- Ни одного телеписателя я на воле ни разу не встречал, они же все время в ящике обретаются, - оправдался Гон.
- А где, кстати, мои тузпромовские акции?! - спохватился законник. - Я же тебе поручил всем этим заниматься! И где тот маленький квиток? Наверно, посеял его, мать-перемать?!
- Ни в коем разе! - Гон полез в нарукавный пистон своей куртки и достал аукционное свидетельство.
- Кстати, не мешало бы и мне выдвинуться в эту обдерганную Муму от тех же Мурашей и неприкосновенность, блин, получить. Купить эту, как ее, "дуль-дуль"… А ну, позовите-ка ко мне Додика!
Слюнтяй приволок сонного профессора, поставил ученого перед законником, и тот сперва поручение профессору дал:
- Подготовь, - говорит, - Додик, гребаный ты кот, мне какую-нибудь предвыборную платформу - береженого Бог бережет. Во сколько обойдется мне эта, блин, "дуль-дуль"-должность?
- Индульгенция? - догадался профессор, зевая во весь рот. Всю прошлую ночь они с Живчиком в шахматы играли, и мало того, что Додик выиграл у законника со счетом 5:3, так еще умудрился перед пацанами об этом похвастаться!…
- Во, сука, - продолжил Живчик выступление, - сторож у нас, так сторож! Выруби этого коверного телеписателя, чтобы не мешал! - велел законник.
Слюнтяй нажал на дистанционник, разухабистый Ужимкин исчез.
(Кстати, если бы не по ящику, а в натуре мурашинцы спросили того же телеписателя, то Ужимкин, конечно не бесплатно, посоветовал бы лесовикам за господина Живчика проголосовать. Потому что Мавроди все время двумя глазами в лупу смотрит или еще того хуже - одним глазом в микроскоп, а значит он сволочь и, как пить дать, мелочный человек. А Живчик, напротив, хотя с первой еще отсидки стихи сочиняет, но писанное другими не любит. И парень он широкий, легендарный - завсегда мурашинцам грев подкинет. Да и знаком он со всеми северными делами не понаслышке - видели его мурашинцы, встречали на лесоповалах неоднократно, да запамятовали.
Лесоруб же Зобов да и остальные братья-мурашинцы письма шлют только для того, чтобы о них по ящику сказанули. На самом же деле самородок Вася никаких советов ни от кого выслушивать не собирается - он сам их кому хочешь надает, да еще и по морде разика два добавит. Так что в июне по собственному разумению избрали мурашинцы в Муму пол-седьмого созыва доктора Мавроди. Вот дурынды!)
Живчик раздвинул тарелки с закусью, разгладил на скатерти аукционное свидетельство и обнаружил, что несмотря на некоторые потертости документ неоспоримо свидетельствует о его неисчислимых богатствах.
- Ну, что ты, поцайло, на это скажешь? - опять к Додику обратился законник.
Профессор потянулся было за бумажкой, но Живчик с понтом схватил его за седой вихор, ткнул философа носом в скатерть, кровянку пустил:
- С Новым годом, ботан, с новым счастьем! Где мои бабки?!
Додик утерся, потом внимательно изучил надписи на бумажке и говорит:
- Все в полном порядке! Прими, Живчик, мои сердечные поздравления!
Законник аж зашелся от негодования, речь на мгновение потерял и Гону знак подал - мол, вруби-ка профессору еще разок!
Получил Додик по уху, поднялся и сразу поразговорчивее стал:
- Чего тебе, Живчик, здесь не нравится? Правильно ты ваучеры вложил в Тузпром! И я то же самое сделал - вложил в Тузпром все три своих ваучера! Только в Тузпром и надо было их вкладывать, остальное все развалилось в прах. Ведь это государство в государстве! Причем, не Тузпром в России, а Россия в Тузпроме. И ты, Живчик, в этом государстве, благодаря своим акциям, стал одним из первых лиц, если не самым первым…
- Я как раз об этом тебя и спрашиваю! Где они, эти мои акции? Вон, уже по телику зяблики талдычат, что Мавроди своим рылом туда же влез и столько же огреб!
- Правильно говорят. Потому и погорел субчик Мавроди, что захотел тузпромовские акции продать на нью-йоркской бирже. Чтобы хорьку Мавроди эта антипатриотичная сделка не удалось, седьмой вице-премьер господин Чмомордин специальное постановление выпустил. Но субчик Мавроди хай поднял - какой же, мол, у нас тогда рынок, если он, хорек, не может свои собственные акции продать или подарить, кому захочет?! Тогда жадного мальчика за другую жопу схватили - за мавродиевки. И прикнопили ко дну. Так что, если бы не тузпромовские акции, не очень сообразительный при всем своем уме доктор Мавроди и сейчас бы порхал, как мадагаскарский махаон, по московским ресторанам. Вот и вся сказка.
- Я, блин, ничего за рубеж продавать не собираюсь! Я в Россию товар вожу! Где мои акции, черт бы тебя побрал? Как мне их в руки получить?! Ты, Додик, меня знаешь, я человек простой, не посмотрю на нашу дружбу…
- После чмомординского Постановления акции Тузпрома временно сняты с котировок. Разумеется, это последнее Постановление скоро отменят, потому что конечная цель всех чмо-постановлений - продать все, что еще шевелится и дымится, а остальное и вовсе даром раздать. В любом случае дивиденды ты все равно не получишь - их никогда выплачивать не будут. В Тузпроме к дивидендам отношение крайне щепетильное - тот, кто выплачивает дивиденды, среди интеллектуальных отморозков считается недоумком. Но ты можешь свои акции продать на внутренним рынке тому же господину Фортепьянову, он их с удовольствием купит. Впрочем, можешь акции не продавать и поиграть на курсовой разнице. Только сперва это аукционное свидетельство ты должен поменять на депозитарную расписку. Ты, Живчик, сперва зафиксируй на сервере тузпромовского депозитария свои права на собственность…
Поднаторел где-то профессор, чисто излагает.
- Я тебя, Додик, в последний раз спрашиваю, где мои бабки? Ты меня в эту лажу втравил, ты и будешь расхлебывать! - прервал профессора Живчик. Все-таки грамм шестьсот французского коньячка законник на грудь уже принял.
- Живых акций, в смысле бумажек, в Тузпроме нет - все они, как я тебе объясняю, находятся только в электронном виде. Поезжай после праздников в депозитарный центр, они недавно переехали, новый адрес я завтра же уточню…
- Сука! Пидоры! Кто у них там всем заправляет? Времени не пожалею - собственноручно всех закопаю! - Живчик окончательно вышел из себя.
- Руководит Тузпромом все тот же господин Фортепьянов, - информировал Додик, - но закопать его тебе не удастся.
- Это еще почему? Его проклятый небоскреб, как поганка, вырос на моей территории! Вон Слюнтяй, за милую душу, всех подряд во Фрязевском лесочке зарывает, а Фортепьянову что - особое приглашение нужно?
- Ты, Живчик, меня, конечно, извини, но с Тузпромом у тебя вряд ли чего получится. Тузпром есть Тузпром - с ним шутки плохи.
- Ладно. Тебя я в честь Рождества прощаю! На, так уж и быть - прими стопарик, иди в бытовку, но не забывай и о моей предвыборной платформе. А с Тузпромом после праздников я сам разберусь. - И Живчик отпустил сторожа.
Отгудели, отошли с бодуна пацаны, и уже ближе к светлой весне действительно приехал Живчик к Тузпрому пробивку делать. Тем более, что тут он прав был на двести процентов.
- Все в порядке, - сказали ему в первом же пропускном окошке, - давно вас ждем! Только вам не сюда нужно - поезжайте сперва на Мытную улицу.
Помчались пацаны по Варшавке, свернули на Загородное шоссе, по нему мимо Канатчиковой дачи пролетели - и вот она, Мытная. Притормозили у светофора, и тут вдруг Живчик вручную опустил стекло "Мерседеса", дыхнул выхлопов Даниловской площади, перемешанных с ароматами непроданных, заветренных овощей и выброшенных на мостовую гнилых фруктов - и дух у него зашелся. Ведь он здесь, на этом самом Даниловском рынке, первые шаги свои делал, простым бригадиром начинал!
- Стой, - говорит, - погоди!
Вылез законник из "Мерседеса", прошелся со Слюнтяем по рядам, смотрящего навестил. Зашли в весовую, еженедельную отстежку в общак со всего рынка прямо на месте получили. Потом в разделочную зашли, где однажды, еще в самом начале перестройки, Живчик взбрыкнувшему коммерсу лодыжку топором отхватил. А как оклемался коммерс, так Живчик ему ключи от подержанного "Запорожца" вручил - чтобы тот зла на братву не держал и дальше спокойно работал. Да, непросто авторитет набирается, ох, как не просто! На ходу со смотрящим водочки выпили, шашлычком закусили. Фруктов отборных - гранат, груш зимних, абхазских мандаринов в ящиках, киви в корзиночках полный мерседесовский багажник набили, оказали человеку почет.
Живчик растрогался - в самом деле приятно получилось.
Слюнтяй за руль сел, и дальше поехали, миновали здание Госзнака, построенное из грязно-желтого кирпича, где за двойной залепленной многолетней пылью мелкой стальной решеткой круглые сутки деньги печатают. Сдельно работают: напечатают десятку - тридцать копеек себе отстегивают, а сотню тиснут - три рубля за это себе же берут. Тут, стоя на светофоре, на перекрестке с улицей Павла Андреева, законник расстроился - если по натуре (ударение на "а") разобраться, то во всем районе только это здание и нужно было ему ставить под "под крышу". Но почему-то именно здесь, как на зло, ни одной зацепки не нашлось. А навесил бы он кляузу на Госзнак, - и не было бы больше у Живчика проблем с бабками.
- Эх, мечты сладкие! - вздохнул законник. Слюнтяй про себя даже поразился - о чем человеку еще мечтать, когда у него и так все есть.
А Живчик, чтобы как-то развеяться, опять тормознул кавалькаду и зашел в магазин, где "Роллс-Ройсы" продают, как раз мимо проезжали.
- Где тут у вас, Федя, - спросил Живчик у владельца автосалона, - акции Тузпрома выдают? Сейчас, блин, выгребу их все до последней бумажки и с тобой этими акциями на новую тачку, не глядя, махнусь. Давно пора мне "жабу" свою сменить - ползет как черепаха, тяжело ей броню нести.
(Нет, никакого преклонения перед Западом, коего и по сей день опасаются не только прохвосты-коммуняки, но и истинные почвенники и патриоты, даже и в помине у нас нет! Послушайте только - дорогущий "Мерседес", доведенный до умопомрачения тюннинговой фирмой "Брабус", на который ни в серебряной Неваде, ни в золотой Калифорнии нет ни одного похожего, наш рядовой законник называет "жабой"! И это только из-за того, что у понтовитой тачки галогенные фары чуть-чуть вылуплены. Так что все в полном порядке - дайте нам только срок, и скоро мы всем вам еще покажем - и кузькину мать, и все что угодно, да еще заставим на это на все и во все глаза смотреть).
- Понятия не имею, - отвечает дрожащим голосом Федя. - Тут поблизости никакой похожей вывески нет. Все больше автобазы, цеха пошивочные попадаются. Фабрика есть парфюмерная. Есть еще неподалеку две сберкассы - там тебе наверняка подскажут про акции. Только с волыной в окошко не суйся, а то неправильно тебя поймут. Да ты сам этот район не хуже меня знаешь, - перевел стрелки владелец автосалона.
И тут Живчик рухнул, что тузпромовские гниды осмелились над ним, над чапчаховским законником, подшутить. Посинел от злости, рванули ребята назад к америкостекляному небоскребу, а уж поздно - день рабочий прошел, шлагбаум опущен, нет проезда.
7.
Напомню, напомню читателю, что в один из вторников, точнее сред, в самый разгар куцей эпохи энергозачетов Оленька Ланчикова, сияя настоящими брильянтами на всех восьми пальцах (на больших пальцах обеих рук колец с сапфирами у Оленьки тогда еще не было), исхитрилась пробиться на прием к всемогущему вершителю наших судеб господину Фортепьянову. И как раз там, в его рабочем кабинете, она сейчас и находится, а может быть - да, вполне может быть, что красавица-блондинка уже в апартаменты для отдыха Основного Диспетчера перебралась. (Эх да эх! - не наш грех…)
Оленькин же напарник Венедикт Васильевич все мечется по салону дюралюминеевой, никогда не ржавеющей тачки "Ауди", скрежещет зубами от ревности, бьет время от времени со всего маха по рулю и даже разика два гуднул, но не так чтобы слишком громко - все же не у трех вокзалов он сейчас дежурит, не ровен час - и чье-нибудь излишнее внимание к себе привлечет.
Как ни тяжко об этом говорить, но для полноты картины все же придется напомнить. Рор Петрович господин Фортепьянов - человек далеко уже не первой молодости, потрепала его жизнь на месторождениях и приисках, поистаскался Основной Диспетчер на профсоюзных и на бывших партийных собраниях, да и приватизация, при всей ее праздничности, тоже не легко ему далась. Поэтому вполне понятно и извинительно, что бедолага Фортепьянов абсолютно лыс и его крохотный череп по справедливости даже с коленкой нельзя сравнить, потому что на коленках изредка волоски попадаются.
Но что есть недостаток и что есть мужское достоинство в глазах влюбчивой женщины? Никто вам этого не скажет, потому что не знает.
Меж тем на 18-ом этаже сияющего небоскреба, в Президетском кабинете, ничего предосудительного пока не произошло. Рор Петрович, блестя желтыми кошачье-базальтовыми глазками, как на крыльях слетал в персональный туалет, намочил холодной водой махровое полотенце, вернулся и, размахивая в воздухе влажным полотенцем, чтобы еще более его остудить, деликатно предложил:
- Разрешите, госпожа Ланчикова, чтобы у вас ножка не опухла, приложить холодное к ушибленному месту.
Оленька, вроде бы еще несколько стесняясь, повернулась к Рору Петровичу, сняла французскую туфельку на высоком каблуке, положила точеную ножку на синий бархат обивки стула, сделала страдающее лицо и промурлыкала:
- Рор Петрович, дорогой, зовите меня просто Оленькой.
- Здесь больно?
- Ой, здесь нет.
- А здесь?
- Да, да! Вот здесь очень больно!
- Боюсь, Оленька, как бы у вас не было растяжения.
- Я уверена, что это просто ушиб, ничего страшного нет. Прошу Вас, Рор Петрович, не волнуйтесь.
Но господин Фортепьянов, орудуя мокрым полотенцем, неловким, нечаянным движением все-таки сделал Оленьке больно, и она застонала - и сделала это так тонко, так искусно, что стон у нее получился как бы вовсе не от болевого шока. Первое сильное "Ай!…" действительно вырвалось у нее от того, что Рор Петрович в чрезмерном старании слегка повернул не в ту сторону восхитительную щиколотку. Но пикантный стон растянулся, продолжился и последующее нежное "А-а-а…" закончилось уже только обворожительным долгим пятиструнным звуком, который все не замирал, все ширился, длился и вдруг закончился на тихой, но уже совсем на другой, на страстной ноте!
Конечно Ланчикова рисковала и таким многообещающим стоном вполне могла перегнуть палку. Но там в приемной сидело - и терпеливо сидит, и будет долго еще сидеть - целое стадо Агрономов и Химиков. И как только душка Рор Петрович - не приведи Господь! - вспомнит об этом безрогом стаде, то он ни с того ни с сего вполне может прервать так удачно начавшуюся аудиенцию.
- Оленька, Вам обязательно надо прилечь! Вам ни в коем случае нельзя сейчас никуда уходить! - разрешил Рор Петрович все сомнения Ланчиковой. - Пойдемте, дорогая, пойдемте, я вам помогу. Там у меня есть диван, Вы на нем отдохнете. А я пока здесь немножко поработаю.
Оленька оперлась на руку Рора Петровича и пошла с ним. Чтобы легче шлось, Ланчикова, перекинув через плечо сумочку, перенесла тяжесть на руку Основного Диспетчера - а он выдержал ее, выдержал! - наскоро сняла вторую туфельку и, опираясь на всемогущую его руку, босая, в одних божественного телесного цвета чулочках, сооруженных из рахмановских колготок, проследовала в апартаменты. Тут Оленька обратила внимание, что дверь между кабинетом и апартаментами предусмотрительно открыта - суетливый господин Фортепьяновов не зря бегал туда-сюда с полотенцем. А дверь эта хотя и была снабжена с двух сторон массивными золотыми ручками, почти ничем не отличалась от стены. Мощная дверь, несомненно, не пропускает никаких звуков, и Оленька, проходя сквозь нее, даже чуть-чуть испугалась: "Сгину за стенкой - и Веничка никогда меня не найдет".
Тем не менее Ланчикова храбро прошла в апартаменты. Господин Фортепьянов предусмотрительно закрыл за ними могучие двери, и Оленька тут же прилегла на диван и смежила глазки. Когда же Оленька стала их томно раскрывать, то сквозь густую кисею ресниц вдруг увидела, что над ней наклоняется, пестует и опять обтирает ей ногу влажным полотенцем вовсе не Рор Петрович господин Форпепьянов со своим ничтожно маленьким лысым черепом, а гигантский … буй! И странным образом это виденье тут же поменяло всю ситуацию. Оленька больше не притворялась - она действительно влюбилась в Основного Диспетчера. Многие господа - и Детский с Мутруком, и тот же несчастный Венедикт Васильевич, и ерник Ужимкин - впоследствии будут обвинять Ланчикову чуть ли, извините, не в блядстве! Но чем - скажите мне наконец! - красивый нос, или белые собственные зубы без опухших десен, или мужественные, но глупые глаза, или - расчеши их на любой пробор - совершенно избавившиеся от омерзительной телеперхоти пышные палево-серебристые волосы лучше, чем деньги?! Почему нельзя за деньги искренне и чисто, а главное - незапятнанно никаким даже полунамеком на меркантилизм полюбить в высшей степени достойного человека, каковым безусловно является Рор Петрович? И даже не за деньги - вовсе нет! А за то, что они, эти ничтожные бумажки и циферки, дадут, наконец, Оленьке Ланчиковой возможность взлететь - и взлететь не в переносном и давно всем надоевшем духовном смысле, а самым буквальным образом летать на своем собственном самолете - идти на посадку, садиться, дозаправляться и снова взлетать, летать, лететь и лететь в кругосветное путешествие с любимым, накрепко пристегнутым ремнями к креслу Рором Петровичем, который обязательно купит ей в качестве свадебного подарка пусть не реактивный двухмоторный "Фалкон", а хотя бы "Сессну"… На "Сессну" она тоже согласна!
Возвышенные, изумительные мечты пронеслись у Оленьки перед полузакрытыми глазами! В то же время эти мечты уже были подкреплены искренним, глубоким, хотя и внезапным чувством!
Тут надо отдать должное и Рору Петровичу. Хотя он привел Оленьку прямо к дивану, причем далеко не к простому дивану, а к испанскому, из настоящей телячьей кожи дивану-кровати ручной выделки, но положил Рор Петрович красавицу-блондинку на этот диван еще безо всякой - или, скажем так, почти безо всякой задней мысли. Потому что впервые за много лет аппаратной работы, полной смелых и нетрадиционных решений, господина Фортепьянова вдруг охватила непонятная робость. Мокрое полотенце, которым он легонько гладил Оленькину ножку, вдруг потребовалось ему самому - он обтер вспыхнувшее сильнейшим жаром лицо и убедился, что полотенце уже не холодное.
- Подождите, Оленька, одну-единственную секунду меня подождите, - вдруг шепотом сказал Фортепьянов, - я сейчас еще льда принесу. Пока вы будете отдыхать, я, чтобы не терять зря времени, почитаю Вам документы и объясню, что необходимо будет сделать для проведения энергозачетов.
"Боже! Неужели господин Фортепьянов такой идиот!" - по-настоящему испугалась Оленька.
Рор Петрович побежал за льдом - но в холодильнике, стоявшем в апартаментах, льда почему-то не оказалось. Тогда господин Фортепьянов, торопясь изо всех сил, вернулся в кабинет, опустошил в подвернувшийся пластиковый пакет стоявший там морозильник, по дороге схватил наугад лежащее на его рабочем столе, на кипе бумаг, типовое Соглашение о сотрудничестве свободных агентов с Тузпромом и опять вернулся к Ланчиковой.
А Оленька уже решилась - давно, давно пора Венедикту Васильевичу опять рога наставить! А то уж больно Веничка о себе возомнил!