Телега с двумя возничими доставила женщину на условленное место, на перекресток, где сходились три дороги, и переполненные злостью и азартом мужчины выкинули несчастную прямо на снег. Она оказалась храброй женщиной, она не стала хныкать, а бросилась прочь. Она сразу все поняла, услышав лай бежавших к ней по болоту собак. Нельзя было терять ни минуты. Надо было найти воду, речку, и перейти на другой берег. Ей казалось, что она бежит по направлению к реке, но память обманула ее - никакой реки поблизости не было. У несчастной матери от ужаса стыла кровь, ведь лай собак и пронзительное гудение рогов все приближались. Она уже заранее чувствовала, как истекает кровью - как будто со стороны видела свою смерть! (Могу себе представить!) А потом… потом на дальнем холме показались охотники. В то морозное утро они выглядели очень живописно - в алом, черном, бронзовом и золотом. И все же ей удалось найти воду, правда, это была не река, а всего-навсего мелкая дельта с несколькими черными озерцами. Если бы женщине повезло, она могла бы спастись. Маленький хромоножка волновался не меньше своего могучего дяди, сидя впереди него в испанском седле. Он видел, что у цыганки не осталось надежды на спасение. Но она все-таки добежала до воды и вошла в нее по пояс, держа ребенка над головой. Однако собак не проведешь. Они выскочили из леса и бросились по тонкому льду к женщине, чтобы вытащить ее на берег, как обычно вытаскивали загнанную олениху. Мальчик слышал ее крики, и крики младенца тоже, а потом наступила тишина, и вода в озерце стала ярко-красной. Это когда собаки принялись рвать добычу на куски. В конце концов, они получили то, что честно заслужили… за отличную охоту. Хозяин гончих и его прислужники взяли собак на сворку и предложили охотникам выпить. Мальчик на всю жизнь запомнил увиденное, и еще запомнил, какое сильное впечатление произвела на охотников расправа с цыганкой. Дядя мальчика молчал и, затаив дыхание, наслаждался оргазмом, который испытывал, глядя на совершаемое его гончими убийство. Он был счастлив, он был вне себя от восторга! И смеялся потом так же, как, верно, смеются маньяки. Ну а мальчик… Фон Люпиан навсегда запомнил ту охоту и во всех столицах, куда его назначали служить, нанимал местных художников, чтобы те писали маслом одну и ту же сцену. В Вене у него набралась целая коллекция из этих картин - целая галерея с "Цыганкой, преследуемой гончими".
Сатклифф побледнел, вдруг почувствовав прилив острого желания.
- Вы ужасно разволновали меня, - прошептал он.
- Этого я и добивалась. Нам надо наконец заняться любовью. Побыть вместе.
- Да! - вырвалось у него. - Да, Сабина, пожалуйста.
Она взяла его за руку, и они вошли сначала в темный коридор, потом поднялись по ветхим ступенькам в мансарду, предоставленную Сабине служанкой. Здесь, на грязной кровати, они исполнили свою заветную мечту, вспомнив весь словарь вожделения и неудовлетворенности. В их поцелуях прятались рыдания, как всегда бывает, когда люди действительно друг друга любят. Каждым оргазмом они дырявили тонкую завесу времени и полностью испили чашу отчаяния. Сегодняшнее, подаренное случаем, соитие было мукой для них - почему так не могло продолжаться вечно? Почему они не могут быть вместе? "С ума сойти! Я безнадежно влюблена в тебя!" - восклицала она, отвечая на удары его немолодого сердца градом соленых поцелуев.
Потом, залитые счастливыми слезами, они лежали рядом, продолжая даже мысленно ласкать друг друга.
- Вот уж не думал, что это случится снова. Мне поначалу даже не верилось, что ты тут! Какое счастье!
И они с жалостью вспоминали своего несчастного создателя, который в это время, неестественно выпрямившись, пил вино и наблюдал за продвигавшейся к морю толпой, восхищаясь людскими слезами, людскими страстями и немного стыдясь того, что сам на это не способен. Он видел себя, Обри, мертвым. Видел мертвое тело, лежащее в меблированной квартире в каком-то чужом городе… или в мрачном отеле, который стал знаменитым, потому что некий поэт умер там голодной смертью! Париж, Вена, Рим… какая разница? Виа Иньота, Шариа Бинт, авеню Игнобл! Да, Сатклифф был прав, когда упрекал в том, что он отягощает свой мозг всякой ерундой, которой он набрался за границей. Сатклифф имел в виду духовную кашицу, весь этот выморочный индусский блуд, замешанный на духовности. Надо сменить дорогу, надо стать другим. Надо обрести иные радости, иные восторги. Но где же Сабина?
И правда, где? Она лежала на расшатанной кровати, обнимая мужчину, глядя из-за его плеча на потолок, и размышляла о том, доведется ли им еще когда-нибудь встретиться… А еще она повторяла про себя известную цыганскую поговорку. "Худой цыган да живой, а богачи на кладбище!" Почему нельзя свободно ковать свое будущее? Мерзкая участь - быть всего лишь созданием капризного ума!
- Любовники, - с грустью произнес он, - это всего лишь дураки, не приспособленные к реальности! И ничего с этим не поделаешь!
- И все же?
- И все же! До чего же мне сейчас хорошо, до чего же реально!
Они страстно обнялись, и Сабина сказала:
- Если бы ты знал испанский, я бы процитировала слова, которые Сервантес вложил в уста цыгана. На английском это звучит не так впечатляюще. Знаешь их? Слушай! "Сызмальства приученные к страданиям, мы обретаем стойкость. Самая жестокая пытка не заставит нас трепетать, нас любая смерть не страшит, ведь мы привыкли презирать ее. Из нас могут получиться мученики, но исповеди от нас не ждите. И в цепях, и в самых мрачных казематах мы не перестаем петь. Ведь мы цыгане!"
Повернув великолепную голову, она дважды плюнула через плечо. Ритуал. Ее любовник был растроган. И ему стало очень грустно - ведь через день-другой они опять расстанутся, на сей раз навсегда.
Время шло. Целая кавалькада прогалопировала по главной улице, всадники палили в воздух из ружей, а к низко звучащим гитарам вдруг присоединился громкий и более высокий голос мандолины - Восток отвечал Западу, Восток соединялся с Западом.
- Нам пора! - проговорила Сабина, потянувшись за юбкой. - Надо еще устроить встречу, если получится, с нашей цыганской матерью, чтобы она погадала. Одевайся быстрее. Наш с тобой праздник закончился, такая уж судьба.
Приближался вечер, тени становились длиннее, и любовники стерли все ноги, отыскивая дорогу назад к таверне, к сборному пункту, где их ждали остатки обеда в плетеных корзинах. Еды было еще много, вина сколько угодно… Кейд медлил со сборами, потому что праздник мог затянуться на всю ночь. Во всяком случае, один человек очень этого хотел, и этим человеком был сын Аффада, у которого голова шла кругом от изобилия красоты, цветов и движения. К тому же один добросердечный, пожилой gardien на белой лошадке взял его с собой по просьбе Сильвии. И мальчик наблюдал за происходившим со спины белого камаргского коня. Уютное и безопасное место, с которого однако все было отлично видно. Великолепно раскрашенные святые в роскошных одеяниях, восторг толпы, горячечный пугающий ритм гитар - все это заставляло его трепетать от восхищения. Никогда еще он не видел и не чувствовал ничего подобного. И обе женщины, глядя на его счастливое лицо, были почти так же счастливы.
Когда же они вернулись на веранду в таверне, то застали там задумчивого Сатклиффа, который сидел рядом с Обри и пил вино. Неторопливо приближалась ночь.
- Я был с Сабиной! - сказал Сатклифф. - Она пошла договариваться насчет предсказаний, правда, она думает, что старушка примет лишь троих, так как очень устает от процедуры гаданья.
Оказалось, что гадалка уже успела напиться, правда, по ее важному, словно бы не подвластному годам лицу этого не было заметно, к тому же, вино не повлияло на ее способность связно мыслить. Мать табора жила в богато расписанной резной кибитке, какие были у цыган в старые времена. Кибитка стояла поодаль от ярмарочной площади. Внутри горели свечи и благовонные палочки, так как ветер стих, и весенние камаргские комары тут же накинулись на людей. Старуха была Матерью небольшого табора, и все, в том числе Сабина, ее боялись. Ведь она могла, только бы захотела, приговорить к смерти любого, кто нарушил законы племени: кто был уличен в супружеской неверности, в изнасиловании или еще в каком-нибудь преступлении. Кстати, Сабину она не любила, не доверяла ей, так как та пришла из "чужого" мира. И еще побаивалась ее, потому что нюхом чуяла, что больно уж она ученая и культурная. Тем не менее, Сабина была настолько полезным для табора человеком, что никто не посмел спросить, где это она пропадала. К тому же, она нашла клиентов, которые могли неплохо заплатить.
- Шалам! - сказала она, дважды наклонив голову и решительно наливая себе из бутылки, на этикетке которой было написано "Джин". - Шалам, Сабина! Что привело тебя ко мне?
- Я нашла клиентов. Они говорят по-английски.
- Тогда останься, будешь переводить.
- Да, матушка.
Они коротко переговорили, что дало Сабине возможность кое-чем услужить старой женщине - поправить свечи, неровно горевшие из-за ветра, подать кости, которыми колдунья поигрывала, чтобы "настроиться" на клиента, как она говорила, "прочитать" его мысли, понять, что его гнетет, чего действительно ему нужно бояться, а чего нет. Только так она могла увидеть, что будет с пришедшими к ней людьми… Но Сабина была права, больше трех клиентов она не смогла бы принять за один вечер. Другие пусть приходят завтра, если пожелают. И еще ей требовалось полчаса побыть в одиночестве, чтобы сосредоточиться. Пробили часы, и она сказала, что следует договориться с клиентами. Сабина вызвалась передать приглашение и привести через полчаса первого клиента. В ответ раздалось короткое бурчанье, после которого Сабина на цыпочках покинула кибитку и спустилась по ступенькам, бесшумно закрыв за собой дверь.
Она пересекла погруженный в сумерки песчаный берег и направилась к таверне, чтобы сообщить о том, что предводительница табора примет лишь троих.
- Что ж, - недовольно произнес лорд Гален, - полагаю, нам надо бросить жребий или посчитаться, как в детстве - эники-беники…
Конечно, можно было и так выбрать из всей компании троих, но у них было еще полчаса, чтобы договориться, и в результате к главной гадалке отправились Сильвия, Гален и принц. Остальным предстояло либо запастись терпением, либо довериться менее опытным гадалкам. Их тут хватало. Пока наши паломники пили вино, в толпе уже промелькнуло около полудюжины хитрых лиц и протянутых рук, и не только женщин, но и мужчин, жаждавших прочитать их будущее по ладоням. Одна из молоденьких цыганок была настойчивее прочих и такой хорошенькой, что выбор пал на нее, и она, как хищная птица, склонилась над руками Обри. Правда, говорила она по-своему, и пришлось призвать на помощь Сабину.
- Она говорит, что вас беспокоит некое сооружение, строение, что-то вроде дома, и вы хотите, чтобы он получился очень красивым. Однако ради него вам приходится много писать. Ей видится что-то похожее на чеки и контракты.
- Она знает, что такое роман? - спросил Обри.
А потом последовало другое и столь же непонятное.
- Вскоре женщина вашей мечты обратит на вас внимание, будет готова любить вас. Вы познаете великое счастье, но оно продлится недолго. Берегите же его.
Совет прозвучал довольно убедительно, лишь бы это было правдой! Наверняка, занимаясь скучным предсказательством, эта женщина много раз повторяла одно и то же. Взявшись за руку Кейда, цыганка, неожиданно побледнев, отбросила ее, словно это был горящий уголь. Она перекрестилась, сплюнула и в страхе отпрянула от Кейда.
- Ее как будто обожгло, - в изумлении произнес Сатклифф. - Чем же бедняга Кейд так ее напугал?
Получить ответ на этот вопрос было невозможно - цыганка растворилась в толпе, и на ее месте появился одноглазый мужчина, явный обманщик и мошенник, Сабина тотчас прогнала его несколькими резкими отрывистыми фразами. Ему пришлось уйти, правда, он сделал это очень неохотно и сильно разозлился.
С наступлением темноты праздник продолжили новые развлечения: импровизированные скачки на лошадях по берегу моря, состязания по boules, провансальскому боулингу, и по стрельбе из лука. После того, как святые вернулись на свои места - в ниши, окруженные дарами, настало время мирских радостей. Многие принялись за ужин, и тут маленькие деревенские арены залил яркий свет и широко распахнулись ворота, выпуская черных камаргских быков. Остаток вечера был отведен бою быков, но не испанскому, который заканчивается убийством быка, а провансальскому со срыванием кокарды, что более соответствовало темпераменту местных жителей. На протяжении такого боя опасности подвергает себя одетый в белое человек, которому надо сорвать кокарду и ускользнуть за ограду, чтобы избежать ответного нападения быка - маленькие черные быки очень вспыльчивы, и рога у них, которыми они рьяно защищают свои кокарды, очень длинные.
Однако усталость брала свое, пора было трогаться в обратный путь, но ждали тех, кто отправился к старой гадалке. Делать было нечего, и пришлось заново накрыть стол и заказать еще вина. Кое-кто совсем не возражал против этого, например, Сатклифф, утомленный неожиданным дневным свиданием. Сабина ушла переводить предсказания старой цыганки. Мальчик заснул на скамейке, стоявшей в темном углу веранды. Для него праздник уже точно закончился.
Когда же три клиента вместе с Сабиной вернулись из табора, выяснилось, что они не совсем довольны гаданием, вероятно, из-за состояния предсказательницы после многочисленных возлияний. Однако же Гален и принц не скрывали радости, узнав, что сокровище, которое они долго и упорно искали, реально существует, а что это не историческая легенда. Тем не менее, в предсказании цыганки осталось несколько загадок, так как, раскрывая одну, она затрагивала и другие - например, упоминала Констанс, - которые, впрочем, легко поддавались расшифровке. Естественно, не обошлось и без обычных уловок, в частности, без особой красочной образности в ее речах. Комментарий Сабины звучал так: "Сокровище вполне реально, и очень ценное, но оно заперто в горе и охраняется драконами, которые на самом деле, - люди. Его поиск будут сопровождать великие опасности. Тем не менее, не надо от него отказываться, хотя это может привести к трагедии. Если вы все-таки решитесь искать дальше, то действовать нужно очень осторожно".
Хотя предсказание было слишком туманным, на лорда Галена нахлынула волна приятного оптимизма; он мигом избавился от мучавших его сомнений и страхов. Принц тоже заметно повеселел, хотя, конечно же, более скептично отнесся к словам гадалки. Но ведь чего только на свете не бывает… Да и упоминание о горе с драконами раздразнило его. Все же он недоверчиво качал головой.
Самое большое впечатление гадание произвело на Сильвию, - она еле передвигала ноги, словно ее пригибала к земле тяжелая ноша. По бледным щекам катились слезы, она нещадно заламывала руки, как будто они в чем-то провинились. Ей было сказано, что ее подруга, партнерша, возлюбленная скоро оставит ее - что ее больше не любят. Только теперь она осознала, как сильно зависит от Констанс. Прояснились многие мелочи, якобы случайности - она поняла, что ее подруга ищет способ разорвать отношения и чувствует себя виноватой из-за этого. Сильвию словно ударило молнией, едва она попыталась представить свою жизнь без Констанс. Она остро ощутила, как силен ее страх перед реальностью. Она мысленно увидела, какой она станет жалкой, превратившись в убогую личность, в человека, лишенного внутренней силы, лишенного любви. Потрясенная своим открытием, она едва отваживалась смотреть в глаза подруги. Накинув на голову шаль, подобно цыганке в трауре, Сильвия залезла в автобус и спряталась на заднем сиденье, где ее вскоре отыскал мальчик. Он улегся рядом, положив голову ей на колени, и заснул. А она сидела в оцепенении, чувствуя, как ночь окутывает ее, словно воды черного озера. Голоса, воркование мандолин и ритмичный перестук каблуков танцующих доносились с главной площади, от церкви, - но они потеряли для нее всякое значение, ничего не будили в душе, ничего не выражали. Всё как будто замерло, время больше не существовало и не манило многообещающим будущим. Так всегда бывает, если реальность теряет свежесть и способность к обновлению, и тогда появляется пугало самоубийства. Констанс пришла бы в ужас, знай она о результатах гадания. Чего стоит современная психология? До чего же лживой она теперь казалась, эта ворованная любовь! Главное же заключалось в том, что вскоре они с Констанс должны были расстаться, разойтись, занять место среди ходячих мертвецов - тех, кто не был влюблен! Когда остальные покинули веранду и заняли места в автобусе, Сильвия посильнее стянула на груди шаль и попыталась заснуть - напрасно! По-видимому, Сабину встревожило ее состояние, потому что она присела рядом и обняла ее за плечи, прежде чем вернуться в кафе и на прощание переброситься несколькими словами с Сатклиффом.
Сабину пугало, как бы мысль о неизбежном расставании не ослабила и без того слабую связь Сильвии с реальной жизнью. "Остается надеяться лишь на то, что Констанс известны последствия - должны быть известны, ведь она врач". Естественно, Констанс все поняла, едва узнала о предсказании гадалки. Ей стало жалко Сильвию, и она крепко сжала ее руку, надеясь уменьшить боль от полученной раны. Напрасно. Сильвия высвободила руку и без обиняков сказала:
- Я поняла, что означали всякие мелочи, которые пугали меня в последние дни. Ты таким образом намекала, что между нами все кончено.
Ее возлюбленную душило отчаяние, и она лишь молча гладила головку спящего ребенка - ей было нечего сказать. Теперь, когда все стало явным, надо искать новый подход. Но Констанс боялась взять неправильный тон, ведь Сильвии некуда было податься, если бы она решила уйти - разве что вернуться в Монфаве, что, собственно, и произошло позднее. Констанс кляла себя за слабость и опрометчивость, но это ничего не меняло. Случилось то, что случилось. И надо было жить дальше, приспосабливаться к новой жизни, которая маячила где-то за завесой, отделявшей ее от настоящего.
- Нет, Сильвия, не кончено, - проговорила она, - мы с тобой навсегда останемся подругами. - И это, в каком-то смысле, было правдой, так оно и было. - Дорогая, не надо качать головой, я говорю совершенно искренне.
Сидя под навесом кафе, Блэнфорд наблюдал за выразительными женскими лицами, с болью и чувством безнадежности. Он не слышал, о чем говорили Констанс и Сильвия, но было ясно, что их переполняют не самые счастливые эмоции. Как же он хотел остаться наедине с Констанс! Но что он мог сказать ей такого, чего она не знала?
Чтобы утешить Блэнфорда и позабавить Сабину, Сатклифф проговорил: