* * *
Позже, вспоминая тот вечер, Бенжамен сообразил, что с его стороны было глупо не предвидеть перемен в облике Мальвины. Общение с младшим братом давно стало для него обыденностью - утомительной обыденностью, - и он никак не мог привыкнуть к мысли, что теперь в глазах многих людей Пол - знаменитость, а встреча с ним - событие, для которого не грех принарядиться. Когда они приехали в "Ле пти блан" и обнаружили, что Мальвина уже ждет их за столиком у окна, у Бенжамена перехватило дыхание, от неожиданности и восхищения он не сразу обрел голос. Бенжамен и раньше видел ее накрашенной, но никогда столь смело и искусно, никогда прежде ее волосы не рассыпались в столь тщательно продуманном беспорядке, и никогда, если ему не изменяла память, она не надевала юбку, настолько короткую и вызывающую. Он поцеловал Мальвину в надушенную щеку - как самозабвенно Бенжамен предвкушал это мгновение, и как быстро оно проходило, - затем обернулся, чтобы представить брата, но, по-видимому, опоздал. Пол уже держал Мальвину за руку, да так почтительно и деликатно, что Бенжамену почудилось, что Пол сейчас не пожмет девушке руку, но поцелует.
Он заметил, как они встретились взглядом и как оба торопливо отвели глаза. Заметил, каким жестом Пол поправил галстук, а Мальвина одернула юбку, садясь. Сердце Бенжамена заныло. Уж не совершил ли он самую большую ошибку в своей жизни, промелькнуло у него в голове.
Пока Бенжамен ковырялся в первом блюде - тайский салат с курицей, зеленой папайей и спаржей, - Пол в дружелюбной самокритичной манере поведал Мальвине о дурацкой реплике, брошенной им журналисту сегодня днем, а вскоре он уже рассуждал о неуютной, по его мнению, взаимозависимости между правительством, с одной стороны, и прессой, радио, телевидением - с другой. Бенжамен не раз слышал эти речи, но в тот вечер его поразило, каким осведомленным выглядел Пол, каким авторитетным. Вдобавок, размышлял Бенжамен, его брат с некоторых пор отсвечивал гламуром, тем гламуром, что порождается властью, - пусть даже ограниченной властью, которой Пол в его нынешнем положении располагал. Мальвина слушала, кивала, иногда что-то записывала в блокнот. Сама она сперва говорила очень мало, словно ее сковывала мысль о том, что Пол тратит свое драгоценное время на просветительскую беседу с какой-то студенткой. Когда подали второе блюдо - жареное филе сибаса с кабачками, фенхелем и разноцветным соусом, - Бенжамен отметил, что центр тяжести начал потихоньку смещаться. Мальвина разговорилась, и Пол уже не только делился информацией, но и задавал вопросы, желая услышать мнение собеседницы, и было видно, что это одновременно удивляло и льстило ей. Что до Бенжамена, он погрузился в угрюмое молчание, в котором пребывал вплоть до десерта. Вяло жуя печеные фрукты, он наблюдал, как они уплетают шоколадный коктейль, залитый теплым заварным кремом, один на двоих, орудуя одной ложкой с длинной ручкой. К этому времени Бенжамен уже чувствовал с уверенностью, увесистым комом отягощавшей желудок, что свершилось нечто, абсолютно немыслимое еще пару часов назад: он потерял Мальвину. Потерял! Но владел ли он ею прежде? В каком-то отношении так оно и было: ведь пока продолжались их двусмысленные еженедельные встречи, он по крайней мере мог предаваться фантазиям о Мальвине, мечтая, что их дружба каким-то чудом (Бенжамен твердо верил в чудеса) мутирует в нечто иное, в нечто ошеломительное. До сих пор он избегал вдаваться в детали; не задумывался о боли, которую причинит Эмили - и самому себе, - если зайдет слишком далеко по этой опасной тропе. Это были лишь фантазии, и, возможно, они таковыми и остались бы, но Бенжамен жил своими фантазиями - всегда: они для него столь же материальны, как и распорядок рабочего дня или субботний поход в супермаркет; и как же жестоко, непростительно жестоко отнимать у него эти бледные образы, единственное его достояние. Его медленно охватывало душное цепкое отчаяние, а застарелая неприязнь к брату разгоралась с новой силой.
- То есть, насколько я понял, вы утверждаете, - разглагольствовал Пол, - что политический дискурс превратился в своего рода поле битвы, на котором между политиками и журналистами ежедневно ведутся бои из-за спорных значений слов.
- Да… Потому что политики стали так аккуратно подбирать выражения, а политические высказывания стали такими размытыми, что журналистам приходится брать на себя толкование чужих слов. Теперь не важно, что вы, ребята, скажете, теперь важно, как это интерпретируют.
Пол наморщил лоб и слизал остатки жидкого шоколада с выпуклой стороны их общей ложки.
- По-моему, вы чересчур циничны, - произнес он. - Слова имеют значения - традиционные значения, - и журналисты не в силах их изменить. Иногда я даже жалею об этом. Как сегодня, например, после того, что я сказанул парню из "Миррор": "Тем, кто хочет нажиться на трагедии, унесшей человеческие жизни, следовало бы усовеститься". И все, обратного пути нет. Фраза прозвучит мерзко, как ее ни подавай.
- Согласна, - кивнула Мальвина. - Но что, если вы заявите, что ваши слова вырвали из контекста, исковеркав смысл?
- Как же я смогу это доказать?
- Объяснив, что вы вовсе не имели в виду семьи, потерявшие близких в катастрофе. На самом деле - в принципе поддерживая приватизацию железной дороги, - вы дали предупреждающий залп по новым железнодорожным компаниям, предостерегая их от соблазна нажиться на человеческих жизнях, поставив прибыль впереди безопасности. А значит, это им следует вспомнить о совести. - Она хитро, азартно улыбнулась. - Как вам такой поворот?
Пол в изумлении уставился на нее. Он не до конца понимал, к чему она клонит, но ему полегчало - впервые после ляпа, допущенного сегодня, гнетущая тревога начала понемногу отпускать.
- До чего же емкое слово вы употребили, - продолжала Мальвина. - "Нажиться". Оно воплощение опасности, верно? Когда люди видят во всем только деньги. Вы просто очень ловко выразились. Очень иронично. - Опять та же улыбка. - Ведь это была ирония, правда?
Пол кивнул, задумчиво и не спуская с нее глаз.
- Ирония - это очень современно, - заверила его Мальвина. - Очень актуально… Видите, вам больше не нужно уточнять, что вы имели в виду. Более того, вы можете вообще ничего не иметь в виду, когда высказываетесь. В этом-то вся и прелесть.
Пол сидел молча, не шевелясь, загипнотизированный ее словами, уверенностью, невозмутимостью. Ее молодостью. Затем он сказал:
- Мальвина, а почему бы вам не поработать у меня?
Она недоверчиво рассмеялась:
- Поработать? И вы меня возьмете? Я же всего-навсего студентка!
- Будете трудиться один день в неделю. Ну, максимум два. Станете моим… - он прикинул про себя, как могла бы называться ее должность, - медийным консультантом.
- О, Пол, не говорите ерунды. - Она отвернулась и покраснела. - У меня нет опыта.
- Мне не опыт требуется. Мне требуется человек с парой ясных глаз.
- Зачем вам медийный консультант?
- Затем, что я не могу обойтись без СМИ, но я не умею с ними общаться. А вы умеете. И вы реально способны помочь. Будете чем-то вроде буфера, проводника…
Он замялся, подыскивая нужное слово, и Бенжамен пробормотал:
- Это противоположные понятия.
Пол и Мальвина разом глянули на него - за последние минут двадцать он впервые открыл рот, чтобы что-то сказать, - и Бенжамен пояснил:
- Буфер и проводник. Они означают противоположные вещи. Нельзя быть тем и другим одновременно.
- Слыхали? - нашелся Пол. - Слова способны менять значение в зависимости от нашего желания. Кто бы сомневался, в наш-то век иронии.
* * *
Пол вызвался подбросить Мальвину на станцию "Нью-стрит", иначе она рисковала опоздать на последний поезд до Лондона. Счет за ужин он прибрал, оплатив его быстро и незаметно, пока Мальвина ходила в туалет.
- Что ты, собственно, затеял, Пол? - прошипел Бенжамен. Они стояли перед входом в ресторан, дожидаясь свою спутницу. - Ты не можешь ее нанять.
- Почему нет? Мне на это выдают средства.
- Ты знаешь, сколько ей лет?
- Да при чем тут это? А ты знаешь? Бенжамену пришлось сознаться, что он не в курсе: он много чего не знал о Мальвине. Впрочем, когда она уселась на переднем сиденье машины рядом с Полом, ему пришло в голову, что разница в возрасте между ними не сильно бросается в глаза. Пол выглядел изрядно моложе своих тридцати пяти, а Мальвина… казалась девушкой без возраста; во всяком случае, сегодня вечером. Красивая пара, подумал Бенжамен, скрежеща зубами.
Окно рядом с пассажирским сиденьем мерцающего черного БМВ Пола бесшумно сползло вниз, и Мальвина выглянула наружу.
- До скорого, - ласково попрощалась она, но на сей раз они не поцеловались.
- Держи хвост пистолетом, Марсель, - крикнул Пол, который любил позлить брата, рекомендуя его новым знакомым в качестве "нашего ответа Прусту".
Бенжамен свирепо глянул на него и рявкнул:
- Постараюсь. - Его ответная колкость - лучшее, что он сумел придумать, - звучала так: - Передай привет жене и дочке. Не забудь.
Пол кивнул - с непроницаемым видом, как обычно, - и автомобиль, взвизгнув шинами по асфальту, умчался прочь, а с ним и Мальвина.
Дождь начал накрапывать, когда Бенжамен медленно плелся к автобусной остановке на улице Навигации.
26
Посередине моста Ламбет Пол резко остановился и, опершись ногой на бордюр, попробовал отдышаться. Мускулы на ногах, непривычные крутить педали целых полторы мили, подрагивали, отдавая тупой болью. Спустя несколько секунд Пол развернул велосипед на девяносто градусов и двинул к восточному парапету моста. Когда он слезал с седла, женщина за рулем массивного грузовика с бутылочно-зеленым верхом - средства передвижения, более пригодного для транспортировки продуктовых пайков по непредсказуемым тропам между Мазар-эль-Шариф и Кабулом, чем для доставки в "Теско" и обратно семейства из трех человек, вальяжно устроившихся в его недрах, - сердито просигналила и лихо вильнула вбок, не выпуская из ладони мобильного телефона. Промахнись она на три дюйма, и Полу пришел бы конец. Но он и ухом не повел. Пол давно понял, что в центре Лондона, где водители и велосипедисты находятся в перманентном состоянии необъявленной войны, игры со смертью - будничное явление. А кроме того, происшествие отлично укладывается в его новую колонку "Парламентарий жмет на педаль", которой Мальвина намеревалась заинтересовать редактора бесплатной газеты из тех, что каждое утро распространяют в метро. Мальвина очень серьезно отнеслась к своей новой работе, она фонтанировала идеями. Кроме велосипедных прогулок, она предложила Полу появиться на популярной сатирической телепередаче; Мальвина была знакома с одним из продюсеров и собиралась обсудить с ним этот вопрос при первой же возможности. Она оказалась куда более активной и куда более полезной, чем Пол мог предположить.
Он поставил велосипед на тротуар и облокотился на перила. Подперев подбородок руками, он разглядывал панораму, которая не переставала его завораживать: слева - Вестминстерский дворец, залитый маслянистым светом, его зыбкое отражение золотым пятном ложилось на черную металлическую поверхность спящей Темзы, а справа - недавний выскочка, Лондонский Глаз, самое смелое, изящное и крупное сооружение в округе; разрисовывая реку синими неоновыми красками, колесо с невозмутимым нахальством преображало городской пейзаж. Дворец символизировал традицию и преемственность - то, к чему Пол относился с наибольшим подозрением. Второй символизировал - что? Великолепную бесполезность. "Глаз" был машиной, безупречной машиной для делания денег, показывающей людям много раз виденное, но только с иных точек зрения. Чертово колесо и дворец примыкали друг к другу, существуя бок о бок, поделив господство над этой частью Лондона в результате фантастического, насильственного и прекрасного перемирия. А Пол стоял между ними, трепеща от нахлынувшего восторга и веры в высшую справедливость жизни, в итоге забросившей его в это место и в это время. Исполнив тем самым его предназначение.
* * *
Дуг Андертон ждал Пола в одном из вестминстерских ресторанов, специализирующемся на англо-индийской кухне. До недавнего времени в этом помещении находился библиотечный абонемент, и наверху, на галерее, стены до сих пор были выложены книгами, так что посетители, уже польщенные атмосферой исключительности, создаваемой экстравагантными ценами, могли испытать дополнительную внутреннюю дрожь при мысли, что туда, где они обедают, когда-то пускали обычную публику сообразно с демократическими идеалами, ныне устаревшими и комичными. Перед Дугом лежал комментарий одного из его конкурентов по газетным публикациям; прихлебывая ананасовый "Беллини", он изучал статью то ли сосредоточенно, то ли с ревнивым презрением - трудно было определить, что именно омрачало его чело. Его подчеркнуто пролетарский прикид (джинсы, куртка из того же материала и футболка) отнюдь не умалял впечатления, что в этом ресторане Дуг чувствует себя весьма непринужденно.
- Здравствуй, - Пол протянул руку и приветливо улыбнулся.
Сложив газету, Дуг ответил коротким рукопожатием:
- Привет, Тракаллей.
- Тракаллей? - Пол сел напротив. Он был явно настроен на неформальное общение. - Не слишком ли официально, учитывая двадцать один год знакомства?
- Ты опоздал на десять минут, - упрекнул его Дуг. - Проблемы с парковкой?
- Я приехал на велосипеде. - Пол отпил воды без газа. (Позже за бутылку этого напитка с них сдерут больше минимальной почасовой оплаты труда, установленной новыми лейбористами.) - Я теперь всюду езжу на велике. Мальвина считает, что это пойдет мне на пользу.
Дуг расхохотался:
- И она помешана на здоровье? Впрочем, я думал, что твою жену зовут Сьюзан.
- Правильно думал. А здоровье тут ни при чем. Мальвина - мой медийный консультант. Ты говорил с ней по телефону.
- Ах да. Ну конечно. Как я мог забыть. Твой… медийный консультант, - повторил Дуг, нарочито растягивая слова. - Ладно, давай закажем что-нибудь и по-быстрому покончим с вводной частью: чем ты занимался последние двадцать лет и прочей фигней. Чтобы потом спокойно поесть.
- Да особенно и говорить не о чем. - Пол взялся за меню. - Я внимательно следил за твоей карьерой. И уверен, ты приглядывал за моей.
- Ну, пару месяцев назад я сослался на тебя, косвенно, в телевизионном выступлении, - снисходительно заметил Дуг. - Но вряд ли можно сказать, что все эти годы ты всецело владел моими помыслами. На самом деле я и не вспоминал о тебе до того вечера на выборах в 1997-м, когда ты нокаутом отправил в политическое забвение одного очень уважаемого министра-консерватора и при этом сделал вид, будто большего потрясения в жизни не испытывал.
- Значит, ты до сих пор полагаешь, что это был обычный треп, когда я говорил, что не ожидал победы на выборах? Знаю, читал твои тогдашние комментарии, но… поверь, я куда честнее, чем выгляжу.
- Как поживает твой брат? - сменил тему Дуг.
- Бенжамен? О, у него все замечательно. - Непонятно было, искренне ли верит Пол в то, что говорит, либо просто старается убедить сам себя. - Знаешь… его беда в том, что он абсолютно счастлив, но не желает этого признать. Его не публикуют, и это его устраивает. Не зовут выступать с концертами, и это его тоже устраивает. Ему реально нравится быть бухгалтером. В своей двойной бухгалтерии он мнит себя Эмилем Золя, и ничто не способно доставить ему большего наслаждения. Тот факт, что весь остальной мир отказывается с ним согласиться, только добавляет остроты его ощущениям.
- Хм… - Судя по всему, рассуждения собеседника не убедили Дуга. - Может, я знаю его хуже, чем ты, но я бы охарактеризовал его так: несчастлив в браке, страдает от бездетности и совершенно ничего не добился ни в профессии, ни в творчестве. А что Лоис?
Пол отчитался скороговоркой: Лоис по-прежнему живет в Йорке, по-прежнему работает библиотекарем в университете и все еще замужем за Кристофером - прозрачно давая понять, что жизнь брата и сестры навевает на него скуку, почти тошнотворную. Заметив, что и Дуг изо всех сил сдерживает зевоту, он сказал:
- Как я тебя понимаю. Мои брат с сестрой не самые яркие персонажи в этом мире, и стоит о них вспомнить, как сразу тянет в сон.
- Дело не в этом, - Дуг потер глаза, - у меня недавно сын родился. Ранульф. Ему всего пять месяцев. Я из-за него полночи не спал.
- Поздравляю, - как положено отреагировал Пол.
- Видишь ли, Фрэнки хотела еще одного. Это моя…
- Твоя жена. Слыхал. Достопочтенная Франческа Гиффорд. Дочь сэра Джона и леди Каролины Гиффорд. Закончила Оксфорд, колледж Челтенхем и Брейзноуз. Я нашел ее сегодня в "Дебретте". - Он смотрел на Дуга с легким прищуром. - Она ведь второй раз замужем, верно?
- Угу.
- С первым мужем рассталась мирно?
- Это что, допрос? - Дуг притворялся, будто изучает винную карту. Но затем отложил карту в сторону, видимо решив, что коли уж он подписался провести два-три часа в обществе Пола, так почему бы и не поговорить. - Если откровенно, она ушла от него, потому что он не хотел больше детей. Возня с детишками ему надоела. Она же по каким-то неведомым причинам обожает это дело. Весь процесс целиком. Ей страшно нравится беременность. И даже роды ее не пугают. Страшно нравится все, что происходит потом. Визиты патронажной сестры. Купания, смена подгузников. Все эти примочки - "кенгуру", коляски, кроватки, детские корзины, бутылочки, стерилизаторы. Все это она обожает. Сейчас она полдня проводит сцеживаясь - пристегнутой к молочной машинке, и вид у нее как у призовой коровы. - Дуг моргнул, очевидно пытаясь отогнать возникший в голове образ "дойной" жены. - Сказать по правде, я теперь совершенно иначе смотрю на ее соски.
- Сколько же их у нее?
- Два… как у всех.
- Я спрашивал о детях.
- А-а. Четверо в общей сложности. Два мальчика и две девочки. Все живут с нами. Плюс няня, понятное дело. - Рассказывая о своей семейной жизни, Дуг неизменно испытывал некоторую неловкость, а то и смутное чувство вины. Наверное, это было вызвано ситуацией с его матерью: овдовев, мать жила одна в Реднале, а когда Франческа, сдаваясь на уговоры мужа, приглашала ее погостить на несколько дней, в доме сына она всегда казалась такой маленькой, сухонькой и потерянной. Дуг поспешил отмахнуться и от этих мыслей. - А твоей Антонии сейчас уже… сколько? Должно быть, три.
- Точно. До чего же у тебя цепкая память.
- Трудно забыть имя девочки, названной в честь партийного лидера и умудрившейся сыграть столь выдающуюся роль в предвыборной кампании, когда ей было всего несколько месяцев от роду. Думаю, в те горячие деньки она наведалась в большее количество домов, чем среднестатистический почтальон.
Пол устало вздохнул: