* * *
Темно - ни зги не видно. Она убита, мертва - вся мертва: лицо ее, зубы ее, глаза ее, ее губы, язык, ее шея, ее ноги, ее лоно - все неживое…
Я - твоя, кто же меня утешит, кроме тебя… Полицейский участок у Штеттинского вокзала… на улице у Ашингера: мне дурно, пойдем скорей домой… я твоя, вся твоя…
Деревья зашумели сильней, ветер крепчает… У-у-у-у-у! Ночь идет своим чередом.
Она мертва - тело ее, глаза, язык, ее губы - все неживое… пойдем скорей домой, я - твоя…
Накренилось дерево на краю откоса, гнется, трещит. У-у-у-у, летит буря, стучат барабаны, свистят флейты… буря… Вот раскинула она над лесом черные крылья и с ревом рванулась вниз. Стон и треск пошел по лесу. А кусты гнутся к земле, жалобно стонут. И кажется, будто царапает дверь оставленный взаперти пес, и визжит, и скулит… слышите? Но вот затих - верно, кто-нибудь пнул его ногой, каблуком, чтоб больнее было.
У-у-у-у-у! Буря снова над лесом. Темная ночь. Лес не дрогнет. Деревья стоят ствол к стволу. Выросли они в тиши, стройные, могучие. Знают, буре не так-то легко добраться до них: они стоят дружно, тесно, словно стадо. Только крайним приходится плохо да слабым. Насмерть стоим, все за одного - один за всех. Темная ночь, глухая. Солнца будто и не было. У-у-у-у-у! Снова заревела буря, громче, громче и вот снова рванулась вниз и уже несется по лесу. Теперь она и на земле и в небе - всюду. Желто-красная вспышка охватила небо, и тут же снова сомкнулась ночная тьма, снова вспышка - и снова тьма. Вой нарастает. Деревья, что стоят с краю, знают свою судьбу, вот и стонут. Хорошо траве: былинки гнутся, стелятся по ветру, а каково им, лесным великанам? И вдруг стих ветер. Надоело ему, что ли? А деревья не верят, все еще стонут и скрипят. От ветра добра не жди!
…Дом голыми руками не снесешь - тут без копра не обойдешься, иной раз приходится и динамитом рвать! А ветру - что! Ему стоит лишь расправить могучую грудь. Вот он втянул в себя воздух и с шумом выдохнул его - у-у-у-у-у! Снова вдохнул и снова выдохнул, у-у-у-у-у. Выдохнул - и словно гора покатилась на лес; вдохнул - и потянул назад гору. Так и ходят ходуном воздушные горы… Дыхание ветра тяжелой гирей, тараном бьет по лесу, крушит его. И пусть деревья сбились на холме, как стадо, ветер разметет их и проложит себе дорогу.
Началось, пошло, и пошло: вумм-вумм, не стучат больше барабаны, не свистят флейты. Только глухие удары - вумм, вумм… Раскачиваются деревья вправо и влево. Вумм, вумм. Но не подладиться им к ветру, сила не та. Вот склонились они влево - и ветер рванулся туда же, гнет их, крушит, ломает, скрип, гул, стон, треск, грохот! А ветер все бьет деревья как тараном. Клонит их влево. Свалю-у-у-у! Но вот отпрянул, стих. Хочешь уцелеть - не зевай, следи за ним! И снова вумм, вумм… Снова налетел ветер. Берегись! Берегись, вумм, вумм, вумм… Словно бомбы бросает на лес, хочет вырвать его с корнем, расколоть в щепы.
Воют и гнутся деревья; гул, треск стоит в лесу. Вумм, вумм! Борьба идет не на жизнь, а на смерть, вумм, вумм… темная ночь, солнца будто и не было. Тяжко бухает таран ветра - вумм, вумм…
Я - твоя, пойдем же, вот мы и дома, я вся твоя… Вумм, вумм…
Книга восьмая
Не помогло! Нисколько не помогло! Опустился молот на голову Франца, и понял он, что конец, ему. А почему и за что - так до сих пор и не понял…
ФРАНЦ НИЧЕГО НЕ ЗАМЕЧАЕТ, И ВСЕ ИДЕТ СВОИМ ЧЕРЕДОМ
Второго сентября Франц, как обычно, побродил по городу, потом съездил с элегантным купчиком на пляж в Ваннзее. Третьего числа, в понедельник, он с удивлением обнаружил, что Мицци все еще нет. Куда это она уехала, не предупредив его? Хозяйке тоже ничего не сказала и даже по телефону не позвонила.
Уехала куда-нибудь за город со своим почтенным покровителем. Тот, конечно, вскоре доставит ее домой. Подождем до вечера.
Франц сидит дома после обеда - вдруг звонок: письмо для Мицци от ее старика. Что такое, в чем дело, разве Мицци не у него? А ну-ка, что там в письме? Вскрыл конверт - читает: "…Очень удивлен, Соня, что ты даже не позвонила мне. Вчера и третьего дня я, как было условлено, ждал тебя на службе…" Это еще что? Куда же она девалась?
Вскочил Франц, схватил шляпу, выбежал на улицу. Черт знает что! Надо ехать к нему! Эй, такси!
- Как, она у вас не была? Когда же она была здесь в последний раз? В пятницу? Так, так. - Тут они обменялись взглядами. - У вас ведь племянник есть, может быть она с ним?
Покровитель пришел в ярость.
- Что-о-о? Подать сюда этого разбойника. А вы посидите пока у меня. Выпьем.
Сидят - тянут красное вино, явился племянник.
- Это Сонин жених; тебе известно, где она?
- Мне? Что случилось?
- Когда ты ее в последний раз видел?
- Опять наговорили на меня! Я ее уже недели две не видел.
- Верно. Так и она мне рассказывала. А с тех пор больше не встречался с ней?
- Нет.
- И ничего о ней не слыхал?
- Абсолютно. Но в чем дело? Что случилось?
- Вот этот господин сам тебе расскажет.
- Ее нет с субботы, ушла, ни слова никому не сказала, вещи все оставила и никому - ни слова.
- Может быть, она новое знакомство завела? - предположил покровитель.
- Не думаю.
Они снова принимаются за красное вино, теперь уже втроем. Притих Франц, сидит удрученный. Только и сказал:
- Пожалуй, придется еще немного подождать.
Мертва она, убили ее - лицо ее, зубы ее, глаза ее, губы ее, язык ее, шея, тело ее, ее ноги, лоно ее - все неживое.
И на следующий день ее нет. Нет и нет. Дома все так, как она оставила. А ее нет и нет. Может быть, Ева что-нибудь знает?
- Ты с ней не поругался, Франц?
- Нет. Правда, две недели тому назад было дело, но мы помирились.
- Какое-нибудь новое знакомство?
- Тоже нет, она мне рассказывала про племянника своего старика, но это не то, я с ним говорил.
- А что, если последить за ним, может быть она все-таки у него?
- Ты думаешь?
- Надо бы проверить. С Мицци все может статься. Она с норовом.
А ее все нет и нет. Франц два дня ничего не предпринимал. Не буду, думает, за ней бегать. Но о ней - ни слуху ни духу. Тогда он все же выследил племянника, целый день за ним ходил, и на следующее утро, как только племянникова хозяйка ушла из дому, Франц с элегантным купчиком прошмыгнули в его квартиру, дверь в два счета отмычкой отперли. В квартире - ни души, в комнате племянника - одни книги, никаких следов пребывания женщины; на стенах красивые картины, повсюду книги. Нет, ее здесь и не было, я же ее пудру по запаху знаю!
Пошли, пошли, не надо ничего трогать, оставь! Хозяйка - бедная женщина, сдает комнаты, тем только и живет.
В чем же дело? Сидит Франц у себя дома. День-деньской сидит. Где Мицци? Ушла и весточки не подает. Ну, что ты скажешь? Все в комнате вверх дном перевернул, даже постель разбросал, да потом снова застлал. Бросила меня? Быть этого не может! Не может быть! Бросила! Что я ей сделал, обидел я ее чем? Нет, не обижал! А то, что было тогда из-за племянника, она мне простила.
* * *
Стучат. Кто там? Ева.
- Что ты в темноте сидишь, Франц, хоть бы свет зажег.
- Мицци меня бросила! Как же это так?
- Оставь, пожалуйста. Вернется твоя Мицци. Она ведь тебя любит, не сбежит от тебя, я ее хорошо знаю.
- Верно, верно! Я и не горюю. Конечно, вернется!
- Ну вот, видишь. Просто взбрела девчонке блажь в голову - встретила кого-нибудь из прежних знакомых и решила с ним прокатиться… Я-то ее давно знаю - она и раньше, до тебя, еще номера в этом роде выкидывала. С причудами девка.
- А все же странно как-то! Не знаю, что и думать!
- Да ведь она же тебя любит, чудак человек. Посмотри лучше сюда, потрогай-ка мой живот.
- А что такое?
- Это от тебя. Помнишь? От тебя ребеночек. Это она, Мицци, так хотела.
- Что?
- Ну да.
Франц прижался головой к животу Евы.
- Мицци, говоришь, хотела? Быть не может! Ох, дай сяду!
- Вот увидишь, Франц, как она будет рада, когда вернется.
Тут Ева и сама разревелась.
- Ну, Ева, ты, я вижу, еще больше моего волнуешься!
- Ах, не говори, все это мне так на нервы действует! Никак я ее не пойму, эту девчонку!
- Кто же кого утешать будет?
- Ничего, это нервы, может быть все оттого, что я в положении.
- Смотри, как бы Мицци тебе за это самое не закатила сцену, когда вернется!
А Ева плачет, в три ручья разливается.
- Что же нам теперь делать, Франц, это так на нее не похоже!
- Здравствуйте! Сперва ты говоришь, что это с ней и раньше бывало, что, мол, она просто укатила с кем-нибудь, а теперь на тебе: "Совсем на нее не похоже!"
- Ах, я и сама не знаю, Франц.
Ева обхватила голову Франца, смотрит на него, вспоминает, как в клинике он лежал в Магдебурге, как руку ему отняли. Иду он убил, господи, что за человек непутевый! Прямо горе с ним. А Мицци-то, наверно, уж больше нет в живых. Злая судьба у Франца. С Мицци что-то стряслось. Это ясно. Опустилась Ева на стул, в отчаянье заломила руки. Франца жуть взяла. Ева плачет навзрыд. Такая уж злая судьба у Франца. С Мицци случилась беда!
Он пристает к ней с расспросами, а она молчит. Потом наконец взяла себя в руки.
- Аборта я ни за что не сделаю. Пусть Герберт хоть на голове ходит!
- А разве он знает?
Мысли Франца мгновенно перескакивают за тридевять земель.
- Нет. Он думает, что это от него. Но как бы то ни было, а ребенка я сохраню.
- Хорошо, Ева, я крестным буду.
- Ну вот ты и развеселился, Франц!
- А что же мне горевать! Меня голыми руками не возьмешь! И ты успокойся, Ева! Мне ли уж Мицци не знать? Ничего с ней не случится, под автобус не попадет. Все образуется!
- В добрый час будь сказано! Ну, до свиданья, Францекен.
- А кто меня поцелует?
- Как я рада, что ты повеселел, Франц!
* * *
Эх, Франц, шумел, пыжился. Мы да мы! У нас есть ноги, у нас есть руки, у нас есть зубы. Мы глядим в оба. Попробуй сунься к нам. А ну, кто на Франца? Франц спуску никому не даст! На ногах он стоит крепко, мускулы у него дай боже. Любого в лепешку расшибет. Знай наших! Франц мужчина, а не мокрая курица! Что было, то прошло, а что будет, поживем - увидим. Попробуй-ка сунься к нам. Пропустим рюмку, другую, пятую, десятую - нам море по колено!
А что вышло? Эх! Где руки, где ноги, где зубы? Всякий может сунуться, кому не лень! Всякий может укусить Франца. Да разве это мужчина? Это же мокрая курица, он и постоять за себя не умеет, только и делает, что пьет.
- Надо что-то предпринять, Герберт, не могу я больше на это смотреть.
- Что же ты хочешь предпринять, Ева?
- Не могу я больше на это смотреть: сидит себе человек, ничего не замечает и все твердит, что она вернется, а я каждый день просматриваю газеты, нет ли в них чего о ней. Ты-то ничего не слыхал?
- Нет.
- А ты не мог бы поразузнать, не слыхал ли кто чего, или…
- Чушь это! Тебе мерещатся какие-то страхи, а для меня все тут ясно. Что, в сущности, случилось? Девчонка его бросила. Подумаешь! Не на стенку же из-за этого лезть. Найдет другую.
- Если бы что-нибудь со мной случилось, ты бы тоже так говорил?
- Типун тебе на язык! Но раз она такая…
- Никакая она не такая. Ведь я же сама ее для него выбрала. Знаешь, я уж и в морге была, искала ее там. Вот увидишь, Герберт, с ней что-нибудь стряслось. Горе с этим Францем. Злой рок над ним какой-то. Значит, ты ничего не слыхал?
- Да ты о чем?
- Ну, ведь иной раз бывает, из своих ребят кто чего расскажет. Может быть, видел ее кто? Не провалилась же она сквозь землю. Знаешь, если она вскорости не отыщется, я в полицию заявлю!..
- Вот, вот! Давно бы так!
- Не смейся, так и сделаю. Я должна ее разыскать, Герберт, тут что-то неладно. Так просто она бы не пропала! Меня бы она так не бросила, да и Франца тоже. А тот сидит себе и в ус не дует.
- Брось чепуху молоть, уши вянут, пойдем-ка лучше в кино.
* * *
Пошли в кино. Сели, смотрят картину.
В третьей части бандит чуть не убил благородного героя, Ева тяжко вздохнула, и не успел Герберт оглянуться, как она соскользнула со стула и лишилась чувств. Этого еще не хватало! Потом долго бродили по улицам. Герберт вел ее под руку и все удивлялся:
- Скажи пожалуйста! То-то обрадуется твой старик, если ты и правда в положении.
- А тот ведь его застрелил, ты видел, Герберт?
- Это же только так, обман зрения, а ты и вправду подумала. Смотри, ты вся дрожишь.
- Ты должен что-нибудь сделать Герберт, так больше продолжаться не может.
- Тебе надо уехать отсюда, скажи своему старику, что ты больна.
- Я не про то. Ты должен что-нибудь предпринять. Сделай же что-нибудь, Герберт, ведь ты помог Францу, когда у него была* эта история с рукой, сделай же что-нибудь и теперь. Я тебя очень прошу.
- Да что я сделаю, Ева?
Она расплакалась. Домой пришлось ехать на такси.
Францу побираться не приходится - то Ева подкинет ему деньжат, то Пумс, а на конец сентября намечено новое дельце. В конце сентября снова вынырнул жестянщик Маттер. Говорит, был за границей, где-то работал на монтаже. А Францу при встрече он сказал, что ездил за границу подлечиться, легкие у него не в порядке. Выглядит он скверно и как будто совсем не поправился. Франц сказал ему, что Мицци, которую он, кажется, тоже знал, ушла от него. Только никому не надо об этом рассказывать, а то иной, как услышит, что от человека баба сбежала, так животики надорвет от смеха.
- Так что Рейнхольду ни слова об этом, с ним у меня в прежнее время были кой-какие неприятности из-за женщин, и он лопнет со смеху, если узнает такую вещь. А другой я еще не завел, да и не тянет что-то, - с улыбкой закончил Франц.
На лбу и у рта залегли у него скорбные складки. Но он держится гордо, откинул назад голову, плотно сжал губы.
В городе - оживление. Тэнни остался чемпионом мира, но американцы, откровенно говоря, не в восторге: не нравится им этот парень. На седьмом раунде он побывал в нокдауне - лежал до девяти. Но после этого его противник Демпси выдохся. Это был последний знаменитый удар Демпси, его последняя ставка. Матч окончился в 4 часа 58 минут 23 сентября 1928 года. Об этом матче говорят повсюду. Много разговоров и о рекордном перелете Кельн - Лейпциг. По слухам, предстоит бойкот итальянских товаров - "апельсиновая война". Впрочем, ко всему этому прислушиваются без особого интереса, насмешливо прищурив глаза.
Каким образом растения защищаются от холода? Многие растения не выдерживают даже легкого мороза. Другие вырабатывают в своих клетках средства защиты - определенные химические соединения. Наиболее действенной защитой является сахар, который образуется из крахмала, содержащегося в клетках растительного организма. Правда, такое образование сахара снижает пищевую ценность некоторых огородных культур, лучшим доказательством этого служит мороженый картофель. Но зато некоторые дикорастущие плоды становятся годными в пищу только в результате роста содержания сахара, вызванного действием холода. Если оставить такие плоды на кустах или деревьях до первых заморозков, то образовавшийся в их клетках сахар изменит и в значительной мере улучшит их вкус. Сказанное относится и к плодам шиповника.