Вслушиваясь, он шагнул вперед, и человек снова замахнулся на него лампой. Коста отвел удар. И вдруг почувствовал, что всем своим существом ненавидит этого человека. Это тоже был преследователь, и самый последний, самый подлый.
"Никогда раньше я не думал сопротивляться, - сказал себе Коста. - Всегда позволял себя травить, склонял голову, молчал, держался в стороне, надеялся, что в конце концов отстанут. А конец - вот он какой". Его загнали в угол, окружили: дальше хода нет. Коста снова отчетливо увидел крысиную мордочку этого человека и его оскаленные зубы и понял, что, прежде чем его схватят, он сможет получить хоть какое-то удовлетворение.
Он сгреб человека в охапку и понес к открытому окну.
Глава XXV
- Как видите, кашель у меня наконец прошел, - сказал дон Федерико. - Я сумел взять себя в руки. И вот я - новый человек.
- Как же это вам удалось? - поинтересовался Росас. - Ваш метод может оказаться ценным вкладом в медицинскую науку.
- Диета, только и всего. Я экспериментирую.
- Какое же ваше последнее увлечение?
- Увлечение? Полноте, доктор, всем известно, как огорчается ваш брат, когда жертва ускользает у вас из рук. Я просто решил, что слишком много ем, и теперь живу, питаясь исключительно черными бобами да еще вот этой панорамой. - Виланова повел рукой в сторону моря.
- И вашей экономке пришлось приноравливаться к новому режиму?
- О нет, зачем же. Мы живем каждый своей жизнью. Панораму она переваривает плохо, и ей приходится заменять ее чем-нибудь другим.
- По крайней мере не экономьте на бобах - вот все, что я могу вам сказать. Вы и так совсем уже прозрачный. - Росас отодвинулся в тень глицинии, чтоб солнце не пекло шею. - Собственно, я пришел узнать о вашем сыне. Есть что-нибудь новое?
- Ничего, помимо того, что вам уже известно. Думаю, в ближайшие дни он будет здесь.
- Что же вы намереваетесь предпринять в отношении его?
- Намереваюсь сказать ему, чтобы он снял пиджак, засучил рукава да занялся нашим имением.
Росас обвел взглядом скудные земли вокруг. Этим летом вредители объели на пробковых дубах все листья, и лишенный зелени ландшафт казался покрытым ржавчиной. Сквозь оголенные, искривленные ветви, не приглушаемые листвой, до них особенно четко доносились различные звуки: собачий лай с дальних ферм, мелодичный перезвон козьих колокольчиков, автомобильные гудки в низине. Голые вершины гор, замыкавшие пейзаж, были цвета заплесневелого шоколада.
- Не представляю, что он сможет тут делать, - сказал Росас.
- А может, нет худа без добра. Слишком много развелось на свете паразитических профессий.
И чтобы скрыть свои чувства, дон Федерико взялся за бинокль. Он навел его на видневшуюся вдали деревенскую площадь, где только что выплеснулась из автобуса новая партия туристов - белые домики впитывали в себя яркую кляксу.
Не могу понять, что там у них происходит. Людей не видно, и лодки с утра еще не выходили в море.
- Когда я шел сюда, меня остановил патруль, - сказал Росас. - Кстати, вы замечали, что половина этих патрульных страдает близорукостью? Очевидно, так удобнее бороться с контрабандой. Ну да вот идет и ваш друг, самый осведомленный в Торре-дель-Мар человек. Уж он-то, вероятно, расскажет нам, в чем дело.
Дон Федерико посмотрел вниз на нищего, который остановился и взмахнул палкой.
- Ave Maria!
- Вечно он бубнит себе под нос, - сказал Виланова, ни к кому не обращаясь. - Я и половины не слышу из того, что он говорит. Хотя, конечно, может, я сам глохну. Найдется у тебя сдача с пяти песет? - спросил он нищего.
- Нет, не найдется.
- Ладно, принесешь в другой раз. - Он засунул бумажку в расщепленный конец палки нищего. - Что там у них творится в деревне?
- Облава! - отвечал нищий. - Только это совсем не так интересно, как в кино.
Росас в знак согласия кивнул.
- Без канализационных труб какая же облава? У нас о настоящей погоне и мечтать нельзя… Слишком отсталая страна. Кого же они ловят? Контрабандистов?
- Да нет, - ответил нищий. - Бандитов. Вернее сказать, одного бандита - француза, который совершил несколько зверских убийств. В деревне полно полицейских, во всех домах под кроватями шарят. В первый раз таких дураков вижу. Когда я шел сюда, один из них обшарил меня - оружие, вишь, искал. Между прочим, дон Федерико, я принес вам письмо. Почтальонша сюда идти побоялась.
Нищий сунул письмо в расщепленный конец палки и протянул Виланове.
- А этого бандита, - сказал Росас, - как же они его здесь выследили?
- Да никто его не выслеживал! Надо же было ему поселиться как раз у Косты! Понятно, он его и выдал.
Виланова распечатал конверт. И положил письмо на стол.
- Отчего же это понятно?
- Да ведь всякому известно - Коста заодно с полицией.
- Ничего подобного, - возразил Виланова. - Мне, например, это неизвестно.
- Если он убил француза, так пусть бы французы его и ловили, - сказал нищий. - А Косте нечего было в это соваться… Хотя чего еще ожидать по нынешним временам, когда даже в церковных процессиях хоругви всякие сукины дети носят… Важное письмо?
- Я не могу его прочитать, - отвечал Виланова, - и, позвольте заметить, я не одобряю занятую вами позицию. Вы слишком торопитесь с выводами. - Он взял отпечатанный на машинке лист и, сощурившись, стал его снова тщательно изучать. - "В соответствии с полномочиями, представленными… настоящим уведомляем, что площади, означенные на прилагаемом…" - Виланова передал бумагу Росасу. - Прочтите и объясните мне, в чем дело. Это какая-то официальная бумага. Мне всегда нужно по крайней мере полчаса, чтобы понять, что в них сказано.
Росас взял бумагу и прочитал. Прочел еще раз, нахмурился, взглянул, нет ли чего на обороте, проверил почтовый штемпель на конверте и отложил письмо в сторону.
- Что там? - спросил дон Федерико. - Новый налог?
Росас поджал губы. Потом вздохнул.
- Им нужна ваша земля.
- Кому? - мягко спросил дон Федерико.
- Какому-то министерству. Военному, кажется. - Росас взял бумагу и перечел в ней какой-то абзац. - Не ясно, разрешат ли вам остаться в вашем доме, но во всяком случае всю эту территорию хотят превратить в полигон, так что, если в вас попадут, пеняйте на себя.
- Я землю не отдам, - сказал Виланова все тем же ровным голосом. - И не подумаю.
- Добровольно, конечно, не отдадите. Но боюсь, что так или иначе они ее заполучат. Скорее всего, выйдет так: в один прекрасный день вам придет официальное уведомление с указанием дня передачи земли министерству, и вы, не читая, порвете его. А потом, через месяц-другой, когда вам уже станет казаться, что про вас забыли, они явятся с указателями и колючей проволокой, и на этом дело кончится. Разумеется, что-то вам выплатят в качестве компенсации.
Дон Федерико заморгал, словно ослепленный ярким солнечным светом. Наступило молчание. А потом, как бы поясняя Росасу возникшие обстоятельства, он сказал:
- Они хотят отнять у меня землю.
- Вот именно, - подтвердил Росас.
Дон Федерико испуганно окинул взглядом бесплодную красоту своих владений.
- Ведь это же несправедливо? - сказал он.
И снова наступило долгое молчание. На прощальное приветствие нищего никто не ответил, и Росас только услышал, как тот зашаркал прочь по дороге. Доктор наклонился и дружески взял старика за локоть.
- Не знаю, что и делать, - сказал дон Федерико.
Росасу хотелось сказать что-нибудь, что могло бы отмести жестокую неотвратимость отпечатанных на машинке фраз. И вдруг его осенило.
- Возможно, все обстоит не так уж безнадежно, как кажется. По-моему, я знаю человека, который мог бы вам помочь… Только Нельзя терять времени.
- Я хочу умереть тут, - сказал дон Федерико. - Право, больше мне от жизни ничего не нужно. Просто оставили бы меня в покое. Я слишком стар, чтобы привыкать к новому месту.
- У меня есть один знакомый, некто Вале, - сказал Росас. - Не хочу вас слишком обнадеживать, но уж если кто и может в таком деле помочь…
- Не надо, - сказал Виланова.
- Вы его знаете?
- Да, - отвечал дон Федерико, - я слышал о нем.
- Больше нам надеяться не на кого, - настаивал Росас. - Неприязнь вашу я вполне понимаю.
Негодование заставило старика взять себя в руки, в голове прояснилось.
- Я, между прочим, знаю, что́ Вале может потребовать за услугу, которую сочтет нужным оказать. Уж скорее я дам военному министерству разбомбить мою землю, чем позволю наложить на нее лапу Валсу. - Он с подозрением взглянул на Росаса. - Надеюсь, что вас не подослал ко мне этот выродок?
- Вы старый дурак, - сказал Росас. - Иной раз я просто диву даюсь - и чего я только ввязываюсь? И так уж я у вас единственный друг.
- Единственный, - согласился Виланова. - Что правда, то правда.
Вошла Мария и села за стол напротив них.
- Дождались-таки! - сказала она. - Что же вы теперь намерены делать?
Виланова ласково поглядел на нее. Мария была одной из тех прекрасных редких женщин, которые лишь в несчастье способны обнаружить всю глубину своей любви. К тому же в свое время она была настоящей красавицей и заслуживала участи несравненно лучшей.
- Я неудачник, дорогая, - сказал он, - к сожалению, страдаю от этого не я один.
- Господи, да не хнычьте вы, - сказала она, - тошно на вас смотреть, когда вы так расхнычетесь.
- Не вижу причин, почему вы должны разделять мою печаль, - сказал Виланова. - Вы всегда ненавидели это место.
- Конечно, ненавидела. Да какая женщина могла его полюбить? Тут как в тюрьме. Но если вам нравится жить в убожестве, так это устраивает и меня. - Она быстро отвернулась, чтобы смахнуть слезу. - Я пришла сказать вам, что сегодня утром лисы загрызли еще двух ваших драгоценных кур.
- Душегубы! - закричал он, по привычке впадая в ярость. Но тут же утих. - Двух? - переспросил он удрученно.
- И породистого петушка - того, с мохнатыми ногами. Все, что от них осталось, я сложила в сарае - пригодится для приманки в капкан.
Виланова глядел в пространство; он слышал голос Марии, но смысл ее слов дошел до него не сразу.
- Лисы, - сказал он. - Да, конечно, лисы.
- Да, - подтвердила Мария, - лисы. Если так и дальше пойдет, они за неделю очистят весь птичник. Разрешите узнать, вы намерены в связи с этим что-нибудь предпринять или вы считаете, что, помимо своих дел, я должна исполнять и ваши?
- Что-то надо сделать, - сказал дон Федерико.
- Ну так делайте, чего же тянуть, - не отставала Мария. - Если бы вы меня раньше послушали, ничего бы не случилось. Любой человек скажет вам, что капканы надо ставить у лисьих нор, а не в курятнике. Чего им возиться с дохлятиной, когда кругом полно живых кур?
- Значит, сразу и поставить?
- А почему бы и нет? А то ведь отложите и опять забудете. - Мария быстро переглянулась с доктором. - Я посижу с доктором Росасом.
Дон Федерико поднялся с места.
- Все бы вам меня пилить, - сказал он.
- Если я уйду, не дождавшись вас… - заговорил Росас.
Виланова обернулся.
- Да, разумеется. Вы еще здесь? - Он что-то вспомнил. - Между прочим, Росас, никаких переговоров с Валсом за моей спиной. Ни в коем случае!
Глава XXVI
Дон Федерико отправился в сарай, нашел там подобранные Марией окровавленные останки петушка и бросил их в мешок. Лисьи норы находились в некотором отдалении от дома, они были прорыты у подножия осыпающегося утеса из песчаника, размыв который море образовало неширокий залив.
Он пошел по узкой тропинке, вьющейся среди кустов ежевики и горьких, пахучих трав, с каждым годом все ближе подступавших к дому, прошел шагов сто и остановился. Внизу сквозь узорчатые листья поблескивала морская гладь. Его внимание привлекли два турмана из его стаи, которые одновременно взмывали и падали, словно связанные веревочкой, и трепетали крыльями, будто старались отполировать кусочек неба.
У дона Федерико возникло чувство, будто что-то должно произойти, и действительно, пока он рассеянно наблюдал за птицами, откуда-то из небесной глубины появился вдруг парящий сокол, и в следующее мгновение один из голубей исчез - только перышко, кружась, полетело на землю. Непостижимо, подумал Виланова. Вредители на дубах, лисы, а теперь еще и сокол. Можно было подумать, что животный мир с присущим ему нюхом на чужую беду почуял его близкий конец и пожиратели беззащитной плоти поспешили, дабы не упустить свою добычу. Он забросил свой мешок в кусты. К чему все это? Раз уж они так спешат разделить добычу, он им мешать не станет.
"Вот так и кончается всякий род, - размышлял дон Федерико. - Никчемные, прахом рассыпающиеся останки. Ну что ж, да будет так! Раз наш род пришел в упадок, значит, лучшего мы не заслужили. Испокон веков считали себя аристократами, а на деле ничем не отличались от крестьян, которые умудрялись из века в век жить на одном месте, не оставив после себя ничего, кроме груды черепков, закатившихся куда-то монет, собачьих костей да рассыпающегося праха тайно рожденных младенцев, упрятанных под полом. Отныне мы станем называться крестьянами - людьми, которые не живут, а прозябают. Мой сын станет крестьянином, а сын Валса попробует, каково это - быть аристократом. Желаю ему успеха.
В нашей родословной есть только один человек, оставивший после себя след", - вспоминал Виланова, и мысли его обратились к далекому предку, который однажды, весенним днем 1560 года, нашел свой конец в открытом поле, за стенами Севильи, где устраивали лошадиные ярмарки и сжигали еретиков. О человеке этом было мало что известно, кроме обстоятельств его смерти. Его казнили, потому что он придерживался взглядов, чуточку отличавшихся от общепринятых, и не пожелал от них отречься.
Во время мрачной и торжественной церемонии казни предок Вилановы держался с таким благородным достоинством, что о нем сложили легенду. Молча, с улыбкой покинул этот человек мир жалких посредственностей и навеки занял место главы рода. Своих потомков он безнадежно затмил - они тоже осторожно протестовали, лавировали, выжидали, но то, что у него получалось с блеском, они делали вяло, только в силу семейной традиции. И сейчас, в горькую минуту прозрения, Виланова понял, что его собственный протест против неугодного ему порядка мало чем отличался от ворчания капризного старика. Этот протест уже давно воспринимают просто как чудачество, которое кое-кому, например Росасу, кажется даже милым.
Ноги сами собой несли дона Федерико вперед по неровной тропинке, исхоженной им тысячи раз. В какой-то момент он почувствовал, что стоит на месте, и, вернувшись к действительности, заметил, что дошел до большого удобного валуна, на котором, гуляя в этих местах, имел обыкновение отдыхать. Дон Федерико не без удивления увидел, что на этот раз место его уже кем-то занято. При его приближении лежавший плашмя на плоском камне человек с трудом приподнялся и сел. Виланова увидал землистое, невероятно осунувшееся лицо, на ресницах и в уголках рта запеклась кровь. Потом он с удивлением отметил, что одежда человека совершенно мокра и облипает его костлявое тело. Когда человек попытался встать, в швах его башмаков, булькая, выступила вода, и ноздреватая поверхность камня начала впитывать оставленный им мокрый продолговатый след.
Человек, казалось, был ошеломлен и не желал верить, что это происходит с ним, - такое выражение Виланова уже однажды видел у осужденного на смерть, которого вели на казнь.
Чрезвычайность момента заворожила дона Федерико. Ему почудилось, что он участвует в сцене из апокалипсиса, где льву полагается возлежать рядом с ягненком.
- Je suppose, - спокойно сказал он, - que vous êtes le bandit?
У полузахлебнувшегося Молины голова тоже работала плохо, и дон Федерико показался ему посланцем с того света, чуждого земным страстям.
- Я политический преступник, - сказал он по-испански. - Меня ловит полиция. - Он поднялся на ноги, и ручейки морской воды, чуть окрашенные кровью, потекли по тыльной стороне его рук.
- Вы ранены? - спросил дон Федерико.
- Я принял яд и бросился в воду. Но яд не подействовал.
- А может, еще слишком рано? - с машинальной заботливостью осведомился дон Федерико.
Молина прикинул, давно ли у него стала проходить тошнота, и покачала головой.
- Яд этот если действует, то мгновенно. Меня начало рвать в воде, и, наверное, я его выплюнул.
Он рыгнул, и рот его наполнила соленая жидкость. Молину всего передернуло; оправившись, он сказал до нелепости торжественно:
- Я должен немедленно лишить себя жизни.
От яда и морской воды он опьянел не меньше, чем от полбутылки коньяка.
- Почему немедленно? - осведомился дон Федерико.
- Потому что мне не убежать. Они кругом. Люди и собаки, надежды на спасение нет.
- А вам не приходило в голову, что они могут всего лишь убить вас, и ничего больше? И если даже случится худшее, они, по всей вероятности, сумеют сделать это лучше, чем вы сами.
Молина, пошатываясь, встал и сказал с неожиданной горячностью:
- В этом деле замешано слишком много людей. Если они схватят меня, всем остальным тоже крышка.
- Понимаю, - сказал Виланова, - вы хотите сказать, что не сможете выдержать пыток.
- Вопрос не в этом, - пояснил Молина, - можете вы или нет, теперь это не имеет значения. Они сейчас работают научно. Для них вы помешанный. Вот вас и лечат электрошоком, а в крайнем случае производят операцию мозга. И результаты отличные. Зачем же пачкать руки допотопными пытками?
- Раз так, должен признать, что у вас действительно нет выбора…
Не успел дон Федерико закончить фразу, как оба они услыхали донесшийся издалека и сразу оборвавшийся собачий лай и тут же, когда смолк на мгновение шум прибоя, совсем с другой стороны, снизу, долетели голоса, близкие и отчетливые. Молина вздрогнул и отвернулся.
- Вы можете идти? - спросил дон Федерико и взял Молину под руку. - Мне кажется, к берегу подходит лодка.
Поднимаясь бок о бок с Молиной по тропинке и поддерживая его, дон Федерико сам с трудом удерживался на ногах.
- В некотором смысле мое положение не менее затруднительно, чем ваше, - сказал он, - хотя в моем случае необходимость покончить с собой не столь безотлагательна. Да, не повезло нам с вами, что живем мы в этом веке. Мой дом рассчитан как раз на такие вот ситуации. Живи мы на несколько поколений раньше, все было бы очень просто: мы вошли бы в дом, заперли бы входную дверь и подождали бы, пока наши преследователи не уберутся восвояси… Как вы? Голова не кружится?
- Сейчас пройдет, - отвечал Молина. - Через несколько минут я совсем приду в себя.
- В таком случае давайте прибавим шагу, - предложил Виланова. - Если даже, пренебрегая собственным достоинством, я захочу пробежать последние пятьдесят метров, не уверен, что мне это удастся.