- Мне и так очень хорошо, - ответила Тереза. "Ее что-то беспокоит, и она вообще жалеет, что пригласила меня в дом" - подумала она. Они пошли назад, к двери в конце садовой дорожки.
- А как тебе нравится твоя работа? - спросила Кэрол уже на кухне, с прежним налетом отстраненности. Она заглянула в большой холодильник и вытащила две тарелки, покрытые вощеной бумагой. - Я бы не прочь перекусить, а ты?
Тереза собиралась рассказать ей о работе в театре "Черная кошка". Это было чем-то стоящим, подумала она, единственной важной вещью, что она могла рассказать о себе. Но время для этого рассказа еще не пришло. Так что пока она ответила неторопливо, стараясь казаться такой же отстраненной, как Кэрол, хотя и слышала, как застенчиво звучит ее голос:
- Я полагаю, что это полезный опыт. Учусь, как быть вором, лжецом и поэтом в одном лице, - Тереза откинулась на стуле с прямой спинкой так, что ее голова оказалась в теплом квадрате солнечного света. "А еще я учусь любить" - хотелось сказать ей. Она никогда никого не любила до Кэрол, даже сестру Алисию.
Кэрол посмотрела на нее.
- И как ты становишься поэтом?
- Ощущаю все… слишком сильно, наверное, - честно ответила Тереза.
- А как ты становишься вором? - Кэрол слизнула что-то с большого пальца и нахмурилась. - Ты точно не хочешь карамельного пудинга, а?
- Нет, спасибо. Я пока еще ничего не украла, но я уверена, что это не составит труда. Сумочки лежат повсюду, и кто-то просто что-то берет. Они крадут мясо, которое ты покупаешь на ужин, - Тереза рассмеялась. Над этим можно было посмеяться вместе с Кэрол. С Кэрол можно было посмеяться над чем угодно.
Они ели ломтики холодной курицы, клюквенный соус, маслины, и хрустящий белый сельдерей. Потом Кэрол прекратила есть и пошла в гостиную. Она вернулась со стаканом виски и добавила туда немного воды из-под крана. Тереза наблюдала за ней. Затем долгое мгновение они смотрели друг на друга - Кэрол стоя в дверях, а Тереза за столом, глядя через плечо, оставив еду.
Кэрол тихо спросила:
- Ты так со многими людьми знакомишься, пока стоишь за прилавком? Разве не нужно быть осторожной с теми, с кем заводишь разговор?
- О, да, - улыбнулась Тереза.
- Или с теми, с кем ходишь обедать? - глаза Кэрол сверкнули. - Ты можешь нарваться на тех, кто похищает людей.
Она поболтала напиток в стакане, хотя там не было льда, затем выпила его до дна и тонкий серебряный браслет на ее запястье задребезжал, коснувшись стекла.
- Так что… ты со многими так знакомишься?
- Нет, - ответила Тереза.
- С немногими? Всего с тремя, с четырьмя?
- Так, как с… тобой? - Тереза прямо встретила ее взгляд.
Кэрол неотрывно смотрела на нее, словно требуя от нее еще одного слова, еще одной фразы. Но потом поставила стакан на плиту и отвернулась.
- Ты умеешь играть на пианино?
- Немного.
- Садись и сыграй что-нибудь.
А когда Тереза принялась отказываться, она повелительно произнесла:
- Ох, да меня не волнует, как ты сыграешь. Просто сыграй что-нибудь.
Тереза сыграла что-то из Скарлатти, то, что выучила еще в школе. Кэрол сидела в кресле, на другом конце комнаты, слушая расслабленно и неподвижно, даже не пригубив следующий стакан виски с водой. Тереза играла сонату до мажор, которая была медленной и довольно простой, сплошные короткие пассажи, но она вдруг показалась ей скучной, а в части, где начались трели, и вовсе манерной, и она остановилась. Внезапно на нее навалилось сразу все - ее руки на клавишах пианино, на котором, как она знала, играла Кэрол, сама Кэрол, наблюдающая за ней с полуприкрытыми глазами, весь дом Кэрол вокруг нее, и музыка, которая заставила ее забыться и сделала ее беззащитной. Со вздохом она уронила руки на колени.
- Ты устала? - спокойно спросила Кэрол.
Вопрос, казалось, относился не к теперешнему моменту, а ко всему вообще.
- Да.
Кэрол подошла сзади и опустила руки на плечи Терезы. Терезе не было нужды смотреть на них, она и так помнила их наизусть - гибкие и сильные, с тонкими сухожилиями, которые проступили на них, когда они стиснули ее плечи. Казалось, прошла вечность, пока руки передвинулись к ее шее и охватили подбородок, вечность такого сильного смятения, что оно заслонило удовольствие от того, как Кэрол запрокинула ее голову и слегка поцеловала краешек ее волос. Тереза вовсе не почувствовала поцелуя.
- Пойдем со мной, - сказала Кэрол.
Они снова пошли наверх. Цепляясь за перила лестницы, Тереза вдруг вспомнила о миссис Робичек.
- Думаю, тебе не помешало бы поспать, - сказала Кэрол, откидывая хлопковое покрывало с цветочным рисунком и край одеяла.
- Спасибо, но я не…
- Снимай туфли, - сказала Кэрол негромко, но таким тоном, которого нельзя было ослушаться. Тереза посмотрела на кровать. Она почти не спала прошлой ночью.
- Не думаю, что я засну, но если вдруг…
- Я разбужу тебя через полчаса.
Она легла, и Кэрол укрыла ее одеялом, а потом присела на край кровати.
- Сколько тебе лет, Тереза?
Тереза подняла глаза. Невозможно, невыносимо было выдерживать ее взгляд, но она все равно выдержала, и ей было уже все равно - умрет ли она в этот самый миг, задушит ли ее Кэрол, уязвимую, распростертую на ее постели, вторгшуюся в ее дом.
- Девятнадцать.
До чего же по-древнему это прозвучало. Как будто она сказала, что ей девяносто один.
Кэрол нахмурила брови, хотя и чуть улыбнулась.
Тереза чувствовала, как та думает о чем-то настолько напряженно, что мысль, висевшую в воздухе между ними, можно было потрогать руками. Потом Кэрол просунула руки под ее плечи и склонила голову вниз, к шее Терезы, и Тереза ощутила, как напряженность оставляет тело Кэрол вместе со вздохом, от которого ее шее стало тепло и который принес с собой запах духов, наполнявший волосы Кэрол.
- Ты же ребенок, - сказала Кэрол, словно упрекая ее в чем-то. Она подняла голову. - Чего ты хочешь?
Тереза вспомнила то, о чем она подумала в ресторане, и сжала зубы от стыда.
- Чего ты хочешь? - повторила Кэрол.
- Ничего, спасибо.
Кэрол встала, подошла к туалетному столику и закурила сигарету.
Тереза наблюдала за ней сквозь полуприкрытые веки, обеспокоенная ее взбудораженным состоянием, хотя ей нравилась сигарета, нравилось наблюдать, как Кэрол курит.
- Чего ты хочешь? Выпить чего-нибудь?
Тереза поняла, что Кэрол предлагает принести ей воды. Она поняла это по той нежности и заботе, которыми был наполнен ее голос, словно Тереза была заболевшим ребенком с высокой температурой. И тогда Тереза ответила:
- Думаю, я бы выпила горячего молока.
Уголок губ Кэрол приподнялся в улыбке.
- Горячего молока, - насмешливо протянула она и вышла из комнаты.
Тереза долго лежала в состоянии не то полусна, не то полутревоги, пока Кэрол не появилась снова, неся на блюдце молоко в белой кружке - обе руки ее были заняты, поэтому дверь она закрыла ногой.
- Оно успело вскипеть, так что на нем пенка, - с досадой сказала Кэрол. - Прости.
Но Терезе это понравилось, потому что это было настолько в духе Кэрол - делать что-то, думая совсем о другом, и поэтому пропустить, что молоко вскипело.
- Так вот как ты его любишь? Обычное молоко?
Тереза кивнула.
- Хм, - сказала Кэрол. Она села на подлокотник кресла и стала за ней наблюдать.
Тереза приподнялась на локте. Молоко было таким горячим, что поначалу она едва могла дотронуться до него губами. Крошечные глотки расплывались внутри ее рта, высвобождая букет естественных вкусов. Молоко было живым - как кости и кровь, как теплая плоть или волосы; пресное, как мел, но все равно живое, как растущий эмбрион.
Пить было горячо до самого дна чашки, и Тереза выпила все до капли, как сказочные герои выпивают зелье, которое их преобразит, или как ничего не подозревающий воин, которого погубит выпитый кубок. Потом Кэрол подошла и забрала чашку, и Тереза смутно осознала, что Кэрол задала ей три вопроса, один вроде был о счастье, другой о магазине, а третий о будущем. Тереза услышала, что отвечает ей, а потом услышала, как ее голос сбивается на бормотание, срывается, как пружина, которую она не может сдержать, и она вдруг осознала, что плачет. Она рассказывала Кэрол обо всем, чего боялась и не любила, о своем одиночестве, о Ричарде, и о чудовищных разочарованиях. И о своих родителях. Ее мать была жива. Но Тереза не видела ее с тех пор, как ей исполнилось четырнадцать.
Кэрол расспрашивала ее, и Тереза отвечала, хотя и не хотела говорить о своей матери. Мать была не так уж и важна для нее, она даже не превратилась в одно из разочарований. А вот отец - да. Ее отец был совсем другим. Он умер, когда ей было шесть - адвокат чехословацкого происхождения, который всю жизнь хотел быть художником. Он был совсем другим, нежным, отзывчивым, никогда не повышал в гневе голос на женщину, которая его изводила, упрекая в том, что он не стал ни хорошим адвокатом, ни хорошим художником. Он никогда не отличался крепким здоровьем и умер от пневмонии, но Тереза всегда считала, что его убила ее мать. Кэрол все расспрашивала и расспрашивала, и Тереза рассказала о том, как мать отправила ее в школу при монастыре в Монклер, когда ей было восемь, о том, как она редко навещала ее, потому что много разъезжала по стране. Она была пианисткой… нет, не первоклассной, какой могла бы быть, но она всегда находила работу, благодаря своему настырному характеру. И когда Терезе было около десяти, ее мать снова вышла замуж. Тереза побывала в доме матери на Лонг-Айленде в рождественские праздники, и мать и ее муж просили ее остаться с ними, но не так, как будто они хотели, чтобы она осталась. И Терезе не понравился ее муж, Ник, потому что он был точно такой же, как ее мать, большой, с темными волосами, громким голосом, а еще он яростно и несдержанно размахивал руками. Тереза была уверена, что их брак будет идеальным. Ее мать была беременной уже тогда, а сейчас у нее было двое детей. Прогостив у них неделю, Тереза вернулась в приют. После этого мать навещала ее, наверное, три или четыре раза, всегда с каким-нибудь подарком, блузкой, книгой, однажды с косметическим набором, который Тереза просто ненавидела, потому что он напоминал ей ломкие, подведенные тушью ресницы матери. Эти подарки вручались ей матерью осознанно, как лицемерные попытки помириться. Однажды мать привела с собой маленького мальчика, ее единокровного брата, и тогда Тереза поняла, что стала им совсем чужой. Ее мать не любила ее отца, саму ее решила отправить в монастырский приют, когда ей было восемь, так с чего бы матери теперь беспокоиться и навещать ее, зачем она ей вообще нужна? Терезе было бы лучше, если бы у нее вовсе не было родителей, как, например, у половины девочек в школе. В итоге Тереза сказала матери, что она больше не хочет, чтобы та ее навещала, и мать так и поступила, и оскорбленное, обиженное выражение, нервный, косой взгляд карих глаз, судорожная улыбка и молчание - это было последнее, что она помнила о матери. Потом ей исполнилось пятнадцать. Сестры в школе знали, что мать ей не пишет. Они попросили ее написать дочери, и она прислала письмо, но Тереза на него не ответила. Позже, в последний год обучения - ей тогда было семнадцать - школа попросила у ее матери двести долларов. Тереза не хотела никаких денег от нее и была наполовину уверена, что мать ничего и не даст, но она дала, и Терезе пришлось их взять.
- Я так жалею, что взяла их. Я никогда никому не рассказывала, кроме тебя. Когда-нибудь я хочу их вернуть.
- Чепуха, - мягко сказала Кэрол. Она сидела на подлокотнике кресла, опираясь подбородком на руку, не сводила с Терезы глаз и улыбалась. - Ты так и не выросла. Когда выбросишь из головы идею отдать ей деньги, тогда ты станешь взрослой.
Тереза не ответила.
- Ты не думаешь, что когда-нибудь захочешь увидеть ее снова? Может быть, через несколько лет?
Тереза покачала головой. Она улыбнулась, но слезы все еще лились из ее глаз.
- Я больше не хочу об этом говорить.
- А Ричард обо всем этом знает?
- Нет. Только то, что она жива. Да разве это важно? Совсем неважно.
Она чувствовала, что если бы смогла хорошенько выплакаться, то мучившие ее усталость, одиночество, разочарование ушли бы вместе со слезами, словно слезы и заключали их в себе. И она была рада, что Кэрол отошла и дала ей выплакаться сейчас. Кэрол стояла у туалетного столика, спиной к ней. Тереза неподвижно застыла на кровати, приподнявшись на локте, истощенная наполовину подавленными рыданиями.
- Никогда больше не буду плакать, - сказала она.
- Ох, будешь.
Чиркнула спичка. Тереза взяла еще одну салфетку с прикроватной тумбочки и высморкалась.
- Кто еще есть в твоей жизни, кроме Ричарда? - спросила Кэрол.
Она ведь сбежала ото всех. В доме, где она на первых порах жила в Нью-Йорке, у нее были Лили и мистер и миссис Андерсон. Фрэнсис Коттер и Тим в Пеликан Пресс. Лоис Ваврика, девушка, которая тоже училась в школе в Монклер. А кто остался в ее жизни сейчас? Семья Келли, которая жила на втором этаже дома миссис Осборн. И Ричард.
- Когда меня уволили с прежней работы в прошлом месяце, - сказала Тереза, - мне было стыдно, и я переехала… - Она запнулась.
- Переехала куда?
- Я никому не сказала, куда, кроме Ричарда. Я просто исчезла. Я полагаю, что это была моя идея начать новую жизнь, но больше всего мне было стыдно. Я не хотела, чтобы кто-нибудь знал, где я.
Кэрол улыбнулась.
- Исчезла! Мне это нравится. Как тебе повезло, что ты смогла это сделать. Ты свободна. Ты это хоть понимаешь?
Тереза ничего не сказала.
- Нет, - ответила Кэрол за нее.
Рядом с Кэрол на туалетном столике слабо тикали квадратные серые часы, и Тереза, как она проделывала это тысячу раз в магазине, заметила время и вдруг сообразила, который на самом деле час. Было чуть больше четверти пятого, и вдруг она встревожилась, как будто пролежала здесь слишком долго, дольше, чем Кэрол могла бы ожидать от гостя.
Потом зазвонил телефон, неожиданно и длинно, как если бы в коридоре истерично взвизгнула женщина, и они обе вздрогнули.
Кэрол встала и чем-то дважды ударила по ладони, так же как она ударила перчатками по ладони в магазине. Телефон снова заверещал, и Тереза была уверена, что Кэрол сейчас швырнет, что бы она там ни держала в руке, швырнет это через всю комнату в стену. Но Кэрол только повернулась, спокойно положила вещь и вышла из комнаты.
Тереза услышала ее голос, доносившийся из коридора. Она не хотела слышать, что Кэрол говорит. Она встала, надела юбку и туфли. Теперь она увидела, что Кэрол держала в руке. Это был рожок для обуви из желтовато-коричневого дерева. Любой другой человек швырнул бы его, подумала Тереза. И поняла, что может одним словом описать то, что она почувствовала в Кэрол - гордость. Она услышала голос Кэрол, звучавший абсолютно ровно, а когда она приоткрыла дверь, чтобы выйти, до нее донеслись слова "у меня гость," уже в третий раз спокойно приводимые в качестве довода. "Я думаю, что это отличная причина. Почему лучше?… А почему не завтра? Если ты…"
А потом повисла тишина, пока Кэрол не шагнула на лестницу, и Тереза поняла, что тот, кто с ней говорил, бросил трубку. "Да кто же это посмел?" - задалась вопросом Тереза.
- Мне лучше уйти? - спросила она.
Кэрол посмотрела на нее точно так же, как смотрела, когда они впервые вошли в дом.
- Нет, если только сама не захочешь. Нет. Мы поедем на машине позже, если захочешь.
Она поняла, что Кэрол не хочется еще раз садиться за руль. Тереза принялась заправлять кровать.
- Оставь кровать как есть, - Кэрол смотрела на нее из коридора. - Просто закрой дверь.
- А кто это придет?
Кэрол повернулась и пошла в зеленую комнату.
- Мой муж, - ответила она. - Харджесс.
Затем внизу прозвенел звонок, и одновременно с ним щелкнул замок.
- Сегодня скор, как никогда, - пробормотала Кэрол. - Спускайся, Тереза.
Внезапно Терезу скрутил страх, но не из-за мужчины, а из-за того, что его визит вызвал такое раздражение у Кэрол.
Он поднимался по лестнице, а когда увидел Терезу, то сбавил шаг, на лице его появилось легкое удивление, а затем он посмотрел на Кэрол.
- Хардж, это мисс Беливет, - сказала Кэрол. - Мистер Эйрд.
- Здравствуйте, - сказала Тереза.
Хардж только покосился на Терезу, но его нервные голубые глаза прошлись по ней с головы до ног. Он был мужчиной плотного телосложения с довольно розовым лицом. Одна бровь у него была выше другой и посередине беспокойно приподнималась уголком, как будто ее перекосило из-за шрама.
- Здравствуйте, - а затем к Кэрол - мне жаль, что приходится тебя беспокоить. Я только хотел взять пару вещей. Он прошел мимо нее и открыл дверь в комнату, которую Тереза еще не видела. - Вещи для Ринди, - добавил он.
- Картины со стены? - спросила Кэрол.
Мужчина промолчал.
Кэрол и Тереза спустились вниз. В гостиной Кэрол присела, но Тереза осталась стоять.
- Поиграй еще, если хочешь, - сказала Кэрол.
Тереза покачала головой.
- Поиграй еще, - твердо сказала Кэрол. Тереза была напугана неожиданным яростным гневом в ее глазах.
- Я не могу, - сказала Тереза, заартачившись, как мул.
И Кэрол утихла. Кэрол даже улыбнулась. Они услышали, как Хардж быстро прошагал по коридору и остановился, а затем медленно спустился по лестнице. Тереза сначала увидела его одетую в темное фигуру, а затем появилась блондинистая, просвечивавшая розовым голова.
- Я не могу найти тот акварельный набор. Я думал, что он был в моей комнате, - сказал он жалобно.
- Я знаю, где он, - Кэрол встала и устремилась к лестнице.
- Полагаю, ты хочешь, чтобы я отвез ей что-то на Рождество, - сказал Хардж.
- Спасибо, я ей сама передам.
Кэрол пошла вверх по лестнице.
"Они только-только развелись, - подумала Тереза, - или вот-вот разведутся."
Хардж посмотрел на Терезу, почти предложил ей свой портсигар, но передумал. На его лице явственно проступало выражение странной смеси беспокойства и скуки. Кожа вокруг его рта была твердой и тяжелой и закруглялась по линии рта так, что казалось, у него не было губ. Он закурил сигарету.