Как бы то ни было, этот молодой человек, видимо, по поручению всей шайки, явился к Тернерам на следующее утро. Он весьма деловито осведомился, не забыл ли чего у них. Самого Гернера не было дома, зато жена встретила гостя приветливо, даже подобострастно, поднесла ему рюмочку, которую он милостиво изволил выкушать.
Но потом, к великому огорчению обоих супругов, воры не показывались всю неделю. Тысячу раз принимались Пауль и Густа обсуждать положение - не спугнули ли они чем-нибудь этих молодцов. Вроде нет, не в чем им было себя упрекнуть.
- Может быть, ты что-нибудь сказал не так, Пауль, ты бываешь иногда такой грубый.
- Нет, Густа, я тут ни при чем, уж если кто виноват, так это ты, - состроила такую постную физиономию, что твой пастор, это молодого человека и оттолкнуло, потому что он не знал, как себя с нами держать. Ужасно! Что нам теперь делать?
Густа готова была расплакаться. Ах, хоть бы пришел опять кто-нибудь из них! И все она виновата - уж, кажется, она ли не старалась!
И верно, в пятницу пришел желанный миг. Густа снова была одна. Стучат. Да, стучат… Она бросилась открывать, второпях даже свет забыла зажечь, сразу почуяла, кто пришел! Так и есть, тот самый, длинный, представительный. Сухо так спросил, дома ли муж, - ему нужно переговорить с ним кое о чем. А сам смотрит холодно, недоверчиво… Густа в ужас пришла: уж не случилось ли чего? Но гость успокаивает ее:
- Нет, нет, разговор будет чисто делового характера.
А потом разговорились - о квартире, об обстановке и что, дескать, под лежачий камень и вода не течет. Они уселись за стол в гостиной, Густа была в восторге, что уговорила его остаться: теперь Пауль уж не посмеет сказать, что она отвадила гостя, она все поддакивала, мол, и она так думает - это уж как ни верти, а под лежачий камень вода не течет! Они обсудили этот вопрос во всех подробностях; по ходу действия выяснилось, что оба могут сослаться на опыт своих родителей и родственников, близких и дальних, в подтверждение того, что под лежачий камень и вода не течет. Не течет - это уж точно, хоть сейчас под присягу, оба они с этим совершенно согласны! Они приводили друг другу пример за примером из своей собственной жизни, из жизни соседей и так увлеклись разговором, что едва опомнились, когда раздался звонок. В комнату вошли двое мужчин, предъявивших удостоверения агентов уголовного розыска, и с ними три страховых агента. Один из агентов уголовного розыска без дальнейших предисловий обратился к гостю, приняв его за Тернера.
- Послушайте, господин Гернер, вы должны нам помочь в этом деле - я имею в виду повторные кражи со взломом на складе, что здесь во дворе. Было бы желательно, чтоб вы приняли участие в особой его охране. Владельцы фирмы, вместе со страховым обществом, не откажутся, конечно, возместить все расходы.
Потолковали они этак минут десять, - жена Тернера все слушала; в двенадцать часов они ушли. После этого хозяйка и гость впали в такое игривое настроение, что в начале второго между ними произошло нечто, о чем ни говорить, ни писать не принято. Потом даже застеснялись, хозяйке-то было уже тридцать пять лет, а молодому человеку - от силы двадцать. Тут дело, собственно, было не только в возрасте или в том, что он ростом 1,85 метра, а она - 1,50, а в том, что вообще такое случилось! Так уж оно вышло, с разговорами этими, с треволнениями, а тут еще дураки сыщики насмешили. В общем-то было вовсе не плохо, только потом как-то конфузно, по крайней мере ей; впрочем, пустяки, бывает! Во всяком случае в два часа, к приходу Тернера, все было уже в наилучшем виде - оба сидели за столом, тихо, мирно, поглядеть - одно умиление. Он и сам тотчас же к ним подсел.
Так просидели они до шести часов, и Гернер с таким же восторгом, как и его жена, слушал, что рассказывал длинный. Даже если в том, что он говорил, была лишь доля правды, приходилось сознаться, что они, друзья его, ребята хоть куда; Гернер только диву давался, какие у нынешних молодых людей разумные взгляды на жизнь. Вот он сам, например, уже немало пожил на свете, а ведь только теперь у него глаза открылись. Когда гость ушел и они стали в девять часов укладываться спать, Гернер заявил, что не понимает, как это такие башковитые ребята не брезгуют его, Тернера, компанией, - уж наверное (и Густа должна это признать) в нем есть что-то такое особенное, и он, стало быть, может пригодиться! Густа не стала спорить, и старик живо улегся и захрапел.
А утром, перед тем как вставать, он сказал жене: - Знаешь, Густа, пусть я не я буду, если еще раз наймусь к подрядчику на стройку. У меня было собственное дело, пока в трубу не вылетел, так скажи сама, разве это работа для человека, который был сам себе хозяин? К тому же, не успеешь наняться - тебя того и гляди рассчитают, стар стал. Почему бы мне, в самом деле, не поработать налево, фирма богатая, а? Видишь, парни-то какие ловкие? А кто нынче не словчит, тому крышка. Вот я что скажу. А ты как считаешь?
- А я тебе это давно уж говорю.
- То-то же. Мне бы, понимаешь, тоже хотелось пожить по-человечески, не отмораживать ноги на работе.
Густа на радостях обняла его, в порыве благодарности за все блага, которыми он ее наделил и собирался наделить вскорости.
- А знаешь что, старуха? - Тут Гернер ущипнул ее за ногу так, что она взвизгнула. - Ведь у нас для тебя, пожалуй, дело найдется.
- Бог с тобой!
- А я говорю, найдется! Небось скажешь, что можно и без тебя обойтись?
- Конечно! Ведь вас уже пятеро, и все такие сильные мужчины. (Сильные - это уж она сама убедилась…) Я даже постоять покараулить не могу, - продолжала она жалобно, - у меня, сам знаешь, расширение вен на ногах. Куда я гожусь?
- Боишься, Густельхен?
- Боюсь? С чего ты взял? А ты попробуй побегай с расширением вен. Такса кривоногая и та тебя обгонит. А если сцапают меня, то и ты попадешься, потому что я твоя жена.
- А чем я виноват, что ты моя жена? Он снова с чувством ущипнул ее за ногу.
- Перестань, Пауль. Не возбуждай меня, пожалуйста!
- Нет, ты только подумай, мать, ты же совсем другим человеком станешь, если выберешься из этой плесени.
- Да разве мне самой не хочется? Еще как хочется - слюнки текут!
- Погоди, все будет, старуха, это еще что, так, пустяки, а ты вот послушай, повесь ухо на гвоздик! Знаешь, что я надумал? Я это дело обделаю сам, один.
- Как так? А другие? (Вот тебе и раз!)
- В том-то и штука, Густа. Мы и без них обойдемся. Знаешь, с компаньонами ни одно дело не выгорает, это уж старая история. Что, прав я или не прав? Так вот, я и хочу работать в одиночку. Нам сам бог велел - раз у нас квартира в первом этаже, а склад в нашем же дворе. Верно я говорю, Густа, или нет?
- Да ведь я ж тебе не смогу помогать, Пауль, у меня же расширение вен.
А вообще это ее и по другим соображениям не очень устраивало. Да, жалко. И "старуха" с кислой улыбкой согласилась на словах, но в душе про себя решила: нет, нет и нет!
На следующий день служащие в два часа ушли со склада, а под вечер Гернера заперли там вместе с женой; часов в девять, когда в доме все затихло, он собрался было приняться за дело - самое время, пока сторож ходит у ворот. И тут вдруг - на тебе! В дверь склада постучали! Стучат… Как будто стучат, а? Кто бы это мог быть? Кто его знает - стучат, и все тут! Ведь некому ж стучаться-то! Склад закрыт. А стучат! Опять стучат. Супруги - ни гугу, забились в угол, не отзываются. Опять стучат. Гернер подтолкнул жену в бок.
- Стучат! Слышишь?
- Да.
- Что бы это значило?
А она, странное дело, ни капли не испугалась.
- Пустяки, - говорит, - не убьют же нас.
Нет, убить не убьют. Того, кто там стучится, она хорошо знает; он ее не убьет, нет, этот длинноногий с маленькими усиками, - пусть приходит, ей будет только приятно. И тут опять постучали, негромко, но настойчиво. Господи, да это же условный знак.
- Э, да он нас знает! Сдается мне, мать, что это кто-то из наших парней.
- Чего же ты молчишь?
Гернер петушком к входной двери. Откуда они узнали, что мы с женой здесь? Вот дела! А из-за двери шепота
- Гернер, открывай!
Хочешь не хочешь - приходится открывать. Вот сволочи, свинство какое, так бы и расколотил все кругом вдребезги. Пришлось открыть. Так и есть, это он, ее кавалер, - длинный, с усиками, один. Гернер ничего не замечает, ему и невдомек, что жена выдала его своему кавалеру. Долг платежом красен! Завидев длинного, она просияла, не могла скрыть своей радости, а муж волком глядит, ругается…
- Чего зубы скалишь, а?
- Ах, я так боялась, что это кто-нибудь из жильцов или сторож!
Теперь скорей за работу! А там - делить добычу. Ругань горю не поможет. Этакое свинство!
Попробовал Гернер еще раз попытать счастья; старуху свою дома оставил - глаз у нее дурной! Но ночью снова стук! На сей раз пришли все трое, будто он их звал! Что ты с ними поделаешь - на своем дворе и то не хозяин! Попробуй сладь с этой шпаной. Лопнуло у Тернера терпение, совсем из себя вышел: ладно, думает, сегодня еще поработаем вместе, раз уж я с ними связался, но завтра - шабаш! И если эти сволочи еще раз явятся в дом, где я управляющий, и станут нос совать в мои дела, я моментально полицию вызову: ишь вымогатели, эксплуататоры проклятые!
Битых два часа трудились они не покладая рук. Все, что под руку попадется, волокут в квартиру Тернера: мешки с кофе, сахаром, коринкой. Обобрали всю бакалею подчистую, потом за ящики со спиртным взялись - вина, коньяки, настойки всякие. Перетащили чуть ли не полсклада. Мечется Гернер, злится, что все это не ему одному достанется. А старуха его успокаивает.
- Я же все равно, - говорит, - не смогла бы столько перетаскать, у меня ведь расширение вен. А те все носят да носят, старик аж слюной брызжет.
- Расширение! Сходи в аптеку да купи себе резиновые чулки, а то экономию наводишь там, где не надо!
Но Густа не слушает. Она глядит не наглядится на своего длинного, и он тоже на ребят гордо посматривает. Знай, дескать, наших! Ведь все это дело он провернул! И бабеночка недурна.
Таскали они, пока из сил не выбились, а как ушли, Гернер закрыл за ними дверь, заперся и давай с Густой пьянствовать. Как говорится, с паршивой овцы хоть шерсти клок! Да и время нечего терять - надо успеть все перепробовать и, что получше, завтра же с утра сплавить какому-нибудь торгашу. Развеселился даже, дело стоящее. И Густа тоже довольна, как ни говори, а муж у нее хороший, ее ведь муж, не чей-нибудь, она уж для него постарается. Так они с двух часов до пяти утра всего перепробовали, да не как-нибудь, а с чувством, с толком. Надрызгались и завалились спать. Что и говорить, славная была ночка.
А около полудня - звонок! Звенит, надрывается. Но Тернеры и ухом не ведут. Куда уж им после такой попойки. А звонки не прекращаются, вот уж в дверь кто-то колотит - ногами, что ли? Наконец Густа очухалась, вскочила и давай тормошить Пауля. - Пауль, Пауль, стучат, иди открой. Тот еле глаза продрал: "Где? что?" - но она живо растолкала его. Скорей, мол, скорей, ишь как стучат, того и гляди дверь разнесут в щепы! Верно, почтальон! Встал Пауль, натянул штаны. Только успел отпереть, как в комнату ввалились трое. Что за банда? Неужели ребята за товаром, в такую рань? Нет, не то!.. Это ж лягавые, сыщики из уголовной полиции! Ну на сей раз им долго разыскивать не пришлось. Они глаза вытаращили от изумления. Ай да управляющий домом, хорош! - на полу навалены целые горы краденого добра. Повсюду - в коридоре, в комнате, все как попало, вперемежку: мешки, ящики, бутылки, солома. Комиссар говорит:
- Такого свинства я в жизни не видывал!
Ну, а Гернер? Ему говорить нечего. Стоит молчит! Уставился на лягавых. Мутит его еще к тому же. Кровопийцы, сволочи, будь у меня револьвер, я бы живым не дался. Неужели ж всю жизнь гнуть спину на стройке, а господа будут денежки загребать? Эх, дали бы хоть винца глотнуть… Ничего не поделаешь, надо одеваться. "Успеете, дайте хоть подтяжки пристегнуть!"
А жена его нюни распустила, хнычет.
- Ах ты господи, мы ничего не знаем, господин комиссар, мы ведь порядочные люди, это нам, верно, кто-нибудь подкинул, вот все эти ящики, потому как мы крепко спали, вы и сами видели, вот кто-нибудь и сыграл с нами такую штуку! Не иначе, кто-нибудь из нашего же дома, господин комиссар! Пауль, что же теперь с нами будет?
- Все это в полиции расскажете.
- Это, значит, и к нам ночью воры забрались, старуха, - вмешивается в разговор Гернер. - Верно, те же самые, которые склад очистили, а нас в полицию тащат.
- Вот все и расскажете там или потом на следствии.
- Не пойду я в полицию.
- Не пойдете, свезем.
- Боже мой, Густа, я же ни звука не слыхал, как к нам воры забрались. Спал как убитый.
- Да ведь и я тоже, Пауль.
Густа хотела было под шумок достать из комода два письма, от длинного, да один из агентов заметил.
- Ну-ка, покажите-ка! Или нет, положите обратно. Обыск потом проведем!
Она в азарт вошла.
- Что ж, ваша сила… постыдились бы врываться в чужую квартиру!
- Ну, кончай разговоры, пошли!
Тут Густа и начала ломать комедию - на мужа не смотрит, голосит, катается по полу, - пришлось ее силой тащить. А муж ругается на чем свет стоит, вырывается, кричит:
- Не смейте женщину оскорблять!
Что же это творится? Грабители настоящие скрылись, вымогатели проклятые, а его, бедного, впутали в эту грязную историю!
ГОП, ГОП, ГОП, С ТИХОЙ РЫСИ НА ГАЛОП!
Во дворе, у ворот, собралась толпа. Толки, пересуды. Франц не вмешивался в разговоры. Засунул руки в карманы, поднял воротник, втянул голову в плечи, по самую шляпу. Ходит от одной группы к другой и молча слушает. А когда плотника с его толстенькой супругой повели по двору на улицу, зеваки расступились, стали шпалерами. И Франц стоял - смотрел. Застукали, значит. Что ж, ведь и ему пришлось когда-то идти таким манером. Только тогда было темнее. Ишь как глядят, - прямо перед собой. Стыдно им поди! А другие что, лучше? Лясы-то каждый может точить. Поди знаете, каково человеку в таком положении! А сами-то, сами хороши - жульничают по тихой, а потом забьются за печку, и все шито-крыто, хапуги мещанишки! Вон теперь открывают дверцу "зеленого Генриха". Лезьте не стесняйтесь. Вот и бабенку втолкнули - она вроде выпивши, что ж, ее право-полное право! А эти - пусть смеются. Сами бы попробовали, каково это… Ну, трогай.
А люди не расходятся, все стоят, судачат Пошел Франц со двора, за воротами стужа лютая. Обернулся посмотрел на ворота, потом улицу оглядел… Ну, что делать будешь? Как жить? Потоптался на месте. Ух черт как холодно, собачий холод! Но наверх к себе все равно не пойду. Куда же идти-то?
Стоит так, переминается с ноги на ногу. Сам не заметил, как ожил! Что ему до всей этой сволочи? Стоят, лясы точат! И знать он их не желает! Надо будет подыскать себе другую комнату. Все равно отсюда выживут.
И Франц бодро пустился в путь, вниз по Эльзассерштрассе, вдоль забора, где метро ремонтировали, сначала к Розенталерплац, а там - куда глаза глядят.
Так вот и случилось, что Франц Биберкопф выполз наконец из своей норы. Управляющий, которого прогнали сквозь строй зевак, его кругленькая, подвыпившая жена, кража со взломом, "зеленый Генрих" - все это не выходило у него из головы. Но еще он до площади не дошел, как на пути его попалась первая пивная. Тут-то оно и началось. Рука потянулась в карман, хвать, а бутылки пустой и нет. Нет и нет! Забыл! Вот черт! Наверху у себя в комнате забыл! Задурили голову! Как началась вся эта катавасия на дворе, он мигом накинул пальто и айда вниз, а про бутылку-то и не вспомнил. Будь она проклята! Не назад же топать! И пошло: нет, да! Да, нет… Ни туда, ни сюда. Ругается на чем свет стоит, сам себя уговаривает, топчется на месте. "Ну заходи, чего стал!" - "Да ну его к черту!" Никогда еще с Францем такого не было. "Зайти? Или не заходить? Очень уж пить хочется! Выпей сельтерской!
А то ведь зайдешь - опять назюзюкаешься, и все. Да, выпить-то ведь хочется, до смерти хочется! Нет, не пойду, лучше уж на улице постою, а то опять день-деньской проваляешься в каморке у старой Шмидтши". И снова перед глазами "зеленый Генрих" и Гернер с женой. "Ну нет, шалишь! Налево кругом, нечего здесь торчать, может быть когда-нибудь в другой раз, а теперь - пошли куда-нибудь в другое место!"
И вот Франц чуть не бегом на Алекс пустился. В кармане 1 марка 55 пфеннигов. Хлебнул он одного только чистого воздуха и побежал. Через силу заставил себя как следует пообедать в кухмистерской: заказал телячье рагу с картофелем, впервые за несколько недель плотно поел. После еды жажда стала как будто меньше. Оставалось еще семьдесят пять пфеннигов. Франц задумчиво поиграл монеткой. Не пойти ли к Лине? Да ну ее, что она мне? Язык обложило, во рту кисловатый вкус, в горле пересохло, словно огнем жжет. Сельтерской, что ли, выпить?
Стал пить. Жадно глотал прохладную воду. Пузырьки газа приятно щекотали язык. И тут вдруг понял, куда его тянет. К Минне! Как он ей тогда телятину прислал. А от передников она не отказалась. К Минне, куда же еще!
Сказано - сделано! Встал Франц, пошел прихорашиваться к зеркалу. Поглядел на себя неодобрительно. "Хорош! - бледный, в угрях весь, щеки обвисли. Ну и морда! Какие-то полосы красные на лбу - это еще откуда, наверно от шапки! А нос? Чисто слива - красный, вспухший. Впрочем, это не от водки, а просто мороз сегодня сильный. Ну чего глаза пялишь - тусклые, тупые, как у коровы? И что это у меня, скажи, глаза какие телячьи - выпучил их, будто закрыть не могу! Словно сахарным сиропом меня облили. Ну ничего, для Минны сойдет. Так, теперь волосы пригладим. Порядок! И - к ней. Авось даст пару пфеннигов до четверга, а дальше видно будет".
Пулей вылетел из обжорки. Ну и мороз! А людей-то, людей! Сколько народищу на Алексе, и все бегут куда-то. Подумаешь, какие занятые… Припустил и наш Франц, чуть не бежит, а сам на ходу по сторонам поглядывает. Бывает, лошадь поскользнется на мокром асфальте, поднимут ее пинками в брюхо, и она с отчаяния пускается во весь опор и скачет как бешеная. Так вот и Франц. Что ж, мускулы у него дай боже, мужчина он крепкий, недаром когда-то в спортивном клубе состоял. Топает по Александерштрассе и подмечает, что и у него шаг другой стал - твердый, четкий, как у гвардейца на параде. Стало быть, и мы не хуже других, с ног не валимся.
Сводка погоды на сегодня: переменная облачность с прояснениями. В ближайшие сутки холода удержатся, но в дальнейшем ожидается повышение температуры. Солнышко робко выглядывает из-за туч. Скоро потеплеет.
Сядьте за руль нашего нового шестицилиндрового "оппеля", - он не обманет ваши ожидания. Ты знаешь край, где апельсины зреют… туда, туда…
И вот Франц уже в доме, где живет Минна. Стоит перед знакомой дверью, глядит на звонок, потом широким жестом сорвал с головы шляпу, позвонил, ждет пока откроют. Кто откроет? Она, кому же еще! Поклонимся ей, шаркнем ножкой - все чин чинарем. Если у барышни есть кавалер… Она и откроет, кому же еще, тюли-тюли! Защекочу! И вдруг - на тебе! Мужчина! Ее муж! Ну да, это же Карл! Господин слесарь! Ну, не беда. Ишь какую кислую морду состроил!
- Это ты? Чего тебе нужно?
- Ты бы впустил меня, Карл, я ведь не кусаюсь! И - в дверь. Вот и мы! Везет, скажи, как утопленнику.