* * *
- Прошу вас, Наташенька, попробуйте вот это!
Виктор Сергеевич пододвинул вазочку с кремовым паштетом, усыпанным тоненькими лепестками белого цвета.
- Странный запах, - осторожно сказала Наташа, стесняясь отказаться.
Загорский рассмеялся:
- Это фуа-гра с трюфелями.
Наташа подцепила кончиком ножа кусочек паштета и положила на булочку.
- Очень необычно, - сказала Наташа, попробовав, - я думала, трюфеля - как грибы. Какой-то химический привкус, да?
- Действительно, есть такое. Понравилось?
- Не особенно. Я лучше по старинке - устриц.
- Как прикажете, Наташенька!
Виктор Сергеевич щелкнул пальцами, и похожий на пианиста официант в черном фраке вырос как из-под земли. Загорский пошептался с ним и посмотрел на Наташу.
- Наташенька, какое вино предпочитаете?
- Шабли, - не задумываясь, ответила она.
- Уверены? На самом деле, Шабли - не более, чем дань традиции. Я бы посоветовал Бордо.
- Вам виднее.
- Ну и ладно, возьму на свой страх и риск, - сказал Виктор Сергеевич и отослал официанта.
Наташа подумала, что все равно не отличит Шабли от Бордо. К тому же она не любила вина и соглашалась сейчас пить его только потому, что так принято - устрицы надо кушать исключительно с белым вином. Хотя последний раз они с Рудаковым пробовали устрицы лет пять назад в Ницце, в какой-то забегаловке у порта, сидя за пластиковым столиком, покрытым дешевой клеенкой. Никакой торжественности и помпы, только стеклянная бутылка с водой, крупно нарезанный лимон и огромное блюдо пахнущих морем свежайших раковин…
- О чем задумались, Наташенька?
- Нет, ни о чем… красиво здесь.
- О да, на мой взгляд, это лучший ресторан в Москве. У него нет звезд Мишлена, но шеф - просто волшебник. Напрасно вы отказываетесь кушать.
- Как отказываюсь? А устрицы?
- Это, знаете, не еда. Скажем так, идеальная холодная закуска, не требующая приготовления. Только абсолютная свежесть и правильная сервировка.
- Хорошо сказано.
- А как же, - рассмеялся Виктор Сергеевич, - по-другому нельзя.
Наташа огляделась. Она чувствовала себя неуютно в джинсах и футболке среди изысканных интерьеров в стиле Людовика XVI.
- А вы здесь часто бываете?
- Частенько. Правда, уютненькое местечко?
- Уютненькое? Скорее роскошное.
Виктор Сергеевич критически посмотрел на огромную люстру, изготовленную из многих тысяч кристаллов горного хрусталя.
- Пожалуй, соглашусь. Но с другой стороны, роскошь - это результат труда искусных мастеров. Если хотите, материальное воплощение таланта. И, наблюдая ее, невольно восторгаешься человеческим гением. Разве нет?
- Правда, - ответила Наташа, - но уюта это не добавляет.
Подлетели официанты, один принес блюдо с устрицами, другой - вино.
На бронзовом чеканном подносе был насыпан дробленый лед, на котором лежали раскрытые раковины. Поднос дышал холодом, свежестью и запахом моря. Официант начал перечислять предложенные сорта устриц. Наташа подумала, что, скорее всего, это француз: по-русски изъяснялся с сильным акцентом, а названия сортов говорил по-французски, сильно грассируя: "Фин де Клер лабель руж", "Белон", "Спесиаль де Клер экай д'Аржан". В это же время другой официант ловко открыл бутылку, подхватил бокал, налил на донышко и передал Виктору Сергеевичу. Тот, с самым задумчивым видом, немного пополоскал вино во рту и благожелательно кивнул. Тогда официант, всем видом показывая, что несказанно рад такой высокой оценке, вытянул длинную, как стрела подъемного крана руку, и налил Загорскому и Наташе.
- Наташенька, ваше здоровье! - Виктор Сергеевич, широко улыбаясь, поднял бокал.
Наташа в ответ кивнула и сделала глоток. Вино оказалось действительно вкусным, в голове сразу зашумело, и образовалась приятная легкость.
- Нравится? - спросил Виктор Сергеевич.
- Да.
- Я рад. Это одно из лучших вин Франции.
- Лучших? Дорогое, наверное?
- Не знаю, - развел руками Виктор Сергеевич.
- Хорошо вам, - позавидовала Наташа, - так легко относится к затратам.
Загорский улыбнулся несколько самодовольно, это не укрылось он Наташи, и она почувствовала легкий укол раздражения.
- А вы всех так встречаете?
- Я лично?
- Допустим, вы, в администрации. Специальный бюджет выделяете на встречу, да?
Этот вопрос Загорского не смутил. Он поставил бокал на стол, подхватил устрицу, зачерпнул миниатюрной ложечкой соус, вылил в раковину и ловко отправил в рот.
- Ах, хороша… Наташа, скажите честно, вы осуждаете меня за все это? - он повел головой, показывая на интерьеры ресторана.
- Да, - секунду подумав, ответила Наташа.
- И это очень обидно, - вздохнул Виктор Сергеевич, - вы, видимо, рисуете мой портрет исходя из информации, укоренившейся в массовом сознании. Коррупционер, хапуга, жулик, верно?
- Нет, что вы…
- Не отпирайтесь, это так. Я знаю. И скажу, что это нормально.
- Как так?
- Я имею в виду, нормально, что вы так считаете. Информационная среда - штука предельно недружественная и агрессивная, и она почти всегда формирует неправильные образы. Если я скажу, что не имею счетов в банках, яхт, замков и прочей дребедени, вы поверите?
- Да, - неуверенно сказала Наташа.
- Лучше бы уж сказали "нет", правдивее получится, - засмеялся Загорский, - а тем не менее, это - чистая правда. У меня почти ничего нет. Что-то есть у родственников, но это, поверьте, сущие мелочи по сравнению с тем, что мне приписывают.
- Вы бессребреник, да?
- Конечно, нет. Скажем так: у меня другая мотивация.
- И какая же? - спросила Наташа.
Она сделала глоток вина и машинально поправила волосы. Увидела, что Загорский заметил этот жест и почему-то смутилась.
- Наташенька, - рассмеялся Виктор Сергеевич, - кушайте устрицы. Это - чистый белок. Идеально подходит для создания романтического настроения. Что же касается мотивации, то вы, наверное, не поверите. Кроме меркантильных интересов существуют такие понятия как любовь к родине, долг, честь. Наверное, громко сказано, но именно они вдохновляют меня.
- Действительно, громко сказано. Приятно исполнять свой долг в такой атмосфере, - сказала Наташа неожиданно резко.
Загорский ничуть не обиделся.
- Действительно, приятно. Но, согласитесь, нельзя проводить деловые встречи в рабочей столовой. Впрочем, признаюсь: в моем распоряжении действительно есть значительные фонды. Это правда. Но я не использую их в личных целях. То, что вы считаете роскошью - на самом деле производственная необходимость.
- Красиво звучит. Попробуйте объяснить это бабушкам, которые живут от пенсии до пенсии.
- А зачем? Не все следует объяснять, неведение часто бывает благом.
- Вы серьезно? - возмутилась Наташа. - А как же демократия?
Сказала и почувствовала, как лицо заливает румянцем. Вроде бы правильные слова, но звучат они как-то неуместно и даже глупо. Громко сказано! Прямо-таки Свобода на баррикадах. К тому же раздражения против Загорского у нее не было, просто его утверждения звучали как-то слишком вызывающе. Чтобы скрыть неуверенность и смущение Наташа быстро налила полбокала вина и залпом выпила.
- Ого! - удивился Виктор Сергеевич. - Я же говорил, что Бордо - превосходный выбор. А касательно демократии… Готов обсудить. Наташа, вы уверены, что она вообще существует?
- А как же! Разве нет?
- Конечно, нет! Давайте разберемся, что именно вы понимаете под демократией?
- Ну, - Наташа задумалась, - выборы, свобода, законы правильные. Мне сложно сказать точно, я думаю, вы и сами знаете.
Виктор Сергеевич откинулся на спинку кресла, закинул ногу на ногу и, артистично держа бокал двумя пальцами, сказал:
- Понимаю. И поэтому заявляю, что демократия - недостижимая утопия.
- И можете это доказать?
- Конечно, Наташенька. Вы говорите про выборы. Допустим, выбирают президента. Обратите внимание, лично его знают единицы, а голосуют десятки миллионов. Таким образом, среднестатистический человек, рядовой, так сказать избиратель, голосует не за кандидата, а за его образ, созданный средствами массовой информации, и, в первую очередь, телевидением. Ну и еще интернетом… Вы с этим согласны?
Наташа подумала и согласилась.
- Прекрасно, - продолжал Загорский, - отсюда вывод: выберут того, кого красивее нарисует телеящик. И следствие: выборы контролирует тот, кто управляет телевидением. Поэтому демократия - всего лишь красивая упаковка циничной игры. К сожалению, это реальность. Ее можно пытаться приукрашивать, но суть от этого не изменится.
- А как же в других странах? В Америке, Европе?
- Вы серьезно считаете, что там система работает по-другому? То же самое, но более тонко, и я бы сказал искусно. А что вы хотите, у ребят опыт - сотни лет, а мы только учимся. Учимся работать, так сказать, с аудиторией. Например, можно попросту сказать: иди, дорогой, голосуй за Васю. А можно красиво и изящно, полунамеками и подсказками сделать так, что он сам побежит голосовать за Васю, уверенный, что дошел до этого своим умом. Настоящие мастера в Европе и Америке работают по второму варианту. А нам еще учиться и учиться.
Наташа поймала себя на том, что слушает Загорского с удовольствием. Ей импонировали манера речи и смелые мысли.
- Интересно… а как же тогда определять достойных?
- Точно не выборами. Я уже показал, что это невозможно. Хотите еще парадокс?
- Конечно.
- Как вы думаете, кому легче прийти во власть - порядочному человеку, или беспринципному мерзавцу?
- Конечно, мерзавцу.
- Правильно! - воскликнул Загорский. - Он может использовать приемы, недоступные для порядочного человека. Значит, на вершине власти находятся законченные негодяи. Причем это правило справедливо для любой страны и любого времени, за исключением, впрочем, эпохи монархий. Тогда случалось, что власть по праву рождения получали вполне порядочные люди. А сейчас… увы.
Наташа улыбнулась и сказала немного кокетливо:
- А как же вы?
- Я? Я, Наташенька, - счастливое исключение, подтверждающее общее правило.
Наташа доверительно наклонилась и тихо попросила:
- Вы же поможете нам?
- Конечно, это мой долг.
Наташа посмотрела Загорскому в глаза и сказала уже серьезно:
- Спасибо.
Она поднялась с кресла так быстро, что Виктор Сергеевич от неожиданности едва не расплескал вино.
- Мне пора.
- Я вас подвезу, - Загорский также встал и подошел к ней.
- Не стоит. Спасибо вам за все. Правда, спасибо.
- Ну, тогда, прошу вас… непременно звоните.
Загорский протянул Наташе визитную карточку. Она секунду колебалась, но карточку взяла и положила в сумку.
Прощаясь, Виктор Сергеевич поцеловал ручку так легко и непринужденно, что это архаичное действие показалось естественным. Наташа поняла, что снова краснеет, убрала руку, повернулась и пошла к выходу.
Она чувствовала взгляд сильного мужчины, поэтому старалась держать спину прямо и идти как можно грациознее. Надо сказать, это было приятно.
VI
Иван Степанович Добрый-Пролёткин не любил темноты. Возможно, это связано с особенностями зрения или с засевшими в подкорке детскими страхами. Следствием такой особенности организма уважаемого советника стало отсутствие занавесок на окнах кабинета и страсть к коллекционированию разнообразных светильников. Все полки были заставлены удивительными приспособлениями, пришедшими из Бог знает каких времен. Светодиодные панели соседствовали с обыкновенными электрическими лампами накаливания, а керосиновые фонари времен первой мировой войны с непонятными механическими устройствами, в которых время от времени что-то щелкало и скрипело. Особой любовью пользовались старые добрые свечи, правда только восковые, а никак не парафиновые или стеариновые.
Во всем прочем кабинет не отличался от таких же рабочих помещений других сотрудников администрации: казенного вида мебель, невзрачные обои на стенах, старенький компьютер с гудящим ламповым монитором и портрет улыбающегося президента на стене.
Кабинеты Доброго-Пролёткина и Гофмана находились по соседству и имели крохотную общую приемную, где размещался столик секретарши Клары Матвеевны Бессеребряниковой. Современные продвинутые офисные работники предпочитают использовать бесполое слово "секретарь", но любой человек, хотя бы раз взглянув на Клару Матвеевну, непременно воскликнет: настоящая секретарша! И причем секретарша, служащая в очень солидном государственном учреждении! Любая черточка в ее облике подчеркивала принадлежность к этой уважаемой профессии: высокая, как башня, прическа, строгий взгляд, блузка в цветочек, серая юбка и ярко накрашенные губы. Именно на эти бардовые губы обращал внимание входящий в приемную посетитель, а вся прочая составляющая Клару Матвеевну материя воспринималась как придаток к ним.
Привычки Доброго-Пролёткина доставляли уважаемой секретарше немало проблем. Дело в том, что советник категорически отказывался пользоваться мобильным телефоном, и потому Кларе Матвеевне постоянно приходилось работать в качестве телефонистки, отвечая на звонки и соединяя его с желающими пообщаться. А таковых набиралось изрядное количество - Иван Степанович был человеком востребованным.
Пришло обеденное время, и господин советник, верный многолетней привычке принимать пищу точно по часам, решил перекусить. Его убежденность в пользе домашнего питания выражалась в том, что он приносил в портфеле несколько баночек и термосов с провизией. Преимущество термоса, пусть даже кустарного китайского производства, перед разогреванием в микроволновке заключается в отсутствии навязчивого запаха, с головой выдающего трапезничающего сотрудника. Сегодняшний обед состоял из рассольника со сметаной, телячьих котлеток с картофельным пюре и густого ароматного вишневого киселя. Иван Степанович затворил дверь, защелкнул замок, расстелил на столе газетку - по старинной привычке "Комсомолку" - и принялся расставлять тарелки и раскладывать приборы. Еда - это, знаете ли, сакральный процесс, и проводиться он должен в точном соответствии с традициями и правилами этикета.
Примерно в час пополудни, в приемной раздался телефонный звонок. Клара Матвеевна взяла трубку, сказала "минуточку" и соединила с Добрым-Пролёткиным, который как раз закончил рассольник и собирался переходить ко второму.
По телефону он говорил очень недолго - буквально несколько слов: "здравствуйте", "да, конечно" и "как обычно". Положив трубку, советник очень ловко прибрал стол, скомкал и выкинул газету, затем достал из ящика тонкую папочку и засунул ее в портфель. Перед тем как выйти из кабинета, очень внимательно оглядел себя, поправил пиджак, пригладил шевелюру и, присмотревшись поближе, выдернул волосок с кончика носа. Уже в приемной на ходу Иван Степанович попросил секретаршу срочно вызвать машину.
Когда Добрый-Пролёткин спустился на улицу, служебный "Форд Фокус" уже ждал у входа. Ехать пришлось недолго: от Старой площади по набережной до Садового кольца к симпатичному старинному особнячку с табличкой очень уважаемой финансовой корпорации.
Серьезные охранники в черных костюмах, по всей видимости, были предупреждены о визите, поэтому без разговоров распахнули перед советником тяжелую дверь и поручили заботам миловидной девушки, проводившей его на второй этаж в комнату с кожаными креслами и дубовой мебелью.
- Здравствуйте, господин Пролёткин!
Сенатор Макдауэлл говорил по-русски с сильным акцентом. Он вышел к советнику с самым радушным видом, как будто встретил старого друга.
Иван Степанович сердечно пожал сенатору руку.
- С вашего разрешения Добрый-Пролёткин. Приветствую вас! - ответил он с легким поклоном, подчеркивая слово "Добрый".
Сенатор изобразил на лице искреннее огорчение от досадной ошибки и пригласил Ивана Степановича садиться. Советник опустился в кресло, аккуратно поставив портфель у ног.
- Я рад, господин Добрый-Пролёткин, - сенатор сделал паузу, показывая, что на этот раз он исправился, - что вы согласились встретиться в неофициальной обстановке.
- А я весьма польщен приглашением, - немедленно ответил Иван Степанович.
Похоже, что Макдауэлл не знал слова "польщен", но по контексту угадал его значение.
- Ну, что вы, это я… польщен, - произнес он с выражением, как будто пробовал новое слово на вкус.
Советник молча ждал, и сенатор продолжил:
- Я хотел бы сразу перейти к делу. Не возражаете?
- Разумеется. Как у вас говорят: время - деньги!
- О! Вы с этим согласны?
- Отчасти. Если рассматривать в самом примитивном понимании. А, в общем, невозможно сравнивать сложное понятие времени с простым средством платежа.
Макдауэлл перестал улыбаться и очень серьезно посмотрел на собеседника.
- Чай, кофе, виски, сигара?
- Нет, спасибо, я предпочитаю не отвлекаться во врем серьезного разговора.
- Да, да, вы, правы, отвлекаться не стоит.
Сенатор подошел к барной стойке, открыл прозрачный шкафчик, красиво исполнивший механическую мелодию, достал бутылку минеральной воды, налил в бокал, вернулся и сел в кресло напротив Доброго-Пролёткина.
- Сердце пошаливает, - Макдауэлл кивнул на бокал, - я отказался от возбуждающих и горячительных напитков. Пора думать о вечном.
- О вечном думать следует всегда, - с едва уловимой усмешкой ответил Иван Степанович.
- Да, да… итак, начнем?
- Думать о вечном?
- К сожалению, нет. О самом актуальном.
- О насущном, значит… С удовольствием.
Сенатор сделал глоток минералки и поудобнее устроился в кресле.
- Я думаю, вы знаете цель моей миссии. Нас крайне интересует группа, которую представляет господин Загорский. Мы понимаем и ценим его возможности и хотим наладить сотрудничество. Предварительные переговоры проведены, соглашение подготовлено, но, к сожалению, нам не удалось пока окончательно согласовать его с господином Загорским. Мне показалось, что на нашей последней встрече он не был настроен на диалог.
- Не вижу никаких проблем! Проще всего это выяснить у самого господина Загорского. Уверен, он будет рад побеседовать с вами. Кажется, переговоры назначены на шестнадцатое?
- О, да! Именно на шестнадцатое! Осталось всего три недели, и мы хотели согласовать позиции.
- Со мной?
- Да, да, с вами.
- Отчего так?
- Это просто. Мы прекрасно знаем степень вашего влияния и хотим до конца понять ваши мотивы. Согласитесь, самое главное для достижения договоренности - это точно определить взаимные интересы.
Чем дальше говорил сенатор, тем слабее становился его акцент и быстрее речь. Добрый-Пролёткин понимающе кивнул.
- Ну что же, давайте попробуем.
Макдауэлл поставил бокал на стеклянный журнальный столик и взял телевизионный пульт.
Включился огромный, в полстены монитор. На экране появились столбцы фамилий и напротив них - длинные цепочки цифр. И какие это были фамилии! Люди не просто известные, а можно сказать первейшие в государстве.
- Понимаете, - сказал сенатор, - я всегда привык готовить для переговоров сильную позицию. Перед вами - список лиц, держащих средства в банках Швейцарии, Кипра, Лихтенштейна и Сингапура. Номера счетов приведены. Общая сумма - около триллиона долларов. Неплохо, правда?