Праздник жизни
Пошёл я как–то на нудистский пляж - на голых баб поглазеть. Пизды у всех баб здесь сплошь бритые, как, впрочем, и яйца у мужиков. Ну да сейчас не о яйцах речь. Раздеваются бабы на нудистском пляже не так, как на обычном. Первым делом они трусики снимают (у кого, конечно, есть трусики), а уж потом всё остальное. И одеваются бабы–нудистки не так, как на обычном пляже. Вначале кепочку наденут, затем маечку, потом юбочку. А уж после юбочку приподымают и натягивают на пиздёнку трусики. И купаются здесь бабы по–разному. Не в том смысле - кто "брассом", кто "баттерфляем". А в смысле - кто полностью голенькой, а кто в трусиках, но без лифчика. А кто в лифчике, но без трусиков. Вот это, я вам скажу, сильно: когда лифчик есть, а трусиков нет. Очень сильно!.. А ещё нимфетки. Ну-у, это особый разговор - нимфетка на нудистском пляже. С сигареткой в манерно отставленных пальчиках и с торчащим из пизды клитером. Она же чувствует, как её мужики взглядами ебут… А море шумит, а волны плещут, и ты прыгаешь на эти волны и визжишь от радости. И другие тоже прыгают и тоже визжат.
Словом - праздник жизни.
Но жизнь нам постоянно сюрпризы приподносит. И не всегда приятные. Вот и сейчас - солнце, смех, плеск… и тут из воды утопленницу выносят.
И вроде бы ничего не изменилось - солнце светит, пизды сверкают, море шумит… А праздника уже нет. Нет праздника! Вот если б нимфетка утонула, праздник, возможно бы, и остался. А так лежит на песке некрасивая тётка, да еще в жёлтых трусах. Поймите меня правильно, дело не в трусах, а… В общем, не важно.
Но что поражает - так это толпа. Буквально только что из воды вытащили утопленницу; вода как бы заражена смертью. А они весело плещутся. Смеются… И никто - НИКТО! - не собрал свои вещи и не ушёл в скорбном молчании. Наоборот, сгрудились вокруг утопленницы - смотрят, смотрят… Понятное дело - смерть всегда интересна, если она не твоя.
И вдруг что–то произошло. Может, на Солнце. Может, на Луне. Не знаю. Но все, как один, надели трусы и ушли в скорбном молчании. Пляж опустел. И только утопленница осталась лежать на песке, подставляя солнечным лучам своё мёртвое тело.
Почему я не родилась маленькой собачкой?
…Перекатисто грохочет. Но дождя пока нет. Мимо вокзала тянется длинный товарняк. Под брезентовыми чехлами угадываются уродливые тела танков. В дверях теплушки стоит солдат. Курит.
- Гос–с–поди, - крестится старушка, - как в войну.
- Где тебя носит? - раздражается мать. - Посмотри за сумкой.
Девочка послушно садится рядом с большой дорожной сумкой. Но как только мать скрывается из виду, тотчас вскакивает и бежит к "справочной". Нажимает кнопку, неуверенно шепчет в микрофон:
- Алё.
- Ну чего алёкаешь? - рявкает "справочная".
- Скажите, пожалуйста, а поезд скоро придёт?
- Скоро!
- А во сколько?
- Во сколько придёт - во столько придёт!
ЩЁЛК - "справочная" отключилась.
Девочка подходит к окну. Видит своё слабое отражение на стекле.
- Ну что уставилась? - показывает она отражению язык.
"Друм–бурум–друм-бурум", - бормочет громоздкий динамик под потолком. Но все всё понимают.
- Поезд, поезд… - волнистым рокотом катится по залу.
С озабоченными лицами выбегают на улицу.
Луна затянута тучами. Идёт дождь.
Короткого перрона не хватает на весь состав. Дальше - грязь. Прыгают по дощечкам.
- Давай! Давай! - торопит проводница.
Ту–ту - раздаётся короткий гудок. Мать, поцеловав девочку, лезет в тамбур. Девочка подаёт ей сумку.
- Слушайся Макеева, - говорит мать и проходит внутрь вагона.
Макеев - её третий муж. И второй отчим девочки. Всё произошло быстро. Уезжала к бабушке - был один отчим. Вернулась - другой.
- Шевели лаптёй! - подгоняет кого–то проводница.
Девочка оглядывается. К вагону, вся обвешанная узлами, спешит старушка. Подбежала. Ахнула. Заметалась.
- Садиться–то думаешь, бабуля?! - проводница ей строго.
- Дак у меня шашнадцатый вагон.
- У нас всего пятнадцать.
- Как же, родненькая?.. А у меня шашанадцатый. - Голос плачуще звенит.
- Ну–ка, дайте ваш билет!
Старушка растерянно озирается. Не хочет вещи в грязь ставить. А больше некуда. Девочка делает шаг вперёд.
- Давайте подержу, бабушка.
Проводница билет разглядывает.
- Всё ясненько, - говорит. - Кассирша напутала. С ней и разбирайтесь.
- Дак как же…
- А вот так же. - Проводница уже и дверь закрывает.
За размытым дождём окном вагона смутно виднеется лицо матери. Мать уезжает на юг. "Развеяться после этого кошмара".
Состав потихоньку трогается. Пятнадцатый вагон уезжает. Теперь старушка стоит рядом с невидимым шестнадцатым, в который ей выписан билет.
Поезд уходит.
Девочке хочется плакать. Мокрый ветер сбивает с её головы капюшон. Дождь мочит волосы. Капли бегут по лицу.
- Эй, послушайте, - окликает она старушку. - Заберите свои шмутки.
- Грубая какая, - ворчит старушка.
…"Вот и делай после этого людям добро", - мрачно думает девочка, прыгая с дощечки на дощечку. Права мать: хочешь нажить врага - сделай человеку доброе дело.
Не успевает девочка войти в здание вокзала, как гаснет свет. И в пустом зале ожидания, и по всему коридору. Чуть не ощупью пробирается на светлую полоску впереди.
И оказывается помещение буфета. За прилавком стоит буфетчица. В крохотном зальчике два столика. За одним сидит недовольный мужчина. Он пьёт чай. За другим - милиционер. Точнее - милиционерша. Она тоже пьёт чай.
- Знаете, - обращается девочка к буфетчице, - у вас там вода с потолка капает. - Машет рукой в сторону зала ожидания.
- Ну и пусть капает, - отвечает буфетчица. - Лишь бы здесь не капала.
Тотчас начинает капать и здесь. Прямо на стол, за которым сидит недовольный мужчина.
- Безобразие! - вскакивает он. - Здание давно пора ставить на капитальный ремонт.
- Вас забыли спросить, - хмыкает буфетчица.
Отодвинув стол, она ставит под капли эмалированный таз. Капли звонко стучат о дно таза.
Появляется старушка. И с ходу начинает жаловаться:
- Пошла, а вагончика мово и нету. Во как!
Недовольный мужчина уши навострил.
- Как это - вагона нет?
- А нету - и всё, - торопится объяснить старушка. - Как бес унёс.
- Прицепить забыли, - мигом разобрался в ситуации недовольный мужчина. - Ну работнички! Нигде порядка нет! Кругом бардак!
За окнами льёт пуще прежнего. В тазу булькает.
- Завтра я, значит, выходная, - вслух размышляет милиционерша. - На рынок надо будет сходить, постирать…
- А мой–то внучок вчера говорить начал, - хвастается буфетчица. - Первое слово сказал.
- Да-а? - делается у милиционерши умилённое лицо. - И какое же?.. "Папа" или "мама"?
- Газета! - гордо отвечает буфетчица.
- Скажите, какой умный… - поражается милицонерша.
- Вы это дело так не оставляйте, - советует старушке недовольный мужчина. - Пишите жалобу. Министру путей сообщения. Я вам сейчас черновичок набросаю. - Он живо выхватывает из кармана блокнот и ручку.
Старушка, пригорюнившись, глядит в окно. Недовольный мужчина строчит письмо министру. В зале ожидания с потолка льётся вода.
Девочка подходит к "справочной" и, смело нажав кнопку, говорит:
- Эй, ты, дурак!
Ей никто не отвечает.
XXI век закончится в среду
С женой мы разошлись пять лет назад. Иногда я ей звонил. И, когда она брала трубку, кричал:
- Рафаэль умер в пятницу!
Или ещё что–нибудь в этом роде. И, не дожидаясь её реакции, бросал трубку. Один раз я позвонил в три часа ночи. К телефону подошла моя десятилетняя дочь.
- Позови маму, - сказал я.
- Она спит, - ответила дочка.
- Ну так разбуди, - потребовал я, - ты что, не узнала, кто говорит?
- Узнала. Она с новым мужем спит.
Больше я по ночам не звонил. Но вот как–то шёл по улице. Днём. И вдруг возникло настроение - позвонить. Я позвонил.
- Двадцать первый век закончится в среду! - бодро сообщил я, как только с той стороны взяли трубку.
- Кто это говорит? - раздался мужской голос.
Я почему–то сразу понял, что это не муж. И не любовник… Просто что–то случилось.
Что–то случилось…
- Её бывший муж, - осторожно ответил я.
- Сегодня в четырнадцать ноль ноль вы должны прийти в морг на опознание, - сказал мужчина. - Таков порядок. Вы поняли?
- А что случилось? - спросил я.
- Ваша бывшая жена повесилась, - сухо сообщил он. - На чёрных колготках.
- На чёрных? - повторил я тупо.
Зазвучали гудки отбоя.
Жена любила говорить, что у каждого человека есть свой ангел хранитель. А у неё так целых два. Оба пушистенькие и с зелёными глазками. Они повсюду следовали за ней и оберегали. Вот только на сей раз что–то не уберегли….
Да, не уберегли, - думал я, кутаясь в плащ. Всё время приходилось идти навстречу ветру. Ледяному, пронизывающему ветру, который не утихал ни на секунду.
Ворота в морг были широко распахнуты. Входная дверь тоже была нараспашку.
- Идите сюда, - приказал мне мужчина.
Я подошёл.
На столе лежало тело, накрытое простынёй.
Сейчас я её увижу…
Мужчина отогнул край простыни. Я посмотрел. Лицо мёртвой женщины было мне незнакомо.
- Я её не знаю, - сказал я.
- Ясненько. - Он выбил из пачки сигарету. - Хотите?
Я помотал головой.
- Когда–нибудь и мы с вами будем лежать точно так же, - закуривая, сказал он.
- Да, - кивнул я, - верно замечено.
Китайский огурец
История эта произошла в те далёкие времена, когда в магазинах не продавались вибраторы. Поэтому одиноким русским женщинам, чтобы себя удовлетворить, приходилось, пользоваться чем попало: морковками, бутылками, свечками… Кстати, о свечках. Тут имелся маленький нюансик. На свечку надо было обязательноо натянуть презерватив или, в крайнем случае, полиэтиленовый пакетик, а то свеча могла от трения принять форму влагалища, а ещё хуже - раскрошиться. Потом хлопот не оберёшься.
Впрочем, в нашей истории речь пойдет не о свечах, а об огурцах.
Итак, жила в Мурманске женщина по имени Ирина Олеговна. И у неё был любовник - моряк. А у моряка, в свою очередь, был хуй огромных размеров. Он её просто разрывал. Ирину Олеговну то есть. И ей это ужасно нравилось. А после моряк рассказывал Ирине Олеговне, как он ходил в загранку (моряки ведь ходят, а не плавают; плавает говно). Один раз он рассказал, что видел в загранке искусственный хуй с подогревом, длинный, как китайский огурец. Ирина Олеговне сразу же захотелось этим хуем отъебаться, и любовник–моряк пообещал ей привезти. Но вскоре утонул у берегов Африки, вместе со своим хуем.
Осталась Ирина Олеговна в одночасье и без искусственного хуя, и без естественного. Мужнин хуй, конечно же, в расчёт не шёл. Потому как был вовсе не хуй, а так - хуёк.
Погоревала–погоревала Ирина Олеговна о морячковом хуе, да и завела себе новый. Сухопутный. И вот этот хуй должен был прийти к ней на свидание. Но почему–то не пришёл. Тут–то Ирина Олеговна и вспомнила рассказ морячка об искусственном хуе с подогревом, длинном, как китайский огурец. У неё в холодильнике как раз китайский огурец лежал. Достала его Ирина Олеговна, подержала под тёплой водичкой и начала мастурбировать, представляя, что она заграничным вибратором себе пизду дрочит. "Такого удовольствия я никогда в жизни не испытывала", - рассказывала потом Ирина Олеговна. - Я всё кончала, кончала, кончала и никак не могла кончить кончать".
А наутро вернулся муж из командировки. Голодный как собака. И Ирина Олеговна сделала ему из огурца, который она себе в пизду засовывала, салат. Муж хрумкал салатик и улыбался. А напротив сидела Ирина Олеговна и тоже улыбалась. Им было хорошо.
Мечтатель Заборов
Мечтатель Заборов любил летать над землёй и мечтать. Сосед мечтателя Заборова, отставной полковник, который видел всех насквозь, не одобрял этого.
- Нечего тут летать, - говорил он. - Работать надо.
А мечтатель Заборов всё равно летал. Он парил над землёй, как птица.
И очень часто, в порыве восторга, кричал вниз: "Люди, я вас люблю!"
Но люди все были типа соседа–полковника. Увидев парящего мечтателя Заборова, они кидали в него камни, стреляли из охотничьих ружей, пытаясь как–то вернуть его на землю.
А однажды, когда мечтатель Заборов пролетал над военной частью, по нему дали очередь из автомата.
- А ты как думал, - говорил ему сосед–полковник, который видел всех насквозь. - Летаешь безо всякого разрешения. Непорядок. А если все летать начнут? Кто работать будет?!
С тех пор мечтатель Заборов больше не летал.
- Молодец, - хвалил его сосед. - Теперь тебе надо на работу устроиться.
Но мечтатель Заборов не стал устраиваться на работу. Он стал ходить в городской парк, лежать там на лужайке и смотреть, как по небу плывут облака. Но и это продолжалось не долго. Как–то раз к нему подошёл милиционер.
- Вы тут зачем лежите? - спросил милиционер.
- На небо смотрю, - ответил мечтатель Заборов.
- А зачем смотрите? - спросил милиционер.
- Просто так, - ответил мечтатель Заборов.
- Пройдёмте, - сказал милиционер.
В отделении милиции на мечтателя Заборова составили протокол и оштрафовали.
С тех пор мечтатель Заборов больше не лежал на лужайке и не смотрел на облака.
Наступила зима. Мечтатель Заборов шёл по грязной улице и смотрел себе под ноги. Чтобы не упасть. У гостиницы он неожиданно встретил свою подругу детства и первую любовь Наденьку.
Теперь Наденька работала валютной проституткой. Она пригласила мечтателя Заборова в шикарный ресторан.
- Всё летаешь? - спросила она, попивая шампанское.
- А помнишь, - заулыбался мечтатель Заборов, - как мы с тобой валялись в снегу. Такие огромные белые сугробы.
- Не-а, - сказала Наденька. - Не помню.
- А летом ходили на речку. Ты еще у рыбака выпросила рыбку и отпустила её.
Наденька ничего этого не помнила.
- А я теперь стою пятьсот баксов, - похвасталась она.
Мечтатель Заборов тихонько вздохнул. Душа его обливалась слезами.
Когда мечтатель Заборов пришёл домой, сосед–полковник, который видел всех насквозь, сразу увидел его душу.
- Что, опять слезами обблевалась? - насмешливо спросил он.
- Я сегодня полечу, - тихо сказал мечтатель Заборов.
- Ну и дурак будешь! - гаркнул сосед–полковник.
Но мечтатель Заборов всё равно полетел. Он летел над ночной страной и мечтал: "Как было бы хорошо, если б все люди научились забирать друг у друга боль. А взамен делиться радостью…"
Мечтатель Заборов так размечтался, что не заметил, как навстречу ему летит истребитель–перехватчик.
В кабине истребителя сидел лётчик. Его кодовый номер был - "девятнадцатый".
- Вижу цель! - передал "девятнадцатый" на командный пункт.
- Уничтожить! - скомандовал командный пункт.
- Есть уничтожить! - принял команду "девятнадцатый".
И уничтожил мечтателя Заборова. Ракетой типа "воздух–воздух".
И мы были… и мы любили…
Под вечер позвонила мать. Она сказала, что дедушка умер. Я вернулся в комнату. По оконному стеклу барабанили капли.
- Дождь начался, - сказала Алла.
Впервые я увидел её на диване у своего знакомого. Она лежала, полузакрыв глаза, и читала стихи:
Ходят синие люди между красных людей…
Теперь Алла лежала на моём диване.
До меня дедушка прожил шестьдесят два года. Что я, в сущности, знал о нём?..
- Включи музыку, - сказала Алла. - Меня нервирует тишина.
Мы приезжали каждое лето. Дедушка разводил кроликов. Поливал огород… Что ещё?.. Телевизор смотрел…
Теперь умер.
В ту минуту, когда умирал дедушка, я целовал Аллу. "Милый, - шептала она, - а скоро мы понесем заявление в ЗАГС?". Ей очень хотелось замуж. Вместо этого она попала под машину.
Вот так. Хочешь одно - получаешь другое.
За окном лил дождь.
С иконы печально смотрел Иисус Христос. Вечерело. Бесчисленные мошки летели на свет лампы.
- Он так ждал тебя, - вздыхала бабушка. - А ты не приехал.
Наутро я прошёлся по городу. Мало что изменилось. Рядом с роддомом, где я родился, построили больницу, где умер дедушка.
Пустили экскурсионный автобус.
Экскурсовод говорил:
- В нашем городе останавливался Николай Васильевич Гоголь. А теперь посмотрите направо…
Все смотрели направо.
Кладбищенский забор местами лежал на земле. На дешёвеньком надгробии была та же фотография, что и на кухне в рамке. Неужели здесь зарыт мой дедушка?..
По дорожке несли гроб. Женщину в чёрном поддерживали под руки.
- Кто умер в этом году - не умрёт в следующем, - подмигнул мне пьяненький мужчина, замыкающий похоронную процессию.
В автобусе на спинке сиденья было нацарапано: "Так ли мы живём?.."
Слева от меня сидел экскурсовод.
- А зачем Гоголь здесь останавливался? - спросил я у него.
- Бричка у него сломалась, - ответил экскурсовод.
За автобусом тянулся шлейф пыли. Лаяла собака.
Стоял обшарпанный неизвестный солдат у вечного огня, который погас…
Мы въехали на центральную площадь.
Большой щит пестрел от красных цифр. С трех огромных портретов сам на себя важно смотрел Брежнев. Садилось солнце. Вспоминалась Алла.
- Мне пора, - сказала она, не трогаясь с места.
- Иди, раз пора, - пожал я плечами.
Она ушла, хлопнув дверью.
И где теперь Алла, моя первая любовь?.. Где экскурсовод, говоривший про Гоголя?.. И где Гоголь, говоривший: "Скучно на этом свете, господа"… Где неизвестный солдат?.. И известный ленинец - Лёня Брежнев?.. Где мои дедушка с бабушкой?.. И где Иисус Христос, сказавший: "Господи, спаси"?.. Где они все, интересно мне знать?..
И где я сам?.. Такой умный… красивый… неповторимый…
III
ЧЁРНЫЕ ДЫРЫ ПОГЛОЩАЮТ НАС
ЛЫСЫЙ КАРЛИК
1. Эстетический вкус домработницы Клавы
Утром мы все завтракаем. Потом пьём чай. С чаем мне всегда не везёт. Только я хочу сделать глоток из чашки, как кто–то, ну скажем - лейтенант Прищепа, говорит:
- У вас в чаю головастик плавает.
Смотрю. И точно - головастик.
Но это ещё куда ни шло. Можно вытащить и допить.
Бывает и похуже.
Например, на следующий день. Садимся снова чай пить. Я специально сам всем разливаю. И заварку. И кипяток. Чтоб избежать неприятных эксцессов.
Только сяду. Только чашку к губам поднесу. Опять кто–то, ну к примеру - моя любимая, говорит:
- У тебя в чае опарыш плавает.
Гляжу. Точно - опарыш.
Все пьют дальше, хоть бы что. А домработница Клава отодвигает свою чашку и заявляет:
- Подобные вещи оскорбляют мой эстетический вкус.
Встаёт из–за стола и уходит. Демонстративно.