Маленький курортный городок предоставлял приезжим такое неоспоримое удобство, как круглосуточно работающий телеграф. Именно к телеграфу и направился загулявший капитан-лейтенант. Текст телеграммы он уже мысленно составил: "Нахожусь по адресу…". Далее – адрес. И подпись – Зайцев. "И никуда я отсюда сваливать не буду, – размышлял он. – Вызовут – приеду. Не вызовут, – останусь до конца побывки. А там – будь, что будет".
Но, как говорится, человек предполагает…
Выйдя из телеграфа, он остановился.
Трое преградили дорогу.
Словно поджидали его.
Хотя – откуда они могли знать?
Он сам полчаса назад не знал, что отправится на телеграф.
Трое преградили дорогу.
А больше никого и не было на улице в первом часу ночи.
Трое, один из которых был на голову выше Мартына и на полметра шире.
Настоящий шкаф.
А один был, конечно же, старый знакомый, белобрысый забияка.
Третий не имел отличительных примет, Мартын на него внимания-то и не обратил, поэтому удар нанес по "шкафу".
Упреждающий удар. Даже три удара подряд – молниеносной серией в солнечное сплетение.
Было так: "шкаф" спросил густым басом:
– Ты почему невежливо себя ведешь? – и резко замахнулся от крытой ладонью.
Устрашающе замахнулся.
Устрашающе замахнулся, не заботясь о защите торса, а проще говоря, – живота.
Тут Мартын и провел свою серию. "Шкаф" согнулся, ловя ртом воздух, опустившийся подбородок сам напросился на оперкот. Мартын и врезал. "Тяжеловес" рухнул на землю.
– Один готов! – сквозь зубы процедил Мартын и резко повернулся к остальным противникам.
Белобрысого он нокаутировал в два счета: прямым левой и прямым правой, и оба – в подбородок.
Что же касается третьего, тут Мартын сплоховал.
Тут он просто не учел, что незаметная внешность – это еще не гарантия.
Не гарантия того, что человек, например, не мастер спорта по самбо.
А тот, неприметный, таким классным самбистом, как раз, и оказался.
Молниеносно поднырнул под Мартына и поймал артиллериста на вульгарную "мельницу". Выпрямился, имея противника на шее, и резко обрушил его на тротуар.
Возникла молния.
Ослепительная молния.
А потом стало никак.
Телеграмма с приказанием срочно явиться в часть до Мартына так и не дошла.
* * *
…А ведь оба – жрецы. Лица
Выражают одно: "О, Боже!"
А на деле каждая жрица
Попадает на их ложе.Я пенял им довольно строго,
Только слышал слова такие:
"Наше дело работать на Бога.
Верят в Бога пускай другие"
Он не пропал, – сказал капитан третьего ранга Бравый. – Вернее сказать, сначала пропал, а теперь нашелся. Завтра должен прибыть на корабль.
– А где он был? – спросила Лиза. – С ним что-нибудь приключилось?
Бравый решил ответить только на первую часть вопроса. Был Мартын недалеко, в пределах Латвии и скоро, как уже сказано, должен прибыть. Что могло приключиться с Мартыном Зайцевым, Бравый, разумеется, не знал. Догадывался, был почти уверен, что артиллерист капитально завернул "налево", но как опытный политработник, избегал в разговоре крутых поворотов. Мало ли как дело обернется! Может, обойдется и без скандала, без персонального дела, партийного взыскания и снижения оценки партийно-политической работы на корабле. Тем более, что жена капитан-лейтенанта оказалась женщиной спокойной и разумной, и прикатила сюда безо всякой истерики, движимая только заботой о муже, как и подобает жене офицера.
– Могу ли я чем-нибудь помочь? – спросила она, и было понятно, что о супружеской измене мужа она даже не помышляет. Замполит Бравый пожал плечами:
– Да нет…
Кресел не было. Были жесткие стулья, стоявшие по обе стороны длинного стола, покрытого зеленой скатертью. Комнату заполняли большие черно-белые фотографии и производственные экспонаты, имелись и крупные модели судов в плексигласовых саркофагах. В углу стояло переходящее знамя. Оно было зачехлено.
Лиза поерзала на жестком стуле. В вырезе кофточки показалась широкая белая лямка бюстгальтера.
– А что это за комната? – спросила она, обводя взглядом экспонаты.
– Это музей истории завода, – ответил Бравый, безуспешно пытаясь оторвать взгляд от этой проклятой лямки. Замполиту было тридцать шесть лет. Внешне он вполне оправдывал свою фамилию.
Худощавый, подтянутый, начищенный-наглаженный – блестящий флотский офицер, никогда в жизни не соприкасавшийся ни с мазу том, ни с тавотом, ни с пушечными смазками. Он был, разумеется, чисто выбрит, от него несло недорогим одеколоном.
– А почему мы здесь с вами? – спросила Лиза, Елизавета Макаровна Зайцева.
– Я попросил ключ у директора музея. Он – мой знакомый, бывший офицер. Не на улице же мне с вами разговаривать. На корабле нельзя, не положено.
– Я понимаю.
Она встала со стула, оперлась рукой о стол. Лямка исчезла, спряталась под одеждой, теперь именно это обстоятельство не давало ему покоя. Вот уже два месяца Бравый не видел жены. Она уехала с дочерью на юг, и Бравый не ездил ни на какие побывки: Негоже замполиту. В ответственный момент заводского ремонта, когда дисциплина личного состава находится под угрозой ослабления – негоже. Ни на какие танцы в Дом Офицеров, а тем более в кафе-рестораны он тоже, разумеется, не ходил. Чтобы не подавать дурного примера. Его подопечные офицеры – хаживали. Как правило, – не загуливались, но как-то "отмокали" от жесткой мужской службы. Где за талию в танце, где просто игривый контакт – слово за слово – "отмокали". Капитан же третьего ранга Бравый не мог себе этого позволить, держал себя в узде. Держал-держал, да вот и не удержал. Повело его с этой лямкой, будь она неладна!
– Давайте так договоримся, – сказал он, глядя в сторону. – Завтра Мартын Сергеевич появится на корабле, и вечером отправится к вам в гостиницу. Вы в "Даугаве"?
– Да.
– В каком номере?
– В 23–м. А как вас зовут, товарищ капитан третьего ранга? Я же не военная, чтобы обращаться к вам по званию.
– Юрий Валерьевич, – хотел, было, сказать Бравый. Но не сказал, потому что Лиза опять повернулась как-то так, что снова вылезла из-под ткани злополучная лямка, вылезла и сбила замполита с толку. Он пробормотал "Юра" и, как загипнотизированный, направился к Лизе, сверля ее черными, цыганскими глазами. Женщина тоже, оторвавшись от зеленого стола, направилась к замполиту. Она никогда в жизни не встречала такого взгляда. Горящего страстью, горящего необузданной страстью. Ей было любопытно и… лестно. Они кинулись друг на друга, как голодные звери на добычу. Верней, Бравый кинулся, как, действительно, голодный зверь. Лиза же решила подыграть ему – просто из любопытства. Из чистого любопытства. Но как-то незаметно сама увлеклась, вошла в роль, как хороший актер, который не просто играет чувства своего героя, а доводит себя до его эмоционального градуса. Во всяком случае, когда горячая рука замполита нашла, наконец, роковую лямку, подлезла под нее и отправилась в разведку по холмам и впадинам, молодая женщина не выразила протеста, а, наоборот, поощрила его, обняв за шею, а потом – за затылок, прижимая к приоткрытым губам жадный рот капитана третьего ранга. Настал момент, когда она почувствовала неведомое прежде волнение. Это – когда рука Юрия забралась ей в трусы, средний палец проник в промежность, искал, искал, и нашел, наконец, чувствительную точку и стал ласкать это место, приспособив к делу и большой палец. Лиза обнаружила себя сидящей на столе, поняла, что слабеет, что теряет волю к сопротивлению, что еще немного, и свершится то, чего она боится и жаждет одновременно. И вдруг мозг ее пронзила трезвая и насмешливая мысль: Как – здесь? На зеленом столе музея истории завода? Боже, какая пошлость! И она оттолкнула от себя офицера и произнесла брезгливо:
– Товарищ капитан третьего ранга! Это уж слишком!
Вылила ушат холодной воды. На него, да и на себя тоже.
И, уже соскочив со стола и поправив одежду, ледяным тоном уронила убийственную фразу:
– Экий вы ходок… Юра!
Старший матрос Федько, в недавнем прошлом мастер одесского мужского салона красоты, приводил в порядок командирскую голову. Командир сидел в своем кресле, выдвинутом на середину каюты. Он был укутан чистой простыней, и только крупная лысая голова торчала из нее, как из сугроба. Федько, оттянув прикрепленный к креслу ремень, направлял опасную бритву фирмы "Золинген".
– Скоро ты там? – ворчливо спросил командир.
– Уже направил, – отозвался комендор, он же – приборщик командирской каюты, он же – личный парикмахер. – Сейчас пену заделаю, – и принялся взбивать мыльную пену в специальной чашечке. – Голову брить будем?
– Будем, – буркнул командир. Он был не в духе. Ремонт "Озаренного" затягивался. Сроки же ввода корабля в компанию оставались прежними. Таким образом, на подготовку первой и второй задач совершенно не оставалось времени. Тут еще командир БЧ-2 выкинул фортель. Направленный домой на побывку, оказался почему-то не дома, а в городке Эн – что он там делал? Хорошо, хоть доложился телеграммой. Утром должен был прибыть, ему вчера отправили срочную. Но вот уже через полчаса обед, а его все нет. Ну, ничего. Прибудет – разберемся. С повышением уж точно придется повременить. Да это и к лучшему: офицер грамотный, толковый. Как без него первую задачу сдавать? Тем более – вторую и третью? Пришлют молодого – учи его… Осторожней, Федько! Зарежешь!
– Порезал? – удивился мастер мужского салона.
– Пока нет. Но скребанул сильно Зазвонил телефон.
Федько снял трубку – Каюта командира! – доложил он. Трубка сказала:
– Оперативный. Командира.
– Товарищ командир, вас. Оперативный.
– Быстро трубку, – сказал командир, высвобождая руку из-под простыни.
– Слушаю.
– Командир! Оперативный дежурный базы.
– Слушаю вас, товарищ оперативный.
– Зачем вы посылали капитан-лейтенанта Зайцева в город Эн?
– Я его туда не посылал.
– Как же он там оказался?
– Не могу знать. Я отпустил его домой на побывку. Завтра он должен прибыть.
– Из дома?
– Нет, из города Эн. Как прибудет, я вам доложу.
– Завтра доложите начальнику штаба базы, а не мне. Я уже сменюсь. Вам прибыть к начальнику штаба к десяти ноль-ноль.
– Есть!
– Офицер ваш, командир, находится в Энской больнице, в реанимации.
– Что с ним?
– Его покалечили в уличной драке. Ночью. Какая-то девушка нашла его в бессознательном состоянии и вызвала "скорую".
– Что с ним?
– Сотрясение, переломы. У меня нет точных сведений. При первой возможности (в смысле его состояния) Зайцева переправят сюда, в госпиталь. Есть еще ко мне вопросы?
– Никак нет.
– Значит, завтра в десять к начштаба на ковер. – Есть.
Командир отдал парикмахеру трубку. Тот вложил ее в рычаги.
– Добривай, давай. К обеду успеем? Старший матрос взглянул на настенные часы.
– Так точно.
– Рассыльного.
– Матрос нажал кнопку звонка, прикрепленного к внутренней стороне столешницы. Прибыл рассыльный.
– Товарищ командир…
– Замполита!
– Есть! – козырнув, рассыльный скрылся, аккуратно притворив за собой дверь.
Пришел замполит Бравый.
– Вызывали?
– Приглашал. Садитесь, Юрий Валерьевич. Извините, я тут привожусь в порядок без отрыва….
– Понимаю.
– Вы с супругой капитан-лейтенанта Зайцева встречались?
– Ветре… встречался.
– А что это вы запнулись? Встречались, или нет?
– Так точно!
– И что?
– Ничего. Сказал, что сегодня он прибудет на корабль, а вечером мы его отправим к ней в гостиницу, где она остановилась. Гостиница "Даугава". Номер 23.
– Он не прибудет.
– Не прибудет? Почему? Я сам отправлял телеграмму.
– Он не прибудет. Он травмирован. У него сотрясения и переломы. Он лежит в Энской больнице, в реанимации.
– Драка?
– Драка.
– Вот это номер!
– И чего его занесло в этот чертов Эн?
Замполит пожал плечами. Он предполагал – чего. С другой стороны, имея такую жену и разрешение на побывку… И замполит вторично пожал плечами.
– А она кто у него? – спросил командир.
– Кто – она?
– Жена Зайцева, кто же!
– Учительница, – отвечал осведомленный замполит. – Сейчас у нее отпуск, летние каникулы.
– Вы, вот что, – сказал командир. – Вы завтра к ней сходите, поддержите женщину. Скажите какие-нибудь слова. В конце концов, мы несем ответственность…
– Есть, – осевшим вдруг голосом сказал замполит Бравый. – Есть сходить.
Лиза сидела в кресле и читала книгу. Кресло было старое, деревянное, с потрескавшейся фанерой на спинке. Скромная мебель скромного гостиничного номера. Книга была – Тургенев. Лиза готовилась к новому учебному году. Освежала память. Делала выписки в толстой тетрадке. Цитаты. Свои выводы. Одним словом, – заготовки к будущим урокам. Взглянула на часы. Шесть. Отложила книгу. Задумалась. Хотелось есть. Ну, это уже вместе с Мартыном. Замполит обещал, что вечером Мартын будет у нее. Шесть часов – вечер. От завода до гостиницы на автобусе двадцать минут. Так что скоро она увидит мужа. Поужинать можно в гостиничном кафе – чистенько и недорого. Она даже прикинула заказ: яичница с ветчиной и кофе с булочками. Здесь пекут такие булочки! Хотя она расположена к полноте, и булочки, вообще мучное… Впрочем, плевать. Хорошего человека должно быть много. Она усмехнулась. Вон как вчера набросился на нее этот самый замполит. Этот Юра. Этот Юра со своими жгучими цыганскими глазами. Наглец, наглец. Настоящий наглец! Каков хам! Пригласил для беседы замужнюю женщину и – нате вам! Она передернула плечами. Плечами-то передернула, но гнева настоящего не было. Не было гнева! Покусились на честь добропорядочной женщины, безобразие, какое! Но что-то сладкое было в самом этом покушении, и это ощущение, когда она стала таять, чуть ли не терять сознание… Господи, почему же с Мартыном она никогда такого не испытывала? Запретный плод? Поэтому? Поэтому ли только? Однако прочь, прочь непозволительные мысли! Ничего не было, и все. В конце концов, она устояла и дала достойную отповедь. Так что – ничего не было. Сейчас придет муж, и они пойдут ужинать. А после ужина…
В дверь постучали.
Пришел.
– Открыто!
Дверь распахнулась.
На пороге стоял бравый замполит Юра Бравый.
Ох.
– Здравия желаю! – голос его звенел от напряжения. В руке был входивший в моду "дипломат" – плоский кожаный чемоданчик. Он помолчал и добавил:
– Добрый вечер!
– Добрый! – недобрым голосом отозвалась Елизавета Макаровна. – И спросила совсем уж официальным тоном:
– А где Мартын Сергеевич?
Но ничего не помогло: ни официальный тон, ни строгий учительский костюм: Бравый, закрыв дверь, решительно направился к ней, бросив на кровать свой "дипломат". Добро бы только Бравый. Но и она, и она устремилась к замполиту, словно кто-то сдернул ее с кресла и поддал сзади пинка.
– Что ты делаешь? – с трудом проговорила она. – Сейчас Мартын придет!
– Не придет?
– Почему?
– Он в больнице, Потом расскажу, только запру дверь.
– Ах, зачем ты… Пусти, я сама… Юбку-то зачем? Я не могу так…
– А так? – спросил сердцеед третьего ранга и, распахнув "дипломат", достал из него бутылку "Муската"
– Не знаю, не знаю.
– За тебя! Пей до конца. Разве не вкусно?
– Чудо, как вкусно. Но на голодный желудок…
– Ничего!
– Ничего?
– Ничего. Шоколадку бери.
– Ах, шоколадку! И, правда, ничего. О, господи! Ты совсем меня… Дай хоть покрывало сдерну.
– Я сам…
– А так можно?
– Можно, можно!
– О!
– Стоя на коленях, он раздвинул ее ноги и целовал промежность. Раздвинув руками внешние губы, ввел во внутрь язык – так глубоко, как мог. Лиза застонала. Тут он нашел чувствительное место и буквально высосал его наружу и продолжал сосать, извиваясь всем своим худощавым телом. Рука ее заскользила по волосатому животу и нашла напряженный член и набухшую мошонку. Волны сладчайшей истомы накатывали на нее, заставляя тело колыхаться в такт с телом опытного кавалера.
И когда она почувствовала, что…
Когда, казалось, что-то взорвется внутри…
Когда уже считанные секунды оставались…
Она оттолкнула голову замполита….
Она оттолкнула его голову и притянула к себе то, что сжимала ее ладонь.
Его тело оказалось понятливым и исполнительным…
И он вошел в нее глубоко и плотно… И взрыв наступил…
Как будто порох…
Как будто порох подожгли одновременно с двух сторон.
Ах, Лиза, Лиза!
Ты, оказывается, женщина!
Ты, оказывается, женщина, которая может быть счастлива…
Ослепительно счастлива…
Хотя бы мгновенье…
Хотя бы одно мгновенье!
И только спустя некоторое время, когда дыхание успокоилось, и наготу прикрыл домашний халат, в голову вплыла мысль, простая и непререкаемая, как указание директора школы.
Лаже не мысль, а вопрос.
Простой, естественный и настойчивый вопрос: что с Мартыном?
Она быстро поправила прическу и подправила губы и совершенно спокойно, так спокойно, будто ничего сверхъестественного только что не произошло, спросила:
– Так что случилось с моим мужем?
Замполит тоже не терял времени даром. Он оделся быстро, как по боевой тревоге, и ответил, поправляя галстук:
– Он прислал телеграмму, что находится в городе Эн. Как выяснилось, в тот же вечер был избит неизвестными лицами и доставлен в городскую больницу.
– Я должна ехать к нему.
– Нет смысла. Он сейчас в реанимации. Как только состояние позволит, его перевезут в здешний госпиталь.
Напрашивался ревнивый вопрос: а как ее муж оказался в незнакомом этом городке? Но она спросила то, что должна спросить жена:
– Он в сознании?
– Не знаю, – смутился замполит.
– Так что же мы сидим? Нужно немедленно звонить в больницу!
Бравый воспринял это, как приказ. Через полчаса они уже сидели на телефонной станции, и телефонистка соединяла их с городом Эн. В больнице какая-то дежурная сначала ничего не могла ответить, но трубку взял Бравый, нажал на басовые ноты, расшевелил.
– Больной пришел в сознание, – сказали ему, – Состояние стабильно тяжелое.
– А в госпиталь его будут переправлять?
Этого дежурная, конечно, не знала.