- Обычное дело - наш Новокостромской химкомбинат выпускает покрышки, каучук, все продает, а живых денег потребители не платят. Соответственно и налоги платить нечем. А недоимки огромные…
- А ты со своей телкой тут при чем? Ты что - на Новокостромском химкомбинате работаешь?
- Мы в магазинчике своем работаем, а возле Химкомбината крутимся, хотим заработать энергозачетную копейку. Но пока у нас не получается федеральные налоги оптимизировать.
- Каким образом вы хотите это сделать?
- Гендиректор нашего химкомбината господин Лапидевский-Гаврилов очень хорошо относится к Оленьке - ну, к моей телке. Вот Лапидевский-Гаврилов и выдал нам доверенность от химкомбината на проведение энергозачетов. А Оленька у Фотепьянова как раз и пытается провести энергозачет, а заодно сбить цену за уже поставленный ранее туз, чтобы оптимизировать федеральные налоги…
Тут Живчик окончательно запутался и потому заорал:
- Сука! Что ты мне мозги (ударение на "о") компостируешь?! Надо было тебя сразу пристрелить, все равно толку нет никакого! Я тебя спрашиваю, как мне Фортепьянова за жопу взять, а ты мне муть какую-то гонишь. Говори в последний раз - может твоя телка выдернуть Фортепьянова из Тузпрома? Мне надо этого выродка вычислить и кокнуть! У меня терпение кончилось! - Живчик снял пистолет с предохранителя.
Тут Венедикт Васильевич по-настоящему пришел в ужас. Все, что он попытался объяснить этому парчевому питекантропу, тот все равно никогда не поймет! Живчик спрашивает его о том-о сем, а на самом деле хочет поймать его на слове, вообще не понимая, о чем идет речь. Да и где ему?! Все трудности энерго- и взаимозачетного бизнеса Венедикт Васильевич и сам еще прочувствовал весьма смутно, и пока что они вместе с Оленькой пытались и пытаются справиться с ними, в сущности, напротырку, то есть самым упрощенным образом - со всеми этими немыслимыми сложностями, связанными не только с налаживанием прекрасных отношений с руководством Тузпрома, то есть с господином Фортепьяновым и его людьми, но и с предварительной договоренностью с недоимщиком, то есть с Новокостромским химкомбинатом в лице латексного короля господина Лапидевского-Гаврилова, а еще и с уполномоченными по проведению энергозачетов банками, и с открытием специальных зачетных счетов, и с разрешениями налоговых органов на проведение этих зачетных проводок, и с дальнейшими тонкими вексельными манипуляциями, именно благодаря которым и непосредственному владельцу долгов, то есть Лапидевскому-Гаврилову, а также господину Фортепьянову и им, посредникам, достанется в осадке черный нал - ведь только ради этого черного нала, собственно, и развели весь этот зачетный сыр-бор! Но только в случае удачного проведения всех этих операций они смогут, в конце концов, этот черный нал получить и разделить между собой. А этот тупой уголовник в парчовом халате, этот ублюдок с идиотской кличкой "Живчик", хочет решить сложные проблемы бизнеса еще более простым, чем они с Оленькой, способом - он хочет просто замочить Основного Диспетчера Тузпрома.
- Вычислить Фортепьянова можно. Но выдернуть его будет потруднее. Долго объяснять почему… - начал Венедикт Васильевич.
- Тебе торопиться некуда. Так что валяй, - велел Живчик.
- Ты себе голову только заполощешь.
- Ты за свою голову сейчас беспокойся, - посоветовал Живчик. - Так что давай - вперед и с песней.
- Что ж слушай, раз тебе охота. Ты разумеется, знаешь, что такое НОшки.
- Понятия не имею, - удивился законник.
- НОшки это налоговые освобождения, которые имеются у наших бывших оборонных заводов.
- Почему бывших?
- Потому что врагов теперь у нас больше нет, одни друзья остались…
- Лажу не гони! - предупредил Живчик.
Но у Пыльцова другого пути спастись не было - он решил заговорить, заболтать Живчика, отвести его настырное, перепрыгыивающее из света во мрак сознание от темы Тузпрома. Похоже, бандит зациклился на том, чтобы немедленно кокнуть Фортепьянова, а из-за невозможности убрать Основного Диспетчера ему может попасться под кровавую руку любой случайный человек. Поэтому Венедикт Васильевич продолжил в том же духе:
- Кроме дышащих на ладан оборонных предприятий все еще существуют - в муках и позоре! - обычные гражданские заводы и фабрики, которые должны платить налоги. Но платить они не хотят и не могут. Гражданские предприятия поставляют свою продукцию различным оборонным заводам или "почтовым ящикам", а те вместо денег расплачиваются с ними НОшками, которыми те в свою очередь расплачиваются с налоговиками. Например, наш Новокостромской химкомбинат поставляет Барнаульскому заводу бронетранспортеров покрышки для этих самых бронетраспортеров и тем самым якобы платит налоги.
- Очень хорошо! - оживился Живчик и сделал пометку на листе бумаги. Законник неожиданно получил наколку, где ему раздобыть парочку БТРов, о которых он давно мечтал. Теперь надо только узнать у пацанов, кто Барнаул держит, а с барнаульским положенцем о бронетранспортерах он легко договорится.
- Но если бы наши Новокостромские деловары в действительности поставляли покрышки в Барнаул на полную сумму федеральных налогов, то никакого в этом смысла - то есть наличных денег - не было бы. Ведь федеральные налоги платятся ноль в ноль. Поэтому зачет по налогам в федеральный бюджет проводится сразу же, но через векселя уполномоченных банков - этот ход гениальный Лифшиц придумал, сто лет ему жизни. А бабки поднимаются только по второму кругу, когда в дело идет реальный товар, который остался на заводских складах после оброчной, но на самом деле вексельной уплаты налогов. Мы с моей Оленькой как раз этим и занимаемся. Ведь наши новокостромские подонки делают вид, что они понятия не имеют, куда направлять покрышки для бронетранспортеров, хотя всю жизнь они только этим занимались - поставляли покрышки для бронетранспортеров как раз на Барнаульский завод бронетраспортеров. Ведь эти огромные покрышки все равно девать больше некуда - на "Жигули" их не поставишь.
- Не понял? - повысил голос законник, потому что как раз понял первое слово из всего того, что пытался ему объяснить Венедикт Васильевич.
"Вроде забыл, гнида, о Фортепьянове", - обрадовался Пыльцов и продолжил пудрить мозги законнику:
- Сейчас поймешь, ничего сложного тут нет. Я договариваюсь с барнаульцами, и за векселя уполномоченного банка покупаю у них 100% НОшек. Все эти 100% НОшек я передаю нашему Новокостромскому химкомбинату, который в свою очередь немедленно передает эти проклятые НОшки в налоговую инспекцию и таким образом все федеральные налоги уплачены. Но за эту услугу Новокостромской латексный комбинат передает мне 50 процентов от стоимости НОшек живым товаром т.е. покрышками для "Жигулей", которые я реализую на блошиных рынках автозапчастей, а выручку делю между всеми участниками аферы, то есть уплаты налогов.
- Развели фраера клоповник! Кого хошь бери за горло, выворачивай всех наизнанку - все равно прав будешь, - все более мрачнея, сказал Живчик.
- Большую половину всего навара берет себе банк, уполномоченный проводить эти зачеты по налогам, а оставшуюся половину делят между собой директор Новокостромского химкомбината господин Лапидевский-Гаврилов и директор Барнаульского завода бронетранспортеров. А мне с Оленькой за все труды достается семь-восемь процентов. Для полного же подведения баланса всей этой блестящей операции по уплате налогов в федеральный бюджет часть бронетраспортеров сжигают вместе с покрышками и мотопехотой.
- Где сжигают? - не понял Живчик.
- В Чечне, где же еще. Не помнишь разве - все Новогодние праздники там концы в воду опускали, то есть в данном конкретном случае - в огонь.
- Сколько же вы, падлы, там сожгли бронетранспортеров? - спросил законник.
- Сколько нужно было, столько и сожгли. Но, думаю, их даже с запасом там сгорело, чтобы и на следующий год нам без проблем рассчитаться с федеральным бюджетом.
- Чисто работаете, - похвалил законник, - вас всех в Новокостроме кончать надо.
- Мы-то тут причем? У нас вся российская экономика без войны станет.
- Почему это?
- Чтобы работал любой мотор, нужны тепло и холод. Точно так же в работающей экономике нужно производство и потребление. В любой нормальной стране делают товары, а затем их продают и покупают. А у нас в России ничего не производят, а только воруют - одни взаимозачеты, липовые накладные, фальшивые статистические сводки, левые декларации. Такая воровская экономика без войны не работает. Нужна бойня и кровавая неразбериха, чтобы списывать украденное. Чечня - это топка, без которой мотор воровства остановится. Кончится эта война, мы тут же начнем другую. Так что, Живчик, на кремлевских негодяев ты должен только молиться.
14.
В это секунду раздался тихий и мелодичный звоночек.
- А ну, блин, глянь-ка, что там за поганка! - сказанул почти в рифму Живчик, вдруг повеселел и спрятал пистолет в ящик.
Слютяй подошел к монитору, потом посмотрел в окно, удостоверился, что в натуре все происходит точно так же, как на мутном, маленьком экранчике, и сообщил:
- Додик заявился.
- Очень кстати - веди его сюда. Как раз из-за этого болвана мне сейчас приходится заниматься всей этой мутатой!
Через минуту Додик, знаток воровского арго, бывший старший преподаватель Мытищинской Академии культуры, в сером свитерке и коричневых мятых брюках, с потертой кожаной папкой в руках, вошел в залу и прямо от дверей доложил:
- У меня все готово.
- Что готово? - не понял законник.
- Жмутайлиса, Живчик, как ты и велел, пацаны закопали. Теперь в Смоленской области проканают довыборы. Ксивы на твое выдвижение и в твою поддержку мы собрали - подписей сдали на пять тысяч больше, чем нужно по закону о выборах. Теперь тебе вовсе не нужно баллотироваться от Мурашей. Пройдешь в Муму (ударение на первое "му") от смоленщины - там как раз атомный хипеш начался - затеяли ремонт водо-водяной остнастки атомных реакторов, навезли труб из нержавейки видимо-невидимо, а потом все бросили. Последнее атомно-ремонтное управление как раз на днях закрылось. Теперь все подъезды к Смоленску товарными составами заблокированны, атомные контуры разгружать некуда. А ты Живчик весь базар повернешь в свою пользу. А сазанов, которые против тебя волну гонят, мы пасем.
- Совсем эти выборные дела вылетели у меня из головы, - спохватился Живчик. - Что ты принес?
- Твои предвыборные речи.
- Молодец! А ну прочти-ка мне что-нибудь, - заинтересовался законник, сыпанул на листок бумаги из стоящего на столе стакана кокаинового снежка, дыхнул и привел себя в норму. Венедикт Васильевич только сейчас понял, чем объясняются спастические движения и до некоторой степени мерцательное сознание законника.
Додик раскрыл папку, достал несколько листочков, приосанился и натужным, микрофонным голосом стал вещать:
- Смоляне! Не раз в грозные годины становились вы на защиту Отечества, своим героическим сопротивлением выигрывая неделю-другую у орд захватчиков. У стен вашего города протопталась армия Наполеона, пока русские войска сбирались к Бородину. О ваш славный город споткнулась фашистская нечисть, чтобы упасть и разбиться в прах под Москвой. Смоленск всегда олицетворял неколебимость нашей Родины, и вы, смоляне, давали последнюю возможность России собраться с духом и силами, чтобы сокрушить врагов. Нынешняя информационная интервенция и последовавший за ней разгром нашей жизни и нашего уклада, уничтожение российской науки, культуры и промышленности свидетельствует, что на этот раз черные орды подошли к Смоленску не с запада, как это было в прошлые темные века. К моему сожалению и к нашему великому стыду - на этот раз вороги и разрушители России заявились с востока - из нашей с вами столицы…
- Хорош, хорош! - законник прервал Додика. - Потом к этой мутате вернемся. У меня тут, видишь, человек в гостях. Но он очень торопится, потому что мы со Слюнтяем сейчас его будем на тот свет провожать. Мозги, сука, мне компосирует (без "т"), хорошего отношения не понимает! - Живчик повысил голос, но закончил фразой, произнесенной с особенной гостеприимной теплотой. - Садись, Додик, садись, дорогой, и послушай, какую лажу эта костромская штамповка хочет мне впарить.
- Ничего я не впариваю, а говорю тебе всю правду!
- Сейчас разберемся, что там и как… - ухмыльнулся Живчик.
Венедикту Васильевичу стало ясно, что ему так и не удалось заинтересовать законника информацией, которую он изложил в надежде, что Живчик решит через него обкладывать данью всех связанных с энергозачетами бизнесменов и потом скорее всего засыпется на этом. Венедикт же Васильевич спасется, останется в живых, а может, станет за это время законнику и нужным человеком. Но, похоже, смутные энергозачетные перспективы и левые вексельные уплаты налогов в федеральный бюджет Живчика вовсе не заинтересовали. Значит, последняя надежда спастись - в этом странном визитере, и Венедикт Васильевич взмолился, обращаясь к так вовремя заявившемуся смоленскому патриоту:
- Мы с Оленькой совершенно случайно оказались у господина Фортепьянова. Вероятнее всего, мы больше никогда не пробьемся на прием к такому солидному человеку. Что Оленька, что я и что, наконец, мы все для господина Фортепьянова, для Основного Диспетчера Тузпрома? - ничего, моль… А господин Живчик от нас хочет… Честно говоря, я так и не понял, что вы, уважаемый Живчик, от меня хотите?
- Я хочу, тварь, чтобы твоя соска выудила Фортепьянова из-под охраны Тузпромовской досмотровой дивизии, в которой 17 тысяч бывших кагебешников! Из-за этих придурков я все никак к Фортепьянову не подберусь. А с помощью твоей телки я посажу магната в собачий ящик, и там Фортепьянов будет сидеть, пока все тузпромовские расклады нам с Додиком не разложит. А потом Фортепьянов ляжет под травяной холмик во фрязевском лесочке рядом с тобой, и аля-улю, - объяснил законник.
- Так зачем же я буду стараться, если ты все равно меня закопаешь? - спросил упавшим голосом Венедикт Васильевич.
- Потому что ты, фраер, телку свою любишь, а ее, так уж и быть, я отпущу живой.
- Никогда до Фортепьянова ты без меня не доберешься! А если с головы моей Оленьки хоть один волос упадет, и тебе не жить! - в полном отчаянии вдруг завопил Венедикт Васильевич.
- До чего смешной гусь! То он Ванька Петькин, то он Петька Ванькин, - рассмеялся Живчик.
- Да не волнуйтесь вы так! Вы нам все по порядку расскажите, и мы сообща найдем выход из создавшегося положения, - успокоил пленника сочинитель смоленских предвыборных речей.
- Помолчи, профессор! - велел Живчик, - А ну пошли вниз, не охота мне лишний раз паркет марать! - законник опять достал пистолет из ящика и решительно встал.
Слюнтяй тут же скрутил сзади руки Венедикта Васильевича и потащил его к лестнице. Додик с укоризной скосил глаза и отвернулся. Венедикт Васильевич понял, что сейчас его по запарке пристрелят, и в смертной тоске решился поменять свою жизнь на жизнь другого человека, а именно Фортепьянова.
- Я знаю, как его убрать! Я знаю, как убрать любого солидного человека в Москве, сколько бы у него ни было охранников! - пытаясь спастись, закричал Венедикт Васильевич.
- Начни прямо сейчас со Слюнтяя! - посоветовал, ухмыляясь, Живчик.
Слюнтяй тоже улыбнулся и наподдал обреченному коленом.
- Мне Слюнтяя убирать не нужно. Это тебе нужно убрать Фортепьянова.
- И ты можешь это сделать?
- Да, могу.
- Наш нюня, оказывается, еще и киллер.
- Я не киллер. Киллерами Фортепьянова не возьмешь, это ты лучше меня знаешь.
- А ты можешь его взять?
- Да, могу, - в полном отчаянии подтвердил Венедикт Васильевич, потому что Слюнтяй уже волок его вниз по лестнице.
- И как же? - с надеждой спросил Живчик.
- А ты меня не убьешь?
- Если дело скажешь - не убью.
- А если обманешь?
- У меня кроме моего слова ничего нет. Ну?! - Живчик поднял пистолет и с метра картинно наставил лазерное пятно на лоб Венедикта Васильевича.
"Не может быть, чтобы он нажал курок! Не может такого быть!" - подумал в отчаянии Венедикт Васильевич, в смертной тоске закрыл глаза и мысленно взмолился:
"Оленька, ангел мой, Оленька! Спаси меня, моя маленькая! Не хочу я умирать, не увидев тебя на прощанье!"
И сердобольная Оленька Ланчикова из пространства, сотканного влюбленными взглядами мужчин, когда-либо на нее брошенными, тут как тут возникла перед внутренним взором погибающего Венедикта Васильевича, пожалела его, покачала с укоризной головой на его несообразительность и шепнула потерявшему уверенность бывшему любовнику всего два слова:
- Академик Бобылев!…
И тут же улетела по своим делам, потому что была абсолютно уверена в старом авиамоделисте и ракетчике Бобылеве, который любит ее давно и безнадежно и никогда Оленьку не подведет.
15.
Высокий голосок, которым Венедикт Васильевич только что отбивался от Живчика, чтобы не попасть прямиком в лесную безымянную могилу, совершенно неожиданно для его мучителей сменился уверенным, низким, глянцевым баритоном. Словно с бандитами заговорил не избитый и испуганный, не маленький и жалкий человечек, а сам легендарный бугор Салфетка, на день-другой прилетевший из Лондона проведать московскую братву:
- Погоди, Живчик, вот будем мы с тобой как-нибудь сидеть, кофе пить спокойно, - Венедикт Васильевич сделал профессиональную паузу. - И тут ты, Живчик, накрутишь номер Фортепьянова и культурно спросишь - мать-перемать, чем ты, пень гнилой, думаешь? Тебе что, жить надоело? Вот увидишь - часа не пройдет, как Фортепьянов, словно щенок, уже будет скрестись у твоих воротец, задними лапками извинительно перебирать и должок свой вместе со штрафными в зубах держать…
- Картина симпатичная, - согласился законник. - Весь вопрос, как сделать, чтобы она в действительности нарисовалась.
- За это я как раз и говорю! - Венедикт Васильевич отряхнулся, спокойно сел в кресло и продолжил еще на полтона более низким баритоном:
- Да и не один Фортепьянов - что такое, в конце концов, Фортепьянов?! Фитюлька тузпромовская, вентиль - крутани его разок не в ту сторону, и нет никакого Фортепьянова. А тут и Ращенко, и Дурбулис, и тот же Струев от страха перед справедливым воровским законом перестанет струю по ящику пускать и впереди всех кремлят прямиком к тебе прибежит - потому что жизнь у всех одна. А смертью только ты, Живчик, будешь от вольного распоряжаться. Прямо здесь над Десной… или нет, зачем здесь, давай лучше оборудуем портативный аэродромчик в Узком, я там присмотрел один козлиный загон…
- Фильтруй базар, - пробормотал было Живчик, но Венедикт Васильевич горячо продолжил: