14
В дверь позвонили.
- Не заперто, - отозвалась Татьяна Сергеевна. Кажется, пришли эти самозваные спасители.
- Доброго здоровьица… - послышался из–за порога сладкий голосок Марфы, Ленкиной бабки, и за ней - топ–топ, ширк–шир - появился огромный, бородатый, в толстовке, с палкой, с крестом на груди, нечесаный, страшный Юлиан.
- За что я люблю простых людей, - заговорил, не здороваясь, рокочущим голосом старец, - у них одна дверь. Стало быть, и душа открыта. Но бояться вам нечего… Вас защитит Господь Бог и его сын на земле - Юлиан! - И старик перекрестил воздух вокруг себя.
- Истинно так, святой старец! - поддакнула старуха.
- В небе над церковью нашей на Рождество знамение было… явился луч оранжевый… и по всем иконам святых прошел… и ударился в стену каменную, и золотые буковки загорелись: Юлиан. Об чем надпись имеется в святцах церковных, и архиерей Георгий собственноручно ея закрепил. Истинно говорю, ведет меня по земле Провидение… сею добро… и страждущим помогаю… Да святится имя Господа нашего!.. Все от него, все от него!.. (И неожиданно, таким жутком воем.) Ты ли, несчастная, та русская женщина, у коей пропал муж?
И указал перстом на хозяйку квартиры. Та от неожиданности попятилась.
- Она, она, старец! Она, Юлиан! - отозвалась старуха Марфа.
- Здравствуйте, - все же сочла нужным поздороваться Татьяна Сергеевна.
- Почему я люблю русских людей?.. - продолжал старик. - За их смирение и свет в очах… за многотерпение, за щедрость… Согласна ли ты, раба Божия, перейти в общину нашу, на путь любви?.. Истинно говорю, у нас люди всех вер и исповеданий…Ибо, как сказано в послании Павла к коринфянам: "Он дал нам способность быть служителями Нового завета, не буквы, но духа! Потому что буква убивает, а дух животворит!"
Наступила тишина. Татьяна Сергеевна пожала плечами. Что ответить?.. Старуха что–то шипит - не разобрать - наверное, советует немедленно согласиться.
- Или ты неверующая, дочь моя? - грозно удивился Юлиан. - И тебе еще только предстоит долгий путь познания? Н-ну, хорошо. - Засопел и, поворотясь, обратился к старухе. - Говори.
И старуха заговорила:
- Татьяна Сергеевна, радость наша… вы должны али взнос какой дать… рублями, золотом, как вам душа подскажет… али в услужение на ночь прийти… при церкви домик есть, где святой Юлиан и живет… штыба свечи возжечь, ноги обмыть Сыну Божьему…
- Золота?.. - Мать еле справилась с голосом. - Да никакого золота у нас нет… и денег… А в услужение… как же это?.. Я в трауре…
- А он простит тебе траур! Он даже может, ежели мертв твой муж, на эту ночь воскресить его… И показать издали, смиренной тебе и ласковой, где он и что с им….
- А если жив?.. - пролепетала Татьяна Сергеевна. Ее пугали эти речи.
- А если и жив, неужто грех побыть возле святого?..
Юлиан тяжелыми шагами подошел ближе. От него несло кислым жаром, как от кадушки с тестом.
- Сейчас вот я в окно смотрел. За что люблю русские наши селения… здесь звезды рядом… Россией, именно Россией искупит земля–планета грехи свои! - И возвысил свой страшный голос. - Но и покар–рает Господь тех, кто не верил нам, его смиренным слугам… кто пребывал во смраде самолюбования… невежества и тьмы….
Татьяна Сергеевна приложила мизинцы к вискам - от громких слов старика заболела голова.
- Извините… Все так неожиданно… Я… я не готова сегодня… Мне…
- Надо подумать, подумать! - подхватил Юлиан. - Чем и отличаемся от бессмысленных козлищ… Господь Бог для чего нам разум дал? Наказал любить, любить друг друга! Наша община, матушка, это община любви и доверия… и об никаком насилии речи быть не может… Подумай, подумай, дочь моя! Идем, Марфа… как твои ножки, не болят? А то опять вылечу!
- Ах, святой старец! - запела старуха. - Даже захотела бы, чтобы маненько болели…
- Еще будут болеть, какие твои годы!.. Многим, многим я помог… И помогу, помогу! Только сердца свои на затвор не запирайте! Истинно говорю, Божественный луч бродит средь вас!.. До завтра, дщерь моя… до завтра… в это же время…
Лаврикова растерянно, уже почти смеясь над собой (не верит же она всем этим прорицателям!), все–таки спросила:
- А сейчас… намекнуть не можете - жив мой Миня?
- Молитесь! - грянуло от порога. - Только смирение и любовь к пастырям откроет вам глаза ваши!.. На сегодняшний час - жив. Но где - не вижу в потемках… нужны свечи… нужно твое собственное желание увидеть… ибо ты сама для себя не решила, что тебе лучше: когда он живой, да в земле заморской, али мертвый, да без креста схороненный в тайге угрюмой… Истинно говорю - готовься!
И зашаркал старец на выход, и дробно застучала ботиночками своими следом Марфа. Татьяна Сергеевна закрыла за ними дверь.
- Какая ерунда!.. - И принялась ходить по комнате. - Но кто знает?!. Кто знает?!.
Машинально сняла с полки книгу, начала листать.
- Ни записки не оставил… видно, не предчувствовал… милый мой!
Вбежала дочь с подругой:
- Мам, ну как?! Мы на улице стояли, мы не подслушивали!
- Теть Тань, что–нибудь сказал?
Лаврикова отбросила книгу, обняла дочь.
- Никуда не уходи.
- Мама, мы послушаем музыку? Включи папин проигрыватель.
- Удивляюсь, как до сих пор не отобрали.
- Какое имеют право?
- Из богатств миллионера Лаврикова. - И мать ушла в спальню, полилась божественная мелодия Вивальди - из "Concerto Grosso".
- Судя по физиономии Иоанна, он обиделся… - прошептала Лена.
- Наверно, заставлял крест целовать. А на нем микробы, хоть и серебро.
- А может, и мельхиор. - Лена достала жвачку и принялась усиленно жевать. - Что же делать? Надо самим искать. А для этого нужны деньги. Может, правда, у вас в книгах?.. - Она сняла томик Есенина. - Он Есенина любил? - Полистала. - Нету. - Сняла еще какую–то. - Фантастику любил? Нету…
- Да перестань!
- Напрасно! Уйдет завтра на работу - проверь. Хочешь, я помогу, полистаю?
- Да нет тут никаких денег! - обиделась Валя. - Я же много читаю.
- Я тоже много читаю. А если нет денег, я тебе скажу: у твой матери два пути. Или замуж ей надо. Или к Юлиану на поклон. В современной России молодой женщине больше никак не выжить. Валя, поверь мне!
Валя отрицательно покачала головой. И приложила, как мать, мизинцы к вискам.
- А если она не может, если такая у нее Сорбонна - выручать нам с тобой… и дорога - в Москву! Ты в гостиницу не хочешь… конечно, можно заразиться, а лекарства сейчас дорогие… если что, все деньги и уйдут… Но надо же достать на билеты! - И она вдруг выпучила глаза. - А ты у этого хахаля и займи!
- У Вячеслава Михайловича?! Никогда!
- Почему? Он твоему папе дал? Дал. А если тебе откажет - значит, не хочет, чтобы мы его нашли. Если уверен, что дяди Мини на свете нет, даст. Вот проверь! У меня логика безошибочная!
- Я боюсь…
- Боишься, что даст? Или что не даст? Но надо же что–то делать! - И Лена зашептала в самое ухо подруге. - Если дядю Миню охомутали московские бабочки, увидит тебя - вернется. Спасай семью, Валька! Семья - это святое…
- А как? Я не знаю, когда он теперь придет.
- Придет, никуда не денется. Может, даже завтра. С тебя "Орбит" с яблоками. Бай!.. - Поцеловала Валю, размашисто пошла к двери, вернулась. - Старею, забыла… - Достала из кармана листок бумаги и подала Вале.
- Что это?! - испуганно спросила Валя.
- Под вашей дверью лежало.
Валя увидела крупные карандашные каракули: "ПОДЕЛИТИСЬ МИЛИОНАМИ, НЕ ТО ХУДО БУДИТ!" Кто написал?!
- Какие несправедливые люди! Ведь не знают ничего!..
Лена деловито достала зажигалку, чикнула и сожгла записку.
- До завтра? - и громко. - Теть Тань, я домой…
Входная дверь захлопнулась. Приглушив музыку, из спальни вышла сумрачная Татьяна Сергеевна, и Валя бросилась на шею матери.
- Ну, что ты, что ты… - обняла ее мать. - Завтра, будем надеяться, дождемся каких–нибудь новостей… Мне сон снился… Так дальше нельзя! Что–то надо решать.
15
Главврач выделил для семи больных во главе с Миней микроавтобус "Соболь", другой группе больных с Вадимом - "уазик". И психбольница перестала существовать - может быть, навсегда.
- В демократической России в третьей фазе ее развития уже не может быть сумасшедших, - так сказал, хохоча, Олег Анатольевич, - потому что все синдромы размазаны строфатином и гормональными препаратами.
Марина, прощаясь, смотрела на Миню в его сиротской одежде, смотрела туманными глазами красавицы из сказки, зажав под мышкой толстенный том Библии, и ни слова не сказала. Только бросила ему на руки свежий белый халат - надень. Конечно, выйдет замуж за главврача… это хорошо… они как раз подойдут друг другу… Забыть, забыть!
Ныряя в лога и выскакивая на холмы, "Соболь" к середине ненастного дня, поплутав в облетающих березняках с оврагами, проскочил в то самое село, где Лавриков жил у Люси. Избу ее Миня нашел сразу, но на дверях сеней висел плоский амбарный замок. Искать женщину с лисьими глазами времени не было, солдат вилкой карманного ножа легко отпер его. Пробежав к окну, Миня вытряхнул все три горшка с цветами на подоконник, руками разобрал землю, но пуговки нигде не нашел. А зачем она ему? Вдруг до него дошло - это болезнь была, не нужна ему пуговка. И радостно стало Мине. И махнул он рукой:
- Поехали.
Но, когда уже поскакали по полям, подумал: "А лучше бы все–таки найти мне ее, красную, забрать с собой. Вдруг кто другой приберет".
Оставалось прислушаться к самому себе - где он сейчас? Вроде бы до сих пор в земле сырой. Лишь бы не попасть в руки плохого человека. Миня улыбнулся подпрыгивавшим в салоне, побледневшим от волнения спутникам.
- Ну, братья, кто где живет? Говорите, как лучше, чтобы по пути.
И начал развозить Миня Лавриков своих нынешних братьев по их семьям. Зябкий осенний ветер гнал тучи в небесах и тучи темной листвы по земле. Близилась зима.
Первым завезли в село Ножницы того самого Кирьянова, который рассказывал, как его односельчане украли три с половиной километра проводов. Повинуясь его торопливым объяснениям и тычущему в стекло пальцу, подкатили к весьма исправному дому, постучали в калитку, и выступила на улицу жена, дородная краснощекая женщина в кожаной куртке. Увидев бедолагу, отступила, замотала головой, не хотела пускать домой, но Миня в белом халате поманил ее пальцем, пододвинулся к ней близко и ласково молвил:
- Библию читала? Господь за сирыми и слабыми смотрит в бинокль. Хочешь окаменеть до колен?
И оторопевшая жена впустила своего мужа в избу.
- И смотри у меня! Приеду в любой час ночи - проверю.
"Ой, не стал ли я слишком строгим? - попытался одернуть себя Миня. - Но я же во имя семьи, во имя любви. Она, может, оступилась, и тут надо помочь авторитетом медицины".
В другом селе другая супруга с топором встретила на крыльце своего муженька. Стояла, выпятив беременный живот, высокая, как Петр Первый, с усиками, глаза как огонь. В хате были слышны мужские пьяные голоса. Миня бесстрашно подошел под топор и сказал так:
- Если не примете Васю, всех шестерых введу к вам и жить будут. Есть такое постановление Президента - сумасшедших от этой жизни приравнять к героям Чечни. А этих… гостей твоих… сейчас же увезу туда, откуда привез здорового твоего мужа. Поняла? Иди, скажи.
И женщина, горестно усмехнувшись, метнула топор в угол сеней и отвернулась. И рукой вперед показала. Мол, черт с вами, проходите.
И снова скакали на колесах, уже в сумерках, через темный бор, через раменье, когда третий больной вдруг расхотел являться домой. Он заплакал:
- Как я без вас буду, милые мои?..
Последним по договоренности, уже среди ночи, сквозь брех собак и пиликание гармоник, Миня доставил в родное село солдатика Сытина. В окне его дома мерцало синее марево - наверное, жена смотрела телевизор. И не поздно ли - половина первого? А как же маленький сыночек?
- А может, и мой сын, - вдруг заробел в темноте, стоя возле калитки и трясясь, как от лихорадки, Алеша Сытин. - После помолвки–то пили… конечно, быть не может, чтобы я ее не заломал… хоть и пишут, пьяному нельзя…
- Ты ее любишь? - спросил Миня.
- Да я удавить ее готов, если… люблю, конечно! Слушай, Миня, ты хороший человек. Проверь ее… ну, пойди, постучись… Мол, Алешка погиб… под поезд попал… как себя поведет? А если только рассмеется, останься у нее, напои и мне крикни… и я появлюсь. Я ее укатаю, как чечен наших баб - до крови!..
Миня обнял парня.
- Не надо так, Алеша. Она, верно, ждет тебя. Иди. Это я тут постою и подожду. За полчаса не выйдешь - поеду… - Куда он сам поедет, Миня еще не решил. Но главное, жизнь рыжего солдатика устроить.
Говорили негромко, но, видимо, разговор их все же был услышан в доме, да и гул микроавтобуса не мог быть незамеченным, хотя остановили его в сотне шагов. Во дворе замелькали тени, калитка отворилась, и перед приехавшими предстал огромного роста мужик в белой майке и трико.
- Кого надо?
- А ты чего тут делаешь? - страшно зазвенел голосишком своим солдатик и метнулся на мужика в майке. Тот лишь подставил кулак и вздернул Алешу Сытина - и отлетел Алеша Сытин шагов на шесть.
Миня не мог не помочь другу, Миня замигал глазами, открыл рот, хотел объяснить, что нельзя так, Алеша - законный муж Насти… Но ничего не успел Миня Лавриков - оглушительный удар низверг его на землю, и в дополнение к этому тяжелые ботинки вонзились в его худое тело.
- Еще чего надо? - рыкнул мужик в майке.
Алеша Сытин возился на земле, хватая воздух ртом, и лишь всхлипывание и скуление были ответом новому хозяину дома. Миня с земли укоризненно сказал:
- Это безнравственно… он воевал за то, чтобы она… - И ботинок влетел ему в губы и зубы. И захрипев, Миня потерял сознание.
Его привел в себя водитель "Соболька", молчаливый Петр. Алешу он уже оттащил на сиденье.
- Куда поедем? - спросил он. - Мне же домой тоже надо.
"Мог бы и помочь… - подумал Миня. - Не может быть, чтобы не разглядел, что у ворот драка". Но ничего не сказал. У каждого свой кодекс чести.
Уже светало, когда они выехали на большак. Справа от дороги чернел завалившийся в канаву комбайн. Слева мерцали огни деревушки, перед которой в поле стояли закрытые ворота.
- Стоп, - прохрипел солдат Сытин. - Здесь дед мой живет. Хочешь - к нему? Отогреемся, отоспимся, а потом пойдем то мурло в майке убивать?
- Нет уж, я в совхоз "Двадцатого партсъезда", - ответил смущенно Миня. И пробормотал: - Мне отработать надо… мне поверили… - Да и пуговку бы найти, молвил он про себя.
Алеша вдруг обнял его.
- А то бы баню спроворили… поспали, как в армии… ну их на хер, баб… Минь!
Миня почувствовал, что краснеет. Совсем с ума сходит пацан.
- Не унижай себя… - сказал Миня. - И меня не унижай. Мы настоящие мужики. Найдешь ты такую красавицу - все тут локти будут кусать!
Алеша Сытин зажмурился, скрипнул зубами.
- Слушай, а если снова наших объехать… вряд ли их домашние долго выдержат… найдем брошенное село в тайге, жить станем… а девки сами к нам прибегут. А?
"Это можно", - вдруг подумал Миня.
- Давай начнем с последнего… как его?.. Который домой–то не хотел?
Алеша рассмеялся.
- Циолковский его кликуха. В свернутую тетрадку любит смотреть и рассказывает, какие где цивилизации чё делают. - И звонко закричал на водителя Петра. - Разворачивайся в Кауровку.
Шофер заныл, лицо у него было, как у ефрейтора, солидное, а голос жидкий.
- Мне ж тоже домой надо…
- Я тебе заплачу, - процедил Алеша Сытин, заталкивая Миню в салон "Соболька", а сам забираясь в кабину, справа от Петра. - Вперед, Чечня!
Они долго плутали по стране оврагов и гатей и наконец вынырнули в знакомом сельце. Вот изба, возле которой они ссадили Циолковского, очкастого тихого паренька.
Алеша выскочил из кабины и завопил:
- Коля!.. Поехали с нами!
Во дворе залаял пес, в темном окне загорелся свет, минуту спустя в белых подштанниках явился Циолковский. Он сверкал очками, на плечи криво был наброшен тулупчик.
- Что–нибудь случилось? - со страхом спросил он.
Из калитки тихо вышла женщина, видимо, его жена. Алеша, повизгивая, торопясь, поведал соседу по палате потрясающую идею насчет того, чтобы всем психам выбрать пустую деревню, организовать колхоз или фирму. Циолковский обернулся к жене.
- А кто будет председателем? - вдруг спросила женщина. - Коля очень нежный… обидеть могут… под монастырь подвести…
- Председателем будет Ленин, - весело отвечал Алеша. - Он умирает без власти.
Циолковский вдруг заволновался, снял и надел очки.
- Нет, под Ленина я не пойду… - сказал он. - А если Кирьянов, который из–за проводов лечился… у него носки пахнут.
"Все–таки больной", - с горечью отметил Миня. И шлепнул Алешу по плечу.
- Ладно, брат! Едем! Идея еще не овладела массами. Может быть, через год–два?..
Уже на рассвете снова подъехали к деревне с воротами, Миня и Алеша обнялись. Когда Алеша скрылся в белом тумане среди белых берез, Миня повернулся к Петру, чтобы попросить довезти теперь и его, в совхоз имени ХХ партсъезда, но Петр, зевая, сердито помотал головой:
- Не, не! Я и так бензину сколько сжег… - и пришлось распрощаться с уютным "Собольком".
Конечно, можно было на нем вернуться в райцентр, получить деньги за работу, но как оттуда сюда доберешься - никакие автобусы не ходят.
И Миня побрел пешком через поля и перелески на юг. Уже рассветало, когда шел он, шел и вдруг увидел в еще не убранном ржаном поле три сосны. Миня словно на острую жердь наткнулся и заплакал. Эти сосны точно такие, какими нарисовал их, кажется, Шишкин на знаменитой своей картине, и эта картина в прежние годы открывала учебник "Родной речи". Миня свернул к ближней сосне, погладил ее влажную многослойную кору - из плиточек, будто трансформаторный сердечник… как сладко, как сильно смолой пахнет! Ах, вот почему - рана с той стороны… проезжал трактор да и двинул гусеницей по колену, рыжее мясо вывернул, и дерево прозрачной пленкой защитилось.
Миня отломил кусочек серы и - за щеку. Прощай, сосна. Ничего, ничего, выстоим!
Побрел далее на юг - и откуда–то издалека донеслись хрустальные звуки танца "Брызги шампанского"… Какая радость! Наверное, здесь где–то живут хорошие люди..
И вот среди рыжего разнотравья он увидел стадо белых овец и трех чернявых парней - они, лежа, ели. Только улыбнулся и хотел спросить дорогу к ближайшему селению, как один из них вскочил и заорал:
- Смотрите, это он вчера тут кантовался, это он украл барашка!.. - и пастухи все втроем окружили Миню и набросились на него.
- Вы что?.. Братцы… за что?..
Когда очнулся среди мятой полыни и чабреца, болело в груди и перед глазами плыли белые облачка или овцы. Кажется, ребро слева как–то странно ходит в боку…
Еще обнаружил, что подаренного больницей белого халата нет, в карманах штанов пусто, кепка исчезла, ботинки, слава богу, не сдернули - это военные высокие ботинки, там все тесемки в узлах, подарок Алеши Сытина. Но хоть и в обуви, на земле в осенней мокрети он продрог. Долго провалялся - уже темнеет.