- Ну почему же. Ревную, - Харриет подняла с пола подол полосатого платья и подоткнула под себя. - Пожалуй, я все-таки тоже попробую твой коктейль. Понимаешь, я просто напускаю на себя важность, пытаюсь сама себя убедить, что все смогу. Потому что, если я не смогу - тогда мы все пропали. Ты не представляешь, сколько мне сейчас надо мужества, чтобы не разреветься.
- Извини. - Кретин, выругался он про себя. Она действительно умная и мужественная женщина. Мне просто хочется думать, что все это не настоящее, - но это настоящее.
- Ревную к прошлому, как последняя дура. И ведь понимаю, что теперь это не имеет значения, все ушло, там давно уже ничего нет. Но раньше-то было: он же любил ее, он же спал с ней!
- А теперь? - спросил Монти. Блейз на этот счет высказывался как-то очень уклончиво.
- Нет, теперь нет, конечно. В том-то и дело. Теперь она - бремя, которое он обязан нести…
А не лжет ли ей Блейз? - подумал Монти, но тут же печально усмехнулся про себя. Мне уже не суждено это узнать: Блейз никогда меня не простит за то, что в его драме я оказался хладнокровным зрителем, а сейчас вдобавок сижу и выслушиваю откровения Харриет.
- Конечно, я ревную, - сказала Харриет рассеянно, глядя огромными глазами куда-то в палисадник; там, под полуденным солнцем, вывесив языки, поджидали хозяйку Ершик и Панда с Бабуином. - Просто я не могу себе позволить сходить с ума от ревности. Я должна владеть собой, вообще владеть ситуацией. Этого ждут от меня все - Блейз сказал, даже Эмили ждет. И я должна их всех спасти. Конечно, это фиаско, катастрофа. Для многих семей это, наверное, был бы конец - только не для моей. Мы сделаем все как надо - сделаем все. Со стороны это, наверное, похоже на какой-нибудь банк, который разорился, но твердо намерен заплатить по всем счетам. Мы должны отвести место для Эмили в нашей жизни, нам придется это сделать. Я понимаю, радости мне от этого будет мало. Но, как ты правильно заметил, она ведь существует, и ее сын тоже. Конечно, если бы не Люка, Блейз давно бы ее бросил - и она это знает. Но Люка есть, и, возможно, он-то как раз всем нам и поможет. Возможно, с ним все мы будем вести себя гораздо лучше. Чистота и невинность всегда помогают.
- А что Дейвид? - спросил Монти - вовсе не затем, чтобы лишний раз помучить Харриет; просто он хотел убедиться, что она все предусмотрела, ничего не упустила.
Харриет, по-прежнему глядя в палисадник, болезненно сморщилась.
- Очень переживает, Блейзу за все время еще ни слова не сказал. Возможно, он… нет, я не могу сказать, что он больше всех пострадал, да я и не дам ему так страдать, просто не допущу… Он уже не ребенок. Он достаточно взрослый и достаточно здравомыслящий мальчик, чтобы все это пережить. И я помогу ему, мы справимся. Но это трудная большая задача, которую придется решать каждый день, - а мы пока еще в самом начале. Представь: человек жил себе всю жизнь без всяких забот, и вдруг война, и вот он уже мобилизован. Ах, Монти, ты ведь поможешь мне, да? - Не оборачиваясь, она протянула ему руку, и Монти взял ее ладонь и задержал в своей. Из сада, из-за угла дома, появился Аякс; послав хозяйке собачью улыбку, он тоже улегся посреди палисадника и вывесил язык. - Монти, что еще сказал Эдгар, когда ты все ему рассказал?
Монти отпустил ее руку.
- Очень жалел, что теперь не сможет с тобой разговаривать как раньше.
- Да почему же не сможет? Пожалуйста, скажи ему, пусть приходит, я буду только рада! Для меня чем больше людей, с которыми я могу об этом говорить, тем лучше. Пусть все о нас знают, все должно быть гласно, как сам брак, - иначе жизнь превратится в кошмар.
- Насчет этого вы с Блейзом тоже договорились? - поинтересовался Монти. - Я имею в виду гласность.
- Н-не совсем… То есть мы еще не решили… В любом случае, скажи Эдгару, что он может приходить и говорить со мной сколько угодно.
- Хорошо, скажу. - Монти почувствовал, как глухое раздражение снова поднимается в нем. В этой хмельной, возбужденной Харриет было что-то абсурдное. Намерения у нее, конечно, благие, но во что-то они выльются?
- И еще я хотела бы поговорить об этом с Магнусом, - сказала Харриет.
- Не уверен, что это возможно.
- Откуда, интересно, у человека берутся силы, чтобы такое пережить? Я будто вдруг оказалась одна в чистом поле - поле такое голое, как правда, и ветер свищет над головой. Я сначала только плакала, плакала, больше ни на что не было сил. А потом поняла, что выход только один: я должна любить Блейза еще сильнее, чем раньше, только это нам всем поможет, - и поняла, что мне это совсем не трудно, я могу любить гораздо сильнее!
- А если Эмили Макхью не примет твоих условий? - спросил Монти.
- Примет, - сказала Харриет. - Должна принять. Для нас обеих теперь все изменилось, и жить нам тоже придется по-новому. Звучит, конечно, самонадеянно, но - понимаешь, она меня не возненавидела и… В общем, я заставлю ее принять мои условия.
- То есть верховодить будешь ты?
- Ну вот, опять ты смеешься надо мной! И, кажется, смотришь на часы. Все, мне пора! Эй, мальчики, за мной! Пожалуйста, Монти, помоги мне справиться со всем этим. Мне так нужна твоя помощь. Не забудешь сказать Эдгару, ладно? Ах, Монти, опять ты!.. Умоляю, не давай мне больше никаких вещей. Это же, наверное, очень ценная чаша, посмотри, какие на ней золотые листочки, или уж не знаю, что это такое! Что скажет миссис Смолл, когда приедет!..
После ухода Харриет Монти вернулся к себе в кабинет. Окна, как всегда в жару, не закрывались, однако темно-красные деревянные ставни, расписанные голубыми тюльпанами с женскими головками вместо цветков, были закрыты - из-за этого по комнате разливались запахи сада, но воздух оставался прохладным. В полутьме прожилки на мраморных обоях закручивались в странные водовороты, по углам потолочных кессонов прятались тени; узкие шкафы вдоль стен (в коих, по задумке мистера Локетта, должны были стоять высокие стройные вазы и такие же высокие стройные мадонны) приглушенно мерцали драгоценными витражами, выполненными в виде растительного орнамента. Монти привычно опустился на колени и попытался отбросить от себя все мысли, но не смог. Казалось, душа его настойчиво искала в пустоте неведомого исцеления, которое мозг так же настойчиво отвергал. При таком раскладе от высших сил проку было немного, неясное глухое раздражение не желало отступать. Немного поборовшись с собой, Монти сел на ковер и, обхватив руками одно колено, стал смотреть на золотистую полоску света, которая пробивалась между ставнями. Так чего же он ждал, чего хотел? Мечтал увидеть, как Харриет будет рыдать и биться в истерике, полюбоваться на то, как рушится чужая жизнь, почувствовать, что он сам кому-то нужен?
Как легко и естественно пристраивается человек к чужим бедам. Что ж, если и он собирался пристроиться - ничего не вышло. Монти почувствовал, как в нем опять поднимается отвращение к самому себе, бесплодное и бессмысленное. Нужно бежать, думал он, - только куда? Да и мать скоро приедет. Но все же, пока он сидел на полу, раздражение понемногу улеглось. Вернулся и воцарился на своем законном месте образ Софи, с ним вместе вернулась привычная боль. Вот он видит маленькие ножки в изящных туфельках, а вот сверкнули круглые стекла очков, вот, вскинув голову, она смотрит на него дерзко и нетерпеливо - требует внимания, и этот взгляд выдает всю ее трогательную беззащитность, все то, что она так пытается от него скрыть. Сегодня ночью Монти снилось, что он не человек, а огромный зверь с выколотыми глазами, и Софи, совсем голая, в одной только украшенной цветами шляпе, ведет его за собой на цепи. Софи, у нее были такие маленькие груди. Монти мучительно хотелось плакать, но слез по-прежнему не было.
* * *
- Тебе пора, - сказала Эмили. - Харриет, наверное, уже ждет.
- Нет, вы правда с ней мирно поговорили? - спросил Блейз. Все происходящее казалось ему абсолютно немыслимым.
- Послушай, я же тебе объяснила. Говорила она, я только молча ухмылялась.
- И ты не орала на нее, не требовала, чтобы она немедленно убралась?
- Почему я должна на нее орать? Она говорила интересные для меня вещи, да и вообще она вполне приятная женщина. К тому же не забывай, ей ведь пришлось хуже всех.
- Так ты… готова это… принять?
- Я этого не говорила. И потом, я не знаю, что я, собственно, должна принимать. Может, ты знаешь?
- Ну, если вы как-то между собой поладили… и даже обошлось без… Это же все меняет.
- Я иногда начинаю сомневаться, все ли у тебя дома, - сказала Эмили, примеряя букет бледно-желтых роз к большой темно-красной вазе граненого стекла; розы были из Худхауса, их прислала Харриет.
- Ты не думай, я понимаю, мало ли как все еще может обернуться. Такие вещи бесследно не проходят… Но вы обе вели себя так замечательно, обе были так добры…
- Да уж. К твоей драгоценной персоне мы были добры. Это точно.
- Ну хорошо, ладно, я эгоист, но - ты же сама говорила - мы, мужчины, все такие. Вот я и скажу тебе сейчас как эгоист. Вы нужны мне обе - и ты и она. Раньше я никогда не мог сказать тебе это прямо - боялся. Но теперь наконец стало можно говорить правду, и это должно помочь нам всем. Ну, во всяком случае, мне. Я вдруг почувствовал себя свободным, понимаешь? Я уже не боюсь, и могу говорить все, что думаю. Знаешь, Эм, раньше я все время чего-то боялся, это отравляло нашу любовь. Но теперь я уже могу любить тебя без страха.
- Интересно, чего же такого ты боялся тогда, но не боишься сейчас? Что я буду бороться за свои права? А что, теперь, по-твоему, надобность отпала?
- Я не о том. Я хотел сказать, что правда… заразительна, что ли. Одна правда влечет за собой другую. Раньше, например, я думал только о том, как бы тебя задобрить…
- А теперь ты не собираешься об этом думать? Ты вроде сказал, что мы обе тебе нужны.
- Раньше я ни за что не посмел бы тебе такое сказать. Конечно, я не могу любить Харриет той особенной любовью, которой люблю тебя, ты это знаешь. Но все же она мне дорога. И дело тут не только в чувстве долга - хотя у меня, разумеется, есть безусловные обязательства перед вами обеими, и я буду их выполнять. Так уж вышло, от этого мне никуда не деться. Собственно, так было всегда, но только теперь я могу честно признаться в этом вам обеим. И, слава богу, все наконец-то начинает устраиваться - впервые за столько лет…
- А по-моему, ты просто брехло. Хочешь нас обеих облапошить, да? Тебе подавай и меня, и Харриет, и чтобы все тебя любили, и носились бы с тобой - и все только ты, ты, ты!
- Да, но…
- Надо же, какой он стал честный, правду возлюбил. Сдается мне, что до настоящей правды тебе как до неба. Ты ведь жить не можешь без вранья. Ладно, как знаешь, только имей в виду: я своего не уступлю.
Не отвечая, Блейз следил за тем, как она старательно, по одной, устанавливает розы в темно-красной вазе. На Эмили было что-то летнее, ситцевое - не то халатик, не то платье, - совсем простенькое, светло-зеленое с белыми маргаритками. В кои-то веки она уделила своей внешности чуть-чуть внимания - и даже при ясном утреннем свете выглядела прекрасно: аккуратная мальчишеская стрижка, на бледном матовом лице пронзительно-синие глаза с насмешливыми искорками в глубине. Не совсем понимая суть сегодняшней насмешки, Блейз все же догадывался, что в общем, несмотря на произносимый текст, Эмили настроена достаточно благосклонно. Со своей стороны, он всячески старался скрыть неподобающее облегчение, которое, чего доброго, могло подействовать на нее как красная тряпка. Малейшие проявления доброты со стороны обеих женщин казались ему теперь великими дарами; он чувствовал себя богатым и смиренным, как никогда в жизни, и две его женщины, как никогда в жизни, притягивали его к себе, словно были наделены божественной, магической властью. Он ловил каждое слово Эмили, каждый ее жест так, будто вся его жизнь зависела от того, что она сейчас произнесет.
- Видишь ли… - Пощекотав последней розой нос невозмутимого Бильчика, Эмили поставила цветок в вазу и отступила на шаг, чтобы полюбоваться своим творением. - Не верю я, чтобы ты так быстро отказался от старых привычек. Подсовываешь мне очередную полуправду, только бы я успокоилась, а сам опять стараешься незаметно загнать меня в тот же угол - потому что тебе так удобно. Значит, меня ты любишь особенной любовью, а она тебе просто дорога, я тебя правильно поняла?
- Да, но… - Блейз сник.
Безжалостное утреннее солнце осветило убожество знакомой гостиной, которую Эмили, в своем новом непостижимом умонастроении, вылизала и вычистила. Блейз вдруг осознал, что он впервые видит цветы в этой комнате. Почему за все годы ему ни разу не пришло в голову принести сюда букет цветов?
- Впрочем, неважно, - сказала Эмили, смущая его той же загадочной насмешкой в глазах. - Не волнуйся. При желании я, конечно, могу скрутить тебя в бараний рог - но не хочу. Не сегодня, во всяком случае. Я, конечно, понимаю, правду ты мне и сейчас не скажешь. Но ничего, неважно. Со временем все само собой прояснится.
- Эм, малыш, только прошу тебя, ты ведь не станешь рассказывать Харриет все про нас… ну, про наш с тобой особый мир? Такие вещи, они же очень личные, только для двоих. Третий все равно не поймет. Харриет, если узнает, расстроится - и только. Это наша с тобой тайна… Так что, не скажешь?
- Может, и не скажу, - усмехнулась Эмили. - Ну хорошо, не скажу, все равно это ничего не даст. Приятно к тому же, если у нас с тобой еще останутся какие-то общие секреты. Что, Харриет намерена рассказывать про нашу веселую компашку всем подряд? Зачем? Твой именитый дружок и так уже все знает. - Под "именитым дружком" имелся в виду Монти, которого Эмили, к немалому облегчению Блейза, кажется, невзлюбила. - А мне что прикажешь делать? Торчать теперь в этой дыре до скончания дней, а вместо развлечения принимать у себя время от времени твою супругу?
- Эм, сначала мы должны как следует все обдумать, не будем спешить. Надо решить, как быть с моей практикой, как быть с Дейвидом.
- Когда я наконец увижу вашего хваленого Дейвида? На фото он просто красавец писаный, тебе до него далеко.
Блейз успел уже предъявить Эмили фотографию Дейвида. Раньше сама мысль об этом показалась бы дикой, но теперь, на волне новой правдивости, все прошло как-то само собой.
- Скоро, - ответил Блейз. Дейвид был едва ли не самым неясным пунктом "всего этого", как обе женщины обозначали сложившуюся ситуацию. - Надеюсь, они с Люкой подружатся.
- Ну что ж, думаю, повертеться немного в буржуйской среде Люке не повредит. А главное, ты начал наконец шевелить мозгами насчет другой школы. Интересно, что твой старшенький думает обо мне? Наверное, считает меня распоследней шлюхой.
- Ну, что ты, конечно, нет. Не волнуйся, все утрясется, должно утрястись. Нам же со всем этим жить - вот и давай жить как-нибудь… веселее.
- Веселее? - повторила Эмили.
- Ну пусть не веселее, но хотя бы добрее, спокойнее, не мучая без конца себя и друг друга. По-моему, вы с Люкой в результате всего этого ничего не теряете - только выигрываете.
- Это каким же образом, позволь узнать? Ну, если не считать того, что ты наконец сподобился заняться его школьными делами?
- Вы будете чаще меня видеть.
- Какое счастье.
- Эм, ты же всегда этого хотела - разве нет?
- Не уверена. - Эмили, уже сидя в кресле, разглядывала Блейза так пристально, что ему стало не по себе. - Я не говорила, что хочу тебя чаще видеть. Я говорила, что хочу тебя.
- Ну вот, ты и получаешь меня - и можешь теперь чувствовать себя гораздо спокойнее, чем раньше.
- Ага. Потому что Харриет утвердила мой статус. Грандиозно!
- Не юродствуй, Эм.
- Теперь она будет следить за тем, чтобы ты вел себя гуманно и уделял мне достаточно внимания, да?
- Послушай, разве оттого, что Харриет обо всем узнала и все приняла, тебе стало хуже? Наоборот, твое положение упрочилось, это же очевидно. Все могло обернуться гораздо неприятнее.
- Это если бы Харриет заставила тебя выбирать?
- Да.
- Так она еще может передумать.
- Не может. Она существо нравственное, у нее есть твердые принципы.
- Ну, значит, я могу передумать. Я, как ты знаешь, существо не слишком нравственное, и принципы меня мало волнуют.
- Ты тоже не передумаешь.
- Ты хочешь сказать, что я вряд ли смогу себе это позволить - в моем-то положении. Теперь даже меньше, чем раньше. Ну что ж, пожалуй.
- Эмили, я совсем не то хотел…
- Ничего, неважно.
- Если ты думаешь…
- Я не думаю. В том-то и дело. Я, конечно, произношу какие-то слова, и со стороны мы с тобой, наверное, выглядим как два нормальных человека, сидим и спокойно беседуем - но внутри у меня пусто, понимаешь? Я не знаю, что думаю, я даже не знаю, что чувствую, и понятия не имею, смогу ли я все это вынести.
- Главное сейчас, чтобы смогла вынести Харриет… а она может вынести что угодно. Она - точка опоры для всех нас. Она предсказуема.
- А я нет, - сказала Эмили. - Но, как ты верно заметил, всем нам придется вынести, кому что суждено. Зато уж ты у нас счастливчик, дальше некуда. Наверное, чувствуешь себя этаким турецким султаном. Как-никак, обе женщины остались при тебе, и все-то тебе сошло с рук, и сам ты вышел сухим из воды.
- Ты права… прости меня… пожалуйста. И… Харриет ждет тебя на чай, ты обещаешь? Меня дома не будет…
- Ладно, обещаю.