В остросюжетных, полных драматизма повестях Юрия Короткова рассказывается о трудной судьбе подростков, молодых людей сталкивающихся с жестокостью, непониманием окружающего мира, который зачастую калечит их жизни.
Олегу было семь лет, когда мать отдала его и сестру в детский дом - тогда и появилась первая седина у него в волосах.
Олег ни с кем не дружил, никого не любил, никого не боялся, годами копил в себе злость и обиду на окружающих.
Олег научился защищать свою честь, но не научился прощать…
Седой
Иванов протиснулся по узкому проходу плацкартного вагона, глянул на билет и на занятое место. Бабка, сидевшая на аккуратно расправленной постели, виновато улыбнулась:
- Ты извини, сынок, я уж сама распорядилась. Тяжело мне наверх-то.
Иванов молча забросил вещмешок на верхнюю полку и сел, отогнув край бабкиной постели. Другой попутчик, рыхлый толстяк в распахнутой, промокшей под мышками рубахе, поймал его взгляд и с готовностью улыбнулся. Этот, видно, был из любителей дорожных разговоров и радовался новому человеку.
- Отслужил? - бодро спросил он.
- Интересно?
Толстяк не ожидал резкого тона, смутился и сказал:
- Ну-ну…
- Там ваши едут, - бабка кивнула на перегородку.
- Кто наши? - не понял Иванов.
- Уволенные. Пьют всю дорогу. Тоже будешь пить?
- Не буду.
Огни за окном качнулись и тотчас пропали. Поезд набирал ход, подрагивая на стыках пути. Бабка, подслеповато щурясь, в упор разглядывала Иванова.
- Не пойму чего-то… Сколько ж тебе, сынок?
- Двадцать.
- Что ж ты седой-то весь?
Иванов поднялся и пошел в тамбур. Курил в тамбуре на крышке мусорного ящика, приставлял ладони к пыльному стеклу, пытаясь разглядеть, что за окном, - там была ночь, темь непроглядная, движение в темноте, - сзади хлопала открытая дверь туалета, он зашел в туалет, бросил окурок, мельком взглянул в зеркало… Оперся о раковину и стал со спокойным удивлением изучать свое лицо - с острыми скулами, провалившимися, как у покойника, щеками, глубокими морщинами по углам рта, лихорадочно блестящими, в болезненной синеве глазами.
Когда он вернулся в свой отсек, соседи спали. Он забрался на верхнюю полку и лег поверх одеяла, закинув руки за голову.
За тонкой перегородкой гуляли дембиля, там звенели стаканы, бренькала расстроенная гитара.
- А я говорю: моешь потолок с мылом и докладываешь! Так и говорю: с мылом и докладываешь…
- Нет, слушай, а у нас…
- Срок, говорю, двадцать минут - время пошло!
- Слушай, а к нам приходит молодой с "поплавком"…
- Ну, ты даешь! Потолок! Ха-ха-ха!
- Ну, слушайте, ребят! С "поплавком", после института приходит молодой…
- А я говорю: ты, салабон зеленый, еще права будешь качать?
- Ха-ха-ха! Потолок с мылом!
Иванов спрыгнул с полки, шагнул в соседний отсек. Четверо распаренных дембилей теснились за столом, ближе к проходу сидели две девчонки-школьницы, румяные от полстакана портвейна, таращили восторженные глаза. Про потолок рассказывал широкоплечий парень с наколкой под закатанным рукавом.
- Слушай сюда! - тихо, сквозь зубы сказал Иванов. - На счет "раз" - глубоко вдохнули. На счет "два" - заткнулись!
- Что ты сказал?
- Ты слышал, что я сказал. Не орал бы на каждом углу, что подонок - может, не заметят!
- Чего это он, с болта сорвался?
- Ребят, подождите, ребят, - суетился очкарик, который все начинал про молодого с "поплавком". - Мы, правда, громко очень.
- Нет, ты слышал - он меня подонком? - парень с наколкой порывался встать.
- Правда, давайте потише, ребята, - тосковал очкарик. - С поезда в комендатуру…
Иванов ждал, пока тот, с наколкой, выберется из-за стола, чтобы свалить его под ноги остальным. Очень мешали девчонки, краем глаза он видел их перепуганные лица.
- Все нормально, земляк, мы тихо, - очкарик, плеща через край, торопливо налил стакан и протянул Иванову.
Тот схватил было, чтобы плеснуть в лицо. Поставил на стол, вернулся к себе и лег, отвернувшись к стене. За перегородкой бубнили вполголоса:
- Чего он взъерепенился? Бешеный, что ли?
- Пойдем, Таня.
- Куда вы, девчонки. Рано еще.
- Нет, мы пойдем, спасибо.
- Весь кайф сломал.
- Чего ты меня держал-то? Вломили бы, и затих.
- Да ну его. Ты глаза у него видел? Точно - сдвинутый…
Иванов ворочался, сбивая одеяло, маялся, плавал в горячем, душном воздухе. Не выдержал, снова достал мятую пачку "Астры", пошел курить. В тамбуре стояли дембиля - все четверо. Они разом обернулись, замерли, ожидая, видимо, что он отступит или начнет объясняться, но Иванов молча протиснулся к окну, закурил, глядя в пыльное стекло на четверых за спиной. Те перешептывались сзади, очкарик отчаянно махал рукой: бросьте, не связывайтесь.
- Эй, земляк, - окликнул широкоплечий.
Иванов резко обернулся, уперся ему в глаза холодным тяжелым взглядом. На мгновение возникла пауза, немая сцена - одно слово, и началась бы драка.
- Ладно, живи пока, - буркнул широкоплечий, бросил сигарету и ушел в вагон. Следом двинулись остальные.
Иванов рванул вниз окно, подставил лицо под холодный, плотный ветер.
И снова он лежал, уткнувшись в подушку, обхватив голову руками. Вагон раскачивался, будто шагал по насыпи…
…шаги приближались, кто-то поскребся в дверь.
- Кто там? - радостно пропела мать. Быстро глянула в зеркало, оправила новое нарядное платье.
- Это я - страшный волк!
Олежка, пухлощекий мальчишка с маленькой седой прядкой в чубе, испуганно уставился на дверь.
- Я иду-у! Я пришел! - дверь распахнулась, мужик в картонной волчьей маске зарычал и двинулся на Олежку, протягивая руки со скрюченными пальцами.
Олежка, онемевший от ужаса, прижался спиной к стене.
Алла, старшая сестра, оттолкнула мужика, заслоняя спиной брата.
- Ну, хватит, хватит… - с нерешительной улыбкой сказала мать.
Мужик глухо захохотал под маской:
- Здоровый пацан - волка боится! Пускай мужиком растет! У-у! - он снова выставил руки. Олежка зажмурился, отчаянно отбиваясь от волчьих лап…
…проводница последний раз тряхнула его за плечо:
- Дома доспишь, солдат!
В проходе уже стояли с чемоданами, за окном в сером утреннем свете плыли дома.
Иванов вышел на перрон и в толпе двинулся к вокзалу, уступая дорогу носильщикам с грохочущими железными тележками.
Он наугад шагал по арбатским переулкам, еще не проснувшимся, серым, малолюдным. У подъездов, двумя колесами на тротуаре, стояли вереницы машин. Шумно дыша, пробежал жилистый старик в красных спортивных трусах и кепке с длинным козырьком.
Иванов долго звонил в дверь в старом темном подъезде с крутыми пролетами. Наконец в квартире послышались легкие шаги.
- Кто там?
- Свои.
Дверь чуть приоткрылась на цепочке, Алла стояла босиком, придерживая на груди халат.
- Не узнаешь, что ли?
- Олежка! Ты?
- Войти можно?
- Вернулся! - Алла открыла дверь, обхватила его за шею. - Что ж ты телеграмму не дал?
- Не успел, - Иванов безучастно смотрел ей за спину.
- Позвонил бы хоть с вокзала… - Алла отстранилась, быстро жадно разглядывая брата. - Постой, да ты седой совсем!
- Не совсем. Чуть-чуть.
- Олежка! Господи, как я рада! Ну что ты неживой какой-то! Я думала, вы толпой нагрянете, с песнями… Да ну тебя! Как с похорон. Ты никогда радоваться не умел, улыбки не выдавишь… Ладно, ты мойся, а я пока соображу чего-нибудь.
Она пустила воду в ванной. Иванов бросил вещмешок в угол, повесил китель рядом с куртками сестры, заглянул в огромную - в два окна - кухню.
- Снимаешь?
- Нет. Это моя квартира.
- Быстро дали. От "Интуриста"?
- Ага. От "Интуриста".
- Замуж не вышла еще?
- Куда торопиться? Первый раз в своем доме живу, - Алла появилась из комнаты, сладко, хищно потянулась. - Мой дом! Никого не хочу! Одна буду жить!
В ванной во всю высоту двери было вмонтировано зеркало. И снова, как в поезде - лицо, Иванов со спокойным удивлением разглядывал свое тело, скелет, обтянутый темной стариковской кожей. На костях, кажется, не осталось мускулов, кисти рук были непомерно широки…
…- Были б кости целы, а мясо нарастет, - сказал врач. - Одевайся, - он отошел к столу. - Через десять лет будешь бегать трусцой, чтобы спасти талию. Больше ешь, не переохлаждайся… - он стал заполнять историю болезни.
Иванов медленно натягивал больничную пижаму.
- И не вини себя, - сказал врач, не отрываясь от работы. - Ты не господь бог… Остался жив - надо жить. На все сто, понял?..
- Ты не утонул там?
Иванов с трудом разомкнул глаза - он лежал в ванне, по горло в густой искрящейся пене - хрипло ответил:
- Нет.
- Давай активнее. Мне через час на работу.
Когда Иванов на ватных ногах вышел из ванной, Алла была уже в узком черном платье, черных туфельках на остром каблуке, подкрашенная и неуловимо изменившаяся, не похожая на себя утреннюю - что-то кукольное появилось в лице.
- В коленках не жмет? - насмешливо спросила она, указывая на просторные армейские трусы. - Мужского белья, извини, не держу, так что походишь пока в этих "бермудах". Вот джинсы - мы, кажется, одного размера. Футболка. Куртку любую возьмешь…
Иванов вяло ел на кухне, Алла сидела напротив, подперев щеку маленьким кулаком.
- Почему ты седой, братик?
- Так получилось.
- Ты всегда был предельно внятен: да, нет, не твое дело… Поедешь в Калугу?
- Завтра с утра. Надо получить паспорт.
- К матери… зайдешь?..
- У меня нет матери. И не было.
Алла помолчала.
- Я только раз вырвалась… Прибрала немного. Надо еще памятник заказывать, землю для цветов…
- Слушай, - резко сказал Иванов. - Мне наплевать, что там происходит! Мне безразлична эта женщина, понимаешь? Пока жива была, а теперь - тем более!
- Я думала, ты изменишься в армии… - грустно сказала Алла, - Ладно, мне пора. Будешь выходить - не забудь ключ, - она пошла к двери. - Вечером позову ребят.
- Не надо никого.
- Да ну тебя к черту, в самом деле! Можешь сидеть в углу. А у меня праздник - брат из армии вернулся!
Оставшись один, Иванов прошел в комнату, сел в угол дивана, защищенный стенами этого старого дома от чужих взглядов, от всего мира…
…но тут же приоткрылась скрипучая дверь.
- Зря прячешься, Петух! - глумливо ухмыляясь, сказал Малек.
Олега, круглолицый пятиклассник с широкой седой прядью в шевелюре, вздрогнул в своем укрытии у черного хода под лестницей, затравленно оглянулся.
- Все равно в спальню вернешься. Там получишь! - Малек радостно оскалил острые крысиные зубки и исчез.
Тут же дверь снова распахнулась, появились десятиклассники с сигаретами.
- Делай ноги, Петух!
Олега покорно встал…
Иванов надел армейские ботинки, нелепые под модными вареными джинсами, и вышел из дома.
Машин у подъездов стало меньше, зато переулки были многолюдны. Два года изо дня в день в казарме Иванов видел одни и те же лица, и теперь неприкаянно ощущал себя в разношерстной толпе не знающих и почти не замечающих друг друга прохожих. К дому с огромными - во всю ширину фасада - окнами бесшумно подъехал плоский черный ЗИЛ, из него вышел генерал, Иванов остановился и автоматически отдал честь. Тотчас отдернул руку от виска. Генерал прошел мимо, едва взглянув на него.
Иванов ехал в метро, сдавленный чьими-то спинами, плечами, локтями, потом шел по улице, глядя на номера домов. Нашел нужный, постоял, ощущая бешено бьющееся сердце, и обреченно шагнул в подъезд.
- Молодой человек, вы к кому? - остановила его вахтерша, подняв голову от книги.
- Я?.. - Иванов вздрогнул, будто от окрика, - Я… к Завьяловым…
- Они вас ждут? - вахтерша подозрительно оглядела его.
- Я… от сына…
- С Сашей служил? - вахтерша закрыла рот ладонью и покачала головой. - Дома они… Шестой этаж…
На шестом этаже Иванов подошел к квартире. Поднял руку к звонку и тотчас опустил, переводя дыхание. Прислушался к тишине за дверью, оглянулся на соседние двери. Оперся рукой на стену, положив палец на кнопку звонка… Внезапно загудел, проваливаясь, лифт, и Иванов метнулся вниз по лестнице, пробежал мимо вахтерши и быстро пошел по тротуару, налетая на людей и не замечая их, перебегая впадающие в проспект улочки. Вошел в квартиру сестры и торопливо захлопнул дверь, будто спасаясь от погони. Сел у стола, опустив плечи.
Зазвонил телефон, Иванов схватил трубку:
- Слушаю, рядовой Иванов!
Алла рассмеялась:
- Товарищ рядовой! Приказываю заступить в наряд на кухню, сварить картошку! Картошка под раковиной. Как поняли? - В трубке слышался многоголосый смех.
Иванов сел на кухне, подвинув к себе ящик с картошкой и мусорное ведро. Из-под ножа быстро побежала ленточка картофельной шелухи…
А дальше?
- Снова звезды. Планеты. Галактики.
- А дальше? Не может же быть - без конца…
- Понимаешь, бесконечность - это ведь не обязательно прямая. - Александр подхватил из-под ножа Иванова картофельную ленточку, свернул ее грязными, распухшими пальцами в ленту Мебиуса. - Вот, смотри: модель Вселенной. Замкнутое пространство…
Они сидели вдвоем посреди овощного цеха на кухне, под одинокой желтой лампочкой, рядом с цинковым ящиком с мерзлой картошкой, склонившись голова к голове над горой грязной шелухи, в хэбэшках с закатанными рукавами.
- А ты веришь в свою смерть? Так, чтобы без следа, будто никогда и не был?
Александр задумчиво пожал плечами, бросил картофелину в кастрюлю с водой, взял новую.
- Есть книга, воспоминания людей, которых вернули из клинической смерти. Разные люди, разные веры, а воспоминание одно: черный тоннель, свет в конце тоннеля, яркий, неземной, и встречают те, кто умер до тебя…
- Значит, есть что-то - там?
- Я думаю, бесконечная загробная жизнь - это последнее мгновение умирающего мозга, - медленно сказал Александр. - А может быть, смерть - это переход в четырехмерное пространство, где четвертое измерение - время. Мы ведь не живем во времени, оно для нас существует только этим мгновением, а потом становится прошлым, куда мы вернуться не можем…
В коридоре залился звонок. Из-за двери слышались приглушенные голоса, тихий смех. Иванов щелкнул замком, неожиданно грянуло "Прощание славянки", и в коридор ввалилась веселая компания. Алла бросилась ему на шею.
- Белка, отставить! - скомандовал веснушчатый плотный парень с магнитофоном на плече. Он выключил марш. - Отделение - стройсь!
Они выстроились перед Ивановым - трое ребят и трое девиц.
- Смех в строю! Распустились, сено-солома, губа по вас плачет! Смирно! - парень повернулся к Иванову, удивленно оглянулся по сторонам, приоткрыл дверь в ванную и заглянул туда.
- Ты что потерял?
- Не вижу виновника торжества!
- Да вот, перед тобой!
- Не вижу!
- Чего не видишь?
- Не вижу сверкающих эполет!
Алла набросила китель на плечи брату.
- Другое дело, - веснушчатый прокашлялся в кулак и торжественно начал. - Рядовой Петухов!
- Моя фамилия - Иванов.
- Извини, - тот вопросительно оглянулся на Аллу. - Мне казалось, у тебя родной брат.
- Родной… Просто фамилии разные.
- Так. Ничего не понимаю, но тем не менее. Рядовой Иванов, поздравляю вас с благополучным прибытием из доблестных рядов Советской Армии! Ура! - он врубил марш, ребята взяли бутылки шампанского "на караул", вразнобой захлопали пробки, Алла уже бежала с фужерами, пена лилась на пол, Иванов пожимал руки: веснушчатый - Владик, Ирина, Ольга, Толик, Леша. Все расселись в комнате за журнальным столиком, ребята доставали из сумок спиртное, девчонки принесли с кухни закуску.
После бурного начала с "Прощанием славянки" возникла неловкая пауза.
- Как служба? - спросил Владик.
Иванов враждебно посмотрел на него.
- По-разному, - наконец, ответил он. - А ты не служил?
- Не имел чести, - засмеялся тот.
Последней села Алла, подняла фужер:
- Ну… за единственного присутствующего здесь мужчину! - она подмигнула брату.
- Позвольте! - возмущенно закричал Владик, - Протестую и готов доказать!
- Я, как неисправимая провинциалка, считаю, что мужчина должен если не побывать на войне, то хотя бы примерить военную форму!
- Ты, конечно, не права, Белка, но тем не менее я готов весь вечер пить за твоего рядового, но незаурядного брата. Олег!
Иванов выпил вместе со всеми.
- Шампанское - девицам, а мы… - Владик разлил водку по большим фужерам.
- Ешь активнее, братик. Ириша, положи ему.
Маленькая Ирина с короткой черной стрижкой с готовностью улыбнулась Иванову и принялась наполнять его тарелку.
- Ну, с приездом!
Выпили еще раз.
- Экая, право, гадость, - поморщился Владик. - Штык в землю - что дальше? - спросил он, закуривая.
- Да отстань ты, пусть отдыхает, - сказала Алла.
- Исторический факультет, - ответил Иванов.
- Почему именно истфак? - удивился Владик.
- Я так решил.
- Как вы могли заметить, мой брат очень разговорчив. Просто не остановишь…
- На истфаке огромный конкурс, - пожал плечами Леша. - Погоди… Владик, а ведь Парфенов…
- Это вариант, - оживился Владик. - Имеет смысл позвонить.
- Не надо звонить, - сказал Иванов.
- Тебя это никак не касается. Просто узнать ситуацию…
- Если узнаю, что кто-то кому-то звонил - сразу заберу документы.
- Не надо, Владик, - сказала Алла.
- Извини, старик, по-моему это не тот, случай, когда надо проявлять принципиальность… Вольному воля, конечно…
- Что ж ты дерганый такой, - наклонился к Иванову Толик. - Забудь, как кошмарный сон. Напейся, проспись и забудь, - он разлил водку.
Иванов выпил, не дожидаясь тоста. Алла тревожно смотрела на него.
- Не имел чести - это юмор? - громко спросил Иванов.
За столом замолчали, все повернулись к нему - разговор давно шел о другом, и никто не понял, о чем речь.
- Почему ты, и ты, и никто из вас не был в армии?
- В общем-то, я отметился на сборах, - улыбнулся было Владик. - Ну, видишь ли, старик… если серьезно, я считаю, что каждый должен заниматься своим делом, - медленно, осторожно сказал он. - Я закончил институт и аспирантуру, и… Старик, - он поднял ладони вверх, - если ты считаешь, что я не прав…
- Значит, есть люди первого сорта и люди второго сорта?
Алла опустила голову, остальные быстро, искоса переглянулись, как врачи при больном: тяжелый случай.