"Ну за что, за что?! Даже не пригляделись… и уже рады побить чужого человека".
И Миня, вспомнив, что еще совсем недавно его ограбили в городе, и он по воле бандитов, охотников до чужих денег, лишился семьи, жены и дочери, а тут вот и вовсе без вины виноват, обиделся на все человечество. Нет, его не исправить… И Миня тоже теперь станет злым. Да!
И, хромая, он поплелся в сторону вкусных печных дымов и коровьего мычания, овечьего блеяния и вдруг увидел - на обочине дороги валяется мотоцикл, а в метре от него человек с изодранным до крови лицом, в черной кожаной куртке, в кирзовых сапогах. Что–то бормочет. Наверное, пьяный.
"Ну вас всех к черту, гады!" Миня зашагал прочь своей дорогой, к незнакомому селу. Но уже возле крайних изб остановился. Ему стало стыдно и страшно. "А если тот мужичок не пьяный… да и пьяный, а помрет… кровью истечет… А не помрет, еще на меня и покажет, что я его сшиб или как–нибудь иначе поспособствовал аварии?" Нет, не получалось навсегда обидеться на людей. Миня сплюнул и поспешил назад, в темное уже поле, к слетевшему с грунтовой дороги мотоциклу.
Но не было уже возле дороги ни мотоцикла, ни того мужичка. Наверное, сам поднялся и уехал, а может быть, машина какая–нибудь подобрала. Ну и ладно. Лишь бы живого…
Сердясь на себя и гладя рукою под рубашкой стонущее ребро, трясясь от озноба (неужто простудился?), Миня забрел наконец в незнакомую деревушку… В какую же избу ему тут сунуться? Да и кто с ним в таком виде будет говорить?
Проходила мимо бабка с веслом и сетью на плече, Миня обратился к ней:
- Хозяюшка!.. - Но она не расслышала или не захотела расслышать.
На улицу вышла девочка в кофте и в платьишке, в резиновых сапожках.
- Девушка, - хрипло воззвал Миня. - Вы не бойтесь, только скажите: где бы мне плистанище найти?..
Ничего не ответив, как глухая, она быстренько перебежала дорогу и скрылась за калиткой.
Миня подождал, ничего не дождался и стукнулся в соседнюю. Вышла старушка.
- Чего тебе, гражданин?
"Раньше таких, как я, называли касатик".
- Не знаете ли? - Миня старательно улыбался. - Где бы можно поработать… пожить?.. - И добавил, чтобы старуху не пугал его вид. - Знаете ли, я оглаблен, какие–то парни в поле… конечно, вид ужасный… но я отмоюсь… А если нужна рекомендация, можете позвонить дилектору совхоза имени XX партсъезда Галине Ивановне.
Старушка задумалась. Очевидно, про боевую Галину Ивановну и в этом селе знали.
- У меня, паря, ни коровы, ни гусей. А вот у нас тут Муса живет, черный такой… у его целое стадо… попросись. Вдруг возьмет. - И показала за околицу.
В той стороне Миня еще не был. Миновал колодец на улице с воротом и крышей, миновал кривые избенки с заколоченными крест–накрест окнами и оказался перед высоченным кирпичным забором, за которым меж мерцающих в осенней полутьме берез высился коттедж. Миня подошел к воротам - ворота железные, справа на квадратном столбе жестянка, можно различить: "Улица Солнечная, дом1-а", ниже - кнопка звонка и переговорное устройство.
Нажал кнопку - услышал гортанный, явно не русский голос:
- Кого надо?
- Меня рекомендовали к вам, господин Муса, на работу. Я вольнонаемный человек. До вчерашнего дня работал санитаром в психбольнице, в райцентре.
- В психушка? О, наверное, сильный щеловик. Иды, зови, - сказал далекий голос кому–то, и через минуты две ворота открылись, и Миня ступил на территорию с клумбами и двумя фонтанами, замотанными к зиме в пленку.
Муса, в длинном полосатом халате, похожий на президента Ирака Саддама Хусейна, сморщась, долго разглядывал гостя в холле своего дворца.
- Ти, я думал, богатир.
- Я не слабый, - отвечал Миня, еле стоя на ногах.
- Какое образование?
- Высшее, - с гордостью ответил Лавриков.
- Вай, плохо.
- Почему?
- Много думат будишь. Лучше не думат. Работат будишь, кушать будишь, спать будишь, защем думат? Хорош?
И стал Миня пастухом. Толстый, обритый наголо слуга с золотыми зубами, в китайском синем спортивном костюме вяло махнул рукой и повел Миню во двор. Его определили в свободную стайку в конце большой просторной конюшни, где стояли две лошади и жеребенок, сунув морды в холщовые торбы. Миня хотел, как в детстве, погладить ласково жеребеночка, но мать–кобыла двинула его - правда, не больно - копытом по голени.
- Извини, мамочка… - пробормотал Миня и лег в углу на соломе, завернувшись в попону и какие–то иностранные мешки с печатями. Не сразу угрелся, но уснул наконец. Все боялся проспать утро - разодрал глаза. - еще сумерки плыли, туман подступал от болота. Но где–то далеко уже играли по радио гимн.
Выйдя из конюшни к длинному столу с навесом к хлебу и чаю, Миня вдруг понял: а взяли–то его в то же самое хозяйство, пастухи которого избили его вчера. Чернявые молодцы, увидев чужака–конкурента, так и застыли с открытыми ртами. Миня не стал упрекать их, подумал: "Притремся". Но, когда получив кнут и ватную фуфайку, он погнал коров - и буренки остановились перед мостиком попить, поглазеть в речку волшебными большими глазами и сам Миня заглянул в воду - а там два облачка белые справа и слева от его головы, как ангелы… нет–нет, милые, еще рано мне к вам!.. так вот, Миня вдруг услышал сзади негромкий говор и торопливые шаги. Эти трое, оставив своих овец, бежали к нему.
- Это же я, - хотел остановить их Миня. Но они, почему–то оглядываясь, набросились на него, повалили, стали пинать, а потом столкнули в болотистую ледяную воду. Миня лишь одному из них успел расквасить нос… рук не хватило…
Давно Миня так не купался. Вот уж крещение за крещением, вот уж смывание грехов! С трудом доработав день, ушел, не ужиная, в конюшню и лег, накрывшись чем попало.
- Что такое? - в стайку заглянул толстый слуга. - Почему не доишь коров?
Но, приглядевшись, понял: парень доходит. Миню колотило, он был мокрый.
Слуга сходил к хозяину, Муса соизволил сам явиться. Стоя брезгливо в метре, посветил фонариком. Разумеется, если не он, то его слуга заметил и хозяину доложил, что один из пастухов–таджиков ходит с окровавленным носом. Наверное, Муса понял, что между ними и новичком была драка, но Миня по–прежнему не жаловался ни на кого и на что, и богач, видимо, зауважал пришельца.
Он что–то приказал слуге, тот через час пришел к Мине и, поманив пальцем, повел его в подвал коттеджа, где располагалась, как сразу догадался Миня по слоям горячего воздуха, сауна.
- Давай, - сказал слуга, и Миня вымылся почти что в кипятке. Но даже горячая вода ему казалась холодноватой. Он уже плохо что–либо соображал, когда ему дали чужую сухую одежду и постелили спать в угловой комнатке на первом этаже дома, где мешки с сахаром, урюк, веники и прочая хозяйственная мелочь.
- Спасибо… - Миня совсем потерял голос.
Когда он поднялся на следующее утро, его трясло, как плохо привинченную гайку в трансформаторе. Ему подали крепкий сладкий чай, яичницу из трех яиц, много хлеба, но Миня кушать не смог, сидел на скамейке, обняв себя за плечи.
- Вай, - сказал Муса, расхаживая перед ним как Сталин, раскуривая диковинную длинную сигарету. - Ти совсем плохой.
- Я хороший… - не согласился Миня. - Это плойдет. Я отработаю.
- Я тиба дам пятсот рублей, - сказал Муса. - Я добрый. А ты иды, гуляй.
Он мог и не предлагать пятисот рублей. Но, видимо, не хотел, чтобы о нем пошла по селам дурная слава - выгнать больного… Миня кивнул. Но, глянув на мрачные тучи - вот–вот начнется дождь - он вспомнил рассказ психического больного, как тот вывел свою Эвридику из подземного городского царства, сыпля анекдотами. И Лавриков простодушно предложил:
- А хотите, Муса–ага, я вам сказки порассказываю… каких еще не было… я умею… А как начну путаться, вы меня выгоните?
- Сказки? Тисяча одна нощь? - удивился и засмеялся хозяин. - Ну, давай.
Весь этот день Миня просидел, поджав ноги в сухих шерстяных носках, в богатой комнате возле камина и, глядя наивными круглыми глазами на мурлычущего от удовольствия Мусу, излагал сказки, тут же, мигом придуманные. Поначалу - он видел - его фантазии хозяину нравились, но к вечеру, увлекшись, Миня рассказал сказочку (все–таки бывший советский человек!), в которой побеждает справедливость.
- Жил злой султан и была у него добрая дочь, и полюбила она трубочиста… - Сказка заканчивалась тем, что по тайному совету красавицы трубочист, не чистя лица и рук своих, среди ночи невидимый, прошел во дворец и унес ее, запахнув в черные свои одежды. Взбешенный султан пообещал его повесить на самой высокой горе, а дочь свою бросить в колодец… Но все горы вдруг осели и рассыпались, а колодцы высохли… И народ пришел к султану с просьбой, чтобы он простил дочь и ее жениха… Но султан не захотел этого сделать, и неожиданно превратился в камень…
Миню жгла температура, он увлеченно, полушепотом рассказывал, а сам почти сознание уже терял. Но не мог не заметить: последняя сказка очень не понравилась хозяину. Скривясь, как от зубной боли, Муса поднялся и пробормотал:
- Неправилная сказка. - Глянул на часы и зевнул. - Иди гуляй. Я тиба денги дал.
И Миня Лавриков вновь оказался на околице маленького серого села. Хлестал ветродуй с дождем, деревья мотали вершинами, роняя свои желтые уши, где–то визгливо лаяла собака. Куда пойти? Он растерянно брел мимо калиток, заборов и засветившихся к ночи окон.
И наверное, судьба, новая его судьба, распорядилась: увидев мужичка на холодном ветру, к нему выскочила и затащила в избу все та же бабка, что на днях направила его к Мусе. Она посадила Миню возле жаркой печки, дала ему выпить водки, настоянной на полыни, и долго что–то объясняла. И не сразу Миня понял - ему поручено варить самогон. Дело нехитрое - зерна у нее три мешка в чулане (внучек завез попутно, сказала черноротая бабка Вера), сахару два мешка под центнер, вода тут хорошая, мягкая…
17
Валя с Леной прибежали из школы, а входная дверь взломана, на полу валяются книги, подушки взрезаны, постели перевернуты, обшивка некоторых стульев вскрыта… - здесь побывали грабители. Магнитофон исчез. На простенке красной губной помадой начертано: ПОДЕЛИТЕСЬ, МИЛЛИЁНЕРЫ!
В ужасе глядя на весь этот разор, стояла Валя с бесполезным теперь ключом в руке.
- Ни фига себе!.. - пробормотала Лена. - Я ж говорила - сбежим с третьего урока, а ты - с четвертого… А так, глядишь, грабителей бы застукали!
- Надо куда–то звонить?
- Матери звони. И этой, из прокуратуры… В тюрьму сажать умеют, а защищать Христос будет?!
Валя сняла трубку с аппарата, но телефон не работал. Провод перерезали?! Точно…
- Щас, соединим… - деловито сказала Лена и, вынув из портфеля нож с выкидывающимся лезвием, очистила концы проводов, соединила. - Ой!.. Дернуло!.. С тебя банка пива.
Валя лихорадочно набирала номер.
- Алло?.. Можно Лаврикову Татьяну Сергеевну? Домой поехала?.. Квартиру ограбили?.. - Положила трубку. - Уже все знают.
- Значит, кто–то видел, позвонил. Может, сами, которые вынесли, пользуясь случаем. А в книгах–то все–таки рылись!..
Рывком открылась дверь - вошли Лаврикова и Каргаполов.
- Видишь, что творят! - зычно сказал Каргаполов, снимая шляпу и оглядывая разор. - Чего я и боялся.
Мать Вали, не раздеваясь, прошла в спальню. Валя кивнула Лене на мужчину, мол, как он тебе?.. Та сморщилась, как летучая мышь. Мать вернулась.
- Ужас. Ищут миллионы. Миня рассказывал: на Западе кто–то из богатых оставил завещание - все мои деньги Христу. И к его юристу пришел то ли идиот, то ли жулик - с доверенностью от Христа. - Приложила мизинцы к вискам, тихо сказала Вале. - Сбегай в домоуправление, там дядька такой, с бакенбардами… помнишь, налаживал, когда ты захлопнула? Может, починит замок?
Каргаполов нахмурился.
- Да я сделаю, Танечка! Сам все сделаю.
- Зачем утруждаться? Есть специалисты, Вячеслав Михайлович.
- Придет, напьется, натопчет…
- Больше того, что натоптано… Кстати, знакомьтесь, моя дочь Валентина. Ее одноклассница Лена. Каргаполов Вячеслав Михайлович.
- У меня имя, - засмеялся Каргаполов, - как у Молотова.
- У Момонова? У музыканта? - спросила Лена.
Лаврикова нетерпеливо погнала девочек:
- Ну, давайте, давайте… в домоуправление и назад…
И в эту минуту в разоренную квартиру вошла Маланина в расстегнутом шуршащем плаще, в строгом, почти мужском костюме с глажеными брюками, при галстуке.
- Здравствуйте.
Лаврикова недоуменно уставилась на нее.
- Это следователь… Маланина… - объяснила Валя.
А Маланина уставилась на Каргаполова. Тот хмыкнул, вскидывая брови:
- Нина Павловна в следователи пошла?
- А вы, Вячеслав Михайлович, тоже нынче по криминальной линии?
- Меня пригласили… в связи с неприятностями… как старого друга семьи…
- Старый друг, но вечно молодой комсомолец… вместо сердца пламенный мотор?
- Это лучше, чем спать на ходу! - уже раздражаясь, отвечал Каргаполов. - А как вы, еще не поймали грабителей, не заковали в цепи?
Маланина повернулась к Лавриковой.
- Я собственно к вам. Я не стала выписывать повестку… вы человек в городе известный… - Она оглядела комнату. - Да еще, действительно, в такой день… нам тоже сообщили, что произошло вторжение… хотелось бы тет–а–тет… Я надеюсь, согласитесь ответить буквально на два вопроса.
- Минуту, - Лаврикова окончательно осердилась на девочек. - Ну, что, что? Я вам сказала?
Каргаполов щелкнул пальцами, остановил школьниц:
- Держи! - Достал денег, подал Вале. - Дуй в магазин, купишь новый, такого же размера. И клей "Момент". Поставлю так, что даже не видно будет, что ломились…
- Это вы умеете - залакировать… - отозвалась Маланина. - Но лучше, если вы вместе с ними погуляете пока.
- Это вы мне предлагаете?! - уставился на нее ледяными глазами Каргаполов.
- Да, Вячеслав Михайлович. Тем более, что с вами у меня предстоит отдельный разговор. И лучше, если не здесь.
- Таня, это черт знает что!.. Вчерашние двоечницы… Идемте, девочки!
Он вышел, громко хлопнув дверью. За ним выкатились и школьницы, оглядываясь, изнывая от любопытства.
- Позвольте сесть. Профессия такая, что к ночи ноги как деревянные.
- Да, да, конечно… извините, у меня сплошные неприятности.
Гостья и Татьяна Сергеевна сели друг против друга за стол.
- Это неофициальный разговор. Я к тому, что, может быть, вы найдете мужества мне рассказать все, как есть, и мы спустим вопрос на тормозах во всем том, что относится лично к вам.
- Ничего не понимаю! - Татьяна Сергеевна привычно зажала ладонями виски. - Скажите проще. Вы кого–то в чем–то обвиняете? Мне дочь рассказала - вы уже приходили, расспрашивали. Есть какие–то новости? Говорите же!
Маланина вздохнула и, пристально глядя на нее, стала негромко объяснять.
- Как вы понимаете, если исчезает человек, заводится уголовное дело. Да вы сами приходили в центральное управление. Но когда в милицию начинают поступать заявления от граждан, как напрямую, так и через СМИ, к разработке вопроса подключаются более высокие структуры. Речь, как вы знаете, идет о больших деньгах.
- Но я совершенно уверена, - вскричала Татьяна Сергеевна, - он не сбежал, с ним произошла беда!..
- Пока неизвестно. Хотя, гражданка Лаврикова, если хотите знать мое личное мнение, я тоже склонна так полагать. Но кто может быть задействован в этом неблаговидном деле? - Следователь понизила голос. - Простите. Вы… абсолютно доверяете Вячеславу Михайловичу?
- То есть?.. - Татьяна Сергеевна не поняла смысла вопроса. - Я его знаю со студенческой скамьи.
- Очень хорошо, что сами напомнили. Не сердитесь на меня, я училась на три курса ниже, но даже я помню, как вы с ним… дружили. Даже слух был, что вы поженитесь.
Татьяна Сергеевна вскочила из–за стола.
- Что вы себе позволяете?! Мало ли кто с кем дружил? Вы что, намекаете?..
- Сядьте, - спокойным голосом попросила Маланина. - Вы бы на моем месте также рассмотрели все варианты, не так ли? Я, может быть, лично сама ничего плохого о нем не думаю. Его контакты с теневиками, его быстро возникшее богатство - на его совести. Вас это не касается.
Татьяна мучительно смотрела на гостью.
- Я о другом. Насколько известно, он до сих пор любит вас. Да об этом весь город знает. И вот исчезает ваш муж. В последние дни он искал денег, чтобы купить акции. Ему Каргаполов дает большие деньги. Михаил Иваныч исчезает, и на пороге возникает Каргаполов, великодушно готовый простить долг.
- Откуда вы знаете?!
Маланина печально улыбнулась, а Татьяна Сергеевна подумала: "Конечно же, Слава сам везде рассказывает. Хвастунишка. Боже, как все усложнятся!"
- Я не спрашиваю, любите ли вы Вячеслава Михайловича? Если бы любили, вы бы вышли за него замуж. Я задаю другой вопрос: а не он ли, дав деньги в долг, понял: вот подходящий момент, чтобы Михаил Иванович исчез? При связях Каргаполова…
- Этого не может быть… - побледнела Татьяна Сергеевна. - Идти на такой страшный грех. Все равно же со временем все тайное становится явным.
Маланина улыбнулась еще более печальной улыбкой.
- Как следователь, я бы должна была поблагодарить вас за веру в наши правоохранительные органы… но увы, моя дорогая…
- Я не про органы… - прошептала Татьяна Сергеевна. - Есть же… ну, не бог… но кто–то же есть… Нет, я не верю!
Маланина сменила лицо, глаза стали холодными, как градинки летом на огороде.
- Значит, защищаете. Заслоняете своим чистым имиджем. Тогда второй вопрос. Зачем вы это делаете, гражданка Лаврикова? И возникает единственный вывод: налицо ваш с ним сговор.
Татьяна Сергеевна вздрогнула, как от удара. Такие страшные обвинения она слышала только с экрана телевидения. В жизни никто никогда с ней так не разговаривал. Да как она смеет?!
- Уходите, - проговорила она пресекшимся голосом. - Я не желаю с вами больше разговаривать.
- Но вы понимаете, что вы, защищая его, топите сами себя.
- Уходите! Вячеслав Михайлович! - вставая простонала она. - Слава!..
Маланина также поднялась и некоторое время укоризненно смотрела на Лаврикову.
- Успокойтесь. Я ухожу. С Вячеславом Михайловичем мы поговорим в другом месте. Поймите, это моя работа. Вот вы все жалуетесь, что милиция спит, прокуратура дремлет… а когда начинаешь заниматься делом, когда это касается каждого из нас… Но я об одном прошу: если вдруг будут какие–нибудь непонятные телефонные звонки, письма - немедленно сообщите мне. Вот мои телефоны. - Оставив на скатерти визитную карточку, Маланина наконец удалилась, шурша огромным плащом цвета золы и грохоча квадратными черными каблуками.
Девочек и Каргаполова все не было. Татьяна Сергеевна растерянно кружила по квартире. Подняла с пола несколько книг, поставила на место. Всю библиотеку обрушили, потоптали. Что они искали, потайной сейф в стене?
"Милый!.. где же ты?! Жив ли ты?! Даже если ты меня бросил, лишь бы ты был жив. Все равно когда–нибудь вернешься, не ко мне, так к дочери".