Характерные черты творчества Г. Роббинса - захватывающий сюжет, динамичное развитие событий, обостренное внимание к проблемам секса. Особую увлекательность придают постоянно присутствующие элементы детектива.
Впервые на русском языке издается неизвестный пока отечественному читателю роман популярнейшего американского писателя "Воспоминания минувших лет".
Содержание:
Воспоминания минувших дней 1
Сегодня 1
День минувший. I 6
Сегодня 30
День минувший. II 34
Сегодня 54
День минувший. III 57
Сегодня 72
Гарольд Роббинс
Воспоминания минувших дней
"Вступая в мир Гарольда Роббинса, вы оказываетесь в гуще борьбы - за власть, за богатство, за любовь.
Его книги буквально взрываются в руках у читателя".
Уолл-стрит Джорнэл
"Гарольд Роббинс - настоящий мастер!"
Плэйбой
Сегодня
В последний раз я видел своего отца, когда он лежал в гробу. Неподвижное тело, тщательно расчесанные седые волосы и брови, а на суровом лице необычайно кроткое выражение. Стоя в тишине часовни, я молча смотрел на него. Что-то было не так. Немного поразмыслив, я понял. Отец обычно спал на боку, одна рука лежала на глазах, защищая их от света, а лицо выражало мрачную сосредоточенность. Сейчас ничего этого не было. Не было даже враждебности к утру, вырывавшему его из мира снов. Затем крышка гроба закрылась, и больше отца я никогда уже не видел.
На меня нахлынуло облегчение. Все позади. Я был свободен. Оторвав глаза от гроба, блестевшего медью и красным деревом, я взглянул вверх.
Священник жестом попросил нас выйти. Я направился к двери, но мой брат Ди-Джей, или, иначе говоря, Дэниэл Джуниор, то есть младший, удержал меня.
- Возьми под руку мать, - прошептал он, - и прекрати по-дурацки улыбаться. Здесь полно фотографов.
Ди-Джею было тридцать семь лет, на двадцать больше, чем мне, и мы с ним жили как бы в разных измерениях. Он родился от первого брака отца, я - от последнего. Между этими браками у отца были и другие женщины, но детей от них он не имел.
- Пошел к черту.
Выйдя из часовни в небольшую прихожую, где мы должны были ждать, когда будет готов траурный кортеж лимузинов, я закурил. В прихожей уже было несколько близких друзей и коллег отца. Ко мне подошел Мозес Баррингтон, бывший в профсоюзе исполнительным директором. На его черном лице поблескивали капельки пота.
- Как мать? - спросил он. - Держится?
- Все в порядке, - ответил я.
Он внимательно посмотрел на дым, струившийся у меня из носа.
- Так ты можешь заработать рак.
- Знаю. Я читал предупреждение на пачке.
В этот момент дверь открылась, и все повернулись в ту сторону. На пороге часовни показалась моя мать. Рядом с ней шел Ди-Джей. Поддерживая ее одной рукой, он держал другую у нее за спиной, как бы не давая ей упасть. В эту минуту он больше походил на ее старшего брата, чем на пасынка. В какой-то мере, это соответствовало действительности, потому что он был всего на три года старше ее.
В черном траурном платье мать выглядела моложе, ее белая кожа казалась тоньше, а длинные белокурые волосы светлее. Как только дверь за ними закрылась, она сразу перестала походить на вдову. Освободившись от объятий Ди-Джея, она подошла ко мне.
- Джонатан, мой мальчик, ты единственное, что у меня осталось.
Мне удалась избежать ее объятий. Она говорила неправду. И дело не в тех грязных сплетнях, которые распространяли об отце газеты. Но где-то он все же должен был отложить приличные деньги - либо в профсоюзе, либо в министерстве юстиции, либо в тюрьме.
Мать на мгновение остановилась. Ее руки, раскрытые для объятий, повисли в воздухе, а затем упали.
- Дай мне сигарету, - сказала она.
Я зажег ей сигарету. Мать жадно затянулась. Ну вот, теперь лучше.
Ее щеки порозовели. Моя мать была красивой женщиной и знала это.
- Когда вернемся домой, мне надо будет поговорить с тобой, - сказала она.
- Хорошо, - я потушил сигарету в урночке с песком, - я буду ждать тебя там.
- Там, - непонимающе повторила мать. - Где "там"?
- Дома, - объяснил я. - Я не поеду на кладбище.
- Что значит "не поеду"? - раздался голос подошедшего Ди-Джея. - Как это, по-твоему, будет выглядеть?
- Мне наплевать, как это будет выглядеть.
- Но это очень важно, - возразил Ди-Джей. - Сюжеты о похоронах будут показаны по телевидению. Их увидят члены Конфедерации во всей стране.
- Тогда побеспокойся, чтобы увидели тебя, - сказал я. - Вот это действительно важно. Ты же станешь теперь председателем, а не я.
Ди-Джей повернулся к матери.
- Маргарет, ты должна уговорить его пойти.
- Джонатан…
- Нет, мама, нет. Это пустая трата времени. Я не любил его, когда он был жив, и сейчас у меня нет оснований делать вид, что, умерев, он стал мне более симпатичен. Это лживый, варварский обряд, и я не имею ни малейшего желания в нем участвовать.
Я выходил в мертвой тишине. Повернувшись, чтобы закрыть дверь, я увидел мать в окружении гостей. Почти все приглашенные столпились вокруг нее, и только Джек Хейни, прислонившись к стене, наблюдал за происходящим. В отличие от других он не торопился высказать матери свои соболезнования, он встретится с ней позже, в постели. Сейчас она не могла ничего для него сделать, так как перестала быть женой председателя Национального комитета Конфедерации. Наши взгляды встретились, и он кивнул мне. Я кивнул в ответ и тихо закрыл дверь.
Он был не таким уж плохим человеком, этот Джек Хейни, во всяком случае, не хуже тех, кто окружал отца. В том, чем они занимались с матерью, она была повинна ничуть не меньше, чем он. Отец портил всех, кто его окружал.
Я вышел через боковую дверь, чтобы не нарваться на людей, толпившихся вокруг часовни. Ди-Джей оказался прав. Собравшихся было несколько сотен. Телеоператоры держали наготове камеры, прямо за ними стояли журналисты. Я стал наблюдать, как приглашенные выходили из часовни и рассаживались по большим черным лимузинам. Первым шел вице-президент Соединенных Штатов. На мгновение он застыл перед камерами, его ястребиное лицо выражало должную скорбь. Он что-то говорил, и, хотя я ничего не мог слышать, это было, без сомнения, то, что надо было сказать. Члены Конфедерации тоже потенциальные избиратели, и то, как они проголосуют, могло оказать определенное влияние на результаты выборов.
За вице-президентом последовали губернаторы, сенаторы, конгрессмены, должностные лица и руководители профсоюза. Один за другим они появлялись перед журналистами, надеясь попасть в передачи новостей хотя бы в своих городах.
Позади меня на аллее остановился грузовик. Я услышал звуки шагов и характерный запах ударил мне в ноздри раньше, чем я успел обернуться. Конечно же, это был мусорщик.
- Хоронят Большого Дэна? - спросил он.
На кармане его грязной, засаленной спецовки красовался сине-белый значок - цвета Конфедерации.
- Да, - ответил я.
- Много их собралось.
- Угу.
- Есть там какая-нибудь интересная дамочка?
- А что? - поинтересовался я.
- Если речь шла о женщинах, Большой Дэн оправдывал свое прозвище, - ответил он. - Наш старший пару раз выезжал с ним. Он говорил, что там, где появлялся Большой Дэн, было много и женщин, и виски.
- Я не видел ни одной.
- Да-а. - Мой собеседник не мог скрыть разочарования, но через мгновение оживился. - Это правда, что с ним была девушка, когда разбился его самолет?
Я решил не разочаровывать его еще раз и, перейдя на шепот, хотя в радиусе ста футов от нас не было ни души, ответил:
- Я знаю одну потрясающую вещь.
Он вынул из кармана пачку сигарет, мы закурили. Он смотрел на меня с интересом и нетерпением.
- Ты слышал когда-нибудь о клубе "На высоте в одну милю"? - спросил я.
- Нет, а что это?
- Совокупись с кем-нибудь в самолете, и сразу станешь его членом.
- О, Господи, - уважительно произнес мусорщик - Вот, значит, чем он тогда занимался.
- Скажу больше. В самолете была блондинка с огромной грудью, которая, встав перед ним таким образом, что ее груди оказались у него на коленях, а его член - между его грудями, принялась делать минет. Когда они вынырнули из облаков, прямо перед ними оказалась гора. Он попытался поднять самолет, но все было напрасно. Ее голова блокировала штурвал.
- Господи, - повторил он. - Вот так дела!
Мусорщик взглянул через изгородь на толпу приглашенных.
- Сколько их тут понаехало. Большой Дэн был самым великим человеком из всех, кого я когда-либо знал, - сказал он восхищенно. - Мой старик рассказывал мне, как во время Великой Депрессии он за девять долларов в неделю делал ту же работу, что я сейчас за сто девяносто пять. Во все времена он был лучшим другом рабочих.
Дерьмом он был, - ответил я. - Единственное, что признавали за ним рабочие, - это сила.
- Погоди-ка, - он сжал кулаки. - Ты не имеешь права так о нем говорить.
- Имею. Он был моим отцом.
Лицо мусорщика приняло странное выражение, кулаки разжались.
- Извини, парень, - сказал он и побрел назад к грузовику.
Когда он отъехал, я стал снова глядеть через изгородь на собравшихся. Мать и Ди-Джей как раз выходили на улицу. Заметив их, фотографы рванулись вперед, чтобы запечатлеть самых близких родственников покойного в столь трудный момент. Они сели в лимузин, а я повернулся и пошел вниз по аллее.
- Ты не имеешь права так говорить о своем отце.
- Иди, иди, старик. Ты умер.
- Нет, не умер. Я еще всех переживу - и вас, и ваших детей, и внуков. В каждой клетке твоего тела есть частичка меня, значит, я всегда буду с тобой.
- Но ты же умер, умер, умер!!!
- Тебе сейчас семнадцать, и ты ни во что не веришь, не так ли?
- Да.
- Хочешь знать, что действительно происходило в том самолете?
- Хочу.
- Ты уже знаешь. Ты рассказывал мусорщику.
- Это была чистой воды выдумка.
- Нет. Твоими устами говорил я. Мозг у тебя тоже ведь состоит из клеток, не так ли?
- Я тебе не верю. Ты лжешь мне, как всегда.
- Я никогда не лгал тебе. Просто не мог. Ты же был частью меня. Ты всегда отличался от своего брата, который во всем походил на меня. Однако, ты - это ты. И в тебе - правда обо мне.
- Неправда. Ты лжешь даже из могилы.
- Что в могиле? Тело, пустая оболочка. Настоящий я здесь, внутри тебя.
- Но я не чувствую тебя, отец. Я никогда тебя не чувствовал и не чувствую сейчас.
- Со временем почувствуешь.
- Никогда.
- Джонатан, сынок!
- Уходи, старик. Ты умер.
Первое, что бросилось мне в глаза, было большое скопление машин перед нашим домом. Несколько человек стояли в тени деревьев. Репортеры. Я надеялся отделаться от них, но Большой Дэн был интересен им даже мертвый.
Свернув на улицу, проходившую за домом, я пошел по дороге, ведущей к Форбсам. Наша задняя дверь находилась как раз напротив изгороди, разделявшей два дома.
Я аккуратно перешагнул через грядку, зная, с какой любовью миссис Форбс относилась к своим цветам. Но закинув ногу на изгородь, я услышал, что меня зовет Энн. Она сидела на балконе со стаканом вина в руке.
- Я думала, ты на похоронах.
- Я был на службе и решил не ехать на кладбище. Хватит с меня и церкви. Здесь я потому, что возле дома дежурят репортеры, а у меня нет желания говорить с ними.
- Понимаю, - сказала она. - Сегодня утром они и сюда заходили. Спрашивали, был ли твой отец хорошим соседом.
- Ну, и что ты сказала?
- А я с ними не разговаривала. Родители разговаривали. - Она хихикнула. - Сказали, что он был великим человеком. Ты знаешь, как это обычно делается.
Я невольно улыбнулся. Форбсы и мой отец не питали друг к другу особой любви. С тех пор, как отец поселился в этом доме, они вели против него непрерывную войну. Им не хотелось, чтобы рабочий лидер, да еще, вероятно, и коммунист, портил чистый вестчестерский пейзаж.
- Где твои предки? - спросил я.
- На похоронах, где же им еще быть? - снова хихикнула она.
Я рассмеялся. Весь мир казался мне одной сплошной смесью дерьма и лжи.
- Хочешь стаканчик вина? - спросила она.
- Нет, но, если у тебя есть пиво, я выпью баночку.
- Есть, - она ушла на кухню и через минуту вернулась с холодной банкой "Миллера".
Я быстро поднес руку ко рту. Только почувствовав, как ледяная жидкость разливается по горлу, я понял, как хотел пить. Выпив залпом полбанки, я решил передохнуть и прислонился спиной к веранде.
- Какой-то ты взвинченный.
- Не очень, - ответил я.
- Нет, очень. - Она посмотрела на банку. - У тебя руки трясутся.
- Я плохо спал этой ночью.
- Хочешь успокоительное?
- Что я, токсикоман?
- У меня есть одна чертовски хорошая вещь, - сказала Энн. - Могу сделать тебе сигарету с марихуаной.
- Нет, спасибо. Что-то я не в настроении.
- Ты не будешь тогда возражать, если я закурю?
- Пожалуйста.
Энн ловко скрутила сигарету, аккуратно заделала ее с обеих сторон, зажгла и сделала глубокую затяжку. Потом отхлебнула вина и снова глубоко затянулась. Ее глаза заблестели. Чтобы поддаться действию дурмана, ей нужно было совсем немного, она почти всегда пребывала в несколько отрешенном состоянии.
- Я все время думаю о твоем отце, - сказала она.
- И что?
- Всю вторую половину дня я была в сильном возбуждении, думая о нем. В его смерти есть что-то волнующее.
- Не знаю. - Я сделал еще один глоток пива.
- Это правда. Я где-то читала, что в последнюю войну люди сильно возбуждались во время бомбежек. Мне кажется, это как-то связано с проблемой бессмертия.
- Ну уж, - возразил я. - Может, они просто стремились к наслаждениям и были рады любому случаю нарушить общепринятые правила.
- Дело не только в этом. Проснувшись сегодня утром, я поймала себя на мысли, что мне его жалко. От него не родится больше ни один ребенок. Потом подумала: как хорошо было бы заняться с ним любовью и забеременеть. В итоге я настолько возбудилась, что мне пришлось три раза переодеваться.
- Да, это действительно возбуждает, - засмеялся я.
- Ты ничего не понимаешь! - Энн посмотрела на меня с возмущением.
- Отцу было семьдесят четыре года, а тебе девятнадцать.
- Возраст не имеет значения, три года назад тебе было всего четырнадцать, но это нас не остановило.
- Это совсем другое.
- Я была и с мужчинами старше себя, потому могу сказать: никакой разницы нет. Все зависит от того, что ты при этом чувствуешь. - Она затянулась и сделала глоток вина. - В любом случае, сейчас он мертв, и мне осталось только пожалеть об упущенных возможностях.
Я допил пиво и скомкал банку в руках.
- Спасибо.
- Что ты теперь собираешься делать? - спросила она. - Я имею в виду, летом.
- Я хотел немного поездить по стране до осени, пока не откроют школу, а сейчас не знаю.
- Тебе скоро будет восемнадцать.
- Верно. В семнадцать лет жизнь - дерьмо, правда? Но уже через два месяца я стану взрослым. Через какие-то семь недель. - Я посмотрел на дым, струившийся из ее носа. - Ты можешь сказать мне одну вещь?
- Что именно?
- Если у тебя были виды на моего отца, почему же ты ничего не сделала?
- Думаю, мне было страшно.
- Чего ты испугалась?
- Я боялась, он отвергнет меня, будет смеяться. Скажет, что я глупая девчонка. - На мгновение она замолчала, но затем продолжила: - У меня так уже было однажды с другим человеком. Мне потребовалось несколько месяцев, чтобы восстановиться.
- Нет, мой отец не стал бы этого делать. - Перемахнув через поручни веранды, я вновь оказался на мягкой земле сада.
- Джонатан, - Энн подошла и посмотрела на меня. - Ты не чувствуешь себя одиноко? Ужасно одиноко?
- Мне всегда было одиноко. Даже когда отец был жив.
Достав из-под лежавшего у двери коврика ключ, я вошел в дом и отправился на кухню. На плите стояло несколько кастрюль, а рядом с мойкой выстроились тарелки. Даже если бы наступил конец света, Мэми все равно приготовила бы ужин к семи часам. Отец любил есть именно в это время. Интересно, изменится ли что-нибудь теперь.
Внезапно я почувствовал голод, и открыв холодильник, достал ветчину и сыр, сделал сэндвич. Затем я достал банку пива и сел за стол. Чего-то не хватало. Только съев первый кусок сэндвича, я понял: в доме было тихо, как на кладбище.
Я встал и включил телевизор. На экране возникло лицо отца. "Рождение, работа и, наконец, могила - вот и все", - раздался его хриплый голос. Это были "Задачи демократии" - самая знаменитая из его речей.
Я переключил телевизор на другую программу. Мне уже не раз доводилось слушать эту речь, и у меня не было никакого желания заниматься этим снова. По одиннадцатому каналу шло повторение "Звездной гонки", и я решил посмотреть. Чудовища выдуманного мира казались мне ангелами по сравнению с монстрами, действующими на земле. Мистер Спок с серьезным видом делал свое дело.
Я доел сэндвич и, не выключая телевизора, вышел из кухни. Звуки фильма преследовали меня все время, пока я шел по дому. Прежде чем подняться к себе, я выглянул в окно. Репортеры были на месте.
В своей комнате я снял костюм и черные кожаные ботинки и надел джинсы, легкую рубашку и теннисные туфли. Затем я пошел в ванную и, вымыв голову, посмотрел на себя в зеркало. Отражение критически уставилось на меня.
Что ж, неплохо. Прыщей, во всяком случае, нет.
Кивнув отражению, я спустился вниз. Кабинет отца был закрыт. Поколебавшись, я решил зайти.