Свернувшая тропинка привела их к полуразрушенным постройкам, возле которых возвышались небольшими желтыми вулканами два стога сена, увенчанные ночными горшками, - скудная доля урожая, причитающаяся арендатору. Сразу за ними поднималась отвесная изогнутая стена, сложенная из обломков скалы, на которой и стоял дом: цемент, соединявший глыбы камней, был похож на слои крема в торте, а выше, метрах в десяти над землей, темнело недремлющее око единственного окошка, заключенного в ободок белой рамы.
Дон Федерико приостановился, чтобы перевести дух.
- В последний раз из-за недоплаты каких-то церковных сборов этот замок осаждал епископ, - сказал Виланова немного назидательно. - Пушка, которую подвезли на корабле, упала при разгрузке в море. Говорят, она и по сей день лежит там. В те дни нападением угрожали либо чужеземцы, либо церковь. Только недавно главной угрозой стало собственное государство.
Они пошли дальше, и дон Федерико поддерживал Молину под руку.
- Еще несколько метров. Кажется, мы добрались вовремя.
Они вошли в замок через двустворчатые огромные ворота, одна створка которых была приоткрыта.
- Боюсь, что без вашей помощи мне их не закрыть, - сказал дон Федерико. - У моего отца желание жить в безопасности было прямо-таки манией. Дубовые ворота в шесть дюймов толщиной казались ему ненадежными, и он приказал оковать их железом. А потому человеку, не обладающему сверхъестественной силой, их просто не сдвинуть с места.
Прямо у них над головой гулко прозвучали по каменному полу быстрые шаги, и они увидели закутанную в черное Марию; обойдя безголовых каменных львов, украшавших галерею, она спустилась по открытой лестнице во двор. Дон Федерико крикнул ей:
- Помогите нам задвинуть засовы, дорогая! Мне все кажется, для этого можно было бы придумать какой-нибудь нехитрый механизм.
Спустившись по лестнице, Мария окинула еле державшегося на ногах Молину быстрым испытующим взглядом.
- Что вы еще придумали? - обратилась она к дону Федерико.
- Насколько я помню, у вас была где-то бутылка отличного коньяка? - спросил Виланова. - Это мой старый друг. Как видите, он промок до нитки и совсем обессилел. И потом, мы собираемся кое-что отпраздновать.
- А позвольте узнать, что именно? - спросила Мария, с неприязнью глядя на Молину - так могла бы смотреть женщина, чей муж испортил семейное торжество, притащив с собой домой какого-то забулдыгу.
- День лисицы.
- Чей, говорите, день?
- Лисицы, - отвечал Виланова, - всяких лисиц, самых разнообразных. Ушел домой Росас? Ну и бог с ним!
- Что-то вы чудите, - сказала она.
- Я имею на это право. Я сейчас в состоянии нервной экзальтации. Ведь у меня как-никак отнимают мое поместье. - Он повернулся к Молине. - Вы, возможно, заметили примыкающую к дому башню. Лет сорок назад я еще вполне бы мог забраться наверх с ружьем и уложить наудачу несколько человек… Хорошо, что я уже стар, потому что когда-то я был метким стрелком и, конечно, кого-нибудь бы убил, да только не тех, кого надо. Ведь тех, кого надо, пулей не достанешь!
- Но они же гонятся за мной, а не за вами, - сказал Молина.
- Да, конечно, - согласился дон Федерико. - Но я хочу как-нибудь помочь вам. Потому мы и пришли сюда. Только как? В этом весь вопрос.
- Мне бы только какое-нибудь оружие, - вымученно сказал Молина. И в эту минуту они услыхали за воротами топот ног. Сморщившись и поманив Молину, дон Федерико пересек двор и через открытую дверь ввел его в напоминавшую келью комнату, где стояли лишь грубо сколоченный стол и несколько стульев да на стене висела картина, изображавшая распятие Христа. Мария принесла коньяк и две рюмки. Она поставила их на стол и застыла, не сводя глаз с Молины. Каждая черточка ее лица дышала негодованием.
- Принесите еще одну рюмку, - сказал ей дон Федерико. - Я хочу, чтоб и вы выпили с нами. Случай совсем особый. - И он обратился к Молине: - Вы что-то говорили об оружии… Правильно ли я понял, что вы все-таки решили покончить с собой?
- Совершенно правильно, - кивнул Молина.
- Не смею вас удерживать. Это было бы противно чести. - Он поднял свою рюмку. - Да здравствует то, за что бы вы там ни боролись. И да не будет у наших врагов ни капли хорошего коньяка, чтобы поднять дух, когда придет их черед.
Осушив свою рюмку, Виланова вышел из комнаты и вернулся с мотком веревки.
- Вот вам оружие. - И бросил веревку на стол.
Молина взял веревку в руки и стал разматывать. Через открытую дверь было слышно, что шум за воротами усилился - теперь уже в них стучали. Молина потрогал жесткие волокна веревки. Пристально глядя ему в лицо, дон Федерико сказал:
- Пеньковой веревкой можно удавиться не хуже, чем шелковой, - и кивнул в сторону арки в дальнем конце комнаты. - В буфетной на потолке есть крюк.
Молина встал, взял веревку и остановился. Провел рукой по лицу, стерев внезапно выступивший пот. И спросил:
- А ружья у вас нет?
- К сожалению, могу предложить вам только два вида оружия, - отвечал дон Федерико. - Одно вы держите в руках, второе - это прыжок с пятнадцатиметровой высоты на камни у подножия башни. Сочувствую вам - я вижу, вы не способны на настоящее отчаяние. А без истинного отчаяния, которое нам ниспослано во спасение, трудно решиться на такое.
В ворота снова забарабанили, и сквозь толщу дерева стали слышны какие-то крики. Дон Федерико снова наполнил рюмки:
- В прежние времена они могли бы три дня ломиться в ворота. Даже сейчас у нас есть еще в запасе несколько часов - пока кто-нибудь не догадается послать за динамитом.
- Несколько часов?
- Если мы решим, что имеет смысл заставлять их ждать так долго. Но как бы то ни было, если весьма проблематичная надежда на спасение может вас заинтересовать, я могу вам кое-что предложить.
Пульс у Молины участился, словно ему сделали переливание крови. Он готов был ухватиться за малейшую надежду на отсрочку - так, вероятно, христианские мученики цеплялись за свою веру в вечное блаженство. В час отчаяния Молина уже не стыдился.
- Я трус, - признался он дону Федерико, - сегодня я уже один раз заставил себя принять смерть. Меня это сломило. Я опустошен. Сейчас это в тысячу раз труднее.
- Вполне понятно, - сказал дон Федерико. - Тот, кто действительно решил умереть, имеет право покончить с этим делом быстро и освободиться. Вам удивительно не повезло с ядом.
Отвращение к самому себе душило Молину.
- Я рад, что остался жив.
- Это доказывает, что вы больны. В таком состоянии трудно умирать. Будь у вас несколько часов, чтобы прийти в себя, вы бы, наверное, снова нашли в себе достаточно сил. Поэтому я решил сделать свое предложение: не думаю, чтобы это дало вам реальный шанс спастись, но по крайней мере вы получите передышку.
В комнату вошла Мария.
- В саду полно полицейских, - сказала она. - Они притащили лестницу.
- Чтоб им провалиться! - воскликнул дон Федерико. - Воображаю, во что эти мерзавцы превратят цветочные клумбы. Только все равно оттуда они в дом не ворвутся. Задняя дверь крепка, как вход в подвалы банка. Разрешите наполнить вашу рюмку. Не могу же я допустить, чтобы этот отличный коньяк допивали профаны, которые даже не способны его оценить по достоинству.
Молина осушил свою рюмку, дон Федерико налил ему еще. Он наполнил третью рюмку и подал ее Марии.
- Мне жаль, дорогая, что нам так и не удалось обо всем поговорить. В шкатулке у меня под кроватью лежит для вас письмо. Ключ куда-то запропастился. Придется вам взломать замок.
- Не впадайте в мелодраму, - сказала Мария и поджала губы.
- Мне надо бы съездить в Барселону и договориться с каким-нибудь антикваром в Кале-де-Паж о продаже мебели. Все они жулики, и выбирать особенно не приходится. Смотрите только, чтобы ничего не попало в лапы Валса… И прошу прощения за мелодраму. Снова сказка про серого волка. Ну, а теперь нам пора уходить, - обратился он к Молине.
Он встал и повел Молину сквозь темную, гулкую пустоту дома, через старинные сумрачные комнаты необычного вида и привел во внутренний дворик, почти целиком занятый массивным основанием дозорной башни.
- Если б можно было своими глазами увидеть минувшее! - сказал дон Федерико. - Как часто, должно быть, в прошлом обитатели этого дома должны были искать здесь спасения от зверей в образе человеческом!
Он толкнул ногой башенную дверь, и из темноты на них пахнуло безмолвием и гнилостью забытых столетий.
- На ваше счастье, в полицию из-за мизерного жалованья идут служить только отъявленные тупицы, - продолжал дон Федерико, - из башни ведет потайной ход, он тянется несколько сот метров и выходит наружу на обращенном к морю склоне вон того холма. В этом нет ничего особенного. Все старые замки имели потайные ходы. Раньше вход в туннель с того конца был замаскирован, теперь же в нем играют дети. Все так к нему привыкли, что совсем забыли о его существовании. Прямо под ним небольшая бухточка, и тут же на берегу полуразвалившийся сарай, и в нем моя лодка. Протекает она или нет, не знаю. В последний раз я рискнул довериться морским волнам год, а то и два назад. Может быть, она камнем пойдет ко дну, но, как бы то ни было, она в полном вашем распоряжении.
Молина ощупью вошел в башню.
- Сейчас ваши глаза привыкнут к темноте, и вы увидите крышку люка. Он открывается довольно легко. Когда вы туда войдете, я запру за вами дверь и брошу ключ в колодец.
Дон Федерико вынул из-за спины руку, протянул ее, и Молина почувствовал у себя в руке большой старинный пистолет.
- Он старый, но стреляет без осечки, - сказал Виланова. - Если не будет иного выхода, стреляйте в рот. Мне известен случай, когда один человек, стрелявший себе в висок, остался жив.
И он пошел прочь от башни, бормоча себе под нос:
- Гнилое место. Меня в эту дыру никакими палками не загонишь.
- А знаете, - сказал он немного погодя Марии, - люди должны иметь возможность умирать, как в кинофильмах - без унизительных подробностей, отсрочек и явных увечий… А теперь, с вашего позволения, я пойду и немного приведу себя в порядок, прежде чем впустить в дом наших друзей. Случай как-никак торжественный, и мне хотелось бы выглядеть как можно лучше.
Глава XXVII
- Ну что ж, - сказал полковник, - вряд ли можно назвать эту операцию успешной.
- Да, сеньор.
- Просто не верится, что этому человеку все-таки дали ускользнуть у нас между пальцами. Я не возлагаю вину на вас лично. Плохо руководили сверху. Слишком много нашлось охотников заниматься этим.
- Да, сеньор, - согласился Кальес.
- Да сядьте вы, бога ради. Просто уму непостижимо, что стало с полицейской службой. Не хвастаясь, скажу, что в те времена, когда начинал свою карьеру я, такого случиться не могло, даже если б нам пришлось искать беглеца во всей Сьерра-Неваде.
Обманщица-память услужливо подсунула полковнику героическую картину давно минувших дней, когда его еще радовали чины и ордена, и он увидел себя не скачущим даже, а летящим на боевом коне по голым, выбеленным солнцем горным перевалам. Полковник грустно вздохнул. Накануне он решил, что пора ему заканчивать свою поэму, и сейчас, когда труд был завершен, он не испытал ничего, кроме скуки и разочарования. Ритм, с которым он сжился, был нарушен, и мысли полковника беспокойно рассеивались.
Он подошел к окну, откуда открывался вид на Торре-дель-Мар, и немного утешился - при вечернем освещении деревушка походила на трогательную картинку, написанную заезжим художником-иностранцем. Внизу, во внутреннем дворике, тесно росли лимонные деревья, и выглядывавший из густой темной зелени плоды походили на только что народившиеся луны.
- Вам понятно, - сказал он, возвращаясь на свое место, - что старик Виланова делает из нас посмешище?
- Мне дали понять, сеньор, что он не отказывается сотрудничать.
- Сотрудничать? Слово-то какое! Пока что его показания под присягой заняли уже пятьдесят машинописных страниц. Мы не в силах заставить его замолчать. Вначале мы были склонны верить его показаниям, но потом он имел наглость заявить, что замешан в преступлении, совершенном на фосской электростанции. Это же означает, что нам придется это дело пересматривать. Я вас спрашиваю, лейтенант, можете ли вы представить себе его главарем какой-нибудь организации? Старый негодяй. Вы бы видели при этом выражение его глаз. Он постарается причинить нам как можно больше неприятностей. Между прочим, о Молине ничего нового не слышно?
- У одного типа по имени Гомес, он же Кабрера, владельца маленькой палатки на берегу, было обнаружено несколько досок от пропавшей лодки. Он показал, что нашел обломки лодки среди скал. - Кальес кое-что припомнил. - В этом месте, сеньор, не раз прибивало к берегу трупы. Наверно, их сносит течением.
- Но на этот раз трупа не оказалось?
- Гомес говорит, что трупа не находил, хотя сам он одет в то, что снимает с утопленников.
- А на него можно положиться?
- Нет, сеньор, он интеллектуал.
- Кто?
- Интеллектуал. Человек с очень темным прошлым. Первым делом, мы выяснили, он дезертировал из рядов националистов и перешел к красным. Он возглавлял у них один из отделов пропаганды.
Полковника передернуло.
- Все это время ему удавалось заметать следы, симулируя потерю памяти. Но мы его живо вылечили.
- Вы добились от него толку?
- Прямо скажу, за всю мою службу в полиции я не сталкивался с бо́льшим упорством.
- В общем, это как раз тот человек, который мог бы помочь Молине скрыться.
- Если бы он имел возможность, сеньор, уж конечно помог бы! Только все здешние говорят, что в таком месте обыкновенному пловцу не уплыть далеко.
"Большего обо всей этой загадочной истории мы, пожалуй, и не узнаем, - подумал полковник. - Потянули сорняк за стебель, он сломался у нас в руках, а корень остался в земле. Он даст первые ростки. Старик Виланова, который относится к своему аресту, как к забавной шутке, сидит в тюрьме, а его затаивший злобу сын сумел выбраться из страны, и в будущем от него еще можно ждать немало неприятностей".
- Угодно ли вам, сеньор, послушать отчет о состоянии текущих дел? - Голос Кальеса нарушил ход мыслей полковника, и он в знак согласия кивнул.
Монотонным, казенным голосом Кальес начал перечислять повседневные ущемления, ограничения в передвижении, штрафы за нелегальное владение имуществом и постоянный надзор, которому подвергались люди, сражавшиеся на стороне красных. Вынужденный прислушиваться, полковник пришел в крайнее раздражение.
"Друг мой, - так и хотелось ему сказать, - ведь ты же продукт коротенького отрезка нашей истории, который уже на исходе. Уясни себе это. Ты отстал от жизни. Сейчас нужны люди - и даже в полиции они нужны, - способные толковать испанские законы на испанский лад. Время осатаневших ищеек миновало. Хватит разговоров о красных, да и о фалангистах тоже. Неужели у нас как у нации недостанет величия признать, что, возможно, не правы были как те, так и другие?" Полковник поморщился.
- Чем это здесь так пахнет? Даже в носу щиплет.
Кальес удивленно вскинул глаза.
- Может, сеньор, это зотал, которым я велел мыть здесь полы? Деревня ведь насквозь провоняла рыбой.
Полковник достал носовой платок и вдохнул запах одеколона. Внезапно он принял решение.
- Возможно, вы удивитесь, узнав, что вас вскоре переведут в другое место.
Лейтенант глотнул, но продолжал смотреть в одну точку, чуть повыше головы полковника.
- Ну, так удивлены вы или нет?
- Да, сеньор.
- И не слишком огорчены?
- Нет, сеньор.
- Если вы думаете, что решение это каким-то образом связано с недавней неудачной операцией, смею вас заверить, что это не так. Дело в том, что полицейская служба теряет от того, что вы работаете среди людей, которых презираете. Это не эффективно.
- Вполне понимаю, сеньор.
"С ним обошлись несправедливо, - подумал полковник, - сделали из него козла отпущения, но ничего не попишешь".
- Может, у вас есть какие-нибудь пожелания относительно места вашей дальнейшей службы? - спросил он.
- Нет, сеньор, никаких.
- И сказать вы, видимо, тоже ничего не хотите?
Кальес собрался с духом.
- Хочу, сеньор. Я бы хотел просить вас об одном одолжении.
- Об одолжении, лейтенант? - Полковник почувствовал облегчение. - Разумеется, если я могу быть чем-либо полезен…
- Прошу прощения, сеньор, я бы хотел… Дело в том, что тут произошла одна неприятная история, и я подумал, может, сверху могли бы чем-нибудь помочь…
- Продолжайте, - сказал полковник.
- В этом деле замешан человек по имени Коста.
- Очень знакомое имя.
- Вы же мне его рекомендовали, сеньор. Может, помните - он был героем нашего движения. Молина, между прочим, снимал комнату у его матери.
- Как же, помню. Он вам помогал, не так ли?
- Очень помогал и содействовал. К несчастью, у него серьезные неприятности.
- Насколько серьезные?
- Его обвиняют в убийстве, сеньор.
- В убийстве? Я что-то не припомню, чтобы об этом упоминалось в вашем отчете.
- Преступление было совершено в Барселоне. Его невеста по глупости поступила прислугой в дом терпимости, и владелец заведения соблазнил ее… Эго известный способ вербовки девиц.
- И что же?
- Коста узнал об этом.
- И?
- Он вступил в пререкания с этим человеком.
- Вы называете это пререканиями? Вы же сказали, что он его прикончил?
- Набросился на него в припадке умопомешательства. Я видел копию медицинского заключения. Преднамеренности тут никакой не было, сеньор.
- Из чего вы это заключаете?
- Он не применил оружия.
- Отчего же наступила смерть?
- Во время ссоры жертва была выброшена из окна пятого этажа.
- Акт самообороны, - заметил полковник, - любопытно. Есть в этом что-то классическое. И с какой же целью вы все это мне рассказываете?
- Если бы этим занялись надлежащие инстанции наверху, возможно, дело удалось бы свести к непреднамеренному убийству.
- Вы так считаете? Мило с вашей стороны, что вы мне об этом сказали. Должен ли я это рассматривать как просьбу употребить мое влияние, как вы выразились, в надлежащей инстанции?
- Коста для меня - товарищ по оружию, - сказал лейтенант.
- Значит, вы меня об этом просите. Ну что же, о делах такого рода, пожалуй, лучше всего говорить начистоту. - Впервые за время их знакомства полковник мысленно одобрил Кальеса. - А где же девушка?
- Она, сеньор, вернулась в деревню.
- С ней все в порядке?
- По-моему, да, сеньор.
- Никаких дурных последствий? Здоровье ее не пострадало? Она не забеременела?
- Насколько я понимаю, что-то в этом роде было, но деревня помогла ей всем миром. О подробностях я не расспрашивал.
- Вы когда-нибудь, лейтенант, изучали обычное право древнего королевства Арагон? - внезапно меняя тон, спросил полковник.
- Нет, сеньор.
- А стоило бы. Законы эти гуманны, терпимы и исполнены здравого смысла. Я упомянул о них только потому, что, по законам Арагона, приговоренному к смерти часто уже на эшафоте предлагали помилование, в случае если он согласится взять в жены падшую женщину. Вас это удивляет, лейтенант?
- Должен признаться, да, сеньор.