– Нет, я на улице, – отказался от предложения Гольцов и выскочилкак ошпаренный, даже не дослушав слова Мельникова о том, что своим желанием покурить на свежем воздухе Анатолий напоминает ему инсулинозависимого диабетика, который ест ложками чистый сахар.
Оказавшись один на один с самим собой, Гольцов выдохнул с облегчением и с сочувствием подумал о Жанне: "Наверное, она с этим занудой повеситься готова!"
Странно, раньше ничего подобного он в Мельникове не замечал. Наоборот, практически все, что изрекал Николай Николаевич, казалось ему истиной в последней инстанции. Даже Анна, помнится, над ним посмеивалась. "Толя, – предупреждала она супруга, – раскрой глаза. Старше не значит умнее". "Перестань!" – бросался на защиту товарища Гольцов, даже не допуская мысли, что в чем-то его Анюта действительно права. "А если просто стареет?" – попробовал он объяснить изменения, обнаруженные в Мельникове, и расчувствовался: Николая Николаевича стало жалко. Вспомнилось знаменитое "Акела промахнулся!". Анатолий заспешил в дом.
– Поднимусь на второй этаж, – сообщил Николай Николаевич. – Включу фумитокс, а то вас комары загрызут.
"Какой заботливый", – тепло подумал о нем Гольцов и от нечего делать уставился в окно. Увидев, что в бане погас свет, он обрадовался: скоро за стол… Чтобы убедиться в этом, взглянул еще раз – и оторваться от вновь засветившегося в темноте окошка уже не смог.
Где Мельникова набралась этих манерных поз, догадаться было нетрудно. Они в принципе ничем не отличались от того, что можно было увидеть в самом обыкновенном порнофильме или в дешевом журнале определенного содержания. Но здесь, на расстоянии от силы четырех-пяти метров, эти позы обладали совершенно иной привлекательностью.
Жанна поднимала руки, делая вид, что проверяет, чисты ли подмышки, трогала свою грудь, вставала боком, изгибалась, нагибалась, лихо орудовала мочалкой, заставляя Гольцова следить за каждым своим движением. И как бы она ни делала вид, что совершенно не озабочена тем, видит ли ее в данный момент смотрящий из окна, было очевидно: у спектакля существует прямая адресация. И Анатолий это понял и отреагировал так, как, должно быть, в этой ситуации отреагировал бы каждый, пусть он хоть трижды влюблен в собственную жену.
Возбуждение неимоверной силы охватило Гольцова. По сути дела, Жанна была вторая женщина, которую он видел обнаженной. До этого была только Анна.
Анатолий почувствовал себя виноватым перед женой: в нем словно проснулся воспитанный мальчик, который точно знал, что подглядывать нехорошо, но именно поэтому не мог оторваться от дыры в заборе, или от замочной скважины, или, вот как сейчас, от светящегося в темноте окна.
Гольцов потер глаза, словно пытаясь стряхнуть с себя наваждение, но оно не исчезало. Напротив, невзирая на то, что Жанны в окне уже не было, воображение все равно дорисовывало ему соблазнительные очертания женской фигуры. При этом мысли о том, чтобы обладать Мельниковой, у Анатолия почему-то не возникло. Вместо нее появился дикий страх, что узнает Аня, или Николай Николаевич, или он сам себя нечаянно выдаст.
Пытаясь избежать разоблачения, Гольцов спешно покинул "место преступления" и поднялся на второй этаж, где Мельников, раскинувшись в кресле, мирно дремал под шум телевизора.
"Спит", – удостоверился Анатолий и подошел к окну: в бане погас свет. Отметив это, Гольцов испытал облегчение: вроде бы как соблазн исчез сам собой.
– Ну что? – очнувшись, проскрипел Мельников и процитировал знаменитую фразу из шукшинской "Калины красной": – Народ к разврату готов?
– Готов, – кивнул Анатолий и вздрогнул от звука хлопнувшей внизу двери: вернулась Жанна.
– Что это с вами? – удивился реакции гостя Николай Николаевич.
– Как-то неожиданно, – залился краской Гольцов.
– Нервишки шалят, – прокомментировал Мельников и встал с кресла: – Шашлык, надо думать, готов. Пойдемте…
Гость послушно двинулся за хозяином дома, не отставая от него ни на шаг, хотя спускаться по лестнице, глядя тому в затылок, было не очень удобно. Но находиться рядом с Мельниковым для Анатолия было предпочтительнее, чем оказаться в свободном пространстве, в которое запросто могла ворваться бесцеремонная Жанка.
– И че это такое?! – возмутилась Мельникова, как только увидела мужа. – Ты че, Колян, дрыхнешь, что ли? А за мясом кто будет следить?
– А зачем за ним следить? – начал оправдываться Николай Николаевич. – В инструкции написано двадцать – двадцать пять минут.
– Расскажи мне еще! – Тут же поставила супруга на место Жанна. – На таймере что?
Мельников снял очки и нагнулся над аэрогрилем, чтобы рассмотреть показания:
– Сорок.
– То-то и оно, что сорок! – рассвирепела Жанна. – Ну что, блин, за мужики! Ну ничего доверить нельзя. Ты че, Колян, время не выставил?
– А зачем? Там же было. В прошлый раз ты в аэрогриле мясо делала.
– Колян, ты идиот, – не стесняясь Гольцова, обругала мужа Мельникова и откинула крышку: пахло вкусно.
– Ну ведь все же нормально, – Анатолий попробовал разрядить обстановку. – Запах прекрасный, даже слюнки текут.
– Давно потекли? – не поворачивая головы, бросила через плечо Жанна.
– Конечно, – не чувствуя подвоха, вставил Мельников. – У любого нормального мужика при виде даже сырого мяса слюнки текут. А тут – готовое.
– А за мясом у нас, получается, кто присматривал? Толян? – Жанна впилась взглядом в Гольцова.
– Какая разница?! – возмутился Николай Николаевич.
– Большая! – с вызовом ответила мужу Мельникова. – Ты даже не представляешь, Колян, какая большая разница в том, кто за кем присматривает!
– За чем, – исправил ее Анатолий и предательски покраснел.
– Один – за кем, другой – за чем… – усмехнувшись, бросила Жанна и потребовала, чтобы муж подал ей блюдо: – Шевелись давай! А то спишь на ходу, – невооруженным глазом было видно, как она раздражается.
– Может, помочь? – предложил Гольцов, избегая смотреть на Мельникову.
– Еще чего, – отмахнулась она и скомандовала супругу: – Самогон доставай.
Николай Николаевич покорно метнулся к холодильнику, вынул из него бутылку, сало и поспешил к столу, за которым, забравшись с ногами на стул, в банном халате, уже сидела Жанна и руками раскидывала мясо на тарелки. Было ощущение, что она куда-то торопится:
– Жрать хочу! – объявила мужчинам Жанна и подставила свою рюмку: – Давайте хлопнем!
– Подожди, – остановил ее Мельников и показал глазами на гостя. – У нас же повод есть.
– Да, Толян, – как ни в чем не бывало, включилась Жанка. – Спасибо тебе за мою Деревяшкину. Ты уж ее там не бросай. Она у нас такая дура! А че ты хочешь, – раскраснелась Мельникова, – Юлька, кроме своего Собакаево, ничего в жизни не видела. А тут хоть на нормальных мужиков посмотрит, глядишь, замуж выйдет. Короче, от всех тебе респект. Будь здоров, Толик, держи хвост пистолетом и нас не забывай! В общем, будь, – она лихо опрокинула рюмку и, не поморщившись, проглотила самогонку.
– Спасибо, – смутился Гольцов и последовал примеру хозяйки.
– За вас, Анатолий Иваныч, – криво улыбнулся Мельников и с трудом выпил до дна.
– Че, Колян. – Жанна тут же заметила реакцию мужа. – Не пробират?
– Тебя зато "пробират", – вернул ей муж и обратился к гостю: – Пива налить?
Анатолий отрицательно помотал головой.
– А я, пожалуй, выпью.
– Не мешай, Колян, – встряла Жанна. – Тебе завтра за руль. Лучше пей самогонку. Налей ему, – приказала она гостю и подвинула рюмку мужа. – Полную.
При слове "полную" Николая Николаевича передернуло.
– Че ты морщишься?! – ястребом налетела на него Жанна. – Будешь щас мозг выносить! Выпей уже по-человечески и иди спать, – разбушевалась она, а Гольцов почувствовал: Мельников ей мешает.
– Может, не стоит заставлять человека пить, если ему не хочется? – Для Анатолия было бы спокойнее, если бы Николай Николаевич остался сидеть за столом.
– А кто его заставляет?! – Искренне удивилась Жанна и попробовала по привычке вскинуть брови, но после ботокса они не сдвинулись с места, и лицо приобрело какое-то нелепое выражение.
– Ты! – Мельников вдруг осмелел и, чувствуя себя под защитой гостя, выпалил: – Может, я не хочу пить?! Почему должно быть по-твоему?!
Напрасно Гольцов ожидал, что Жанка взъярится и набросится на мужа с ругательствами: она только криво усмехнулась и застрекотала:
– Да делай ты, че хочешь, Колян. Хоть весь пивом улейся: тебе с третьего этажа вниз летать. О тебе ж забочусь. Налей ему пива, Толь.
Гольцов вопросительно посмотрел на Николая Николаевича, уткнувшегося в тарелку, и еле сдержался, чтобы не обозвать Мельникову сволочью. Анатолий просто физически ощутил то унижение, которому Жанна подвергла мужа, причем с такой легкостью, которая свидетельствовала о том, что делает она это бездумно, по-свойски, так сказать, по-домашнему. Но самое интересное, что бунт Мельникова закончился ничем. Николай Николаевич наконец-то оторвался от тарелки, поправил чуть сползшие на нос очки и, не глядя в сторону жены, обратился к Гольцову, саркастично именуя того по имени-отчеству:
– А налейте-ка мне, Анатолий Иваныч, самогонки.
Жанна в этот момент торжествующе хмыкнула, схватила бутылку, рюмку и прямо на весу налила супругу:
– Молодец, Колян! Давай до дна – и хватит!
Она точно знала, что делает. Жизнь с Мельниковым научила ее особой изворотливости, прикрытой заботой о возрастном супруге. "Выпей до дна" – быстрей заснет и, значит, не будет проявлять никаких прав на ее молодое тело. "Ешь, что сказала" – меньше вероятности, что прихватит желудок, иначе – прости-прощай, сладкая жизнь: придется обоим жрать овсянку. "Надень это, идем в люди" – пусть все видят, как с молодой женой мужик хорошеет.
Про "надень это" – вообще отдельный разговор. Этот пункт ненаписанного брачного контракта Жанна соблюдала с особым энтузиазмом, потому что он позволял ей рассчитывать хотя бы на две поездки в год по "неотложным делам". Эти "неотложные дела" можно было бы назвать походом по магазинам, иначе говоря, шопингом, но Мельникова в присутствии супруга не пользовалась ни тем, ни другим обозначением, потому что интеллигентный Колян считал это мещанством. И Мельникова не пыталась его в этом переубедить, отвоевав себе право регулярно улетать то в Италию, то в Эмираты. Вернувшись же, она снисходительно чмокала своего Коляна в лысину и заставляла примерить все то, что сама почтительно именовала бренда́ми. И логотип одного из них сегодня украшал самую обыкновенную футболку, по поводу которой Жанна не преминула сказать Гольцову:
– Видал, какой у меня муж нарядный?! Сланцы – адик, майка – лакоста. Трусняки и те фирменные. Че там на тебе, Колян?
Мельников уставился на супругу, плохо соображая, чего от него требуется. Жанна явно знала, что делала, когда щедро отмеряла ему нужную дозу. Еще пару тостов, причем самых непритязательных, вроде "За – лося…", "Лыхаем…" (Что это значит, Мельникова вряд ли знала), "Чтоб все было, а нам за это ничего не было…", и Николай Николаевич уронил голову на грудь, издав звук, больше похожий не на похрапывание, а на приглушенный свист.
– Готов, – икнула Мельникова и уселась поудобнее, даже не заметив, как распахнулся халат, обнажив ту часть бедер, которую сама Жанна обозначала следующим выражением: "По самое не хочу". Ниче, что я так? – Мельникова словно нарочно притягивала к себе внимание Гольцова.
– Как? – переспросил Анатолий.
– Так, – Жанка манерно облизала губы и потянулась за куском подтаявшего в духоте сала, – по-семейному.
– Ниче, – подтвердил Гольцов, а набегавший было хмель тут же улетучился.
– Шведы, блин… – Мельникова пьянела прямо на глазах. – Ты, я и Колян. А че? Слабо?! – Жанна покачивалась из стороны в сторону, не забывая про конечную цель: – Тебе, Толян, сорок пять лет. А ты ведь, поди, кроме Аньки своей, ни с кем? Ни с кем? – Она мерзко захихикала. – Я точно знаю, что ни с кем. Дурак ты, Толян…
– Дурак, – согласился с Мельниковой Гольцов и искоса посмотрел на Николая Николаевича. Жанна тут же перехватила его взгляд и, снова облизнув губы, посоветовала:
– Ты на него не смотри. Он тебе не помешает. Правда, Колян?! – Она толкнула мужа в бок локтем. Мельников, не просыпаясь, в ответ что-то буркнул, и Жанна повеселела: – Давай?
– Что – давай? – ошалел Анатолий.
– Выпьем давай! – скомандовала Жанна и подставила рюмку.
– Я пас, – отказался Гольцов и положил руки на колени.
– Это ты про че? – злобно поинтересовалась Жанна, и Анатолию показалось, что та совершенно трезвая.
– Про все, – ушел от прямого ответа Гольцов, чем еще больше разозлил Мельникову, уставившуюся на него исподлобья.
– Пппонятно… – усмехаясь, она налила себе сама и очень четко проговорила: – Аньки боишься? Хочешь ведь меня, а боишься… Не ссы, Толян, я у подруг мужей не увожу. Принцип у меня такой. Чужого не беру. Пока сам не попросит…
– Я не попрошу. – Гольцов медленно поднялся со стула, пошарил в карманах в поисках сигарет, снова сел и, глядя Жанне прямо в глаза, честно признался: – Мне стыдно.
– Стыдно, когда видно, – тут же отозвалась Мельникова и быстро запахнула халат: – Все-все. Проехали. Пятерка тебе, Толик. Так можешь своей Анюте, – она с ходу воспроизвела интонацию, с которой Гольцов произносил имя жены, – сказать: "Жанка поставила мне пятерку". Пусть радуется, что мужик цел остался. Если, конечно, сама сейчас экзамены не сдает…
Удар попал точно в цель: Анатолий взбеленился и схватился за телефон.
– Не психуй, – остановила его Мельникова. – Я пошутила. Давай лучше Коляна на диван перетащим. Спать надо, а то завтра не встанем.
– Встанем, – неожиданно откликнулся на предположение жены Мельников и завертел головой.
– Очки давай! – Жанна грубо стянула их с мужа и прикрикнула на гостя: – Че стоишь? Бери.
Гольцову было неловко даже касаться Мельникова, не то чтобы взвалить его на себя и дотащить до стоявшего рядом дивана. Мало того, пока дремлющий Николай Николаевич сидел рядом, Анатолий чувствовал себя пусть в относительной, но безопасности.
– Может, наверх его поднять? – предложил Гольцов, но тут же понял, что положительного ответа не будет.
– Чтоб он себе шею свернул, когда в туалет захочет спуститься? – Мельникова знала, что говорила. – Вон, на лысине шрам видишь? (Анатолий присмотрелся: действительно шрам.) Ладно, не шею свернул. А то бы так и похоронила его под кустами этой его долбаной ремонтантной малины, прям здесь, в Дмитровке.
– Не надо, – промычал Николай Николаевич.
– Че не надо? Че не надо?! – расшумелась на него Жанна и, проскочив вперед, быстро убрала с дивана разбросанные вещи. – Спи давай.
Мельников еще пару раз дернулся, Жанка заученным движением прижала его к подушке, и он мирно засопел.
– Ну все, – выдохнула она, – можно идти спать.
– Я покурю. – Гольцов тянул время, чтобы избежать соседства с Мельниковой.
– Я тоже, – подхватилась Жанка и потуже запахнула халат: – Подожди, щас шаль накину.
Анатолий подумал, что про шаль – это иносказание, а оказалось – пуховый платок серого цвета. "Неужели наденет?" – изумился Гольцов, памятуя о мельниковской любви к бренда́м.
– Мамина еще, – накинула платок Жанка и двинулась к двери. – Волосы мокрые, не дай бог.
– Так лето же, – буркнул Анатолий, идя за хозяйкой следом.
– Ну и что, что лето, – не согласилась с ним Жанна. – Мне мама рассказывала, у нее подруга была. Так же вот вышла после бани развязкой и простыла. Бах – менингит.
– И умерла, – улыбаясь, закончил за Мельникову Гольцов.
– А че ты ржешь?! – вскипела Жанна. – Правда умерла. Меня, кстати, в честь ее назвали.
Анатолий плохо представлял, что в каком-то Собакаево жили какие-то другие женщины с именем Жанна, но спорить не стал и только хмыкнул, подчеркнув значимость момента: "Умерла, так умерла".
– Теперь боюсь, – объяснила свою страсть к пуховым платкам Мельникова и с удовольствием затянулась, прислонившись к столбу, поддерживающему навес над крыльцом. – Не обижайся на меня, Толян, – повинилась Жанна и, не глядя на него, продолжила: – Иногда вот так накатит, блин, как сегодня. Ну не могу просто! Как подумаю, что мне с моим очкариком век доживать, тошно становится. Вроде он и мужик хороший, и ведь я сама этого хотела, а смотрю на него – и видеть не могу. Повезло вам с Анькой: вы ровесники, понимаете друг друга. А этот чуть что: "Так нельзя!", "Неприлично!", "Че ты позоришься?!". Задолбал просто! Не поверишь! И уйти нельзя! Вот и бросаюсь, как собака, на всех. Тошно мне, Толик. Ох, как тошно.
– Да я понимаю… – промямлил Гольцов, напуганный Жанкиными откровениями еще больше, чем представлением в помывочной.
– Ни хрена ты не понимаешь! – выпалила Мельникова и, подойдя к Анатолию вплотную, шумно втянула в себя воздух: – Дай хоть вспомню, как мужик пахнет.
– Вспомнила? – глухо переспросил Гольцов, понимая, что вот еще секунда – и все случится.
– Анькой пахнет, – скривилась Жанна и отступила. – Мешает она мне… И тебе. Иди, Толян, спать.
Анатолий ушел безропотно и долго лежал на диване, заботливо разложенном Мельниковым в гостиной на втором этаже, внимательно прислушиваясь к каждому звуку. В глубине души Гольцов был уверен, что Жанка не пройдет мимо и, когда будет подниматься к себе на третий этаж, обязательно заглянет. И может, даже к лучшему, если заглянет. Если сама… В конце-то концов!
Мысленно разрешив себе то, о чем еще час назад боялся и думать, Анатолий вытянулся под пледом в струнку и замер: скрипнула лестница. "Поднимается", – догадался Гольцов и сильно зажмурился: "Во сне не считается!" Но Мельникова даже не повернула головы, проходя мимо распахнутой двери. И потом Анатолий еще долго ловил редкие в ночной темноте звуки, пытаясь определить их природу. Вот скрипнула кровать наверху – наверное, Жанна переворачивается с боку на бок. Внизу – взрыдывал во сне Николай Николаевич. Звенел у уха комар, и где-то за окном ухала неведомая птица, словно предупреждала об опасности. "Засыпай!" – приказал себе Гольцов и повернулся лицом к стене: сна не было ни в одном глазу. "Сидел бы дома, дурак", – посетовал Анатолий и достал из-под подушки телефон, чтобы посмотреть время. На табло вместе с цифрами 3:10 высветилась надпись "Сын Игорь (5) пропущенный".
Как оказалось, что сотовый был переведен в беззвучный режим, Гольцов так и не понял. Память не сохранила момента, когда бы он мог это сделать собственноручно. В журнале звонков недвусмысленно значилось: последний сигнал от сына поступил ровно двадцать минут назад. "Что-то с Аней!" – напугался Анатолий и набрал номер Игоря.
– Да, – мгновенно ответил тот, и его голос отцу не понравился: уж очень тихий. Таким разговаривают, либо когда все спят, либо когда рядом тяжелобольной человек. Гольцов тут же дорисовал себе все необходимое и практически уверился в том, что с Анной что-то произошло, но из суеверных соображений решил задать вопрос по-другому:
– Ты мне звонил?
– Звонил, – прошипел Игорь.
– Зачем?