- А вот мой узнаешь? - Лена исказила голос. - Только так, господа, только так!
- Ой, прямо наш завуч!.. Но папин–то голос… И вообще, они с мамой говорили, как старые знакомые. Он и папу знал. В женихи набивается. Мама отказала. Резко так.
- Ну, тогда другое дело. Другое дело. - Лена усиленно жевала, выдувая пузыри. - Хотя… Надо подумать. Я еще и не такие дела распутывала! Я на юридический пойду… А ты?
- Не знаю! - Валя, как мать, поднесла мизинцы к вискам. - У этого ботинки сорок четвертый размер… а у моего ножки маленькие…
Лена саркастически улыбнулась в ответ.
- И запах одежды…
- Человек три месяца в бегах… тут дымом будешь пахнуть!
- Как раз наоборот! Дорогими духами пахнет!
- Маскировка!.. А приходил денег взять из тайника… Ты же не видела их руки? Вот спроси у мамы, кто приходил… сразу запутается.
Валя не выдержала муки неведения.
- Мама!.. Мам!..
Из ванной, умываясь после работы на садовом участке, выглянула мать.
- Что, доченька? Звонят?
- Нет. Мам, я смотрю на днях на улице - от нас человек вышел… Кто это?
- Слава Каргаполов. Они с папой когда–то вместе учились. - И поправляя волосы, вдруг уставилась на дочь. - А как ты узнала, что от нас?
Лена с любопытством ждала, как в театре, как же выкрутится Валя.
- А я и не узнавала… Слышу - бормочет: эх, Татьяна Сергеевна, Татьяна Сергеевна… Мам, никаких новостей?
Мать нахмурилась, покачала головой. Лена дитячьим голоском заумоляла:
- Теть Таня, может, отпустите до одиннадцати? Посмотрим у нас киношку про бегемотов.
- Нет. Сидите здесь.
- Но я боюсь, мы вам помешаем.
- Чем это вы мне помешаете?
- Ну, когда человек придет. К вам же сейчас Юлиан придет.
Мать в ужасе посмотрела на нее.
- Какой такой Юлиан?!
- Так вам наша бабуля не звонила?! Она должна была позвонить! Ясновидец Юлиан. Вот глянет на фотокарточку и говорит, где нынче этот человек. Я бабке рассказываю, что дядю Миню никак не найдут, а бабка и говорит: я Юлиана приведу. Они тут рядом, возле церкви. Она же сама на костылях раньше ходила, вы же помните нашу бабку?.. с белыми кудрями… а сейчас спокойно без костылей! И это все Юлиан!
- Погоди тараторить. И вынь жвачку. Я вовсе не просила приводить ко мне всяких сумасшедших.
- Он никакой не сумасшедший. Только внешне. Борода, крест. А так он умный. Глаза, как у… Менделеева!
- Ну, хватит. Нам с Валей пора ложиться.
- Смотрите, тетя Тань… Человек, может, уж по лестнице поднимается… добро хотел сделать… А ведь в Библии как сказано? Как там у Матвея… "Возлюби ближнего твоего, как самого себя".
Мать, помолчав, негромко сказала:.
- Не сегодня. Завтра или послезавтра. Он один придет?
- Может, с моей бабкой.
- Лучше с вашей бабкой.
- Я скажу. Пойдем, Валька… предупредим, чтобы завтра.
И девочки убежали. Господи, только ясновидца не хватало!
12
- Выдать всем больным собственную одежду! - распорядился главврач Олег Анатольевич.
- Нас закрывают?!. - ахнул кто–то из опечаленных больных.
- Срочно послать в Кремль коллективную телеграмму! - предложил граждански активный Ленин.
- Да нет же… - ослепительно улыбнулся золотыми зубами главврач. - Нас пригласили…
- На танцы в школу?!. - обрадовался Батагов, прыгавший с крыши и оставшийся невредимым..
- Да нет, господа. Физиотерапия. - И главврач снова померк лицом. Он все же что–то скрывал.
Смущенных и радостных психов повели колонной по двое в город, на горбатую улицу им. Партизана Железняка. Там стоял грузовик, и с него раздавали метлы, ведра. Как выяснилось, сегодня ждут приезда губернатора, необходима срочная и тщательная чистка улиц. Тем более что губернатор прилетает будто бы не просто так, а чтобы снять с работы мэра.
Об этом всех известил Ефимов, бывший сотрудник бывшего губернатора.
- Новая метла, - говорил он, тряся губастой улыбкой, напоминающей краковскую колбасу. - И правильно! Заворовались они тут. Мэр второй себе коттедж строит… три магазина на жену переписал…
Рядом на тротуаре и проезжей части переминались студенты в синих китайских костюмах, зевали, шаркали метлами для виду и слушали.
Кто–то из прохожих остановился, опасливо зашептал:
- Потише. У нас тут как в старое время.
- Как это? - спросил Дмитрий Иванович, больной человек из народа. - До или после?
Местный человек пояснил:
- Я лично, товарищи, куда бы ни вошел, первым делом в любую розетку: "Да здравствует наш любимый мэр!" Он же из тени вышел… ему докладывают…
- Он раньше в областном городе работал, - охотно стал рассказывать далее Ефимов, - я его помню. Жулик! Сюда отъехал, как в ссылку, и, уж конечно, время зря не тратит. Не я, а он жулик! - возвысил голос Ефимов, оглядываясь на соседей по палате, "суровых людей из народа".
Услышав, как псих ругает местную власть, к нему быстро подступил молодцеватого вида парень в рабочей серой одежде и казенных ботинках (явно переодетый милиционер или оперативник из ФСБ) и, шепнув:
- Ты чего вякаешь? - грубо толкнул в грудь.
- А вы?! - завизжал Ефимов. - Свободу слова душить?
В ответ на это парень в рабочей одежде ткнул ему кулаком в шею и попал, видимо, в сонную артерию - Ефимов свалился, как куль, захрипел. Миня бросился к Ефимову, стал его тормошить, гладить горло, и человек пришел в себя.
- За что?.. - сипел он. - Больного…
Но ударивший его парень уже смылся. А стоявшая неподалеку старушка с сизыми глазами (о, эти бессмертные старушки России!) молвила:
- А ты, милый, потише. У нас и убить могут, ежли язык распустишь. Вот на днях Ирка из нашего барака вешает белье, говорит: вот бы сюда и этих на веревку… ворюги нами руководят… И вечером же под машиной оказалась.
- Ну, это, возможно, и случайно, - пытаясь быть объективным, но втянув голову в плечи, буркнул Ефимов. - Хотя… хотя…
- Да, да, - кивнул Ленин. - Я здесь вырос. У мэра такая разведка… все бывшие из органов… Антанте не снилось.
Толпа больных и медбратья - Миня и Вадим - стояли растерянно. Студенты по–прежнему ничего не делали, покуривали и хихикали. И вдруг подкатили на дымящем джипе телевизионщики с камерами, и народ сразу подтянулся: кому охота в эфире выглядеть лентяем? Ленин с метлой широко заулыбался в объектив.
Но что касается Мини Лаврикова (Тихонова), он испуганно отвернулся от камеры. Вдруг пленка в областной центр попадет и Татьяна увидит или знакомые какие! Однако журналисты - ушлый народ. Во–первых, кто–то им уже сказал, что Миня помог упавшему человеку, во–вторых, тот факт, что герой отворачивается от объектива, в то время когда вся страна желает быть запечатленной, все это заинтриговало журналиста с курносой мордой и косичкой на затылке:
- Можно задать вопросик? Как вы относитесь к нашему мэру?
- К мэлу?.. - картавя больше обычного, переспросил Миня, все отворачиваясь и отворачиваясь. К тому же он еще заметил - на него из–за плеча журналиста грозно воззрился тот самый парень, что ударил Ефимова.
- Да, к мэру, к мэру? Вы ведь смелый человек… не боитесь губернатора. К мэру родного города как относитесь?
И Миня, страшась непонятно чего, кивнул:
- Хорошо. - И закашлялся. Страшно закашлялся.
Но тележурналист не уходил, ждал, он приблизил объектив почти к самому лицу Лаврикова.
- Почему прячете лицо? - спросил вкрадчиво журналист. - У вас такое открытое русское лицо. И не кашляйте! Говорите! За что именно вы любите нашего мэра?
- Улицы чистые… - прошептал кто–то сбоку.
- Улицы чистые, - прохрипел Миня.
- Еще.
- Фонтан построил… - шепнули ему.
- Фонтан построил… - повторил Миня. И почему–то добавил (угодливо, угодливо!): - Как в Италии.
- Вот–вот–вот, - удовлетворенно закудахтал тележурналист и пошел снимать на пленку других зевак. Но вскоре, выяснив от молодцеватого парня в рабочей одежде, что тут большинство - психи из больницы, уехал.
Вспотев от гадкого чувства стыда, Миня долго стоял, уставясь в неровный изломанный асфальт, не имея никакого желания мести мусор. Но нужно, нужно, вон на него смотрит как–то странно, тускло Марина из больничного медперсонала, и Миня зашевелил руками. Вновь вспомнилась ужасная ночь. Бежать, бежать! До наступления ночи! Миня третий раз изменил своей Татьяне!
"Трижды петух не прокричит, как ты изменишь мне…" Чьи это слова? Откуда?
Да еще телевизионщику поддакнул… похвалил неведомого мэра, вора и жулика! Жить неохота после этого! Бежать отсюда, бежать!
Но бежать не удалось… Оказалось, что утром один из безумцев угадал - больницу закрывали. И Лавриков не мог вот так взять и бросить своих товарищей, это было бы не по–христиански…
13
Главврач перед ужином пригласил к себе в кабинет всех трех врачей–женщин, в том числе и Марину, и обоих санитаров, в том числе и Миню, и налил по полстакана коньяка.
- Коллеги! - сказал он. - Спасибо. Наши больные хорошо поработали. Но боюсь, это плохо. - Он сверкнул золотыми зубами. - Райотдел здравоохранения убедился, что наши пациенты все выздоровели, завтра с утра явится начальство. Не говорю, чтобы симулировали… как есть, так есть… Но могут случиться истерики… прошу быть рядом. Пейте!
Лавриков не особенно вник в слова врача, понял только одно: придется до утра побыть на месте. После ужина он сбегал в магазин, принес, спрятав за рубашкой, бутылку водки и, юркнув в свою комнату, придвинув к двери стол, чтобы никто не мог войти, стал пить мерзкий напиток…
Тоска по жене и дочери весь день душила Миню, как толстая змея, обвив ему шею… И сейчас он плакал. Как они там без него? Не выгнал ли золотоволосый адвокат из дому? Может быть, телеграмму дать: НЕ СМЕЙ ВЕРНУСЬ ДОЛГ ОТДАМ.
Но вернется ли Миня? И когда? И где деньги такие, наконец, заработает?
А что, если часа на два тайно пробраться в родной город, предварительно отпустив усы и напялив очки со стеклами, чтобы никто не признал? Милая Татьяна, как она там, гордая, замкнутая? А может, и улыбается на людях, хоть и кошки на сердце скребут? Она сильная… Но какой бы сильной ни была, если муж исчез…
Нет, нет, Миня не выдержит смотреть издалека, подбежит к ней, как лунатик по доске лунного света… Нет.
Видимо, долго теперь суждено Мине скитаться по лабиринтам…
Но не предал ли он, не вернувшись домой, а еще точнее - не продал ли он жену Каргаполову? Квартира заложена, золотоволосый Славик своего не упустит… будет торчать днем и ночью на пороге… А где Татьяне взять такие деньги? Может быть, в мэрии дадут кредит, что им стоит? Но и там постараются за оказанную помощь что–нибудь получить… хотя бы поунижать Татьяну… Конечно, она устоит, но если мужа не будет год–два–три…
"Лучше не думать. Я невезучий, я плохой человек. Она достойна более красивой судьбы".
Едва рассвело, Миня выскользнул из больницы и направился к местной церквушке, раскрашенной, как попугай, в синие и зеленые тона. Ее еще не открыли. Хотя с тыльной стороны мелькнул узкоплечий поп, с брюшком и красными, словно накрашенными губами. Но священник почему–то медлил. Миня подождал, махнул рукой, купил у сидевшей возле входа на скамейке бабули тридцать семь крохотных желтых свечек - по числу прожитых лет - и побрел на берег старицы.
Здесь, уйдя за могучие ветлы в камыш, в сырое затишье, он затеплил по очереди свечки и воткнул в илистые кочки, между корнями рогоза, и упал рядом на цветочный жухлый подол угора и заплакал.
"Прости меня, Создатель, Небесный глаз, Великая совесть вселенной, если ты есть… за то, что возжелал легких денег… а потом предал родных мне людей… прости за слабость мою, за блуд мой, за то, что не устоял перед мерзкими соблазнами плоти, за то, что пил ведьмино зелье и марал уста черными словами, за ложь и угодничество, которое допустил на днях… Хотел забыться, забыть себя вчерашнего… и это почти удалось… Но клянусь, Всевидящий и Всеведающий, клянусь на коленях впредь обходиться без тяжких грехов, которые ничто не может оправдать… Прости, Боже, если ты есть…"
Проходила мимо бабка с веслом и сетью на плече, что–то спросила - он не слышал. Пронеслись по небу со свистом гуси, ушли за урёму.
Ветер несся над водой, набегая на ветлы, выворачивая узкую листву, делая их серебряными и вдруг даже зеркальными, и Миня словно впервые замечал их над собой…
Боже, какая красота земная вокруг, а ты чем занимался этот месяц?!
Встал опустошенный, слабый. Но словно и впрямь кто–то грехи ему отпустил.
Медленно поднялся в городок на холмах, он брел к больнице, спотыкаясь на бугристом и лопавшемся асфальте райцентра - видимо, снизу пытались вылезти к свету и, задыхаясь, помирали росшие здесь когда–то прежде деревья…
Пришел в больницу, а там его уже ищут - сам главврач, Олег Анатольевич, спрашивал о нем. Он сегодня в дорогом костюме, с платочком в нагрудном кармашке, в очках с золотой оправой, с золотым же широким кольцом на правой руке, на безымянном (холостой) и черным агатом на левой. Рядом с ним высоченная дама в бифокальных очках, с седыми кудельками, увенчанными жалким полудетским бантиком, с записной книжкой в руке. Оба в белых сверкающих халатах.
Они пошли по палатам и долго ходили, взглядывали на потолок, на стены, потом закрылись в кабинете главврача. И вдруг стали приглашать туда больных в сопровождении санитаров Вадима и Мини.
И Миня, присутствуя при этих разговорах, услышал самые неожиданные вопросы главврача, как будто не он, главврач, еще месяц или полгода назад принимал этих подопечных на лечение, как будто все позабыл. И самое удивительное, он позволял и гостье задавать вопросы.
- Вы сюда попали по своей воле? - спрашивала женщина. Ну разве можно психу задавать такой вопрос? Она, наверное, представитель какой–нибудь очень либеральной партии. Эх, поговорить бы с ней tet–a–tet Лаврикову!
- Меня посадили соседи, - отвечал тихим голосом больной Кирьянов, коренастый, с плешью. Почему и кличка у него в больнице была Аэродром. - Потому что я знаю, они воры, украли три километра. Даже три с половиной.
- Как можно украсть три километра?.. - ласково удивлялась женщина под поощрительным взглядом толстого главврача. - Тем более - три с половиной.
- Да проводов же! - отвечал, гнусавя от раздражения, больной. - Алюминий - это металл, металл сдают в ларьки, куда принимают любой цветной металл. Я восстал против воров в нашем селе, и они объявили меня безумным.
- А, - улыбка у гостьи погасла. - Да вы совершенно нормальный человек. - Она поправилась. - Возможно, прежде вы нечетко объяснили, а сейчас вот мне все понятно. Спасибо. Если желаете, мы можем вас выписать.
- Конечно, желаю! - загорелся Кирьянов. - А то и жену мою с пути истинного свернут… все с подарками, гады… то косынку, то шоколадку несут… Ворье! Всю Россию разворовали!
- Да, да… - кивнул главврач. - Надо возвращаться домой и брать власть в свои руки. Следующий!
Следующим был солдатик Сытин, который в своей армейской форме и в больницу попал, рыжий, худой, как вытеребленный ветром колосок ржи.
- А вы за что были определены ко мне? - спросил с самой доброжелательной улыбкой Олег Анатольевич. - Ну, как бы заново осмыслив… расскажите о себе четко и просто.
- Четко и просто? - играл злыми скулами солдат. - Хотел убить… неверную жену… а они меня в дурдом. Я ее все равно прибью. Хоть просижу тут сто лет.
- Думаете так долго прожить? - еще шире, как кот, улыбнулся Олег Анатольевич.
- Да, - глядя мимо него, невозмутимо отвечал Алеша Сытин по кличке Ненасытин, он много ел, да не в коня корм. - Когда есть цель, человек живет сколько надо. - Он, ответивший так, вряд ли читал мемуары о Гёте, где великий немецкий поэт любил повторять приблизительно эти же слова. Миня помнил их со школы.
- Но вы же не убьете ее прямо с порога… может быть, о чем–то спросите? - задала вопрос, переглянувшись с главврачом, гостья в двойных очках.
- Конечно, - солдатик понял намек. - Что я, Отелло? Пусть расскажет. Пусть. От кого сын. Если сама не разрешала никакие контакты перед отъездом… болела, видите ли, гриппом. Что мне грипп? Я в ледяной воде купаюсь, и мне ничего!
- Что ж, - удовлетворенно вздохнул главврач, ставя крестик в списке. - Речи ваши вполне разумны. Думаю, мы можем вас отпустить домой. Если, конечно, вы туда хотите…
- Остальные и вовсе здоровые, - широко улыбнулся всеми золотыми зубами Олег Анатольевич. - Дело в том, господа, что нашу больницу закрывают в связи с выздоровлением основной части пребывавших у нас. А вот обычную больницу снова расширили. Троих лежачих переводят в отдельную палату в той половине здания, здесь начинают ремонт. Так что всех вас развезут по домам. Санитарам, которые помогут сделать это, мы заплатим. Эти сутки закроем вам, как… неделю работы.
"Щедро!" - подмигнул Лаврикову санитар Вадим, который скучал у порога и перебирал ключи в руке. А Сытин, бывший солдат, вскинулся, затрепетал, схватил Лаврикова за руку:
- Сопроводишь меня, ладно? Миня, я тебя полюбил, не бросай!.
- И меня!.. - заговорили сумасшедшие. - Ты, ты нас повезешь домой! Только тебе доверяем!
Главврач быстро навел порядок.
- Мы вас разделим на две группы - по месту жительства. На запад повезет Вадим Алтынцев, а на восток - Михаил Тихонов. Кто возражает?
Никто не возражал. Миня доверчиво улыбнулся главврачу.
- Спасибо, что доверяете. Вы мне очень понравились.
- Вы мне тоже!.. - замурлыкал и откинулся на спинку стула счастливый от прощального общения главврач. - Жаль, поздно ко мне попали… Не хватает, знаете ли, интеллигентов. Стали хитрее, молчат. О стихах, о музыке поговорить.
- Может, он еще вернется, - послышался негромкий женский голос. Лавриков вздрогнул и обернулся. И густо покраснел - в дверях стояла Марина. - Он хороший.
Олег Анатольевич поплескал ей ресницами, как маленькой, и рассмеялся:
- Ах, Мариночка, ваша рекомендация превыше указов президента. Если вернется, конечно, возьму. Но куда, куда вернется?.. Ах, не будем опережать события.
- Но у меня маленькая просьба, - жалобно сказал синеглазый Миня. - Можно? Мне надо в совхоз заехать - "Памяти двадцатого партсъезда". Это как раз на восток.
- Зачем? - удивился главврач. - Оттуда у нас никого нет.
- Надо.