ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Пока происходили все эти встречи и волнения по поводу судьбы рукописей и конца мира, Нина Сафронова успела дозвониться Саше Трепетову. К ее удивлению она почувствовала, что он ее примет на этот раз. Договорились вечером, у Саши, на его квартире, у Павелецкого вокзала.
Необъяснимо почему-то тревожась, с сильно бьющимся сердцем, Нина подъезжала к этому дому. Медлительный трамвай, на котором она ехала по кривым переулкам, казался ностальгическим, как карета девятнадцатого века. Домик, где жил Саша, находился во дворе - и это был опять-таки старый московский дворик с двухэтажными оштукатуренными строениями. Саша жил в небольшой коммунальной квартире, другие жильцы отсутствовали. Ей понравилась простота и даже суровость его жилища: стол, стулья, железная кровать, множество книг - и две картины на стене, подпольных художников. На них были изображены фантастические, точнее символические чудовища - впрочем, имена художников ни о чем не говорили Нине. Саша встретил ее дружественно и легко. Его подъем сразу передался ей. Нине вдруг захотелось идти, бежать, лететь - вместе с Сашей, куда угодно, хотя бы в ночь, но лишь стремительно двигаться, уходить в неизвестное.
И ни о чем ей не захотелось его расспрашивать. Хотя некоторые полунамеки и полусимволы были неизбежны, и они прозвучали.
Быстро распили подвернувшуюся бутылку вина. Нина бросала взгляды на стены, на заглавия книг, и некоторые обожгли ее сердце (были они как на русском, так и на иных языках). В память почему-то врезывалась каждая странная мелочь в этой комнате.
И потом они, точно кружимые вихрем, сорвались с места. Саша захотел показать ей хотя бы часть Москвы своей юности. Когда они вышли, уже стемнело, но прежде чем начать путешествие, они бросились в ближайший ресторан.
И когда вышли оттуда, Саша сказал:
- Пойдем. Конечно, это поездка не ко внутренним звездам, но зато можно увидеть кое-какие обломки давно пройденного пути и встреч и забав. Скорее даже забав - с моей теперешней точки зрения.
И они понеслись, с метро на такси и дальше… Первая остановка была в Сокольниках, в маленьком деревянном домике, где их встретила совершенно чудовищная старуха.
- Уж не любовница ли твоя бывшая? - осведомилась шепотом Нина.
Саша улыбнулся.
Огромная толстая старуха еще умещалась в кресле и синела там в своем редком халате. Вокруг нее клубился дым.
- Определенно некромантка, - подумала Нина, заглянув в застывшие, бездонно-черные глаза старухи, которые выделялись как две потусторонние лягушки на ее разрушенно-мертвом лице.
- Шадитесь пить чай, - прошамкала старуха. - А вы, Александр, не озорничайте…
В одном глазу старухи прошмыгнула ласка…
- Вы только, Марфа Петровна, Нину не обижайте… - ответил Саша. - И не надо обычного…
- Да, да, обышного - не надо… - повторила старуха. - Сегодня не надо.
Расселись вокруг нее. Она была как бы круглым центром, украшающим комнату. Помянула почему-то вслух покойного поэта Жуковского и ученого Лобачевского.
- У меня такое ощущение, что вы жили тогда, Марфа Петровна, - лет сто пятьдесят назад что ли, - высказалась вдруг Нина. Но старуха обиделась:
- …Штой-то вы меня молодите-то… Детка.
Она вдруг застенчиво и даже как-то по-девичьи взглянула на Нину, и сладенько отхлебнула чаю из пиалы.
Смех брызнул из ее глаз. Но это было лишь на мгновение, потом взгляд ее опять обездонел.
- Но не думайте, што я по-вашему тогда жила… А то вы, небось, по-человечьи меня понимаете.
И глаз ее мудро заулыбался. Мудрость эта была спокойная, очень странная и какая-то смиренно-черепашечья, точно старуха копалась в невидимых трупах, раскинутых вокруг нее в пространстве.
И вдруг она впала в ярость. Окаменевшие глаза ее заблистали, голос, раздававшийся из глыбы затвердевшего от старости тела, стал живым, даже чуть-чуть поросячьим. Но в глазах зияла бешеная энергия и воля:
- Да, да, я умру! - кричала она. - Но я оттудава буду управлять этим. Оттудава!.. Оттудава!.. Все обниму, всем насыщусь. И вы меня не достанете. И времени вашего поганого для меня не будет! Я - буду царить! Я!
Ее толстая рука протянулась в воздухе, и кулачок сжался, точно хватая сам себя.
Ниночка чуть-чуть обомлела, и внутренне ей стало всех жалко, и старуху тоже.
Но Саша оставался спокойно-отрешенным и помешивал ложечкой чай в стакане.
- Будете, Марфа Петровна, будете, - успокаивал он ее, кивая головой. - Практика у вас есть. Будете. Почему бы вам и не быть…
- А вы, Лександр, не перечьте, - обмякла слегка старуха. - Не ваше это дело, и ладно. Каждому свое.
И чаепитие пошло смиренно. Старуха забылась и ушла в себя, не обращая на гостей особого внимания. Слова ее стали застывше-отвлеченными, и воля была где-то не здесь.
Напившись, церемонно простились с хозяйкой, и оказались на улице. Нина жалась к Саше, но расспрашивать почему-то постеснялась. Глаза старухи преследовали ее.
Но вскоре они очутились совсем в другом месте, и новое острое впечатление: необычный дом, квартира, а в ней красавица, чем-то похожая на Элен - ту самую, из прошлого, из путешествия к "королю".
- Да, это определенно Элен, - подумала Нина, здороваясь. Зеленые глаза незнакомки смотрели хищно и глубоко, но отчужденно, будто это была Элен и в то же время уже не Элен.
Их поили ласковым дорогим ликером, и Нине казалось, что незнакомка судорожно хочет остановить для себя время (и некоторые таинственные книги вокруг нее как будто указывали на это); белая, нежная длинная рука ее, вцепившись в ручку кресла, непонятным образом подтверждала эту мысль… Взгляд незнакомки иногда становился яростно-неподвижным, а потом замирающим, и из глубины этого замирания мерцали тогда бешеные, темные, упорные огоньки.
- Может быть, они означают ее страстное желание жить… жить здесь! - мельком подумала Нина, приглядываясь…
Но незнакомка вдруг улыбнулась, и от этой улыбки Нине захотелось встать. И потом - закружилось, закружилось и полетело! Они покинули зеленоглазую незнакомку, и сидели вдвоем во тьме такси, и Нина с бесконечным доверием прижалась к Саше, и опустила голову ему на плечо. И они мчались так - в ночь, в пустыню мрака, где горели все те же потаенные огни.
И так они оказались на кладбище.
Пришлось проскользнуть в дыру в заборе. И они очутились у свежей могилы. Зажгли карманный фонарик.
- Кто это? - спросила Нина.
- Юлий, здоровяк, - ответил Саша. - Мой школьный товарищ. Еще недавно пили с ним в Парке Горького с Ларионом Смолиным и Олегом. Просто хотелось бы поклониться праху. У него особые счеты с жизнью и смертью. Потому и ушел. И за него не надо молиться.
Нине показалось, что могила была как живая; во всяком случае такое было у нее впечатление, когда она вглядывалась поглубже… (Вообще могилы для нее разделялись на "живые" и "мертвые"). Да, да, она видела этого человека как-то раз: танцующего и розового. И в могиле этой - внутри нее - он почудился ей таким же: розовым и если не танцующим, то умудренным.
- Какой-то он сейчас сознающий свою миссию, - закончила она.
- И оставим его теперь при своей миссии, - закончил Саша, и они так же внезапно исчезли.
А через полчаса они были в комнате, где происходили своеобразные и запоздалые поминки по Юлию. Было три седых старика, и друг покойного Степан - с уголовным лицом и в тельняшке. Последний все время плакал, чуть не размазывая слезы по своему костылю.
- Сразу после встречи в парке… Взял да и помер, - разводил он руками.
И самое удивительное - из маленькой смежной комнаты вышла вдруг девушка, редкой одухотворенной красоты, с золотым православным крестиком на груди. Она всех - и живых и мертвых - помянула добрым словом.
…Запоздалое путешествие кончилось кружением по Москве, опять в такси, по Воробьевым горам и внизу, в ночи горели бесконечные, тревожно-теплые огни. Машина неслась, шурша, и Нина чувствовала, что Саша немного устал от этого прощания со своим отдаленным и полузабытым прошлым.
Она опять прижалась к нему, и он обнял ее за плечи - и от этого прикосновения, такого естественного, ей стало страшно и необычно - ведь рядом был Саша. И они мчались так, и она вспомнила все свои загадочные встречи с ним, и в душе ее, несмотря на слабость, было ощущение, как перед прыжком в бездну.
Только одну остановку они сделали перед тем, как вернуться домой, к Саше. Это было проездом, они оказались у окна - то был серый, небольшой дом, первый низкий этаж. Саша постучал, там за окном кто-то, видимо, долго шевелился, урчал, наконец, просунулась темная большая рука со свертком - и Саша принял его. Нине показалось, что там за окном ворочалось то самое существо, - из давнего путешествия к "королю" - которое называли Николаем. Протянутая рука ее не испугала, но скорее озадачила.
- Как твой тайный человек, Сашенька? - шептала она ему потом. - Я знаю, я слышала… Зачем он здесь на земле? Если он всемогущ, и может жить, где хочет, то что ему делать тут, в этом темном подвале, зачем он воплотился среди людей? "Они" приходят порой, чтобы помочь человеческому роду, но уже все безнадежно на этой земле с людьми, все кончено, приговор подписан…
- Ну, не торопись уж так, с приговором… И не обязательно сюда приходить для спасения; помимо них тут есть еще кое-что, скрытое, - усмехнулся Саша. - Не все вертится вокруг спасения или отпада этих существ…
И вот они очутились дома, в комнате Саши. Он зажег - по обычаю - свечи, и "чудища" на картинах по стенам заулыбались, ощерились, точно желая воплотиться - из картины в земную жизнь.
Московские звезды смотрели на них сквозь высокие окна.
- Сашенька… - сказала Нина еле слышно.
И первая их ночь любви - была для нее ласково-сказочной, неожиданной, удивительной и странной. Она вставала с постели, подходила к окну, смотрела на звезды, и ей думалось: она ли это? Ведь рядом Саша. И что значило его быстрое и полное принятие ее, и его лицо, мгновенно озаренное любовью?
Но слияние было настолько цельным, что все загадки-разгадки скоро угасли в ее уме, и она уснула.
…Проснулась она поздно утром от одной острейшей мысли, которая начала будить ее вместе с появлением на далеком небе солнца. Она присела на кровать и посмотрела на спящего Сашу.
Теперь, придя в себя, Нина быстро распознала эту мысль. Она родилась из пугающего противоречия между как будто полным и бездонным слиянием ее с Сашей и, вопреки всему, его абсолютной непроницаемостью. "Кто он"? - таков был вопрос. И обнаруженный разрыв совсем ошеломил ее. В этом слиянии со стороны Саши не было ничего "обманного", неестественного, она чувствовала это, и в то же время он был недоступен, он был где-то "там", куда другим путь был закрыт.
Она ясно ощутила это.
И в ней возникло яростное желание во что бы то ни стало проникнуть в его сферу, войти внутрь его мира. Внезапно она замерла. В какой мир? Прежде чем войти, надо знать "куда" и "во что" - все упиралось в то, что она не знает - и никто, возможно, не знает, кто он, какова его "сфера".
Кто он? В самом последнем и в самом глубинном смысле, конечно. Ведь кое о чем она догадывалась. Но она чувствовала, что в нем есть какой-то последний уровень - и он-то абсолютно непроницаем.
Кто он?
Саша проснулся. Она чуть ли не задала ему сразу этот дикий вопрос. Он почти сорвался с ее губ. Саша, видимо, понял, что ее волнует, и на ее загадку ответил, иронически показывая на себя, на свое физическое присутствие: вот кто я. Нина рассмеялась и поцеловала его в губы.
И понеслись необычайные часы и денечки. Это было как погружение то в холод, то в жар. Нина чувствовала полную радость слияния, какая только может быть на этой земле, но в то же время Сашина "непроницаемость" и "неразгаданность" терзали ее, и ей приходилось выносить полноту и лишенность одновременно. Она и познавала его, и в то же время он оставался непознанным; никогда раньше она не испытывала столько противоположных чувств - и да, и нет, все вместе.
А между тем Саша вовсе не был замкнут с ней в обычном понимании этого слова, он явно не противился возможному духовному сближению, но это еще больше подчеркивало его высшую "недоступность". Нина попыталась, однако, взять себя в руки - в конце концов, если он где-то "там", надо почтить это молчанием.
Но было нечто, помимо даже ее желания единства, что влекло ее дальше и дальше - туда, где Саша, может быть, был совсем один. Она не могла противиться стремлению знать о нем, идти к нему…
Однажды, они сидели у Саши в комнате, за столом, у окошечка, выходящего в московский дворик.
- Сашенька, а то, с чем ты был связан, когда мы ездили к "королю", помнишь, уже навсегда пройденный этап? - спросила она его, утонув в кресле, так что оттуда светилась только одна ее улыбка.
- О, да, конечно. Все это позади, - быстро ответил Саша, поглядывая в окно. - Это был первый этап, оккультизм, вход в потусторонние миры. Как ни странно, он начался у меня почти в детстве, и это, надо сказать, довольно приятно, у меня тогда уже открылись возможности кое-каких контактов с тем, что обычно невидимо физическим глазом. Ничего особенного, - усмехнулся он, взглянув на ее взволнованное лицо. - Просто такие способности, бывает же дар в науке, в ремесле… Правда, сейчас это случается редко. Потом, уже в юности, у меня был учитель. Без этого нельзя. Он был настоящий, потаенный, глубинный практик, кое-что шло даже от древних русских устных традиций… Залег он на дне, скрытно, почти никто его не знал, но ко мне он выплыл, голубчик…
- Значит, практика. И тебе не было страшно?
Саша улыбнулся:
- Первое, о чем нужно позабыть в таких операциях - о страхе. Иначе будут очень и очень тяжелые последствия… К счастью, мне помогли и некоторые теоретические знания, об этом я не забывал никогда, несмотря на всю свою практику.
- Да, да, конечно, - прошептала Нина. - Я вспоминаю ваши разговоры. Страх здесь как ловушка, как капкан…
- Да, ну и кроме страха, нужно было еще кое с чем расстаться. Например, как это ни кажется забавным, с эгоизмом, с желаниями, и тому подобными вещами, которые так полезны, чтобы выжить здесь, но там действуют как бумеранг, - рассмеялся он. - Там они как раз, наоборот, губительны, и именно в смысле выживания… Самая лучшая позиция: бесстрастного наблюдателя.
- Что же тебе удалось? Поди, натворил там Бог знает что, - произнесла Нина.
- О, я "творил" весьма осторожно. Не знаю уж, что тебе рассказать. Тебя, наверное, все еще интересует смерть?
- Увы, все еще, Сашенька…
- Ну так и быть, слушай. Ты, конечно, знаешь из древневосточных источников, что между Божественным миром и миром нашим, физическим, лежат бесчисленные промежуточные, так сказать, полуматериальные, невидимые для нас миры, если угодно, потусторонние. Каждый из них, со своими законами и своей субстанцией не менее, а скорее более грандиозен, чем наша физическая Вселенная, но нас все это непосредственно касается. То, о чем я буду говорить сейчас, - это до известной степени даже "продолжение" нашего физического мира на разных невидимых планах, то есть я буду говорить о наиболее доступных регионах астрального мира. Все они имеют свои собственные законы - и совершенно иные, чем здесь. Натурально, они заселены существами, силами, образованиями самого разного рода, о некоторых из них много говорилось более или менее аллегорически в разных легендах и мифах, когда двери в некоторые регионы были не так плотно закрыты, как сейчас. Чаще всего, все эти существа и образования анти-божественного характера, в принципе они ниже человека, потому что лишены подобия Божия. Но практически высшие из них обладают невероятной мощью, энергией, властью, знаниями… Одна из их стихий - сила воли. Их "взгляд", то есть их волевое воздействие - о, не стоит об этом даже говорить…
- Брр! - проговорила Нина. - Я видела один раз слабое подобие такого взгляда во сне. Ведь сон близок по некоторым своим качествам… и в него иногда как-то вклиниваются…
- А теперь о другом. Я прошел через инициатическую смерть, или особую имитацию буквальной смерти. У меня был учитель. И если точно следовать определенным законам и тайным знаниям - ничего страшного не произойдет. И ты вернешься. Кстати, надо было научиться не испытывать никакого страха при ситуации почти абсолютного ужаса, который возникает не только из-за погружения в "неизвестное", но и в силу действия некоторых скрытых и почти неконтролируемых психических механизмов внутри человека. Я повторяю, никакого. Малейшее колебание, малейшая эмоция, не говоря уже о страхе - может привести к фатальным последствиям. Ведь тот мир как бы движим психической энергией, и она действует совсем иначе, чем здесь. Должна быть полная отрешенность среди ада…
Нина замерла. И вдруг что-то случилось в этой комнате, а может быть, в ее душе. Она тревожно взглянула на Сашу и ужаснулась; ей показалось (нет, нет, это было явно!), что он как-то весь изменился, точнее, она стала видеть его не вполне телесно. От его фигуры исходила черная, внутри себя бездонная тень, преисполненная чудовищным смыслом. Он был весь как-то окутан ею. Она не могла точно определить, что происходит, и попыталась прийти в себя: ничего страшного, дело в ней самой, в ее сознании, она слишком чувствительна. И в ту же минуту Нина опять услышала голос Саши, раздающийся из черной глубины. Ее поразило, что направление его мыслей осталось прежним.
- Перед смертью, или между жизнью и смертью, - продолжал голос, - бывают особые моменты и подаются некоторые знаки… Для посвященных эти знаки и явления - ключ к спасению, и они знают, что делать. Но в обычных случаях после эйфории наступает роковое падение. И вот когда все оборвано, тогда картина резко меняется. Одна из сфер смерти - самая близкая к материальному миру, и пожалуй, самая мрачная и жуткая. Она полна различного рода формациями (или существами, если хочешь) чисто вампирического порядка. Так вот они попросту, переводя всю ситуацию на грубый язык, начинают "жрать" (не нашим способом, конечно). Во мраке. Они питаются определенными человеческими оболочками, то есть едят живьем отошедшего в иной мир полуматериального уже человека. Конечно, высшее: сознание, ментальный план, и более тонкие оболочки они не могут затронуть - они жрут только то, что принадлежит их сфере…
Смысл этих слов настолько поразил Нину, что она как будто бы снова вернулась в состояние нормального восприятия.
- Боже мой!.. Боже мой! - вскричала она. - Я чувствую, что так и должно быть. Сжирают же здесь черви труп. А там тем более должны набрасываться! Но в трупе нет нашего "Я"! Оно - там, и его оболочки начинают пожирать. Живьем. Но неужели от этого нет спасения?
- Избежать полностью трудно - для подавляющего большинства людей. Даже для самых духовных из них, я, конечно, не имею в виду редких настоящих йогов и тому подобное, включая, естественно тех, кто нормально проходит через инициатическую смерть. Я не говорю об исключениях. Но в этом еще нет причины для трагедии, - усмехнулся Саша. - Есть вещи посерьезней. В конце концов, здесь мы сами пожираем тела; почему же этого не должны совершать потусторонние вампиры, раз они этим живут?! Какие тут могут быть претензии?
- Но неужели ничего нельзя сделать!