– В Перу? В Чили, в Боливии, в Бразилии! В Европе] В России! Разве американец, который открыл пенициллин, продает его только в Америке?
– Вы будете очень богаты, хозяин.
– Ты тоже разбогатеешь, Тупайячи.
– Ох, хозяин!
– Если будешь служить мне верно, с почтением и любовью, я назначу тебя Младшим Сборщиком.
– А я уже знаю, кому продам, а кому нет. Вот Кривой Валерио никогда не дождется у меня смерти.
– Что за Валерио?
– Надсмотрщик из поместья "Харрия". Он у моей матери ярку отобрал. И пока не отдаст ярку и ягняток тоже…
– Мелко плаваешь, Тупайячи! Додумался тоже – такой бесценный товар отдавать за какую-то ярку. Нет! Ты еще зелен, Тупайячи. Не могу я назначить Младшим Сборщиком глупца, который ничего не смыслит в ценах.
– Я просто еще не освоился, господин Инженер.
Весь день мы делали обмеры. А вот и "Маникомио Асуль". Спускаемся. Собаки встречают нас бешеным лаем. Входим в селение. Вооруженные люди идут нам навстречу.
– Нельзя ли видеть владельца?
– А зачем? – спрашивает широкоплечий краснолицый мужчина с голубыми глазами.
Инженер кланяется.
– Приветствую знаменитого перуанца, сеньора Ябара. Вы – ученый, создатель новых сортов фруктов. Даже в Гренландии мне говорили о ваших опытах. Груша-орех, двухцветная гвоздика, яблоко, имеющее вкус персика, апельсин-яблоко, этими чудесами вы совершили переворот в генетике так же, как я совершил переворот в науках о классической древности.
– А вы кто такой?
– Я путешествую по Перу, изучаю ландшафты. Собираюсь опубликовать научную работу.
– На чей счет вы путешествуете?
– На счет Географического общества Вашингтона. Хотите видеть мои документы?
Помещик меняется в лице.
– Если вы так хорошо знаете Перу, то, значит, вам известно, что здесь цивилизация кончается. Дальше ничего нет.
– А К'ерос?
– В К'ерос попасть можно, только выйти оттуда, не всегда удается. Там живут людоеды. Год назад приехал один американский антрополог. Тоже изучал здешние края. Точь-в-точь как вы. Захотелось ему во что бы то ни стало попасть в К'ерос. И вот до сих пор мы его не дождались. Жители К'ероса ужасны. Они вливают пришельцам в горло яд, убивают.
– Неисследованные земли. Это как раз то, что меня интересует.
– Вы не знаете наших мест. Индейцы здесь – сумасшедшие. Недаром мое поместье зовется "Маникомио Асуль". Они хуже зверей. Уже много лет я с ними воюю. С этими людьми невозможно справиться. Есть у вас семья?
Инженер улыбается.
– Если у вас есть жена и дети, не лишайте их кормильца. Не ходите по этой негостеприимной земле. К'ерос – это горы, это пропасти, это – гибель. Вас столкнут в ущелье. Они со всеми чужаками так поступают. Такой уж у них обычай.
– Я не чужак. Я перуанец.
– Вы думаете, индейцам знакомо слово Перу? Послушайтесь моего совета. Возвращайтесь!
– Это принесет мне убыток. Путешествие обошлось недешево. Я получил аванс от Географического общества – пять тысяч солей.
– Вы мне очень понравились. Я помогу вам. Дам проводников И лошадей. Но не рискуйте. Будет жаль, если такой большой ученый сложит голову в этих местах.
– Вы меня, почти уговорили.
– Я дам вам лошадей. Великолепные животные!
– Ну животных у меня и так хватает – два помощника.
– Американцы решили проблему краснокожих просто – уничтожили всех. Испанцы сделали ошибку – оставили индейцев в живых. Эти людишки только и знают, что без конца размножаются. С каждым днем их становится все больше и больше! Кстати, об ученых: говорят, здесь видели вашего коллегу.
– Коллегу?
– Какого-то инженера, мятежники из К'ероса будто бы наняли его снять план их земель. Вы его не встречали?
– Нет.
– Если встретите, пошлите одного из ваших помощников сказать мне. Он не вернется обратно, бедняга.
– Завтра же, чуть рассветет, уезжаю в Куско.
– Но прежде почтите меня своим визитом. Сехисмундо, пусть приготовят хороший обед и накроют стол в большой столовой. Прошу вас, господин Инженер.
С рассветом мы тронулись в путь. Проводники сопровождали нас до долины. На всякий случай мы проехали целую лигу по дороге на Куско, а затем вернулись и стали взбираться по Склону Бесприютных.
– Недалеко от вершины – три больших черных камня. Там сделаем привал, – сказал Юкра.
Вот и наши! Приближаются. Снимают шляпы.
– Бьюсь об заклад, вы уже не надеялись увидеть меня живым.
– Молодцы, вот уж молодцы-то! С самим хозяином "Маникомио Асуль" справились!
Погода благоприятствует нам: пять дней подряд мы спокойно делаем обмеры. На шестой возле озера Серой Цапли появляются всадники. Появляются и исчезают. В сумерки один из всадников приближается к нам.
– Добрый вечер, Инженер.
– Здесь нет никакого Инженера, сеньор.
– Разве вы не топограф?
– Я – небесный механик.
Всадник отъезжает. Устраиваемся на ночлег. Утром является еще один всадник. Почтительно снимает шляпу.
– Здравствуйте, досточтимый путешественник.
– Здравствуйте.
– Ваши знакомые из Куско хотели бы пригласить вас к завтраку.
– Кто такие?
– Ваши друзья.
– Я уже завтракал.
– Как прикажете.
Всадник удаляется.
– Господин Инженер, этот человек – пеон из "Маникомио Асуль", – говорит Юкра.
– Ну и что? Теперь нам осталось только обмерить ущелье.
– Вы и ущелье хотите обмерять?
– А почему же нет?
– Нельзя. Там мертвые.
– Разве там кладбище?
– Нет, не кладбище, а только мертвецов больше, чем на кладбище.
Юкра проводит ладонью по лбу.
– Сказать вам правду? В эту пропасть надсмотрщики из "Маникомио Асуль" сбрасывают мятежников, всех, кто смеет жаловаться. В ясные дни можно разглядеть скелеты на дне. Вы не заметили, как эти всадники на вас смотрели? Они и вас хотят сбросить туда.
– Ну, раз там мертвецы, я должен туда добраться. Веревка найдется?
– Найдется.
– Свяжите вместе Все веревки, какие есть, – приказывает Инженер в волнении.
– Вы хотите спуститься, Инженер?
– Держите!
Инженер, привязанный, спускается вниз. Все утро он проводит на дне пропасти. Солнце уже высоко. Наконец Инженер трижды дергает веревку. Тянем. Инженер появляется. Он смеется.
– Знаете, сколько я скелетов насчитал? Больше сотни! Мужчины, женщины, дети. Для меня это вовсе не новость. Я видел десятки кладбищ, где помещики приказывают зарывать свои жертвы. Я знал некоего Сайта Крус, старого христианина, так он никогда не забывал в день поминовения усопших заказать мессу по тем, кого убил.
Инженер не перестает смеяться. За нашими спинами снова возникают всадники.
– Хорошо прогулялись, Инженер? Забавное зрелище, не так ли? – спрашивает один из них.
– О какой прогулке вы говорите?
– Сделайте одолжение, дайте-ка мне вашу тетрадь.
Какие-то мрачные типы стоят на утесе и целятся в нас.
– Какую тетрадь?
– Не притворяйтесь ослом, Инженер. Вы бы хотели вернуться в Лиму живым, а не мертвым, правда?
– Несчастный, весь мир смотрит на меня. Русский царь, английский король и наш президент знают о моем путешествии. И ты смеешь мне препятствовать, мужик?
– Не раздражайте меня, Инженер. Отдайте тетрадь.
– Да будь она проклята! Сколько работы даром продало. Все мечты пошли прахом. Но я знаю, кто ты такой! Я буду жаловаться твоему хозяину.
– У нас хозяина нет. Мы по договорам работаем. Итак, будьте любезны.
– Тупайячи!
– Слушаю, хозяин.
– Отдай ему тетрадь.
Я достаю фальшивую тетрадь. Отдаю.
– Я буду жаловаться! – кричит Инженер.
– Вы бы, Инженер, лучше спасибо сказали, что живы остались да шкура цела.
С сияющей улыбкой всадник удаляется. Сопровождающие его лица тоже испарились. Инженер хохочет.
– Я же говорил, что всегда надо возить с собой две тетради! Обмеры закончены. Давайте мой гонорар. Здесь мы расстанемся. Чтобы Ябар ничего не заподозрил, я спущусь к нему и начну плакаться.
Юкра в волнении обнимает Инженера. Расходимся. Они поднимаются вверх, мы спускаемся к "Маникомио Асуль". На другой день к полудню мы уже там. Ябар изумлен.
– Вы здесь? Я думал, вы уже в Куско.
– Два дня назад какие-то бандиты отобрали у меня тетрадь с цифрами, по которым я должен сделать план земельных владений общины К'ерос.
– Так, значит, вы путешествуете не от Лондонского географического общества?
– Сеньор Ябар, я путешествую на счет общества, значительно более могущественного. И я потерпел убыток.
– Это можно поправить. Буду с вами откровенен. Я не приказывал никому отнимать у вас полевую тетрадь, но охотно заплатил бы за то, чтобы она как-нибудь потерялась. Этот план разорит меня. Почему вы не признались сразу? Мы бы договорились. Для чего было шататься по ущельям, словно жалкий бродяга. Не обижайтесь!
Сеньор Ябар достает пачку денег, насильно Всовывает Инженеру в карман куртки.
– Выпьете со мной рюмочку?
Инженер вздыхает.
– Теперь вы узнали, что такое К'ерос, и поняли, что это дикари, язычники. Сам ход прогресса требует ликвидации предрассудков. Перу нужны дороги, механизированное сельское хозяйство, развитая промышленность. А можно себе представить современную страну, населенную подобными дикарями? Вы останетесь позавтракать?
Инженер смотрит на небо.
– Дождь собирается. Я лучше поеду.
– Сехисмундо, приготовить корзину с продуктами Инженеру на дорогу.
– Все готово, хозяин.
Ябар провожает Инженера до изгороди. Инженер щупает карман: пять тысяч солей от Ябара и пять тысяч – от общины итого – десять. Теперь не хватает всего сорока тысяч. Едем! Поднимаясь по склону, Инженер говорит:
– Приедем в Куско – я тебе заплачу твою долю, Тупайячи. Пятую часть.
– Вы мне задолжали жалованье за год и три месяца, хозяин.
– Зачем тебе деньги? Я лучше сберегу их для тебя. У меня над ежнее, чем в банке.
Тучи сгущаются.
– Близок час! У нас уже есть деньги на путешествие. Я уговорю Накамуру. Если понадобится, куплю его парикмахерскую. Через две недели отправимся на побережье. Пой, Жабоглот! Пусть от твоей песни молодеет моя душа!
Глава двадцатая,
о бредовых празднествах, которые устроили супруги Монтенегро
Чтобы отпраздновать водворение порядка после массового расстрела в Чинче, судья Монтенегро устроил банкет, на который были приглашены городские чиновники, даже самые мелкие. Всем были прощены долги. Плясали пять дней подряд. На рассвете шестого субпрефект Валерио хлопнул в ладоши.
– Господин судья, Янауанка никогда не забудет этого праздника, достойного вашей щедрости и благородства. Но это еще не конец. С вашего позволения, доктор, в следующую субботу я жду вас у себя в доме.
– Ваше здоровье, господин субпрефект!
В следующую субботу собрались снова в доме субпрефекта Валерио. На рассвете дон Эрон де лос Риос объявил:
– Бог троицу любит! С разрешения доктора Монтенегро я позволю себе пригласить присутствующих на следующую субботу в мой скромный, но радушный дом.
В четвертую субботу был почтен визитом секретарь суда Пасьон, в пятую – сержант Астокури, в шестую – дон Прематуро Сиснерос. На седьмую субботу приглашателей не нашлось. На том бы и дело стало, но донья Пепита, видя, что энтузиазм угас, воскликнула огорченно:
– Что за мрачные люди нас окружают! Как это неприятно!
Судья поправил шапочку.
– Пасьон!
Секретарь поспешно приблизился.
– Вот этот, Эдмундо Руис, что так много плясал сегодня, разве не вызван на завтра в суд?
– Точно так, доктор.
– Ну, так на его месте я постарался бы заслужить расположение начальства.
Тут Магдалено Паласин – тот, что затеял тяжбу с недогадливым Эдмундо Руисом, – тотчас же и постарался заслужить расположение начальства.
Празднества пошли одно за другим. Все, у кого были дела в суде, быстро сообразили, от чего зависит настроение Первого Гражданина, и наперерыв устраивали банкеты. Ни одной субботы не проходило впустую. Если же случалась заминка, Арутинго тотчас же подходил к кому-либо и, громоподобно салютуя задом, сообщал, что "сеньоре Монтенегро было бы очень приятно, если бы вы устроили небольшой вечерок". Избраннику ничего не оставалось, как только улыбаться. Пошли бесчисленные обмывания. Обмывали все на свете. Там провели водопровод, тут прорыли новый оросительный канал, потом на крыше Полицейского управления установили флагшток, потом построили новые ворота на кладбище… Праздники цвели пышным цветом под отеческим взором семейства Монтенегро. Нечего и говорить, что отмечали также и все исторические даты: победы при Хунине, битву. при Аякучо, мужественную оборону Арики, эпопею Ангамос, братание при Макингайо, когда измученные боями солдаты бросились друг другу в объятия, День индейца (об индейцах в свое время вспомнил, что, разумеется, необычайно трогательно, генерал Мариано Прадо, восстановивший повинности, снятые с них Сан-Мартином и Боливаром, даты рождения и смерти которых, впрочем, тоже отмечали).
Дни за днями проходили в веселье. Донья Пепита не могла и часу прожить без музыки. Гости расходились, но ей не спалось, она приказывала поставить кресло посреди двора, раскупорить еще бутылку. "Давай музыку, заразы", – кричала донья Пепита. Оркестр из арестантов, присланный сержантом Астокури, – тромбон, кларнет, барабан и корнет – тотчас брался за дело. Арестанты старались изо всех сил, напрасно надеясь заработать свободу. Надрывался певец – тоже подарок рыцарски воспитанного сержанта Астокури:
Прошу тебя, лапочка, выйди,
Спустись хоть на полчаса.
Смотри, друг, как горько плачу.
Как покраснели глаза.
Она меня разлюбила,
Сердце разбила мое.
Смотри, друг, как горько плачу,
А все, друг, из-за нее.
Охваченная лирическим порывом, донья Пепита швыряла певцу несколько солей. "Пой еще, зараза!" – вопила она.
Даже в период падения Римской империи не разлагались так шикарно. Дошло, наконец, до того, что все имеющиеся налицо граждане выдохлись. Пришлось выпустить из тюрьмы Эгмидио Лоро, взяв с него обещание устроить пирушку. Тем не менее празднества стали редки. Поскольку ресурсы свободных граждан иссякли, донья Пепита вспомнила о пеонах. У жителей Уараутамбо был всего один праздник в году, но отмечали его с большой помпой. Заранее назначался распорядитель. В течение двенадцати месяцев он копил деньги, и потом целую неделю длился роскошный пир. Праздник обходился не менее чем в тридцать-сорок тысяч солей. Устроитель нанимает оркестр на восемь дней – восемь тысяч солей, на праздник сходится вся округа, на угощение надо не меньше десятка коров зарезать, еще десять тысяч. Кто сладко ест, тот славно пьет – приходится выставлять десять арроб водки. А кавалькада? Не выезжать же у всех на глазах с ободранной уздой да на самодельном седле. Надо, чтоб лошадь была в серебряных латах. Устроитель только о том и думает, как бы не ударить в грязь лицом. Надо добыть двадцать красивых лошадей. В Янауанке такие чудеса не водятся, зато в Серро-де-Паско, у сеньора Берни, все, что угодно, можно напрокат получить. В долг Берни не верит, вноси заранее пять тысяч солей. Да поскорее: не у одних только жителей Уараутамбо праздник – все селения участвуют в кавалькаде, каждому хочется покрасоваться. А у Берни чего только нет: и маски (как же без маски на таком великолепном празднике?), и седла с инкрустациями (лестно выехать на таком седле на праздник Тапук). А еще там полно карнавальных костюмов: всякие звери, шахматные кони} ведьмы, плясуны… вот и еще пять тысяч солей. А еще надо вязанок пятьдесят Дров, чтобы сготовить угощение. А еще…
Как Я любил ее, боже,
Сердце пылало огнем,
Лучше девчонки не сыщешь
В краю моем родном.
Нынче сказали ребята,
О нею случилась беда:
Тот белобрысый,
Что спал с пей,
Бросил ее навсегда.
"Этот вальс мне все печенки переворачивает", – орет донья Пепита, вытирая слезы. Бывает так, вдруг донье Пепите покажется, что кто-то глянул на нее косо; она возьмет да и выгонит из дому всю семью. Вот и спи под открытым небом полмесяца, пока не смилуется. Но от грустных песен донья Пепита тает.
И вот за свою измену
Заплатила тяжкой судьбой.
Сынок ее с нищими ходит,
Она же торгует собой.
Донья Пепита переживает. Она вспоминает прежние годы, когда суровый судья еще не увез ее из дому. Голос певца слабеет. Хозяйка хмурится. "Пой, сволочь!" – кричит она.
Вот, друг, о чем я рыдаю,
От горя и злости не сплю.
Пропащая стала такая,
А я вот люблю, друг, люблю.
Донья Пепита всхлипывает:
– Ну что это такое? На двадцать лиг в округе не найти Приличного певца. Приходится слушать этот поганый вой.
Оркестр в отчаянии на ходу меняет репертуар. Исполняется "Провинциал":
Безумные надежды
Влекли меня из дома,
Покинул я деревню,
В столицу я пошел,
Я помню день счастливый,
Счастливый день отъезда.
Не думал я о горе,
Когда покинул дом.
"Провинциал" разогнал тучи. Донья Пепита откидывает голову на спинку кресла и заливается слезами. В молодости, до того как судья возник на повороте к Чипипате, донья Пепита жила в Лиме. Песня, видимо, будит какие-то воспоминания.
Чтоб оплатить все великолепие, распорядитель праздника просит гуахе. Гуахе – это долг, который возвращается вдвойне. Если кто берет в долг ягненка, должен возвратить двух, кто берет быка, возвращает двух. Астрономическую сумму, в которую обходится праздник, приходится выплачивать в течение всей жизни, а зачастую и жизни не хватает. Человек смертен, долг бессмертен. Вдова и дети продолжают выплачивать. Год за годом люди сеют, собирают урожаи и платят, платят за веселье, в котором не участвовали, ибо еще не родились. Они сделали то, что должно, а должны за то, что сделали.