и не нужно. Он превратился в полноправного члена коллектива оперов. Нес службу наравне со всеми. Патрулировал улицы, лазил по подвалам, гоняя бомжей, и даже разыскивал потерявшихся детишек.
Однажды Павел ради шутки дал понюхать собаке чужую вещь и затем в другой комнате спрятал ее под подушку. Не прошло и минуты, как Блэк вернулся - спрятанное было у него в зубах. С тех пор его стали брать на обыски.
В тот же год Павел стал лучшим оперативником района, и ему выделили комнату в двухкомнатной коммунальной квартире недалеко от места службы. Новоселье справляли всем отделом. Друзья помогли переехать из общежития.
Соседка по квартире, старушка лет семидесяти, невысокая ростом, с круглым, словно луна, лицом, узнав, что жилец переедет с собакой, сразу возмутилась: