С каждой минутой Хильда расстраивалась все больше. Ей не нравилось настроение Морган, и, хоть она и сказала, что никогда никого не судит, легкомысленное поведение сестры было ей неприятно. Хильда не сомневалась, что все дальнейшие заигрывания с Джулиусом приведут только к ухудшению этой болезненной ситуации. К самому Джулиусу она тоже переменилась, и предложение Руперта, чтобы теперь, когда Морган выехала, они как-нибудь пригласили его пообедать, было встречено ею более чем прохладно. Жалость к Таллису делалась все пронзительнее, и постепенно становилось ясно, что ее обостренное восприятие происходящего отчасти связано с чувством своей вины. Нужно было скрывать, что брак Морган принес ей разочарование. А она вместо этого помогала выработке презрительного отношения к Таллису. Хильда рассчитывала, что Руперт, который, как говорили, презирал Таллиса за его нерешительность и разболтанность, не станет говорить с ним тоном обвинителя. Это было бы неуместно. Им следует просить прощения у Таллиса.
Перейдя через лестничную площадку, Хильда вошла в кабинет Руперта:
- Я проводила Морган. Все в порядке. Она надеется отвезти Питера в Кембридж.
- То же самое она говорила и мне. Это огромное облегчение. Чем чаще они будут видеться, тем лучше.
- Как дела с книгой? - Хильда наклонилась к мужу и пробежалась пальцами по тусклым редеющим сухим прохладным волосам.
- Страшно сказать, почти закончена. - Руперт чуть отодвинул в сторону исписанный бисерным почерком желтый блокнот.
- Устроим, как и договаривались, праздничный обед.
- Хорошо. Ты не возражаешь, если я приглашу Джулиуса? Он всегда проявлял интерес к моей книге.
- Не возражаю. Но тогда мы не сможем пригласить Таллиса.
- Это, увы, неизбежное следствие.
- Что ж, Джулиус твой друг. Где мы сейчас примем Таллиса: здесь или внизу?
- Внизу, пожалуй, непринужденнее.
- Я рада, что ты настроен на непринужденность. Сейчас поставлю там поднос с напитками. С чего ты начнешь разговор?
Они стали спускаться по лестнице. Хильда шла сзади, положив руки мужу на плечи.
- Сначала выслушаю, что он скажет.
- Ты думаешь, он должен наконец заставить Морган высказаться?
- По правде говоря, да.
- Но Таллис не способен ни к какой напористости.
- Здесь нужна не напористость, а чувство ответственности и твердость.
- Морган еще раз виделась с Джулиусом.
- И как это прошло?
- Она молчит.
- Мне не нравится поведение Морган.
- Мне тоже. Знаешь, Руперт, иногда мне начинает казаться, что Морган все еще любит Таллиса. Раньше я это не понимала, а теперь вижу: он ее притягивает. Если б хоть что-нибудь изменилось, если бы Таллис смог удивить ее, заставить увидеть все в новом свете…
- Это так называемая перемена гештальта. Вот почему я и выступаю за жесткое объяснение.
- Может, такой разговор и был бы полезен, но не в том тоне, который ты предлагаешь. Не "послушай, я должен знать, на каком свете нахожусь".
- Хорошо, говори с ним ты, Хильда. А вот и звонок. Это, конечно, он.
Хильда поправила диванные подушки. Прислушиваясь к доносившимся из холла голосам Таллиса и Руперта, бросила на себя быстрый взгляд в зеркало. Чтобы солнце не проникало в комнату, шторы были наполовину задернуты, и гостиная тонула в полумраке. Хильда раздвинула шторы, и взору открылся сияющий тихий сад и голубая вода бассейна, такая сейчас неподвижная, что даже солнечные искры не вспыхивали на ее поверхности.
Таллис вошел.
- Привет, дорогой. - Она пожала ему руку и - после крошечной заминки - чмокнула в щеку.
- Здравствуй, Хильда. - Им всегда было как-то неловко вместе.
- Присаживайся, пожалуйста.
- Какой у вас замечательный сад, - сказал Таллис, усаживаясь.
Он сел в небольшое, боком повернутое к саду кресло. Одет он был в темно-синий костюм, поношенный, в пятнах, почему-то отливающий зеленью и не по сезону теплый, и в чистую полосатую бело-голубую рубашку, к которой полагался (но отсутствовал) пристегивающийся воротничок.
Хильда и Руперт сели рядом на диван, глядящий прямо в сад. Оба они смотрели на Таллиса, а Таллис смотрел в окно. Какое-то время длилось молчание.
- Здесь так тихо, - проговорил наконец Таллис, - кажется, что ты за городом.
- Шум самолетов здесь слышнее, чем у вас, - возразила Хильда.
- А мне нравится этот шум, - сказал Таллис. - В нем слышится "я возвращаюсь домой". А! Вот и он.
Хильда открыла рот, чтобы предложить Таллису снять пиджак, но вдруг уловила, что он в подтяжках.
- Что будешь пить, Таллис? Херес, сухой вермут, джин с тоником?
- Да, пожалуйста, то есть немного хереса. Спасибо.
- Наверное, ты очень занят, - сказала Хильда. - Твое имя упоминалось в связи с этим новым жилищным проектом в Ноттинг-хилле.
- Да, к сожалению, там сейчас все не ладится.
Где Таллис, там всегда не ладится, мелькнуло в голове у Хильды, но она тут же подумала: это несправедливо, наоборот, где не ладится, там и Таллис.
- Мы решили поговорить с тобой Таллис, - внушительно начал Руперт, - поговорить откровенно. Да, дорогая, немного джина.
Как они не похожи, думала Хильда, наблюдая за милым и так хорошо ей знакомым любознательным твердым взглядом голубых глаз мужа. Руперт - сильный и собранный, мужественный, безукоризненно честный. Он жаждет полной информации, прямых ответов, четко выверенной позиции. Требует ясных определений и рациональных поступков. А в Таллисе так много женственной уклончивости. Не будь он такой славный, его впору было бы заподозрить в лукавстве. И каким мелким он кажется рядом с Рупертом.
- Я понимаю, - кивнул Таллис, - вы оба очень беспокоитесь о Питере. Я тоже.
- Гм, - кашлянул Руперт, - вообще-то говоря… Естественно, мы беспокоимся. Но сейчас как раз вроде бы появился шанс уговорить его вернуться в Кембридж.
- Мне кажется, что ему нужен психиатр.
- Таллис! - воскликнула Хильда. - Ты ведь всегда был против них.
- Человеческое тепло - вот наилучший целитель, - сказал Руперт.
- Но оно, к сожалению, не всегда помогает, - ответил Таллис. Прищурившись, он смотрел в залитый солнцем сад.
- Питер нуждается в любви, - проговорила Хильда. - Да, он бунтует. Но сейчас вся молодежь такая.
- Думаю, ему нужно от меня выехать, - сказал Таллис. - Но хоть убейте, не понимаю куда. Тут нужна помощь профессионала.
- Ты удивляешь меня, Таллис, - возразил Руперт. - Большинство психиатров - мошенники, и ты это прекрасно знаешь.
- Так расписаться в своем фиаско! - воскликнула Хильда.
- Да, я потерпел фиаско, - согласился Таллис. Он отвернулся наконец от окна, поморгал, нахмурился и машинально отпил глоток хереса.
- Что ж, дорогой, если Таллис считает, что Питеру нужно выехать, нам с тобой надо подумать, где ему теперь жить. - Хильда была огорчена и раздосадована, но голос, обращенный к мужу, звучал идеально ровно. - Таллис действительно очень занят, и он уже отдал Питеру столько сил.
- Не переехать ли ему к Морган? - спросил Руперт.
- Неплохая идея.
- Ты ведь знаешь, что Морган выехала от нас? - спросил Руперт Таллиса.
- Нет, я не знал.
Конечно, не знал, ведь никто же не потрудился ему сообщить, подумала Хильда. Ему вообще ничего не рассказывают. А впрочем, сам виноват, решила она секундой позже.
- Да, пусть Морган возьмет к себе Питера, - обернувшись к жене, сказал Руперт.
- А куда она переехала? - спросил Таллис.
- Сняла квартиру в Фулэме, - ответила Хильда.
- И живет там одна?
- Разумеется, - вскипел Руперт.
- Почему "разумеется"? - спросил Таллис.
- Хочешь я дам тебе ее адрес? - сказала Хильда.
- Нет, зачем же. У нее ведь есть мой. - Таллис сосредоточенно смотрел в стакан. Потом опустил в него кончик мизинца, вытащил барахтавшуюся в хересе мошку, встал, пересек комнату, подошел к вазе с розами и посадил мошку на лепесток. После этого снова вернулся на свое место.
- Таллис, ну почему ты не попытаешься завоевать ее?! - воскликнула с раздражением наблюдавшая за ним Хильда. - Морган не понимает, на каком она свете, не отдает отчета в своих действиях. Просто плывет по течению. Ну прояви ты инициативу. Придумай что-нибудь. Встряхни ее. Ведь ты ее еще любишь. Правда?
- Да, - сказал Таллис. Он быстро взглянул на Хильду и сразу же опустил глаза. Туго натянутая на висках кожа, казалось, натянулась еще больше.
- Ну так и сделай что-нибудь, черт возьми! Подавшись вперед, Таллис резко поставил стакан на ковер, пролив при этом немного хереса, и молча замер, глядя на слабо проступающее круглое пятно. Руперт, всем своим видом выражавший нетерпение, взглянул на Хильду и выразительно поднял бровь.
- Послушай, Таллис… - начал он.
- Это не просто, - сказал Таллис. - Она хорошо меня знает. Вообще говоря, и знать-то особенно нечего, и, главное, нет ничего, что было бы новым…
- Глупости, - оборвал Руперт. - Любой человек - загадка.
- Бессмысленно пытаться ей себя навязывать или разыгрывать какие-то спектакли. Она все сразу поймет. Похоже, я ей не нужен. А нужен, насколько можно судить, кто-то совсем иной. Ей свойственно…
- Люди сами не знают, что им свойственно, - заявил Руперт.
- И к Морган это относится в полной мере, - поддержала его Хильда. - Она состоит из противоречий. Единственное, что ясно, - у нее ощущение своей завязанности на тебя. Таллис, ну разве тебе не видно, что ты имеешь над ней власть? В твоих силах сделать с ней что угодно. - От волнения Хильда вскочила и, обойдя диван, оперлась о его спинку.
Таллис медленно поднял голову.
- Да, я знаю, - сказал он бесцветным голосом, - но какая от этого польза? К добру это не приведет.
- Ох, Таллис, ты… просто мямля.
Он чуть заметно улыбнулся. Лицо стало тихим и светлым. Хильде случалось подмечать у него это выражение: оно иногда появлялось в минуты самой глубокой сосредоточенности. Вид комичный, пронеслось в голове, но трогательный. Такие смешные рыжие брови, такой короткий лоснящийся нос и такой маленький рот. Но глаза, но глаза, глаза…
- Уверяю вас, - сказал Таллис, - я в полной мере отдаю себе отчет в сложившейся ситуации, и она нисколько меня не радует. Если я вдруг придумаю, что можно сделать, я тут же это и сделаю.
- Послушай, Таллис, - снова вступил Руперт, - думаю, ты простишь меня, если я все-таки слегка тебя покритикую. Морган тревожит нас. У нее полный сумбур в голове, и, как уже сказала Хильда, она просто плывет по течению. Мы, как сестра и зять, несем за нее ответственность. Но твоя ответственность больше и очевиднее. Ты ее мрк. В прежние времена, в примитивном обществе, твоей задачей было бы просто вернуть ее к себе в дом, применив, если понадобится, и силу. Наверняка существует и должен быть найден цивилизованный эквивалент этих действий. Во всяком случае, следует попытаться его найти. Я знаю, как ты щепетилен в своем нежелании принуждать Морган. Но мне кажется, тебе нужно спросить себя: не гордость ли источник этой щепетильности? Тебе нанесли тяжелый удар, и не исключено, что твоя сдержанность - один из видов мщения. Стараясь защитить свое достоинство, ты отказываешься от всякого проявления чувств. Но есть моменты, когда любовь должна стать экзальтированной, неразборчивой в средствах и даже жестокой. Посмотри правде в глаза: только любовь способна изменить создавшееся положение и зарубцевать нанесенные раны. Вы с Морган оба ранены. Тяжесть вины на ней, и от этого ее рана глубже, а желание проявлять гордость - больше. Но раз так, ты должен быть настойчивым и смелым. В сложившейся ситуации подлинное смирение - атака и риск. Не допусти, чтобы две гордости уничтожили две любви. Покажи ей свою любовь, покажи не приниженно, а пылко. Истинная любовь впечатляет, и она красива. В последнее время жизнь Морган была убогой и страшной, полной неразберихи, уверток, смятения и чудовищной путаницы в мыслях. Нужно, чтобы она поверила в возможность чистоты, доверия и глубокой взаимной привязанности. Употреби свой авторитет. Авторитет мужа. Авторитет любящего мужа.
Весь вжавшись в кресло, Таллис напряженно слушал: глаза были широко открыты, а маленький ротик крепко сжат.
- Авторитет… - повторил он задумчиво. Потом, словно бы размышляя, тихо добавил: - А если она все же любит Джулиуса Кинга?
- Она его не любит! - выкрикнула Хильда. - Не любит.
- Я думаю, Хильда права, - сказал Руперт. - Тебе дан шанс. И ты должен его использовать.
Таллис встал.
- Я люблю Питера, - сказал он, взвешивая каждое слово, - но черта с два я сумел принести ему хоть какую-то пользу.
- Таллис, от тебя можно сойти с ума! - закричала Хильда.
- Простите. - Таллис опять улыбнулся. - Я благодарен вам за этот разговор. И очень тщательно продумаю все, что тут было сказано. А теперь мне пора. Да, Руперт, можно задать тебе один вопрос?
- Разумеется. А в чем дело?
- Почему воровать - плохо?
Руперт, не зря получивший философское образование, никогда не капитулировал даже и перед самым нелепым вопросом и всегда был способен полностью и безраздельно переключить на него свое внимание. Взглянув на Таллиса, он секунду подумал и приступил к объяснению:
- Понятие "воровство", безусловно, связано с понятием "собственность". Там, где не существует прав собственности, не может быть и запрета на присвоение чужого имущества. В условиях примитивной организации жизни, то есть там, где нет общества - независимо от того, сложились эти условия сейчас или существовали когда-то раньше, - мы можем теоретически говорить об отсутствии права собственности и, следовательно, об отсутствии понятия "воровство". Кроме того, в некоторых человеческих коллективах, например в монастыре или, скажем, в семье, возможен добровольно принятый всеми отказ от прав собственности, приводящий к тому, что внутри данного коллектива воровство по определению невозможно. Но даже и в этих двух ситуациях предметы, используемые каким-то одним человеком, скажем его одежда или рабочие инструменты, могут рассматриваться как естественная собственность и ergo заслуживать уважительного отношения. Нетрудно найти аргументы в пользу утверждения, что никогда и ни при каких обстоятельствах чья-либо зубная щетка не может быть взята без выраженного согласия пользующегося ею. Однако, как мы прекрасно знаем, ни в обществе, ни в государстве не наблюдается тенденции ко всеобщему добровольному отказу от принципа собственности, и, следовательно, возникает далеко выходящая за пределы вопроса об одежде или инструментах сложная система, охраняющая права собственности и поддерживаемая законом. Бесспорно, многие из этих сложных установлений могут подвергнуться критике с точки зрения их экономической или политической необходимости для процветания и сохранности государства, и в связи с этим в здоровом открытом обществе детали этих установлений являются предметом постоянных дискуссий и корректировки, с непременным учетом как соображений пользы, так и соображений нравственности. Признание общества как такового - ведь даже дурно устроенное общество предоставляет своим членам много разнообразных выгод - предполагает появление определенного долга граждан в отношении собственности. Перед членами несовершенного недемократического общества могут, конечно, стоять и особые задачи, позволяющие игнорировать некоторые голословно заявленные права собственности или даже протестовать против них, нарушая закон, хотя и в этом случае следует prima facie помнить о диктуемых здравым смыслом доводах против воровства, прежде всего учитывая опасность нарушения интересов людей в случае отчуждения их имущества. В демократическом же обществе воровство является безусловным злом не только с точки зрения доводов здравого смысла, но и потому, что собственность - важная часть структуры, воспринимаемой обществом в целом как благо и способной меняться в деталях, если к тому появляются достаточные основания.
Когда Руперт умолк, Таллис какое-то время ждал, не последует ли еще что-то. Вид у него был растерянный. Наконец он сказал:
- Большое спасибо, Руперт, - и, повернувшись к Хильде: - Простите, мне уже пора. Пожалуйста, не беспокойтесь, я сам выйду. Вы были так добры. Спасибо и всего доброго, до свидания. - Улыбнувшись и помахав на прощание рукой, он вышел.
Хильда и Руперт вернулись в гостиную, снова наполнили свои стаканы и посмотрели друг на друга в полнейшем недоумении.
15
- Я хочу писать, - сказал Питер.
- Хорошо, сейчас остановимся, - ответила Морган. - Местечко вроде подходящее.
Она надавила на тормоз, и машина остановилась. Они возвращались из Кембриджа, где Питер - само послушание и здравый смысл - имел беседу со своим наставником.
Весь в поту, в белой рубашке с закатанными рукавами, Питер выскочил из машины, раздвинул заросли высокой пожухлой травы и исчез в каком-то небольшом овражке. Сидя за рулем Хильдиной машины, Морган мечтательно смотрела вверх, на голубое небо. Теперь, когда она заглушила мотор, сделалось абсолютно тихо. Хотя нет, слышно было, как непрерывно жужжат насекомые, звук был не спокойным, а скорее возбужденным, но радостно возбужденным. Летнее ощущение полноты переживаемого момента витало в воздухе. Сухой запах травы щекотал ноздри. Цветы, росшие среди трав, в основном высохли на солнце и сделались ломкими и коричневатыми, но кое-где все же маячили уцелевшие пушистые головки лиловых шаров и виднелись мясистые лепестки красных маков.
Мир безумен, но и прекрасен, подумала Морган. Да, похоже, эта формулировка схватывала суть. За последние несколько дней многое прояснилось. Она была права, когда решилась пойти к Джулиусу. Если в тебе есть глубокая внутренняя потребность сделать что-то, нельзя пытаться ее побороть. Джулиус раскрывает мне глаза, подумала она, он, как никто, умеет снять скрывающую все пелену. Не знаю, что меня ждет, но я готова выстоять, неважно, что эта готовность замешана на безумии. Безумие иногда превращается в духовную силу. Я еще буду видеться с Джулиусом. Наша связь не разорвана, и мы в руках богов. Да, так. Тот, кто с Джулиусом, оказывается в руках богов, покоится в их объятиях. Это путает, но это и приобщает к жизни. Ты попадаешь в ее глубины, а не ползаешь где-то рядом и не дрожишь на обочине. Странный, размеренный звук, напоминающий скрежет металла, послышался откуда-то сверху. Всмотревшись, она увидела трех лебедей, чья белизна почти сливалась с добела выжженным солнцем небом. Шуршащий свист крыльев пронесся над головой и постепенно замер вдали.
- Морган, иди сюда и посмотри. Такое удивительное место! Это заброшенная железнодорожная ветка.