- Нет-нет. Цинизм - страшный порок. Порок нашего времени, способный зачеркнуть все. А эти юнцы, напротив, пропитаны некой странной любовью…
- Иногда ты несешь ахинею, дорогой Руперт. Но мне все равно очень нравится тебя слушать. Теперь я жалею, что мы разрешили ему жить у Таллиса. Таллис ведь тоже, так сказать, из отвергающих.
- Ну, не преувеличивай, Хильда! Впрочем, согласен, что отпустить Питера в Ноттинг-хилл было скорее всего ошибкой. Казалось, там он начнет реальнее смотреть на вещи.
Ведь после того, как наши с ним отношения… во всяком случае, мои с ним отношения стали…
- Питер явно надумал уйти от нас.
- А уж лучше жить с Таллисом, чем болтаться черт знает где в одиночестве.
- Именно. Как я боюсь, что он пристрастится к наркотикам! И потом, ему захотелось поселиться с Таллисом. А то, что ему захотелось хоть чего-то, уже было манной небесной.
- К тому же Таллис уверял, что сумеет ему помочь.
- Бедняге Таллису нередко кажется, что он способен помогать ближним, а на деле он абсолютно беспомощен. А его дом, Руперт! Там ведь никогда не убирают. И все завалено сверху донизу жутким хламом. Запах, как в зоопарке. И этот старик отец, который все время что-то жует. Не удивлюсь, если у них там вши, но Таллис этого, само собой, не замечает. А Питер нуждается в строгости и порядке. Жизнь на вонючей помойке едва ли прибавит ему благоразумия.
- Ты все излишне драматизируешь, Хильда. И, насколько я помню, в Патни, где Таллис жил с Морган, тоже все было вверх дном.
- И я всегда считала это дурным знаком. Если люди живут в любви, вокруг них всегда порядок.
- Абсурд. И не станешь же ты отрицать, что эти двое любили друг друга?
- Возможно. Но полной уверенности я не испытывала. И еще: они оба были какие-то не от мира сего.
- Жалко, что у них не было детей.
- Не знаю, хотела ли Морган ребенка. Ей хотелось свободы, чтобы всегда быть готовой к новому. А Таллис, конечно же, не без странностей. В четырнадцать лет потеряв сестру-близнеца, он свихнулся, да так и остался свихнутым.
- Никогда в жизни не встречал человека более уравновешенного, чем Таллис.
- Так и ждала, что ты это скажешь, милый. Однако я всегда была уверена, что из их брака ничего хорошего не выйдет.
- Правильней было бы не повторять это так часто. Бывает, что прорицателям не прощают.
- Морган простит мне что угодно. И я ей - тоже.
- Знаю. Вы с ней очень близки.
- И тебе даже не представить, как близки.
- Ты даешь мне повод для ревности!
- Не глупи, милый.
- А ты ведь немножко собственница в том, что касается младшей сестры..
- Конечно. И всегда считала всех ниже ее.
- То, что ты очень хорошенькая, а она - нет…
- Не играет здесь никакой роли. У Морган интеллектуальное лицо. И какой ум! Она могла бы выйти замуж за кого угодно. Таллис совсем не тот, кого ей следовало выбрать. Ей нужен человек с большим чувством собственного достоинства.
- Или тот, кто стал бы ею командовать.
- Нет, Руперт. Морган тоже за демократию. Если бы Таллису удалось найти приличную работу, в университете… А это возможно, если только он постарается…
- Но он всегда был "вторым"…
- Ой, только не заводи речь об этих лидерах с врожденным чувством первенства и превосходства. Таллис бесспорный интеллектуал или, во всяком случае, стал бы таким, если б хоть чуточку подтянулся. Что у него с этой книгой о Марксе и де Токвиле, за которую он принимался?
- По-моему, заброшена.
- То-то и есть. Всегда у него несуразица, дилетантство, неспособность довести дело до конца. Это дурацкое преподавание в вечерних школах, попытки стать социальным работником. И все без результата, все брошено где-то на середине. В этом есть что-то жалкое. И потом: лучше бы он нормальнее реагировал на Морган.
- Ты хочешь сказать - ревнивее?
- Да. И, пожалуйста, не говори, что быть выше ревности - благородно.
- Я как раз собирался.
- Природу не обманешь, физиологию - тоже.
- Лично мне широта души импонирует. Но вообще-то, моя дорогая Хильда, откуда мы знаем, ревнует он или нет. Таллис ведь не обязан рассказывать нам об этом.
- Конечно. Но ему не хватает полета. И он такой недотепа.
- Мне кажется, что он просто дико устал.
- Устал? А как же иначе! Хватает больше, чем может осилить. Потом не выдерживает, надрывается. С тех пор как ушла Морган, он вообще ни на что не способен и ему ничто не удается.
- Мы с тобой в этой жизни редкостные удачники и не можем почувствовать, каково это. И все-таки ты, дорогая, я думаю, слишком строга к тем, кому что-то не удается.
- Да, я действительно считаю, что способность добиваться результата - непременный элемент нравственного поведения. Умение придать жизни целостность и разумно использовать данные от природы таланты должно быть свойственно каждому настоящему человеку. А Таллис подает Питеру очень опасный пример. Похоже, он не понимает, что ему по плечу, а что - нет. Это совместное проживание с престарелым отцом - просто безумие. Желание взять к себе Питера - тоже. Да, а ты знаешь, что Таллис говорит Леонарду "папочка"? Взрослый мужчина, который называет отца папочкой, - это вообще запредельно.
- Запредельно, Хильда? И за какие же пределы это выходит?
- Оставь этот большевистский напор, Руперт. "Да, папочка", "Конечно, папочка". Может быть, это и безобидно, но все же указывает на какую-то неполноценность. А Леонард не дурак, хотя и со странностями. Теперь мне даже легче с Леонардом, чем с Таллисом.
- Леонард очень любил Морган.
- И этот разрыв был для него тяжелым ударом. Пожалуй, я съезжу к ним завтра. У тебя найдутся спичечные коробки для Леонарда?
- Надо взглянуть. А что ты собираешься сказать Питеру?
- Ничего нового. У меня нет к нему подхода, солнышко. Ты знаешь ведь, как это происходит. Чуть что, мы оба начинаем горячиться, а потом Питер погружается в эту ужасную непроницаемость. О, Господи!
- Я все время виню себя…
- За что? Это самый страшный вопрос. За что? В чем мы ошиблись с Питером? Ты должен, не откладывая, снова с ним увидеться. Это необходимо, Руперт.
- Когда мы видимся, я сразу же оказываюсь в роли сурового отца. Вовсе себя таковым не чувствую, но это происходит как-то механически.
- Знаю. И, боюсь, все наши рассуждения были такими же механическими. Мы были так уверены, что, если Кембридж представляется ему затеей богачей, он с радостью будет помогать Таллису возиться с ямайцами. Но, похоже, и это ему совсем не по вкусу.
- Хоть бы он захотел поехать за границу! Я в его возрасте…
- Да, конечно. Когда вы в последний раз виделись, Таллис сказал тебе что-нибудь новое? Впрочем, откуда у него новости!
- О Питере? Он обронил что-то таинственное. Сказал, что Питер не слишком тверд в разграничении своего и чужого.
- Что он имел в виду? Не хочет же он сказать, что Питер ворует?
- Я не стал углубляться в этот вопрос. Меня и так вымотали предыдущие полчаса с Питером. Да еще куча негритят визжали тут же, на пороге.
- Дорогой мой, боюсь, что Таллис действует тебе на нервы. Как и мне.
- Он просто не понимает, что приличия требуют иногда закрыть двери.
- И потом, Таллис вечно все раздувает. Ему приятнее, когда вокруг полный кошмар.
- Это присуще всем несчастливым людям.
- Думаю, стоит пригласить Таллиса сюда, все обсудить и выработать новый план действий. Черт! Это немыслимо: ведь здесь будет Морган!
- Мне кажется, Таллис уже не способен влиять на Питера. У него был какой-то авторитет. Теперь это утрачено.
- Прежние мерки утрачены. Люди перерастают Таллиса. Уверена, именно это случилось с Морган. Но, Господи, как я хочу, чтобы хоть кто-нибудь уговорил Питера вернуться в октябре в Кембридж!
- Может быть, разговор с Акселем…
- Я тоже думала об этом. Но Питер, судя по всему, отдалился от Акселя. Раньше тот ему нравился, но в последнее время… И потом, Питер никогда по-настоящему не ладил с Саймоном.
- Возможно, одно связано с другим. Но у нас еще уйма времени, Хильда. В колледже всё понимают.
- Да. Нам не следует так волноваться. А не сумеет ли Морган помочь Питеру?
- Он был к ней очень привязан. И всегда восхищался ею. А для Питера это немало.
- Правда, он сильно повзрослел с тех пор, как последний раз видел свою "тетю Морган".
- А Морган, скорее всего, самой нужна помощь.
- Знаю, Руперт. Подозреваю, она потерпела жестокое поражение. Морган так бережет чувство собственного достоинства. А ему нанесен очень крепкий удар. Как звучит то латинское изречение, которое ты всегда любишь повторять: dilig… а дальше?
- Dilige et fac quod vis. Люби и поступай свободно.
- Да. Морган казалось, что она сможет следовать этой заповеди. А все обернулось таким провалом.
- Думаю, этой заповеди вообще невозможно следовать. Ее недосягаемость и ведет нас в потемки.
- Б поземку?
- Нет, в потемки. Человеческого бытия.
- Но если это изречение неприменимо, зачем ты вечно его цитируешь?
- Оно… красиво.
- Пфф! Да. Морган понадобится помощь, и не только моя. Нам нужно всем взяться за руки. Она ведь так любит и тебя, и Саймона. Все вместе мы сумеем поддержать ее.
- Когда она прибывает? Ведь она, кажется, собиралась плыть?
- Да. И появится не раньше чем дней через десять. Точную дату она не указала.
- Тогда, возможно, Джулиус опередит ее.
- Может, оно и к лучшему. Как ты думаешь: Морган писала Питеру?
- Мы увидели бы письмо.
- Она могла написать ему в колледж.
- Полагаешь, что, если она написала Питеру, он уведомит Таллиса о ее возвращении?
- Если честно, я абсолютно уверена, что она ему не писала. У нее ведь была такая депрессия! Думаю, она просто забыла о Питере. И все-таки, может быть, именно ей удастся уговорить его. Она, по крайней мере, интеллектуальна. Не то что я.
- Не глупи, Хильда. Ты тоже интеллектуальна. Ты…
- Не могу придумать ничего лучшего, чем рассуждать о своем интеллекте в двадцатую годовщину нашей свадьбы.
Нет, к вашему рафинированному кругу я, безусловно, не отношусь.
- Ты вполне могла бы войти в него, просто я слишком рано наложил на тебя лапу. Но ведь ты не жалеешь об университете? Какое это имеет значение!
- Однако то, что Таллис "из вторых", значение имеет. Ты говоришь это как минимум раз в месяц. Ну успокойся, это я дразнюсь. Все в порядке, у меня, в самом деле, не научный склад ума. Вот Морган вся в науке, с головы до ног. И половина их проблем пошла оттого, что она умнее Таллиса. У Таллиса нет собственных идей, а Морган живет идеями. Естественно, что по контрасту с Таллисом Джулиус оказался для нее так притягателен.
- Да, она была очарована умом Джулиуса. Твоей сестре свойствен интеллектуальный снобизм.
- Почему же снобизм? Для нее это истинные ценности. А ум может притягивать и сексуально. Да ведь и внешне Джулиус поразительно хорош - блондин, со строгим лицом иудея. А Таллис что? Какой-то огрызок.
- Ну и словечко, Хильда! И к тому же решительно непригодное для описаний.
- Почему же, старый пурист-философ? Разве слова "достойный, честный и мужественный" дают нам лучшее описание?
- Кого ты пытаешься описать?
- Тебя, разумеется.
- Хильда, в тебе пропадает философ.
- Надеюсь, Джулиус все-таки позвонит. То есть надеюсь, из-за истории с Морган он не считает себя persona поп grata.
- Думаю, позвонит. Джулиус человек прямой.
- А мне, пожалуй, любопытно, как он станет держаться. Хотя вообще-то я его мало знаю, он ведь твой друг, но, несомненно, интереснейший объект для наблюдений.
- Мне тоже любопытно. Но я совершенно уверен, что он обойдется без извинений или попыток что-либо объяснять. Джулиус человек глубокого ума, но в то же время очень правдив и даже прост.
- Как жаль, что они не встретились с Морган намного раньше.
- Почему? Ведь в конце концов они встретились, но это, как мы видим, не сработало.
- Посмотрим-посмотрим. Милый, налей мне еще шампанского и наклони зонт чуть сильнее. Ах, Руперт, как мне хочется увидеть Питера, как хочется, чтобы он вышел прямо сейчас вот из этой двери. Я говорила, что счастлива. И в том, что касается нас, я действительно счастлива, счастлива упоительно, но все эти проблемы с Питером как черная туча на горизонте. Не могу я не беспокоиться, пока он в таком жутком настроении.
- Это действительно всего лишь настроение, любовь моя, а настроения проходят. И его настроение пройдет.
- Как хочется, чтоб ты был прав. И пусть мы наконец уничтожим этот автоматизм и ты перестанешь изображать сурового отца, а я - квохчущую мамашу.
- Я верю, что любовь победит, Хильда. Есть времена, когда единственное, что остается, - просто продолжать любить. Беспомощно, но с истовой надеждой, истовой верой и, более того, преобразуя любовь в чистой воды надежду. Такая любовь становится почти безликой, теряет привлекательность, способность утешить. Но именно в это время она достигает наибольшей силы. Именно в это время приобретает возможность спасать. У любви есть свои тайные ходы, и они пролегают глубже, чем наши сознательные, умом направляемые усилия. С Питером сейчас очень трудно, но он знает, что наша любовь - его пристанище. И, может быть, опирается на нее куда больше, чем ему кажется.
- Amor vincit omnia. Это из тех изречений, которые и я знаю.
- В общем и целом. В перспективе. В идеале.
- Ты такой мудрый, Руперт. Ты инстинктивно мудр и великодушен. Меня иногда пугает, что ты переносишь все эти качества в книгу. Наверно, я говорю непонятно.
- Ты боишься, как бы процесс анализа не повредил моим обостренным инстинктам? Но в книге речь не обо мне. И толкует она о нравственных принципах, не об инстинктах.
- Я уверена, что у тебя очень твердые нравственные принципы. И это не просто слова: я говорю серьезно. При этом я убеждена, что твердые принципы даются лишь тем, кто приходит к ним инстинктивно, даются таким, как ты. Все это от сердца, от врожденного чувства ответственности, умения по-настоящему любить. Все другое - холод и ничего больше, абстракция… философия.
- Но, Хильда, мою книгу трудно назвать философской. Я государственный служащий, а не философ в полном смысле слова. Так, "метафизик выходного дня".
- На мой слух, уже это звучит философски.
- Будь это философией, ты ничего бы не поняла.
- Я и не понимаю! Конечно, я не против книги, милый. Но мне так хочется, чтобы она была уже дописана. Ты будешь скучать без этой работы. Но сейчас мне все время страшно, как бы чего не случилось, как бы она не сгорела, не потерялась… Восемь лет труда, бесчисленные страницы, исписанные твоим аккуратным мелким почерком. И ни одной копии!
- Я скоро закончу. И мы отпразднуем это. Отдадим рукопись машинистке, и ты перестанешь тревожиться.
- А книга сделает тебя знаменитым?
- Боюсь, что нет, дорогая. Ты хочешь, чтобы я был знаменит? Хильда, ты в самом деле не огорчилась, когда я отказался от титула?
- Нет, огорчения не было. Хотя "леди Фостер" звучало бы хорошо. Я завела бы розовые открытки с тиснением: "От леди Фостер". Но ты, разумеется, должен слушать только себя или то, что я называю твоими инстинктами. У меня абсолютная вера в их правоту. Бог да пошлет тебе удачу. Давай, милый, выпьем за следующие счастливые двадцать лет нашей жизни.
2
- И что у тебя сейчас в мыслях?
- Джулиус Кинг.
- О!
- Что значит "о!"?
- Просто "о".
- Похоже, ты встревожен?
- Я не встревожен.
- А может, следовало бы.
- Прекрати, Аксель!
- Как легко тебя раздразнить, Саймон.
Аксель сидел за рулем голубого "хиллман минкса", мчавшегося по запруженной в час пик Кромвель-роуд. Для не водившего машину Саймона было загадкой, как это они все несутся бок о бок, не задевая и не царапая друг друга. Тонкий и грациозный, прекрасно справляющийся с любой работой по дому, Саймон отчаянно боялся возможных аварий, и Аксель запретил ему учиться вождению. Саймон притворялся глубоко огорченным: законная претензия к Акселю в любой момент могла прийтись кстати. Но быть пассажиром Акселя доставляло ему огромное, никогда не тускнеющее удовольствие. Саймон испытывал его и сейчас, когда сидел вытянув руку вдоль спинки сиденья, почти касаясь рукавом воротника Акселя.
- Когда появится Джулиус?
- Он уже появился.
- Ты не сказал мне.
- Я сам узнал только утром. Его письмо пришло ко мне на работу.
- Почему на работу?
- Потому, глупенький, что домашнего адреса он не знает.
- О!
В первые два года своей связи Саймон и Аксель жили в небольшой квартире Акселя в Бейсуотере. Но год назад они купили дом в Бэронс-корте, и Саймон все еще с удовольствием занимался его обустройством. Аксель был равнодушен к обстановке. Саймон воспринимал покупку дома как знаменательный шаг. Аксель воздерживался от признания, что их союз строится в расчете на долголетие, и категорически отказывался от планов на будущее.
- Когда ты в последний раз видел Джулиуса, Аксель?
- Около четырех лет назад. Еще до его отъезда в Южную Каролину и совсем незадолго до нашей с тобой исторической встречи в Афинах. А ты когда видел его в последний раз?
- Страшно давно. Наверно, лет шесть назад. У Руперта. Но по сути я с ним почти не знаком. Он никогда не обращал на меня внимания.
- Не надо говорить об этом так удрученно.
- Я вовсе не удручен. С чего бы? Ведь он был другом Руперта. Забавно, что он ни разу не видел нас вместе.
Аксель был сверстником Руперта и его коллегой по государственной службе. Умный, холодноватый, молчаливый. Как брат Руперта, Саймон был с ним немного знаком, но даже и не подозревал о его гомосексуальности. Вероятно, полагал Саймон, об этом не знал и Руперт. Саймон догадывался о том, что брату было не слишком приятно, когда его старый друг и коллега вступил в связь с его младшим братом, но, разумеется, обсуждать Акселя с Рупертом было теперь немыслимо. В студенческие годы Аксель имел любовников, затем прожил какое-то время с зубным врачом, эмигрировавшим позднее в Новую Зеландию.
К моменту неожиданной и все перевернувшей встречи с Саймоном в Афинах Аксель уже несколько лет был один и, как он сам признался Саймону, смирился с мыслью об одиночестве до конца своих дней. Он никогда не охотился за партнерами. "Встреча с тобой - моя фантастическая удача, малыш", - обмолвился он однажды, и эти слова надолго радостно озарили жизнь Саймона.
- Мы снова опаздываем, Аксель. Ты всегда делаешь так, что мы опаздываем к Руперту. Подозреваю, ты это нарочно.
- Возможно, ты и прав, милый.