Благотворительный комитет был создан для того, чтобы направлять некоторую часть средств Союза в помощь достойным того организациям, преимущественно школам и больницам; Виктор Гиббс состоял в нем казначеем. Он был бухгалтерским клерком, "белым воротничком", так что все эти его льстивые "брат Андертон" и "с братским приветом" представляли собой нечто большее, чем притворство, - на взгляд Билла, они граничили с оскорблением. Гиббс происходил из Южного Йоркшира, человеком он был кислым, неуживчивым, а что важнее всего, еще и растратчиком. Ныне Билл в этом почти не сомневался. Только так и можно объяснить происхождение загадочного чека, три месяца назад возвращенного банком, - чека, который он, Билл, хоть убей, не подписывал. Подпись его была подделана - довольно умело, этого нельзя не признать. С той поры Билл регулярно навещал банк - проверял комитетские чеки - и обнаружил еще три, выписанных на того же получателя: один за подписью председателя и два - Мириам. Опять-таки, подделки были неплохи, хотя саму эту махинацию тонкой никак не назовешь. Он только дивился: почему Гиббс решил, что она сойдет ему с рук? В любом случае, Билл радовался тому, что послушался инстинкта, подсказавшего ему, что с ходу ничего предпринимать не стоит, надо выждать благоприятный момент, накопить улики. Если Гиббс задумал поднять шум насчет Мириам, в лице Билла ему сочувственного слушателя не найти. Его злой умысел против него же и обратится, и заплатить ему придется с процентами.
Билл аккуратно спрятал письмо среди своих бумаг. До ответа он не снизойдет, однако и выбрасывать письмо не станет. Оно еще принесет пользу, в этом Билл не сомневался. А кроме того, он взял за правило не уничтожать никаких документов. Билл создавал архив, летопись классовой борьбы, в которой важна любая подробность и за которую его еще будут благодарить поколения ученых. Он уже надумал пожертвовать свой архив университетской библиотеке.
Музыка наверху утихла. До Билла донеслись голоса Ирен и Дуга; ничего серьезного, никакой ругани, обычный обмен легкими колкостями и насмешками. Тут все в порядке. Они отлично ладят, эти двое. Семья у него прочная, пока что. Правда, благодарить за это приходится не его…
Рядом со стопкой документов лежали на столе еще два, имеющих к ним некоторое отношение: клочок бумаги, обнаруженный им неделю назад на доске объявлений рабочей столовой, и неряшливо отпечатанная брошюра, ходившая в последнее время по рукам членов профсоюза.
Объявление гласило:
ВЧЕРА В МАНЧЕСТЕРЕ УБЛЮДКИ ИЗ ИРА УБИЛИ 12 ПАССАЖИРОВ АВТОБУСА. ОТКАЗЫВАЙТЕСЬ РАБОТАТЬ С ИРЛАНДСКИМИ УБЛЮДКАМИ И УБИЙЦАМИ.
Брошюра же содержала последние излияния организации, именующей себя "Ассоциацией народа Британии" и стоявшей правее правой стенки, - организации более хлипкой и беспорядочной, чем даже "Национальный фронт". Биллу их пропаганда представлялась жалкой, его подмывало отправить брошюру, не заглянув в нее, в мусорную корзину. Однако ходили слухи, что именно эти люди стоят за недавним нападением в Кингз-Нортон на двух подростков-азиатов, которых нашли избитыми до полусмерти неподалеку от лавочки, торгующей рыбой с жареной картошкой. И Биллу не хотелось, чтобы подобного рода веяния распространились по фабрике. Поводов для вспышек насилия на большом предприятии и без того хватает. Так что оставлять подобного сорта материалы без внимания не следует.
Билл неохотно просмотрел начало брошюры.
Рабочие Британии! Проснитесь и объединитесь!
Вы рискуете лишиться работы. Вы рискуете своими семьями, своим укладом жизни.
Всему образу вашей жизни угрожают так, как никогда прежде.
Ни Хит, ни Вильсон, ни Торп не обладают волей, способной остановить волну цветной эмиграции, которая затапливает нашу страну. Все они - рабы либерального истеблишмента и либерального мышления. Эти люди не просто терпят черных, на самом деле они считают их стоящими выше коренных англичан. Они хотят широко распахнуть ворота нашей страны перед черными, им наплевать на работу и на семьи белых англичан, которые в результате будут неизбежно утрачены.
Оглянитесь вокруг себя на ваших рабочих местах - и вы увидите, что число черных там возросло десятикратно. Вам велят работать с ними рядом, но, заметьте, ВЕЛЯТ, а не ПРОСЯТ.
Если это случилось также и с вами, вам будет интересно узнать о некоторых научных ФАКТАХ:
1. Черный человек не так умен, как белый. Генетически его мозг развит намного хуже. И потому как же может он выполнять одну работу с белым?
2. Черный человек ленивее белого. Спросите себя, почему Британская империя покорила африканцев и индийцев, а не наоборот? Потому что белая раса превосходит все прочие трудолюбием и разумностью. Научный ФАКТ.
3. Черный человек нечист. И тем не менее вас просят делить с ним ваше рабочее место, возможно, питаться в одной столовой, возможно даже, пользоваться одним и тем же сиденьем стульчака. Как может сказаться это на вашем здоровье, на распространении болезней? Тут необходимы обширные научные исследования.
Дальше Билл читать не стал. Он и так уж потратил слишком много времени, организуя лекции и собрания в противовес дребедени подобного рода. Добивался, чтобы Союз выпускал собственные антирасистские брошюры, большую часть которых ему же в конечном счете сочинять и пришлось. (А ведь он не писатель.) Сегодня, сойдясь вместе, написанное от руки объявление и эта гнилая брошюрка подействовали на него до крайности угнетающе. Ведь трудящихся так легко, так безумно легко натравить друг на друга, между тем как им следует объединяться против общего врага. А в итоге все его усилия идут прахом.
Эти тягостные мысли, нагнанные размышлениями о Мириам, - тучи тревоги и угрызения совести лишь сделали их более мрачными - отнюдь не развеялись, когда спустя несколько минут он устроился перед телевизором. Ирен принесла ему чаю, крепкого, сладкого, и они, перейдя в гостиную, уселись рядышком на софе и стали вместе смотреть "Мидлендс сегодня". Ладонь Ирен ласково покоилась на его колене. (Никак она не могла избавиться от этих мелких проявлений привязанности, видимо не замечая или ничего не имея против того, что он никогда на них не отвечал.) Репортаж о забастовке в Лонгбридже шел в программе третьим.
- Так там и с телевидения люди были? - сказала Ирен. - Ты с ними разговаривал? Тебя покажут?
- Нет, когда я пришел, они уже укатили. Не думаю, что они потрудились…
Он не закончил и внезапно выругался, прогневанный появлением на экране Роя Слейте ра - да, Слейтера, ублюдок он этакий! - который разглагольствовал перед репортером, сунувшим микрофон ему прямо в физиономию. Как, господи ты мой боже, ухитрился он дорваться сегодня до телекамер раньше всех прочих? И кто дал ему право трепаться о трудовом конфликте еще до того, как они успели согласовать официальную линию поведения?
- Она опять проделала то же самое, наша администрация, - хриплым, глухим голосом бубнил Слейтер. - Она то и дело нарушает свои обещания, урезает заработную плату рабочих. Так не пойдет. Это…
- Да не о зарплате же речь, идиот! - выкрикнул Билл, заглушив последние слова Слейтера. - Забастовка началась не из-за денег!
- А из-за чего тогда? - спросил Дуг, которого привлек в гостиную звук включенного телевизора.
- Этот ничего не смыслящий… козел! - на миг Билл от гнева лишился слов. - Речь о правах, о посягательстве на них, - объяснил он наконец, обращаясь, по видимости, к сыну, но подразумевая (так это, во всяком случае, выглядело) воображаемую аудиторию телезрителей. - Они урезали зарплату рабочих, потому что последние полчаса смены те проводят в душевой, отмываясь. Речь идет о праве… на чистоту, на гигиену.
- …Столько времени, сколько потребуется, - талдычил на экране Слейтер. - Нам нужны эти деньги. Мы имеем на них право. И мы намерены добиться…
- Не в деньгах дело! - рявкнул Билл, разъяренно ероша свои редеющие на темени волосы. - Это и забастовкой-то назвать нельзя, Слейтер. Ты же ни хрена не понимаешь. Не знаешь, о чем, черт тебя побери, говоришь!
- Это не он в тот раз нагрубил мне в клубе? - решилась спросить Ирен. - Когда ты отошел к бару за выпивкой?
- Да он всем грубит. Совершенно мерзкий тип. И он не имел никакого права, решительно никакого, вылезать на экран и начинать…
Тут зазвонил, визгливо и возбужденно, телефон.
Билл вскочил и с замершим сердцем направился к нему.
- Ну вот, пошло-поехало. Это наверняка Кевин. Тоже телевизор смотрел. Теперь начнет блажить.
Но это был не Кевин. Мириам.
- Привет, Билл. Ты можешь говорить?
Что же, способность самого себя удивлять, хотя бы время от времени, он еще сохранил. Ему потребовалась лишь секунда-другая, чтобы оправиться и оценить ситуацию.
- А, привет, Кев. Да, видел. Ну и что… что ты думаешь? Как нам действовать дальше?
Мириам эта уловка тоже была не внове:
- Послушай, Билл, я насчет завтрашнего вечера. Хотела узнать, ты сможешь освободиться?
- Это всегда… - он взглянул на жену, та неотрывно смотрела на экран, - всегда непросто, ведь так? Всегда проблема.
- Но, Билл… любимый… (Присутствовал тут расчет или это слово вырвалось у нее само собой? Мириам же наверняка знала, как оно на него действует.) Завтра Валентинов день.
- Да, я знаю. Отлично знаю. Однако… Билл на мгновение примолк.
- Понимаешь, Клэр отправится в какой-то диско-клуб. А тут еще общее родительское собрание в "Кинг-Уильямс". Так что папа с мамой тоже уйдут.
"Так ведь и я должен там быть, дура ты этакая, - сказал про себя Билл. - Об этом ты не подумала? Я тоже должен там быть". И в то же время внутреннему взору его представилось райское зрелище. Целый час наедине с Мириам; может быть, два. Уединение. Постель. Они ни разу не любили друг дружку в постели. До сих пор все происходило впопыхах, неловко, в каком-нибудь фабричном закутке, в вечном страхе, что их застукают, без единого шанса проделать все не спеша, раздеться. А так они смогли бы раздеться. И он смотрел бы на нее голую. Целый час. Может быть, два.
Да, но родительское собрание… Ирен ожидает, что он будет там. И ожидает с полным на это правом. Да и перед Дугги у него тоже обязательства имеются.
- Послушай, Кев, а по-другому никак нельзя? - громко спросил он у трубки. - Должен тебе сказать, что из всех вечеров, какие ты мог бы выбрать, этот самый неудачный.
- Прошу тебя, постарайся освободить его, Билл. Пожалуйста. Только подумай, как у нас все будет…
- Да. Верно. Верно, - прервал он Мириам, не желая слушать ее мольбы. Картина, стоявшая перед глазами, и так была слишком живой. Он тяжело вздохнул. - Ладно, если это необходимо сделать завтра, значит… сделаем это завтра.
Он услышал на другом конце линии вздох облегчения. Его уже распирало новое чувство: не то гордость, не то удовлетворение. Нежное чувство, почти отеческое.
- Так в какое время ты всех собираешь?
- В семь тридцать? Ты сможешь прийти к этому времени?
Последний вздох - полный усталости и смирения.
- Хорошо, Кев. Я буду. С этим нужно что-то решить, раз и навсегда. Но ты теперь мой должник-идет? Я серьезно.
- До скорого, Билли, - сказала Мириам, прибегнув к ласковому уменьшительному, которого он ни за что не стерпел бы от Ирен.
- Пока, - ответил Билл и положил трубку.
Они выпили чаю, втроем, поужинали - сосиски, фасоль, жареная картошка, - и только когда Дуг ушел к себе наверх, чтобы заняться уроками или еще раз поставить новую пластинку, Ирен заговорила о том, что услышала.
- Я так понимаю, что завтра вечером у тебя дела?
Билл виновато развел руками.
- Нам нужно принять решение, любовь моя. Завтра утром поступят предложения администрации. Надо собраться, обсудить их, да еще и решить, как быть со Слейтером. Принять какие-то дисциплинарные меры. - Он отер краешком кухонного полотенца рот. - Беда, я понимаю, но что тут поделаешь? - И совсем уже тихо, словно обращаясь к себе, повторил: - Что тут поделаешь?
Несколько секунд Ирен смотрела на мужа, взгляд ее был тепл, но странно загадочен. Потом встала, нежно поцеловала его в затылок.
- Ты невольник общего дела, Билл, - пробормотала она и задернула шторы, за которыми уже сгущалась тьма.
5
В утро, последовавшее за большим родительским собранием, Чейз, войдя в класс, уронил кейс на пол у своей парты и, повернувшись к сидевшему близ окна Бенжамену театрально возвестил:
- Я намереваюсь отобедать в твоем доме. Бенжамен оторвался от руководства по французским глаголам (в этот день им предстояла контрольная) и переспросил:
- Прошу прощения?
- Твои предки пригласили моих на обед, - пояснил страшно довольный собой Чейз. - И меня с ними.
- Когда?
- В эту субботу. Они тебе не сказали?
Бенжамен обругал про себя родителей, не посоветовавшихся с ним насчет этой их потрясной затеи и даже не сказавших ему о ней. В тот же вечер, едва вернувшись домой, он допросил мать и выяснил, что все было обговорено вчера, в "Кинг-Уильямс", при первом их знакомстве с родителями Чейза.
Между прочим, Бенжамен лелеял в связи именно с этим родительским собранием надежды самые сладкие. И не потому, что рассчитывал на всякого рода учительские похвалы, но потому, что отцу с матерью предстояло отсутствовать почти весь вечер, а значит, на все это время гостиная и - что куда важнее - телевизор поступали в полное его распоряжение. Удача фантастическая, поскольку этим вечером, в девять, Би-би-си-2 показывала французский фильм, описанный в программе как "нежная и эротичная история любви", что почти наверняка подразумевало наличие некоторого числа обнаженных тел. Бенжамен и поверить не мог, что ему так повезло. Пола легко будет склонить - посредством разумных доводов и увещеваний, подкрепленных, как водится, обычной угрозой физической расправы, - залечь в постель самое позднее в 8.30. Родители до десяти не объявятся. А это давало Бенжамену целый час, в течение которого одна - уж одна-то точно - из трех обворожительных молодых французских актрис, играющих в этом "напряженном, провокационном и разоблачительном исследовании amour fou" (Филип Дженкинсон в "Радио тайме"), не преминет воспользоваться возможностью раздеться перед камерами. Слишком хорошо, чтобы в это поверить.
А Лоис? И Лоис тоже не будет. Лоис отправится туда, куда отправляется по вечерам каждый вторник, четверг и субботу, - на свидание с Волосатиком. Они встречались почти уже три месяца.
Молодого человека звали Малкольмом, и хоть Лоис не часто дозволяла ему переступать порог дома Тракаллеев, мать видела этого парня достаточно, чтобы у нее сложилось на его счет определенное мнение. Шейла находила его застенчивым, воспитанным и привлекательным. Густые, черные, как грампластинка, волосы Малкольма были отпущены до приемлемой длины, бородка опрятно подстрижена, а гардероб не включал в себя ничего более экстравагантного, чем вельветовая, ржавого оттенка, куртка, сетчатая бежевая рубашка да расклешенные джинсы. Шейлу он называл "миссис Тракаллей", а намерения в отношении дочери ее имел самые почтенные. Насколько Шейле было известно (и насколько было известно Бенжамену), свидания Лоис с Малкольмом никакой особой пикантностью не отличались: молодые люди проводили несколько часов в табачном дыму "Пушечных жерл" или "Розы и короны" за разговорами; к паре стаканов "Брю" добавлялось порой по малой кружке "шанди". В случаях совсем уж редких они отправлялись на концерты - "оттянуться", как выражался Малкольм, чем поначалу ставил всех в тупик. Встревоженному воображению Шейлы чудились при этом вставшие в круг, одуревшие от травки подростки, дергающиеся в атмосфере сексуальной вседозволенности под какофонию, создаваемую волосатыми гитаристами и ударниками. Однако дочь возвращалась с этих призрачных оргий задолго до полуночи и выглядела совершенно невредимой.
Вскоре после семи напевные переливы дверного звонка возвестили о появлении Малкольма. Лоис запаздывала, задержанная в ванной таинственными омовениями, которые неизменно занимали перед каждым ее свиданием никак не меньше трех четвертей часа; родители тоже были заняты, принаряжались перед посещением "Кинг-Уильямс". В итоге развлекать многообещающего ухажера, неловко переминавшегося у камина гостиной, пришлось Бенжамену. Они обменялись кивками, Малкольм присовокупил негромкое "Все путем, приятель?" и подбадривающую улыбку. Начало, в общем и целом, нормальное. Вот только Бенжамен никак не мог придумать, что бы ему такое сказать.
- И кто здесь лабает? - спросил Малкольм. Он смотрел на прислоненную к одному из кресел гитару с нейлоновыми струнами. Гитара принадлежала Бенжамену, то был подарок на день рождения - мама купила ее два года назад, за девять фунтов.
- А. Это моя, играю немного.
- Классику?
- В основном рок, - ответил Бенжамен. И добавил, надеясь, что это произведет впечатление: - Ну и блюз.
Малкольм хмыкнул:
- На Би-Би Кинга ты не очень похож. Клэптона любишь?
Бенжамен пожал плечами:
- Он в порядке. В самом начале оказал на меня большое влияние.
- Понятно. Однако ты из него вырос, так? Бенжамен вспомнил нечто вычитанное в "Звуках", цитату из какого-то бойкого адепта прогрессивного рока.
- Я хочу раздвинуть границы песни, построенной на трех аккордах, - сказал он. Непонятно, с чего вдруг он затеял исповедоваться перед этим парнем, делиться с ним мыслями, которые обычно старался держать при себе. - Сочиняю что-то вроде сюиты. Рок-симфонию.
Малкольм вновь улыбнулся, однако разговор продолжил без какой-либо снисходительности:
- Время сейчас самое подходящее. Двери открыты для всех. - Он присел на софу, сжал ладонями джинсовые колени. - Да и насчет Клэптона ты прав. Собственных порядочных идей у него нет. Он теперь явно косит под Боба Марли. Если хочешь знать мое мнение, это просто заимствование чужой культуры. Неоколониализм в музыкальной упаковке.
Бенжамен кивнул, стараясь не выглядеть озадаченным.
- Ты в группе играешь? - спросил Малкольм.
- Пока нет. Но подумываю.
- Если у тебя это всерьез, - сказал Малкольм, - могу одолжить тебе несколько дисков. Нынче закладываются основы очень серьезной музыки. Времена на горизонте событий маячат удивительные.
Бенжамен снова кивнул. Чем меньше из услышанного он понимал, тем сильнее оно его очаровывало.
- Это было бы здорово, - сумел выдавить он.
- Есть один гитарист, Фред Фрит, - продолжал Малкольм. - Играет с группой "Генри Кау". Так он с фузом такое творит, закачаешься. Вообрази "Ярдбердз", ложащихся в постель с Лигети посреди дымящихся руин разделенного Берлина.
Бенжамен, смутно представлявший себе "Ярдбердз", Лигети, да, собственно, и дымящиеся руины разделенного Берлина, мог бы прийти к выводу, что это задача для воображения его непосильная, но тут на выручку ему подоспела Лоис.
- Вот это да! - воскликнул, вскочив, Малкольм. - Потрясающе выглядишь, милая.
Похоже, он обладал способностью мгновенно переключаться с одной манеры говорить на другую.