- Ваше превосходительство… - промямлил Сергей, отодвигая Бориса плечом и покрываясь розовыми пятнами. Потом прокашлялся и сказал: - Милости просим! Сегодня у нас день получки и чудес. Давайте это слегка отметим.
- Мне дочка много о вас рассказывала, - сказал отец. - Вот я и решил с вами познакомиться. - Потом повернулся к Наташе и прошептал на ухо: - Помнится, великий Александр Македонский в личную охрану отбирал только солдат, не потерявших способности краснеть. У твоего избранника, доченька, с этим, кажется, все нормально.
- Давайте, Иван Андреевич, выпьем за знакомство, - предложил Борис.
- Слушайте, друзья, а вы часом не того?.. Алкоголизмом не страдаете? - бдительно поинтересовался генерал, суровым прищуром обводя общество.
- Нет, ваше превосходительство, у нас другая проблема: кушать очень хочется. Мы тут три дня почти ничего не ели, - пожаловался Борис, спешно нарезая бутерброды.
- А это почему?
- Обычное дело, - терпеливо пояснил прозаик, не без труда скрывая ироничную улыбку, - деньги пропили, а на еду ничего не осталось.
- Папа, не обращай внимания, - вступила Наташа, погладив ладошкой предплечье отца. - Я же тебе говорила: они любят пошутить. Нормальные ребята! - и тоже приступила к приготовлению обеда. Они с Сергеем увлеклись беседой, больше похожей на голубиное воркование - и от внешнего мира отключились напрочь.
Василий как бы невзначай смахнул льняные покрывала с двух картин. Генерал подошел поближе и в восхищении замер. С одного портрета, таинственно улыбаясь, взирала плечистая полная дама в легких прозрачных одеждах, отдаленно напоминающая хрупкую Наташу. На другом полотне в центре композиции сияла своей виновато-смущенной улыбкой дочь генерала в синем платье до пят. Спереди у правого подлокотника ее кресла замерла девочка, как две капли похожая на нее. А сзади из теплого сумрака выступала дама средних лет с ухоженным лицом и ранней сединой в красиво уложенных волосах. Эти трое походили на мать, дочь и внучку.
- Первый портрет на экспорт, поэтому лишь слегка похож на оригинал, пояснил художник. - В Европе, знаете ли, вкус эдакий, сугубо телесный. Ну, а вторая композиция - это Наташенька в трех временных фазах: прошлое - настоящее - будущее. Здесь, как видите, Иван Андреевич, все по-русски: душа на первом и единственном плане.
- Поразительно, - сказал отец, разглядывая то одну картину, то другую; то приближаясь, то удаляясь на два-три шага. - Вот так, живешь с девочкой под одной крышей и не подозреваешь, как она красива. Дочка, да ты у меня принцесса!
- Кто бы сомневался, - кивнули остальные.
…И тут вернулся из магазина Кирилл. В руках он держал две бутылки вина. Генерал взмахнул бровями и глубоко вздохнул. Василий решил успокоить отца и с позволения Кирилла рассказал его историю.
Василий: два брата
На границе Чечни и Ставрополья стояла казацкая станица. Жил там один бравый казак. Как-то поехал он на рынок, да влюбился там в девушку из соседнего чеченского села. Три года упрашивал ее родню отдать девушку замуж - ни в какую! Тогда выкрал он ее и уехал с ней в горы. Казак на руках носил возлюбленную, был с ней ласковым и добрым. Гордая чеченка полюбила казака. Через год родились у них два сына-близнеца. Чеченские родичи выследили беглецов. Дождались они, когда отец с одним из сыновей уехал в больницу, выкрали женщину с другим сыном и увезли их к себе. Вернулся отец с годовалым сыном на руках и узнал о пропаже любимой жены. Оставил сына матери, а сам поехал искать жену. Оттуда он не вернулся. Видимо, его убили.
Узнав о смерти сына, бабушка испугалась за внука, спешно продала богатый дом и переехала подальше от Чечни - в Рязанскую область. Потом колхоз, в котором она работала, разорился. Кирилл подрос и поехал в Москву на заработки. Здесь он открыл свою сапожную мастерскую.
Познакомились мы с Кирюшей в храме. Он как-то сразу расположил к себе простотой и открытостью. Так мы подружились. А однажды шли вместе со службы, а к нему подошел старый чеченец в папахе. Обратился к Кириллу на своем языке, тот ответил. Они о чем-то поспорили и старик, рассерженный, ушел. Мы-то и не думали, что он горец. Да вы посмотрите на него: русоволосый, глаза серо-голубые, говорит без акцента… Крещеный в православной церкви. Тогда он и рассказал нам свою историю. Мы за скорби его еще больше полюбили.
И вот однажды прибегает к нам женщина, что работает на приемке в сапожной мастерской. Испуганная такая! Кричит с порога: "Брат к Кириллу приехал. Бандит на черной машине!" Сходили мы в мастерскую, постучали - не открывают. У подъезда - БМВ с тонированными стеклами. И тишина… Что тут сделаешь? Пошли мы в храм, заказали молебен Иверской Богородице и помолились, как могли. Обзвонили еще нескольких прихожан и просили молиться за Кирилла со родичем. Двое суток братья сидели взаперти, не выходили. А на третий день заходит к нам Кирилл, как ни в чем не бывало, и говорит: "Брат меня нашел! А я - его. Завтра крестить Рустама будем".
Продал новокрещенный Роман свой черный катафалк, и стали они вместе с Кириллом в его сапожной мастерской работать.
- А что, неплохо работает, - сказал Кирилл. - И набойки ставит и прошивать научился.
- Неужели с бандой своей не общается? - спросил генерал. - Да неужто оттуда просто так отпускают?
- Отпустили, - кивнул Кирилл. - Только "не просто так", а по молитвам вот этих моих братьев и всего нашего прихода. Мы для бандитов перестали существовать. Ну, будто, на другую планету улетели, или в другое измерение перешли… А Роман стал настоящим исихастом. Мы с ним теперь вместе Иисусову молитву творим. Хотите, господин генерал, можем зайти к нам в гости. Правда, у нас там беднота. Вместе телевизора окно во двор, а вместо диванов и кроватей - лавки деревянные. Но мы с братом нашу мастерскую ни на какие хоромы не променяем.
- Да, ребята, - почесал затылок генерал, - вижу теперь, у вас тут всё по-серьёзному. Не только шутите!
- Ну, почему! И шутим тоже, - улыбнулся Кирилл. - Знаете, я ведь стал жить церковной жизнью здесь, в Москве. В Рязанской области мы с бабушкой только на Пасху да на Рождество в храм ходили свечку поставить. А тут я стал причащаться на праздники, поститься… Ну, как это бывает у неофитов, стал считать себя великим христианином. Приехал в деревню и давай учить бабушку уму-разуму. Послушала она меня и сказала: "Плохой ты стал! Злой какой-то". Как же так, думаю, грешить я перестал, в церковь постоянно хожу… Что же не так? Тут меня эти трое и вразумили. Нечего, сказали, из себя апостола строить, живи проще и веселей. Я у них в этой студии душой и отогрелся. Здесь хорошо!
Шерше ля фам
Сначала заскучал Борис. Несколько часов понуро сидел перед монитором ноутбука и молчал. Взглянув на часы, поднялся и молча вышел на улицу. Появился на следующий вечер, но уже не один. Из-за его плеча выглядывала невысокая женщина, скромно одетая и застенчивая. Борис усадил даму в кресло, а сам, шагая по студии и размахивая руками, приступил к рассказу.
- Все началось с появления в нашей холостяцкой берлоге Наташи. Сережина невеста убедила меня в том, что семейное счастье вполне возможно. Тогда я тоже стал подумывать о своей непутевой холостяцкой жизни. Но вот вопрос: где найти… ту самую? Как отыскать единственную и неповторимую, которая навсегда? Нет, обычные способы "съема" и тривиальных знакомств я сразу отмел, как заведомо провальные. И решил поступить так, как подобает истинному христианину: пошел в храм и пал ниц перед образом Пресвятой Богородицы. Ну, кто, спрашивается, как ни Мать всех униженных и оскорбленных, поймет и поможет самому из всех униженному и всеми глубоко оскорбленному!
- Любо! - воскликнул Вася. - Хотя последнее сомнительно.
- Ну, да! Продолжаю. Горячо помолился и весь разгоряченный вышел на улицу. И вдруг на меня обрушился сначала шквальный ветер, а потом ливень. Пока добежал до своей квартиры, замерз до посинения. Утром просыпаюсь и понимаю, что потерял голос. Нет, братья и сестры, вы представляете, что такое на взлете апостольского служения взять и лишиться мощного бархатного баритона? Меня вообще-то можно представить немым? Вот… Бегу в поликлинику, записываюсь к терапевту и сажусь в очередь. А очередь огромная! И за час из кабинета вышло только двое. И такие счастливые! Я одной такой сиплю, вращая глазами и потрясая кулаками: что, мол, вы себе позволяете; как, мол, вам не стыдно? Здесь же народ! Очередь! А она мне: вот попадете в кабинет, сами поймете. Долго ли, коротко ли, только вошел в кабинет и я. Сел на стул и сиплю, пытаясь объяснить что потерял голос. И тут врач поднимает на меня глаза, полные искреннего сострадания и говорит… Нет, я не могу!.. Мария, расскажи ты.
- Ну, мы же врачи в первую очередь гуманисты, - сказала женщина, часто моргая некрашеными, но весьма выразительными глазами. - Когда приходит ко мне усталый человек, я вижу, что он себя не бережет, ему некогда, он весь горит на работе. Тогда я выписываю ему витамины и даю больничный: пусть отдохнет и отоспится…
Мария произнесла первые слова, и мужчины почувствовали, как невидимая теплая волна подхватила и повлекла их в далекую сверкающую даль. Мягкий голос обволакивал светлым облаком. По спине - от поясницы к затылку и обратно - сыпали мурашки. Брови поползли вверх, глаза сами собой закрылись, губы растянулись в блаженной улыбке младенца, для которого жизнь - сплошной медовый месяц: "только небо, только ветер, только радость впереди". Они замерли и не шевелились, боясь прервать эту волшебную песню вечной женственности, обнявшей осиротевшее человечество ласковыми материнскими ладонями, теплыми и пахнущими молоком.
Когда голос женщины внезапно умолк, они, не открывая глаз, по-детски залепетали:
- Не-не-не…
- Еще-еще…
- Да-да-да…
- …А Боренька такой несчастный, горлышко хрипит… Я из шкафчика достала масло от иконы мученика Пантелеимона и ему на язык капнула. Боря посидел немножко и как-то сразу оттаял. На щеках румянец заиграл, глазки просияли - прямо на глазах больной выздоровел. И голос к нему вернулся. А потом он дождался меня и за руку повел. А я не упиралась. Вот и все…
- Теперь вы всё поняли, - констатировал Борис, первый очнувшийся от опьяняющего голоса античной сирены. - Так же, думаю, вы поймете и то, что я сейчас выйду отсюда с этой милейшей особой и растворюсь в океанской пучине женской нежности, куда так мощно зовет ее голос.
Сергей с Василием по-прежнему пребывали в блаженной истоме, автоматически кивая головами. Они с надеждой смотрели на скромную женщину с бесцветным лицом, в стареньком платье, но видели сверкающие золотой парчой царские ризы, отороченные горностаевым мехом.
Борис рывком за руку выдернул Сергея из кресла и повел в сторону стойки.
Василий, видимо надеясь на очередной бесплатный сеанс "сиренотерапии" спросил Марию о методах современной борьбы с гриппом - и снова заурчал, как сытый кот на завалинке, слушая обстоятельный мелодичный ответ. Повернул было туда же голову и Сергей, но его резко одернул Борис:
- Внимание сюда! - Щелкнул он пальцами перед носом поэта. - Слушай и не говори, что не слышал! Я тут в очереди в поликлинике про тебя думал. Так знаешь, что надумалось?
- Могу себе представить…
- Нет, вряд ли!.. Понимаешь, я не знаю, насколько у меня все это затянется и куда вынесет… Так что слушай внимательно! Кончай с поэзией. Понял? Нужна летопись нашего времени. Нужны не выдуманные образы, не поэтические облачно-воздушные обобщения, а живые люди с реальными характерами, мощными личностями, - ударил он себя кулаком по груди, - которые бы всесторонне характеризовали нашу эпоху переворота. Умоляю, займись этим, брат!
- Ну… ладно, - кивнул Сергей. - Я и сам, признаться, думал об этом.
- И еще, - смущенно потер Борис переносицу. - Спасибо, что не сказал тогда Валентину, что отрывок про нищего я с твоего стихотворения содрал.
- Да ладно, чего там, - пожал плечом Сергей. - Бывает…
…Потом затосковал Василий. Он панически боялся встречаться с женой, поэтому попросил Сергея сопровождать его в поездке домой. И без того мягкий и застенчивый Василий, перед входной дверью в собственный дом превратился в сгорбленного старичка, готового получить подзатыльник от суровой старухи. Первое, что услышал Сергей, когда вошел в дом, были слова: "Ты что, своего гомосексуального партнера привел? Совсем голову потерял на старости лет!" Женщина с опухшим лицом и безумными глазами хрипло сыпала проклятья на них, соседей и все человечество. Василий оправдывался, объяснял, что это его друг, он вызвался помочь привезти в студию холсты… В ответ послышались новые обвинения…
Вернулись они в студию подавленные. Василий потащил Сергея к стойке и налил "успокоительного". Сергей сначала только пригубил для приличия: он собирался на свидание с Наташей. Но потом, глядя на горькие слезы предобрейшего Васи расчувствовался, смахнул со скулы непрошеную слезу, да и пустил все на самотек.
Они сильно напились. Заглянула Наташа, прождавшая кавалера в условленном месте полтора часа. Но увидев пьяных рыдающих мужиков, виновато извинилась и поспешила ретироваться. Вам не доводилось видеть плачущих мужчин? Нет? И не надо… Заглянул на минутку Борис, но, сообразив, что это надолго, тоже сбежал.
А эти двое каждый оплакивал своё: Вася непутёвую семейную жизнь, превратившую его в "бытового мученика", а Сергей - последние дни холостяцкой свободы и собственное недостоинство в сравнении с вызывающими достоинствами невесты.
- Ой-ой-ой, что же это делается с людьми, - горько вздыхал Вася. - Совсем моя несчастная старуха сбесилась! А ведь какая наяда была! Какая русалка с зелеными хипповыми кудрями! - Он хрипло застонал и вдруг навзрыд запел: "Звездочка моя ненаглядная, как ты от меня да-ле-ка!"
- Нет, Вася, Наташенька - это же цветочек аленький. Она как стрекозочка хрупкая… А я? Что такое это "я"? Ни заслуг перед родиной, ни подвигов за мной, ни элементарного, с мизинец, благочестия!.. Ну куда я со свиным-то рылом и без автомата Калашникова?
- Я ли тебя не любил, на руках не носил? Я ли не жарил тебе колбасу с макаронами? - причитал Василий у портрета разбитной женщины с всклокоченными синими волосами. - Я ли не бегал с утра за пивом? Я ли не доставал для тебя джинсы "Вранглер" с трикотажной лапшой и сапогами-чулками? Я ли не стоял в ГУМе за фирменными батниками? Что же ты, звездочка моя ненаглядная, все забыла? А нашу любовь на дешевое винище променяла?
Василий к вечеру следующего дня произнес: "Ладно, что тут поделаешь? Снизойдем к немощи ближних!" Успокоился и нашел силы продолжить работу. Сергей же самозабвенно плыл по течению мутной реки, не пытаясь грести к берегу. Он разгадывал таинственное видение, которое всплывало в его сознании, как только он выпивал определенную дозу алкоголя. В запущенном саду его души вперемежку сплелись березы с пальмами, сирень с миртом, бузина с кактусом. Среди этого ботанического безобразия на махонькой полянке вырос огромный розовый куст.
Поначалу после обильного полива, бутоны роз распускались и царственно красовались, благоухая томно и призывно. Потом роса на мясистых лепестках высыхала, и Сергей спешил снова полить их, выпив очередную дозу спиртного. А затем розы увяли… И как он не поливал, они оставались сморщенными и сухими. Будто вода в его лейке омертвела.
Сергей сидел на полянке, тупо смотрел на увядший куст и вместе с ним медленно покрывался плотной клейкой паутиной. Невидимый паук старательно наматывал слой за слоем, пока не образовался плотный кокон, в котором стало темно и душно. Он пытался разорвать паутину и выйти наружу, но даже пошевелиться не мог: клейкая плотная масса связала его тысячами прочных нитей.
…Наконец, стены его темницы треснули, внутрь пробился свет, и он увидел Наташу. Нет, она не ругала его, не причитала, не выла по-бабьи, размазывая слезы вперемешку с тушью для ресниц - девушка смущенно улыбалась, втянув голову в плечи. Наташа напоминала улитку, которая высовывает из прочного домика чувствительную сущность и осторожно изучает грубое окружающее пространство. Ее девичья застенчивость и чистота требовали от нее осторожности. Но в ней имелось к тому же и чувство долга, которое превозмогало осмотрительность, и вот пожалуйста: девушка протягивала отравленному ядом мужчине кружку с густым куриным бульоном
- Ты, Наташенька, понаблюдай за поведением этого чудовища, - гнусаво ворчал Сергей, протяжно глотая теплую живительную жидкость. - Приглядись внимательней к психу… психо-сома-тичес-ким его реакциям, прежде чем связать с этим идиотом судьбу. Ты же принцесса! Ты золотая роза моей поганой души! А я - нет, ты посмотри, посмотри - пьяный урод, безответственный элемент, ни разу не благочестивый…
- Да ты не слушай его, Наташенька, - шмыгал носом Вася, кружась вокруг парочки, как наседка над цыплятами. - Сережа меня спасать пошел. А его, бедного, там такой грязью облили ни за что! Такой бяки наговорили! Да как он вообще это вынес! А ведь у поэта душа тонкая, с ней так нельзя. Она у него, как скрипка, а по ней - кувалдой, кувалдой! Бедный, бедный мой братушка!
- Нет, вы посмотрите на этого ангела, - причитал Сергей. - Она меня не веником по морде лица, а бульоном! Вася, у меня сейчас от стыда сердце порвется надвое…
Когда с бульоном покончили, Наташа взяла больного под локоток и вывела на улицу. А там!.. Теплый вечер ласкал и нежил высыпавших из домов прохожих. Сергей глубоко вдыхал густой аромат цветочных клумб, щурясь глядел во все стороны и… молчал. Разорвался постылый кокон, слетела липкая паутина и свобода сошла с небес на измученного человека.
Сизые сумерки поднимали от разнеженной земли, от распаренных листьев и цветочных лепестков душистые волны, которые жадно вдыхала гортань. И где-то глубоко внутри, у самого сердца, начинала мягко пульсировать тонкая тоска по той идеальной красоте, которая только предчувствуется и зовёт в беспредельные высоты - туда, где она живет, щедро изливая сладкое блаженство усталым путникам, достигающим желанного берега. О, как много начинается в такие минуты! Сколько искренних признаний звучит в такие часы. Сколько дивных строк легло на бумагу, линий и мазков - на холсты, какие волшебные мелодии унеслись отсюда в будущее.
Вернулись они с прогулки свежими и полными надежд, мирно разговаривая на радость Василию. И стало хорошо.
…А потом хлопнула входная дверь и с лестницы чуть не кубарем свалился Валентин. Его всегда элегантный светлый костюм вид имел самый потрепанный. Волосы всклокочены, на небритом лице застыла гримаса очередника к зубному врачу. Он упал на колени и возопил:
- Прости меня, брат Сергей! Простите меня, братья и сестры! Виноват я перед вами. Измучился вконец!
- Ты где был? Что случилось? - посыпались вопросы.
Валентин, покачиваясь, доплелся до кресла и тяжело сел.
- Все началось с появления в нашей холостяцкой берлоге Наташи, - слово в слово повторил он первую фразу Бориса. - Я тогда каким-то чудовищным усилием воли сдержался, но унес от вас большущую каменюку зависти в душе! Что же это, думаю, такое: ну, все им в руки само плывет: и вдохновение, и самые лучшие женщины. Я тут из пупка выпрыгиваю, чтобы чего-то добиться, а они без всяких усилий в полном компоте! Простите меня!
- Да чего там… Бог простит, а мы прощаем.