– Досточтимый профессор, я принимаю ваше приглашение. Разумеется, сплетники доведут это до сведения властей. Префект скажет: "Почему Инженер не пришел ко мне, в префектуру? Зачем презрел мое гостеприимство?" Я не презираю никого. Я – друг моих друзей. На несколько дней, всего на несколько дней, профессор. Больше я не смогу оставаться. Я жду телеграфного перевода. Министерство общественных работ задолжало мне сто тысяч солей. Давнишние гонорары. Вчера получил телеграмму с извещением о выплате. Тупайячи, у тебя телеграмма? Нет? Ну, неважно.
Прошел месяц. Мы все еще тут. Жена дона Эдельмиро в Лиме, ее положили на операцию, и это к лучшему. Наши дела – ни с места. Инженер с утра до вечера носится по городу. Иногда проводим дни на базаре. Чтобы показать товар лицом, Инженер рисует план базара. Но заказчиков нет. Впервые я вижу Инженера растерянным. Как-то вечером они сидели с доном Эдельмиро за пивом.
– Мой отец был прав, – воскликнул Инженер, – образование только мешает. Мне пятьдесят лет, у меня нет заказчиков, и на всем белом свете меня любят только эти двое несчастных.
– Ваши труды бесценны, господин Инженер. Ваша награда – . не золото, а чувства. Народ вас любит. В Сантъяго-де-Чуко вас вспоминают с любовью, я знаю.
– Любовью сыт не будешь.
Мой хозяин, когда напьется, всегда вспоминает детство. К рассвету в его сокрушенной душе распускаются благоуханные цветы воспоминании.
– Я убежал из дому, чтоб поступить учиться, я вам не рассказывал? Я родился в глухой деревне. Мне хотелось научиться читать. Но отец не видел проку в ученье. А тут как раз в нашу глухомань приехал некий политический деятель, спасался от преследований. Вот он и стал давать частные уроки. Я все просил отца, чтобы отдал меня учиться. Наконец отец решил поинтересоваться, сколько же будет стоить ученье. – "Тридцать солей в месяц, сеньор". – "Тридцать солей? За такие деньги я мог бы осла купить". – "Что ж, купите, у вас будет два осла", – отрезал учитель. – Дон Эдельмиро трясется от смеха.
– Как же вы научились читать?
– Поступил в пономари.
– Вы? В пономари?
– А чего вы смеетесь? Я был священником, солдатом, портным, сутенером, моряком, топографом, кухаркой, секретарем, колдуном, аптекарем. Но главное не в этом: для своих друзей я всегда оставался истинным другом.
Приближается время дождей; Скоро дороги станут непроходимыми. Хозяин упал духом и планирует путешествие за границу. Русские – вот кто сумеет оценить его по заслугам. Или, вернее, японцы. У него и у самого глаза раскосые. Теперь он твердит одно: для того, чтобы осуществить Великое Дело, нужна поддержка японцев. С американцами он связываться не желает. Все гринго – сволочи. Японцы – тоже, но зато они живут далеко. Итак, едем в Японию. Запершись в своей комнатушке, при свете тусклой лампы, хозяин мечтает о путешествии. Он подсчитывает! за месяц мы доберемся до побережья. В какой-нибудь безлюдной бухте построим лодку и пересечем Тихий океан на веслах. Торопиться нам некуда, за три месяца доберемся до Японии. Там хозяин поговорит с императором. На днях он читал мне письмо, которое получил из Японии. Не все, только несколько строчек – письмо секретное. Но и этого довольно! Хирохито приглашает его на чашку чая. Неужто японский император просит нашего хозяина пересечь Тихий океан ради какой-то чашки чая? Нет, они будут не просто пить чай, они будут беседовать! Один на один. Посредники Инженеру не нужны. Единственная трудность язык, но Я этот вопрос легко решается. В Серро-де-Паско. У хозяина есть знакомый – близорукий и вежливый японец, владелец парикмахерской, что возле рынка. Зовут японца Накамура. Инженер уговорит его ехать с нами. Накамура будет участвовать в прибылях. Прокормить его ничего не стоит. Он, как все японцы, будет ловить себе на пропитание рыбу. А вот мы привыкли к бобам да к мясу. Это проблема. Даже если мы постараемся есть поменьше, все равно для Инженера и для меня понадобится целая куча баранины. А Жабоглот? Верите ли, Инженер настаивает, чтобы и его взять с собой. Великие люди всегда путешествуют со слугами, музыкантами и шутами. Жабоглот своими уайно покорит самого японского императора. По заказу хозяина этот урод уже сочинил уайно "Раскосые глазенки". Не спорю – уайно шикарное. Хозяин подводит итоги. Всего на путешествие понадобится десять тысяч солей. Если поэкономить, можно уложиться и в восемь, даже в семь тысяч. Да если бы даже в одну сотню, толку-то что! Ни единой оранжевой бумажки мы уже давным-давно в руках не держали. Хозяин, однако, не унывает.
– Мое предприятие не может лопнуть. У меня все подсчитано точно. По одной только провинции прибыли от Великого Дела превысят весь бюджет Перу. Договор уже готов. Остается только получить подпись второй участницы предприятия. Она подпишет с восторгом. Она ведь измучилась до последней степени. Смерть трудится денно и нощно. А что получает в награду? Ненависть! Люди обливаются потом, животные ощетиниваются от ужаса, когда она приближается. Представляете, как ей тяжко – всюду ее ненавидят, презирают, поносят. Но теперь все пойдет по-другому, ибо я займусь этим делом. До сих пор смерть была бесплатной. А на каком основании? Жить так тяжко, и все-таки люди платят за жизнь. Смерть же – отдых. Так почему ее получают бесплатно? Я буду назначен Полномочным сборщиком. Люди начнут платить за смерть. Ты понимаешь, Тупайячи? Я предложу Смерти прекратить работу. Смерть станет редкостью, люди поймут, как дорог мой товар, и вот тогда… О, тогда наступит мой час!
Глава семнадцатая,
о первых препятствиях, на которые натолкнулся замысел главы нашей общины Эрреры
– В подобных случаях я имею обыкновение заводить две топографических тетради: в одной я пишу всякую ерунду, а в другую заношу цифры обмеров, по которым будет составлен план. Я имею дипломы пятнадцати ученых обществ, однако топографическим делом я начал заниматься в качестве помощника землемера Риофрио. Это был чрезвычайно гордый человек. Мы нанялись сделать обмеры в имении "Бельявиста". Я сказал: "Инженер Риофрио, на вашем месте я завел бы две тетради: одну настоящую, а другую – фальшивую. В случае, если на нас накинутся, можно им фальшивую отдать". – "Оставь свои советы при себе", – отвечал он. "Народ здесь очень уж вредный, господин инженер". – "Сам ты вредный! Пусть только кто-либо осмелится встать на моем пути, вот он, револьвер-то, пиф-паф – и делу конец. Так что отваливай со своими глупостями". Я замолчал. И вот Как нарочно: едем мы по степи и вдруг целая шайка нам навстречу. Связали нас. Главный и спрашивает: "Где ваша тетрадь с цифрами обмеров, землемер Риофрио?" – "Откуда вы знаете, как меня зовут?" – "Не ваше дело. Тетрадь давайте!" – "Нет ее у меня". – "Вы делаете обмеры имения "Бельявиста". Где же тетрадь?" – "Отдал одному выборному". – "Где он?" – "Бог его знает, где он шатается". – "Позвольте обыскать вас". Главный обыскал землемера, ничего не нашел. "Вы родом из Лимы?" – "Да, сеньор". – "Ну, значит, вы – сопля. Я так называю всех уроженцев Лимы. Сопля! Взять его!" – "Что вы хотите со мной делать?" – "Вы побудете здесь, сеньор, без еды и питья до тех пор, пока тетрадь не найдется". И мы остались с ними посреди чистого поля. Разбойники преспокойно ели и пили. Землемер оказался крепким – он выдержал целых два дня. На третий день он сказал: "Ладно, берите тетрадь". – "Где же она, сеньор?" – "У меня в сумке, у седла". Чертов метис так и покатился со смеху: – "Ну и здорово! Выходит, мы три дня рядом с этой тетрадью сидели. Я человек простой, не сопля какая-нибудь! Откуда мне было догадаться, где ее искать?" – "Я только хотел спасти свой труд, сеньор". – "Лучше бы вы подумали, как спасти свою жизнь. Привязать его к седлу и пустить в степь!" – "Не делайте этого! Степь бесконечна, сеньор!" – молил землемер Риофрио. Все напрасно! Они пустили его в степь. Где-то он теперь? Вот так-то мы учимся на опыте, друг мой Эррера.
– Мне кажется, господин Инженер, вы очень правильно поступаете, принимая некоторые меры предосторожности. Исаак Карвахаль, командир дисциплинарного взвода, вот он стоит. Исаак будет стеречь и охранять ваши записи. Я думаю, лучше всего будет каждый день присылать к вам солдата за очередным листом и прятать его в надежном месте.
Инженер кашлянул.
– В чем вы еще нуждаетесь, господин Инженер?
– Тупайячи, верный мой друг и бесценный, помощник, таскает тахеометр и инструменты. Жабоглот, мой музыкант, который в скором времени будет исполнять уайно в присутствии японского императора, услаждает мне жизнь своим искусством. Обычно я путешествую с целым оркестром, но в данный момент предпочитаю инкогнито. Мне нужна бригада ловких ребят, чтобы они по моему указанию расставляли на вершинах приборы.
– Исаак Карвахаль даст вам все, что понадобится. Стоит вам только сказать. Что еще, господин Инженер?
– Спокойно! Скоро прибудут посланники великих держав. Я готов начать переговоры. Мы вырабатываем основы нашего договора. Однако пока что я должен скрываться. Слушайте, Карвахаль: здесь по плоскогорью бродит где-то гринго по имени Том, старатель, весельчак, пьянчужка и покоритель, женских сердец. Только на самом деле он не старатель, а тайный посланец английской королевы. Из надежных источников мне известно, что у него имеется для меня письмо, которое начинается следующими словами: "Дорогой кузен, мне необходимо срочно с тобой переговорить". Так вот, я не хочу видеть Тома. Если кто будет обо мне спрашивать, вы ничего не знаете. Никому ни слова!
– Мы не скажем, господин Инженер.
– Ну, тогда в путь!
Агапито Роблес едет впереди на белой лошади. Всегда, когда только возможно, ему дают белую лошадь. Потому что Агапито Роблес – знаменосец. Следом за Агапито: Инженер, члены Совета общины, солдаты. Мы направляемся в Тамбочаку. В Ракре нам дали еще семерых всадников. Теперь нас тридцать семь человек. Предшествуемый Гуадалупе и Константине Лукасом, которые раздвигают перед ним кусты, Инженер начинает обмерять Чанки-туски. Он приказывает расставить флажки на вершинах. И записывает цифры в толстую, всю в жирных пятнах тетрадь. Мы работаем все утро.
К середине дня добрались до тоннеля Ускучуко. Этот тоннель с большим трудом пробили в свое время в горе на случай погони за скотокрадами. Раньше бандиты, скрывающиеся в горах, то и Дело похищали скот у жителей Тамбочаки. Теперь пробит туннель, и ворам стало труднее – можно за ними угнаться. Жители вздохнули с облегчением. На четвереньках пролезаем через тоннель. Вечер. Тамбочака виднеется – всего тридцать домишек. Навстречу нам выехал глава Тамбочаки Эпифанио Кинтана. В зарослях нас ожидают еще люди и лошади. Здороваемся и длинной кавалькадой продвигаемся дальше. Дождавшись, пока Инженер уедет вперед, Кинтана говорит:
– Патруль полицейский возле Помайярос рыщет, Агапито.
– Зря только время теряют. Пока сообразят, что нас там нет, мы будем уже в трех днях пути.
– Да патруль-то ведь не один, Агапито. Вот спроси-ка у деверя Мардонио Луны. Он их в Янауанке видел, возле полицейского управления. Пятнадцать человек – отряд, и капитан с ними.
– Какой-то желтяк выдал нас, Эпифанио, держите ухо востро. Не оставлять Инженера одного, его помощники тоже не должны отрываться. Следить, чтоб они не разговаривали с незнакомыми, а если разговаривают, так мы должны слышать о чем.
– Не доверяешь?
– На всякий случай надо все-таки принять меры.
Наше знамя реет над стадом тощих свиней. Власти Тамбочаки радушно принимают. Инженера. Я спешиваюсь, здороваюсь с присутствующими, иду на кухню и пристраиваюсь чистить картошку. Я всегда стараюсь помогать на кухне. Тут не проголодаешься. Жители Тамбочаки не ударили в грязь лицом: нам приготовили барашка и козленка. Инженеру, кроме того, подают бобовый суп, кукурузу, сыр и перец.
Я съел уже три тарелки. Мардонио Луна спрашивает:
– Ты какое блюдо больше всего любишь, Тупайячи?
– Еду.
– Какую еду-то?
– Всякую. Вообще еду, дон Мардонио.
Инженер в хорошем настроении.
– Жабоглот! Сыграй что-нибудь, пусть повянет сорная трава, что проросла в моем сердце по вине негодяев, унизивших меня! Я готов простить всех. Когда я приступлю к исполнению высоких обязанностей, для которых предназначен судьбою, я буду широк и великодушен. Прошу грабителей и предателей, забуду разочарования и измены, всё. Но это унижение не прощу никогда! Жабоглот, мой главный капельмейстер, ты так простодушен, ты не можешь даже понять, какого человека развлекаешь своим искусством. Но прочь, моя печаль! Пой, Жабоглот!
Жабоглот взвизгивает от восторга, вынимает из футляра свою скрипку, настраивает; вот он потоптался немного на месте в своих сандалиях, откинул пончо… Жабоглот танцует. Он танцует и поет:
Сегодня я должен, я должен уйти,
Но я не уйду, не уйду.
До завтра успею я знамя сплести,
Когда паутинку найду.
А мошки жужжат, как флейты звенят,
И бьет муравей в барабан,
Надену колибри гнездо набекрень,
Уйду, как займется день.
– Я оставляю его в хороших руках. С вашего позволения, сеньор Инженер, я отправляюсь, – говорит дон Раймундо. И выходит.
– Где дон Кармен Хирон? – спрашивает Инженер.
– Он не пойдет, – отвечает смущенно Эпифанио Кинтана.
– Почему?
– "Мне больше ста лет. Не для меня теперь такой путь. Довольно, я уже отшагал свое". Так он сказал.
– Ведите меня к нему.
Эпифанио Кинтана и дон Раймундо подходят к полуразвалившемуся домишке. Сморщенный старик сидит на скамейке, жует лист коки, моргает. Кажется, он не ощущает холода.
– Добрый вечер, дон Кармен Хирон. Раймундо Эррера, глава общины Янакоча, приветствует тебя как младший старшего.
Старик склоняет голову.
– Янакоча приняла решение бороться против сеньоров. Они ограбили нас. Мы хотим жаловаться властям, законно, по всей форме, а для этого нужен план с обмерами нашей земли. Мы забыли, где были межевые знаки, но, может быть, вы, старые люди, припомните, и тогда мы отыщем их следы. Ты – самый старый человек в Тамбочаке. Идем с нами!
– Ты сам говоришь – я старый. Не могу ходить.
. – Ты помнишь прежнюю Янакочу. Твои ровесники давно уже стали прахом, а ты еще греешься в лучах солнца, что встает над долиной Чаупиуаранга. Жизнь наградила тебя сыновьями, внуками, правнуками и праправнуками, у тебя нет зубов, но ты ешь картофель, посаженный общиной. Молю тебя – идем с нами.
– Я не дойду до межевого знака, Раймундо. Умру на дороге.
– Ты видел, что творится с водою? Могучая река Чаупиуаранга остановилась. Белая река не движется. Тамбочака тоже стоит. Река Монсеррат совсем ослабела. Все ручьи, источники, маленькие ключи и огромные водопады, все самые крошечные родники стоят. А в Уараутамбо семь водопадов, вы их помните, дон Кармен? Семь водопадов, что падали с высоты, такие веселые, бурные. Теперь повисли они, мертвые, над скалами, и заросли дрока покрыли их. Прадеды наши не запомнят такого.
– Боюсь я идти с тобой, Раймундо.
– Слушай меня, старик. Время сошло с ума. Тиран, что правит нашей провинцией, судья Монтенегро, решил повеселиться и приказал изменить календарь. Он не. знал, что со временем шутить нельзя. Теперь судья не стареет, он не боится смерти… говорят, у него каменные кости. А земля болеет! Все перепуталось! Что должно расти, гибнет. Что должно умирать… растет. Дети стареют, не познав молодости. А нам, старикам, нет покоя, ибо смерть не приходит за нами. Нам нужен план! Помо гите же, дон Кармен! Помогите восстановить справедливость ня свете!
Дон Кармен Хирон дрожит. Зубы его стучат.
– Не знаю, о чем говоришь, Раймундо, – отвечает он еле слышно. – Одно только знаю: не могу решиться дойти с тобой.
– Не заставляй меня вести тебя силой.
– Ноги меня не слушаются, Раймундо.
– Где ты живешь, старик? В доме, принадлежащем общине. На что ты живешь? На деньги, что дают Теплые Воды. А кто хозяин Теплых Вод? Община, твоя община, неблагодарный!
– Я не пойду, Раймундо.
– Своей волей или силком, а пойдешь.
– Нет.
Эррера хочет еще что-то сказать и вдруг заходится кашлем. Тело его сотрясается, лицо посинело. Но не от болезни тяжко его душе, а от гневной мысли, что болезнь может его сломить. Задыхается дон Эррера, тщетно пытается вздохнуть всей грудью, но не сдается, борется мужественно. Справился наконец. Вытянутой рукой указывает на дом Кармена Хирона.
– Повесить замок на дверь! Ключ – мне. Завтра же я спрячу его на самой высокой вершине Рохаспампы. Там он и останется. Вот тогда ты, старик, сумеешь доплестись до вершины на своих дрожащих ногах.
– Пощади меня, Эррера, – рыдает Кармен Хирон. – Я не всегда был таким. От старости стал я трусом. Ты же знаешь.
– Я знаю только одно: завтра мы начнем снимать план.
– Я пойду с вами, Раймундо.
– Община тебе благодарна, старик.
– Позволь мне переночевать в моем доме.
– Нет. Покажешь нам межевые знаки и тогда вернешься в свой дом.
А в доме Эпифанио Кинтаны продолжается праздник. Музыка, хохот Инженера, визгливая скрипка Жабоглота. Наконец пора и отдохнуть. Власти Тамбочаки и тут не ударили в грязь лицом: для главы общины и Инженера приготовлены великолепные хоромы, кровати, теплые одеяла. Но только для них. Шум и пение стихли. Селение мирно спит. Ветер слегка покачивает эвкалипты, что чернеют над мертвой рекой Тамбочака. Обычно ночи здесь холодные. Однако на этот раз тихая теплая ночь окутала нас. Но вы все равно не спали, дон Раймундо.
Глава восемнадцатая
И он вспомнил, что было тогда, в тысяча восемьсот двадцать четвертом году
Да, я не спал. В эту ночь, как и во все остальные, с тех самых пор, как на меня напала хворь-бессонница. Когда это было? В 1705 году. Жена касика Тицси Рими приказала нам идти обмерять свою землю. Да не пришлось. Мы шли по этой самой тропе, и тут появился Канталисио Роблес. Весть, которую он принес, убила нас: Помещик Грегорио де Паредес обезглавил наших детей. В 1716 году тоже не удалось.
Нет, не могу я спать. Ночи напролет, от зари до зари я вспоминаю. А может быть, все это – сны? Поначалу хворь моя была заметна – появились синие крути под глазами. Потом они исчезли. Я очень устал. Так устал, что даже синева под глазами пропала. Я думаю, мое бедное тело впитало ее, и теперь у меня, наверное, все кости посинели. Вам, верно, не приходилось ни разу пересекать ночью ледяную пампу Хунин. А еще страшней, когда ты едешь один сквозь ночь, а воспоминания набрасываются на тебя со всех сторон, как свора собак. Я уже был здесь когда-то. Ясно помню: Янакоча, 1824 год. На этот раз даже я поверил, что нам наконец удастся добиться справедливости.