- Нет, блин, нет, и тысячу раз нет! Лажу ты, Додик, сказанул! - выстрелы взбодрили Живчика, и он гораздо живее продолжил тост. - Напакостил Тютька и нам, крепко напаскудил! Вор должен воровать и хлебом своим делиться с друзьми, тогда нет предела нашему воровскому слову! А если я на разборе за жадного барыгу спину подставил и на себя получалово перевел, то насколько я своим словом воспользовался ради бабок, ради бумажек зеленых, настолько мой авторитет в глазах сходки померк. Ты у Салфетки, у Рыхлого спроси - когда они в последний раз воровали? Помнят ли они, как звали того лоха, которого они сами своими руками обчистили? Отвечаю пятерным - что не помнят. Пусть назовут мне квартиру, пусть адрес назовут, который они последний раз поставили и отбомбили - я не поленюсь, схожу, их поздравлю.
Мы теперь не на скок, мы только по кабакам ходим! Ты у Бобона спроси, если сможешь - за что его замочили? Только за то, что не крал он, как честный вор, а на чужой на рэкетирский кусок покусился. И я, Живчик, должен не здесь, не в стеклянной броневой клетке кочумать, не с бразильскими филами на луну выть…
Живчик опрокинул рюмку, Слюнтяй тут же ее опять наполнил, и законник продолжил:
- Выскочил я сегодня всего на часок, покомиссарил, словно чистого воздуха напился. И опять - юрк, и сижу тут с вами взаперти, бакланю. Когда я на воле, у меня дверь должна быть всегда открыта - чтобы каждый урка мог свободно ко мне за разумением, за честным судом зайти и у меня по любому делу совета спросить. И дать мне урка должен лишь то, что совесть ему подскажет, согласно обычаю нашему. Зыбыли мы бедность, забыли мы честь свою воровскую, и потому каждый с каждым воюет. А тогда бы любой мусорило чичи разул и увидел свет нашего дома, и десять раз бы подумал, прежде чем к нам постучаться. А ты говоришь - Тютька… Теперь не мы, а кремлевские ухари и паханы пануют, оборзели вконец, меры не знают, всю страну на карман свой тянут, а карман у них бездонный. А я не могу им слова сказать, своего укоряющего, справедливого, воровского слова, потому что слабо мое слово стало. А Зинка, гадина, поместье отмерила - за день не обойти, и подрядчик ей, видишь, опять не угодил. А это беспредел, а беспредельщику не бывает почета…
Живчик замолчал, сел и пригорюнился.
Венедикт же Васильевич впервые осознал, к какому высокому человеку забросила его сегодня судьба, и посмотрел на Додика. А профессор тоже посмотрел на него и с многозначительным пониманием кивнул седой головой.
"Может еще и удастся мне сегодня выкрутиться и выйти живым из этой передряги, - вдруг подумалось Венедикту Васильевичу. - Надо бы только разговорами совсем утомить Живчика. Как он заснет, там и видно будет, как мне отсюда деру дать…"
И Веничка тут же начал осуществлять свой план с лести:
- Я знакомством с тобой всю жизнь гордиться буду, внукам про тебя расскажу.
- Ну, - сказал Живчик, наблюдая, к чему пленник клонит.
- Ты давеча сказал мне, что у тебя кроме слова твоего ничего нет. А у тебя, оказывается, и аэродромы в сельве, и поместьям ты счет потерял. Богатству радоваться надо, а ты вроде недоволен?
- Ну.
"Пьяная скотина", - подумал Венедикт Васильевич, но опять ужом завертелся:
- А я думаю - как раз напротив. Сейчас человек чем богаче, тем слово его дороже стоит. Вон брильянтовая сявка Сорос в теннис играл, а ему прямо во время подачи по телефону сообщают, какие дела творятся на Гонконгской бирже. А Сорос сходу сказанул только: "Сливай фунт стерлингов", - и одним этим словечком всю Великобританию вместе с ее валютой опустил. А был бы Сорос нищим босяком, никто бы ему на теннисный корт не позвонил, а если б и позвонил, то только для того, чтобы послать его подальше. Было бы у тебя, Живчик, сейчас долларья, как у того же господина Фортепьянова, и отношение к тебе было бы совсем другое. Ты все рукояткой пистолета по черепушкам стучишь, а ты попробуй миллиардным мешком кого-нибудь стукни - от любой мусорской конторы только мокрое место останется.
- Соросу скоро конец… И Сорос скоро у нас допрыгается. И твой Фортепьянов тоже у меня отхромчет. В Гиннессе мой портрет будет во всю масть! А захочу, с понтом, Слюнтяя с перевязанной рожей помещу в Гиннесс-книгу прямо на суперобложку. Хочешь в Гиннессе на обложку сняться, Слюнтяй?
- Только вместе с Додиком, а то книжка больно умная, - отказался пацан.
- Тебе все шуточки. А я тебе серьезные вещи объясняю, - огорчился Венедикт Васильевич.
- Он мне объясняет, гребаный кот! Фраер объясняет законнику! Да за такое слово, по понятию, я должен сейчас тебе уши отрезать! Но устал я за день. Иди сюда, шибздик пушистый, иди сюда Штамповка - я тебе кое-что покажу.
Живчик подошел к своему портрету "Холст-масло" кисти то ли Мыдлова, то ли Быдлова, хрен их всех разберет, на котором законник в полный рост с крестом и с волыной изображен, отодвинул картину в сторонку, достал из-за пазухи ключ на "голде" - на золотой барбосной цепочке - и открыл сейф. Вытащил голубую папочку, раскрыл ее и показал Венедикту Васильевичу.
В глянцевом сиянии пластикового файла вдруг увидел Венедикт Васьевич квитанцию - безотзывное свидетельство, в котором черным по белому было написано, что Виктор Васильевич Пыльцов сдал приватизационных чеков в количестве 1 444 443 штук и на все это немыслимое количество ваучеров заявитель желает приобрести акции "Тузпрома"!
- Тебя мама при рождении Виктором, что ли, назвала? - похолодев, тихим голосом спросил Венедикт Васильевич у своего почти полного тезки, несгибаемого дона Мачадо.
- Маму мою не трожь, - вздохнул Живчик, - пальцем к ней не прикасайся… Да, Виктором! На днях улучу минутку, съезжу в депозитарий и получу свой контрольный пакет тузпромовских акций. И тут же выкину поганку Фортепьянова с восемнадцатого этажа! Если мы до этого праздничного дня твоими самолетиками кровососа не кокнем. Понял теперь, Штамповка, с кем ты дело имеешь? Я стою пятьдесят миллиардов гринов! А ты говоришь - Сорос… Тьфу на твоего Сороса!… - Живчик сплюнул, кинул голубую папочку с файлами обратно в сейф, закрыл дверцу и попрощался с пацанами:
- Ну все, хорош на сегодня, аля-улю! - и удалился.
Венедикт же Васильевич, весь дрожа от перевозбуждения, срочно побежал в туалет, достал из бумажника паспорт, автомобильные права перепрятал в дальний потайной карман брюк, а паспорт тут же изорвал на мелкие кусочки, бросил документ в толчок и спустил воду.
Теперь только бы ему добраться побыстрей до Костромы, у него же в районной милиции все схвачено только так! И через день за пятихатку гринов он будет уже Виктором и перестанет быть Венедиктом - никогда это имя ему не нравилось - Виктором он будет! Виктором Васильевичем! И тут же назад - сюда, на эту бандитскую виллу. Сейф дурака Живчика он булавкой Оленькиной откроет! Возьмет эту безотзывную квитанцию и тут же, в ту же секунду помчится в депозитарий "Тузпрома"…
Надо же, как получилось! Этот болван-законник сдал свои - вернее, не свои, а награбленные приватизационные чеки - почти полтора миллиона ваучеров! - для приобретения акций "Тузпрома", а для подтверждения своих прав на эти ценные бумаги так и не удосужился за шесть лет зайти в тузпромовский депозитарий и зафиксировать акции "Тузпрома" на свое имя. Вот это удача! Это все равно как в рассказе Джека Лондона - кто-то застолбил золотоносный участок на ручье Бонанза, а в конторе свои права на собственность так и не зафиксировал. И теперь кто первый доскачет на собачьих упряжках до регистрационной конторы - тот и станет законным владельцем Бонанзы, вернее, "Тузпрома"!
Так что из депозитария он, Венедикт - то есть уже Виктор, а не Венедикт - Виктор Васильевич Пыльцов, владыка и собственник полумира - войдет в свой собственный америконебоскреб, поднимется на Президетский этаж и спросит у Оленьки, первым делом спросит у сладкой, у продажной своей дурочки:
- Ну что, заждалась меня, ласточка? А я все это время автомобильную аптечку искал, чтобы белую ножку, чтобы щиколотку твою ушибленную лечить. Еле нашел в багажнике аптечку - за балон она завалилась. А теперь раздевайся, ложись, буду я тебя… Эх, розгами выпороть бы ее один разочек, хоть один разок протянуть! Нет, не позволит Оленька… Бросай, скажу, бросай позорного микроцефала, гони его в форточку, потому что я теперь Фортепьянов. Я - Фортепьянов! Вернее, я теперь - Пыльцов, владелец "Тузпрома"!
Отныне и навеки - все в России мое! И дальше, и навсегда, ненаглядная моя, единственная моя Оленька, у тебя буду только один я - Пыльцов, долларовый мультимиллиардерщик, и больше ты от меня ни на шаг не отойдешь и ни на метр не взлетишь на своих ангельских крыльях!…
Часть II.
Хроника хаоса
И даль-то синяя и та моя.
А.В. Сухово-Кобылин.
1.
Как только Живчик покинул залу, попойка на вилле тут же прекратилась, собутыльники разбрелись по комнатам, завалились спать, и только пленнику не спалось. Венедикт Васильевич бродил из угла в угол по полутемной вилле, садился в кресло, пробовал заснуть и все бормотал, и размышления его, подстегиваемые поразительными событиями прошедшего дня, все более и более походили на бред.
"На войне, как и в воровстве, правды нет, - думал Пыльцов. - Война, если она только осознана людьми как война, - дело кровавое и беспощадное. Но крови я с детства видеть не могу. Победить Живчика в открытой борьбе, силой захватить его часть Тузпрома я не смогу. Значит, законника придется обокрасть. Действовать хитростью - и побыстрее, пока Живчик не сообразил, какой гигантский кусок собственности он отхватил!".
Тут пленник вспомнил газетные статейки и журнальные вырезки, которые они с Оленькой собирали, прежде чем заняться энергозачетным бизнесом. Венедикт Васильевич часто перечитывал это энергетическое досье, и перед внутренним взором будущего собственника стало разворачиваться и вставать в мишурном блеске возникших возможностей гигантское золотое зарево неисчислимых энергетических богатств и запасов нищей, загадочной и неисчерпаемой страны.
"35% мировых запасов туза находятся в России"! Очень хорошо! Превосходно! Это сейчас 35%, а как только он войдет в Совет Директоров - а с живчиковой долей акций он всенепременно туда войдет, разберется во всем, они разбурятся, разведают как следует все недра, и будет в России 50%, а то и все 60% мировых богатств! И куда тогда та же Европа денется? Куда денутся эти европопрошайки без России?! Присосались к нашей православной груди и сосут, дармоеды, или вернее, дармососы - не оторвешь. А если сосете, так платите, налик несите!
Венедикт Васильевич вспомнил фотографию, на которой коротышка Фортепьянов обнимался с гигантом-председателем "Руртуза" господином Шкетом. "Крайний север - разведанные запасы 47 триллионов кубодецикилометрометров". Сколько же это в гринах? Ё-кэ-лэ-мэ-нэ!"
"83% энергопотребления России идет за счет туза!" - Ау, Бобылев, ау, дорогие мои атомщики! И чем вы только думаете? Все только предохраняетесь заранее от радиации. Нет, так дело дальше не пойдет! Главный вентиль я прикручу! Я вам не Фортепьянов, нюни распускать не буду. А то глазом не успеешь моргнуть, как все наши месторождения будут полностью выработаны. Спустим мы все наши богатства бюджетным фуфлыжникам, а сами без штанов на Совете Директоров будем восседать?…"
Венедикт Васильевич прикинул, сколько же процентов акций будет ему принадлежать, и пришел к выводу, что он скоро станет владельцем никак не менее 7% акций Тузпрома.
"Семь процентов! Одна четырнадцатая часть неоглядного хозяйства и не мерянных никем запасов! На протяжении сорока с лишним лет тысячи и тысячи бывших совков проводили геологоразведку, миллионы первопроходцев с превеликим энтузиазмом бурили и строили поселки в тайге, создавали и прокладывали гигантские системы тузопроводов… И 7% результатов этого титанического полувекового труда я теперь изловчусь и прикарманю! Красота какая! Ай да, Пыльцов, ай да новый собственник! Это же океаны туза! И каждый четырнадцатый тысячадецитриллиардокубокилометр - это практически уже моя личная собственность! Гори все огнем! Это, господа хорошие, не какая-то часть рубля-рубчика - никелевой, ничтожной монетки, а семь процентов одной седьмой части всей планеты Земля! И эта седьмая часть земной суши вместе со всеми недрами через месяц станет моей! Одного только грунта ребята перелопатили, пока траншеи копали - 130 миллионов децикубокилометров! Это же больше всех египетских пирамид в десять раз!
Да что там эти обветшавшие пирамиды - их рабы рычагами строили, с волокушами мудохались. Вот Тузпром прикарманю, а потом, шутки ради и куплю себе какую-нибудь пирамиду. Приватизирую! Хотя, конечно, египтяне не такие дураки, они вряд ли свои туристические кормушки проворонят. Впрочем, там посмотрим. Зарываться не стоит. Обойдусь пока и без египетских пирамид - хватит мне и Тузпрома. И будет у меня собственный подземный священный Байкал! И сотни, и тысячи других энергетических морей, и каждое четырнадцатое - мое! Еще и Ковыктинский подземный океан в придачу. А Ковыкта - это Китай! А Китай - это главный тузовой рынок будущего тысячелетия! И на все следующие века все китайцы будут зависеть от моей воли! Сверну их в бараний рог…".
Перевозбужденный мозг Венедикта Васильевича генерировал теперь уже чистый бред.
"Теперь долго будешь ты, Оленька, до меня дозваниваться! Виктор Васильевич! Виктор Васильевич, одну секундочку! Кострома на проводе! Сейчас, с Вами, многоуважаемый Виктор Васильевич, сам Венедикт Васильевич будет разговаривать!… А мне, уважаемая Оленька, с тобой и разговаривать-то будет не о чем! Больше ничего тебе не обломится! Я тебе не господин Фортепьянов".
Но тут Венедикт Васильевич спохватился:
"Впрочем, чего это я зарапортовался? Зачем, для кого я собираюсь украсть Тузпром? Для чего я свое доброе имя, которое мне мама моя старенькая при рождении выбрала, собираюсь менять на имя вора в законе? Только ради тебя, моя Оленька! Чтобы отбить тебя, моя золотоволосая изменница, у этого ничтожного пигмея! Чтобы не приходилось больше бедной девочке услаждать его за какие-то несчастные энергозачеты"…
Оставалось только украсть аукционное свидетельство и поменять его на депозитарную расписку.
Пленнику стало душновато, он вышел наружу, на просторное бетонное крыльцо, подышал подмосковным привилегированным воздухом. "Может, мы с Живчиком дальние родственники? Нет, вряд ли, - это случайное совпадение. Как же мне повезло, что законников никто по имени не зовет, а живут они только под кликухой!"
Никто воровскую виллу этой ночью не охранял. Венедикт Васильевич вполне мог перелезть через чугунный забор, ограждающий участок, и бежать.
"Но если сейчас дать деру, то утром Живчик, как только проснется и опохмелится, вспомнит о нем и даст знать Кольке Жгуту. А костромские братки не сегодня-завтра, так через месяц или через годик-другой все равно окажут уважение столичному авторитету и расправятся со мной - для воровского приговора нет срока давности. Впрочем, убегать все равно придется…
Венедикт Васильевич вернулся в дом, подошел к картине то ли Мылова, то ли Былова, отодвинул в сторону портрет законника и дернул разок за ручку сейфа - замок был заперт.
Если бы, конечно, сейчас сейф был открыт, он бы сразу рискнул и стащил аукционное свидетельство и потом по доверенности переоформил бы на себя. "Ничего - потом ключи к сейфу подберу. И при моем уме и Оленькиной хватке через полгода стану Председателем совета Директоров "Тузпрома", а досмотровая дивизия обеспечит нам круглосуточную охрану и полную безопасность. Так что тогда никой блатняк нас уже не достанет".
Но еще недели три, а то и месяц предстояло ему ходить по московским и костромским улицам как обычному нищему человеку и смотреть правде в глаза, так похожие на зеленые лживые оленькины очи. А ездить - на раздолбанном "Ауди", а не на бронированных лимузинах, да и то еще если удастся выручить тачку у чапчаховской братвы. "Надо будет, - подумал тут Венедикт Васильевич, - в моторе свечи поменять и крышку трамблера новую купить, пробивать крышку стало, троить или пятерить… В ней ведь шесть цилиндров… В Костроме натуральных немецких запчастей не достать, умельцы одним самопалом торгуют. Дергает тачку на малых оборотах…"
Лишь под утро пленник заснул в кресле тревожным сном.
Проснулся Венедикт Васильевич поздно, свет яркого июньского утра пробивался сквозь грязные пуленепробиваемые окна. Блатари еще спали, никого в зале не было. Пленник поднялся на второй, а потом на третий этаж виллы, чтобы поверх кирпичного забора, ограждающего богатый поселок, осмотреть местность, в которой он очутился.
Метрах в трехстах, сияя и переливаясь в солнечных лучах, текла речка, которая вливалась в запруду, в искусственное озерцо. На берегу был оборудован песчаный пляж - покосившиеся ржавые зонтики, скамейки, кривые раздевалки из жести.
"Славная погодка! Надо поплавать, взбодриться - дальше видно будет, как действовать".
Венедикт Васильевич взял в ванной комнате большое махровое полотенце, нажал на кнопку магнитного замка, расположенную возле монитора, открыл чугунные воротца, выбрался из огороженного поселка через высокие, но не запертые ворота и по некошеной траве спустился к запруде. Пляж был усеян пустыми пивными бутылками, истоптанной пластиковой посудой, порванными упаковками от чипсов и орешков. Пыльцов попробовал было поднять розочку, на которую чуть ни наступил, нагнулся, но тут у него закружилась голова, и он почувствовал, как он устал. Он добрел до воды, хотел поплавать, но испугался, что утонет, чуть поприседал в воде, вылез на пляж, расстелил на грязном песке полотенце, прилег на него и отключился.
2.
Не открывая глаз, Оленька принюхалась и почувствовала, что она находится не в гостинице "Украина", а в совершенно незнакомом ей месте - в свежем воздухе полностью отсутствовал характерный запах восковой мастики, которой еще со времен культа личности натирают выщербленные паркетные полы в этой режимной гостинице. Чтобы не опростоволоситься, Оленька прислушалась - под шум льющейся в душе воды кто-то гнусавым голосом монотонно напевал, раз за разом повторяя одни и те же фразы. Но слов было не разобрать. Пришлепывая в такт босыми ногами по мокрому резиновому коврику, этот некто, судя по мажору и ритму песенки, был весьма доволен жизнью.
Оленька раздраженно открыла глаза и тут же вспомнила, что вчера ей удалось осуществить самые сокровенные и смелые свои планы. Благодаря сущему пустяку - несильному ушибу щиколотки все так ловко устроилось! Она отдалась самому Основному Диспетчеру господину Фортепьянову! Хотя заранее трудно было даже представить, что Ророчка окажется таким молодцом. За один день она прошла гигантский путь, на который у другой какой-нибудь мымры ушла бы вся жизнь - и совершено без толку. А она вплотную подобралась к золото-голубой жиле, и ей осталось-то всего ничего - поглубже запустить руку в бездонный энергетический кошелек. Но это уже не по телефону вымаливать себе зачетный кусок хлеба, а действовать из ророчкиной кровати!