Но чего, собственно, не хватает всем этим людям, тянущим шеи по обе стороны дороги? Не мира, хлеба и свободы – это уж точно. Тогда чего? Им ведь все равно ни хрена не видно через зеркальные стекла лимузинов, кроме собственных отражений. Еще один парадокс. День у Брюса выдался богатым на парадоксы. Чем больше эти люди стараются заглянуть в его мир, тем отчетливее они видят собственные физиономии. Вот оно! Вся правда, заключенная в единый емкий образ. Почему фильмы Брюса пользуются таким успехом? Да потому, что зрители находят в них самих себя. Герои фильмов Брюса могут выглядеть привлекательней и круче, и все же они такие же, как зрители: им свойственны те же страхи, те же желания, те же тайные страсти и фантазии. Профессор ошибается, а он, Брюс, прав. Его кино всего лишь служит зеркалом для общества. Брюс не показывает зрителям придуманный мир; они сами создают тот мир, который отражается в фильмах Брюса.
Это в них он ищет вдохновение, в этих несчастных зеваках, заглядывающих в окна его автомобиля и пытающихся догадаться, кто же в нем сидит. Они таращатся и тычут пальцами, но видят только собственные отражения, тычущие пальцами в них самих.
– Давайте, давайте, – произнес Брюс. – Показывайте пальцами и вините самих себя, потому что в том, что вы там видите, кроме вас, никто не виноват. Вы такие, какими сами себя сделали…
Впереди, пытаясь в выгодном свете показать свои соски и бедра, вертелась актрисулька в фиолетовом платье.
Следующим шел Брюс.
Он собирался вылезти из лимузина со скучающим видом и войти в кинотеатр, почти не обращая внимания на толпу. Ну, можно, конечно, позволить себе едва заметный кивок собравшемуся народу, но не более того. "Неужели я один тут понимаю, что все это полная ерунда?" Вот что Брюс хотел сказать, но… Доктор Шоубизнес появился из ниоткуда и сделал ему свой наркотический укол. Толпа восторженно приветствовала Брюса, и он просто не мог не насладиться всеобщим вниманием. Он повернулся лицом к толпе, помахал рукой, поправил бабочку, смущенно потеребил мочку уха.
"Любите меня, сукины дети! – думал он. – Смотрите на меня! Это моя ночь. Я величайший в мире кинорежиссер, а веду себя так, словно обычный парень, такой же, как вы".
"Да он же такой, как мы, обычный парень", – поняла толпа, и крики приветствия стали вдвое громче.
Не приветствовали его только пикетчицы, что, впрочем, было неудивительно. По их глубокому убеждению, Брюс – убийца детей.
Над головами пикетчицы держали плакаты с буквами "МПС", которые означали название их политической группы – "Матери против смерти". Просто удивительно, какие старания прилагают люди, какие нелегкие лингвистические тропы проходят, чтобы подобрать своей организации звучное название. Матери были не против смерти, а против насилия и убийства. Но "МПНУ", по их мнению, звучало некрасиво, поэтому группа превратилась в "Матерей против смерти", сокращенно "МПС". Некоторых из них Брюс знал в лицо. Эти женщины, чьих сыновей и дочерей Брюс якобы лишил жизни, неотступно следовали за ним уже много месяцев.
"Голливуд превозносит убийц, – гласил один из лозунгов. – Верните нам традиционные формы семейного досуга".
"Вроде инцеста", – продолжил мысль Брюс, но, к счастью, не вслух, а про себя. Даже лихие отщепенцы в остроносых ботинках должны знать меру.
– Мистер Деламитри, – прокричала одна из матерей, – моего сына убили! Ни в чем не повинного мальчика застрелили на улице. В вашем последнем фильме убивают семнадцать человек.
"Да, а еще в нем было много секса, но ты, готов поспорить, давно забыла, что это такое", – про себя подумал Брюс.
– Где твоя старушка? – выкрикнул из толпы какой-то бестактный дурак.
Забавно, как некоторые искренне считают, что хамить богатым и знаменитым – это в порядке вещей. Как будто деньги могут облегчить разрыв с женой.
Брюс не делал шоу из своей женитьбы и не собирался превращать развод в публичное событие. Однако приходилось мириться с тем, что его семейные неурядицы стали достоянием публики.
"А где твои хорошие манеры, болван несчастный?" – хотел ответить Брюс, но вместо этого молча улыбнулся, как бы говоря: "Да сами все знаете". Болван остался доволен таким ответом и поднял вверх большой палец, а толпа поддержала его новым всплеском разрозненных приветствий.
Зеркало Брюса было двусторонним. Иногда он ловил в нем свое отражение. Ему хотелось, чтобы толпа любила и ценила его. Он улыбался зевакам, махал им рукой и видел в их лицах собственную слабость и неискренность.
Стал накрапывать дождь. Надвигалась летняя гроза. Брюс поторопился ко входу в кинотеатр. На нем был смокинг, в котором Хамфри Богарт снимался в "Касабланке". Брюс его одолжил и не хотел, чтобы смокинг намок.
К северу от Лос-Анджелеса уже разразилась гроза. В свете фар асфальт блестел, как лакированная кожа.
Из салона "шевроле" 1957 года дорогу видно было плохо, потому что старые дворники едва справлялись с потоками дождя.
– Иногда приходится выбирать: шик или удобство, – сказал мужчина, объясняя, почему решил угнать именно эту машину. – Даже разбитая, эта тачка лучше любой заграничной жестянки отсюда до самого Лос-Анджелеса.
– Хотя бы радио работает, – сказала девушка и поймала станцию, передающую тяжелый рок.
Самой ей нравилась музыка потише и поспокойней, но она знала, как угодить своему приятелю. Кроме того, сейчас ее больше интересовали новости. Ей нравилась известность.
"Отчаянные головорезы… Бонни и Клайд наших дней… мексиканская горничная найдена мертвой в номере мотеля с чистыми полотенцами и мылом в руках…"
Девушка вспомнила, как странно было смотреть кино в то время, как перед телевизором лежала мертвая горничная.
"…в том же мотеле убит четырнадцатью выстрелами официант…"
Не надо было говорить, что он ее клеил. Знала же, чем это кончится.
Диктор перешел к новостям шоубизнеса: "…прямой репортаж с церемонии вручения "Оскара"… Я вижу Брюса Деламитри. Он приветствует собравшихся".
– А вот и он, – пробормотал мужчина, вглядываясь в стену дождя. – Спокойно, Брюс, тебе его дадут. Дадут, никуда не денутся. Вот увидишь.
Глава девятая
– Брюс Деламитри! Вот он, наш герой! – почти закричала неправдоподобно хорошенькая блондинка, ныне актриса, а в прошлом модель, постаравшаяся произвести наибольшее впечатление за выделенные ей несколько секунд в эфире.
В целом, люди, представляющие со сцены лауреатов, делятся на две группы: звезд первой и второй величины. Приглашенные звезды первой величины обычно и сами номинируются на "Оскар" и заодно вручают награду кому-нибудь еще, тем самым несколько оживляя церемонию. Они, конечно, рады были бы отказаться: эффект от их появления на сцене в качестве лауреата портится оттого, что зрители уже их поприветствовали во время вручения статуэтки за какой-нибудь "лучший зарубежный саундтрек". Но они соглашаются, потому что не могут отделаться от чувства, что отказ может как-то повлиять на их собственную судьбу. Звезды первой величины, не номинирующиеся на "Оскар", обычно отказываются участвовать во вручении наград. Они, конечно, заявятся на церемонию и будут сидеть в одном из первых рядов с выражением спартанского спокойствия на лице, но в роли крестных отцов и матерей своих же соперников выступать не будут ни за что. Поэтому организаторы и вынуждены обращаться к звездам второй величины – восходящим или гаснущим. Первые еще недостаточно знамениты для того, чтобы произвести фурор на церемонии, а у вторых осталась только одна возможность произвести фурор – умереть. Они-то и заполняют промежутки между звездами первой величины.
Брюсу досталась восходящая звезда.
Конечно, это было не в порядке вещей. Номинация "лучший режиссер" – одна из самых престижных на церемонии, и при обычных обстоятельствах Брюс получил бы свою награду из рук какой-нибудь суперзвезды. Но обитатели Голливуда очень благоразумны: никто не любит политических скандалов, а "Матери против смерти", размахивающие своими лозунгами, означали скандал. Присутствие Брюса в списке номинантов отпугнуло всех крупных знаменитостей, к которым изначально обратились с просьбой представлять "лучшего режиссера".
– Брюс Деламитри! Вот он, наш герой!
Брюс соскочил со своего места, как довольный щенок, услышавший зов хозяина. Конечно, он планировал удивленно приподнять брови и медленно, почти неохотно проследовать на сцену. Вместо этого он выпрыгнул из кресла, словно у него в спине сработала пружина. Постепенно приходя в себя, но все еще по-идиотски улыбаясь, он зашагал к сцене. Его место в зале тут же занял "дублер" в смокинге. В конце концов, церемония вручения "Оскара" – это телешоу, и в зале не должно быть пустых мест, портящих идеальную картинку.
Восходящая звезда одарила Брюса ослепительной улыбкой. К своему абсурдно идеальному телу она прижимала желанную золотую статуэтку. Если бы у Брюса так не пересохло во рту, то у него наверное, потекли бы слюни. Это же просто фантастика! В течение всей мучительно долгой церемонии Брюс обдумывал свою речь. Он собирался выступить против цензуры, осудить истерическое отношение общественности к проблемам, нуждающимся в разумном разрешении, и подчеркнуть всю важность свободы слова и художественного самовыражения в демократическом обществе. Короче, Брюс собирался вести себя как настоящий герой.
На глазах у миллиарда человек.
Так ему сказали: их смотрит миллиард человек. Миллиард! По пути от своего места в зале к ослепительной улыбке восходящей звезды Брюс попытался себе представить миллиард человек. Он думал обо всех этих людях, собравшихся снаружи кинотеатра и заглядывавших в окна его лимузина; он представлял себе целое небо, усеянное лицами, огромное небо, заполненное от одного конца до другого тысячами и тысячами лиц. И все они смотрели на Брюса. Но ничего не вышло. Сотня или миллиард – не важно. В любом случае это много народу.
Брюс стоял на сцене, в полном одиночестве, залитый светом прожекторов и со статуэткой "Оскара" в руке.
Это был его шанс. Шанс сказать всю правду и подняться над обычной для оскаровской церемонии просчитанной манипуляцией чувствами. Шанс не уподобляться "лучшему актеру", который сыграл персонажа с черепно-мозговой травмой и поэтому вытащил с собой на сцену девочку с такой же травмой и вручил ей свою статуэтку. Или "лучшей актрисе", которая основательно подняла свой рейтинг, появившись перед публикой в платье с лозунгом борьбы со СПИДом. Или "лучшему актеру второго плана", отметившему, что высокий долг Голливуда – вдохновлять весь мир. Или "лучшей актрисе второго плана", призывавшей со сцены к пониманию всего на свете. Шанс положить конец беспрерывному потоку благодарностей маме и папе, "моей команде", "тем многим и многим людям, благодаря которым я смог добиться таких высот", Всевышнему и Америке.
Настала очередь Брюса. Он скажет им правду.
– Я стою здесь на пылающих ногах. На пылающих ногах?
Это вырвалось у него само собой. Чудовищный размах происходящего возобладал над благородным намерением сказать о том, что он действительно чувствовал. Образ зеркала, в котором отражается миллиард глазеющих лиц, возобладал над его волей. Он перестал быть самим собой и превратился в автомат, безвольный рупор, транслирующий кошмарную сентиментальную бессмыслицу.
– Я хочу поблагодарить вас. Поблагодарить всех и каждого, кто присутствует в этом зале. Всех и каждого, кто трудится в киноиндустрии. Вы дали мне силы и открыли дорогу к звездным высотам…
А что еще ему оставалось? Не мог же Брюс просто испортить всем праздник! Брюзга никому не улучшит настроения, тем более брюзга, сжимающий в своей твердой мужественной ладони предмет мечтаний всех собравшихся в зале. Взять хотя бы Марлона Брандо. Он отнюдь не единственный, кому небезразлична судьба индейцев, или коренных американцев, или как там их теперь положено называть. Все за них переживают, но это не значит, что надо тащить их с собой на церемонию. На это способен только сноб и невежда. И потом – все эти люди там, на улице, которые потеряли близких им людей… Брюс к этому, конечно, не имеет отношения, и все же было бы нехорошо, добившись такого блистательного успеха, плевать на головы обездоленным с олимпийских высот оскаровского подиума.
– Вы ветер, дающий опору моим крыльям, и свой полет я посвящаю вам. Да благословит вас Бог. Да благословит Бог Америку. Да благословит Он заодно и весь мир. Спасибо.
Зал взорвался аплодисментами. Все почувствовали облегчение: Брюс Деламитри повел себя как взрослый мальчик. Когда было объявлено его имя, многие напряглись в ожидании, не воспользуется ли Брюс случаем наговорить каких-нибудь ужасных вещей. В конце концов, он представлял собой молодое, ершистое, циничное голливудское поколение, которому на все и на всех наплевать. Несложно было предположить, что он попытается привлечь к себе еще большее внимание эпатажным поведением. Некоторые робкие души даже боялись, что он упомянет этих ужасных пикетчиц у входа в кинотеатр, собравшихся там для того, чтобы всем испортить настроение. А тут такой приятный сюрприз. Речь Брюса оказалась образцом изящества и благовоспитанности в лучших традициях Голливуда: искренняя, скромная, патриотичная и очень-очень трогательная.
Голливуд принял Брюса в свои ряды. Сойдя со сцены, Брюс погрузился в дружеские объятия кинематографической элиты.
В придорожном мотеле убирали кровавые останки мексиканской горничной и официанта, двоих несчастных, лицом к лицу столкнувшихся с отсутствием духовности и дорого заплативших за эту встречу. Патрульные и следователи качали головами.
– Еще сегодня утром Джерри поджаривал мне бифштекс, – сказал один из патрульных, провожая взглядом каталку, на которой повезли к стоянке труп официанта.
Спереди убитый Джерри был похож на Джерри живого: современное огнестрельное оружие оставляет очень аккуратные входные отверстия. Совсем иначе выглядят раны с обратной стороны. Проходя сквозь человеческое тело, пуля выбивает из него конус плоти и на выходе производит устрашающие разрушения. Спереди у Джерри было всего лишь несколько дырочек, зато сзади он представлял собой кучу мясного фарша.
Горничная была задушена.
– Зачем они это сделали? – спросил патрульный. – Какого черта им нужно было убивать? Мотива-то никакого. Это ведь даже не ограбление! Так зачем же?
Вопреки распространенному мифу, американские полицейские не соскребают целыми днями человеческие останки с полов и стен. Может, это и привычное занятие для сотрудников вашингтонского убойного отдела, но никак не для обыкновенных колов. Им иногда случается сталкиваться с насильственной смертью, но происходит это не так часто, чтобы патрульные могли остаться равнодушными к случившемуся в мотеле.
– Да просто так, – ответил следователь. – Они так развлекаются. Может, были под кайфом, может, на них подействовал какой-нибудь сатанинский хэви-металл, а может, кино насмотрелись.
На месте происшествия все еще было несколько репортеров.
– То есть вы, офицер, склоняетесь к мысли, что это очередное подражательное убийство? – загорелись глаза у одного из репортеров. – Здесь поработали Магазинные Убийцы?
– Ну, вообще-то это не магазин. С другой стороны, какая разница психам, где убивать? Не знаю… Может, это и они, а может, у них появились подражатели.
– Подражатели подражателей? – спросил репортер, неистово царапая в своем блокноте.
– Не знаю. Может, подражатели подражателей подражателей. Все что мне известно: погибли двое невинных людей, обыкновенных американцев.
– В этом-то суть дела и есть, да? – Репортер мертвой хваткой вцепился в последние слова следователя. – Это всего лишь обыкновенная история, еще один обыкновенный эпизод из "Обыкновенных американцев"?
– Не знаю, что вы называете обыкновенным, – ответил полицейский. – Я тридцать лет обедаю в этой забегаловке, но до сегодняшнего дня здесь никого не убивали.
Но все, что требовалось, репортер уже записал.
Глава десятая
Бал у губернатора. Вечеринка после оскаровской церемонии. Блеск, роскошь и бюсты. Бюсты были повсюду, насколько хватало взгляда, целое море шикарных бюстов – от одного конца огромного зала до другого. Если что-то и могло разогнать неясное, но тягостное чувство поражения, связанное с неудавшейся речью Брюса, то именно такой Бал Бюстов.
Стоя на верхней ступеньке лестницы, ведущей в танцевальный зал, Брюс любовался открывающимся оттуда видом. С этой позиции можно было наблюдать сразу тысячу бюстов, лучших бюстов в Голливуде, а значит, и в целом мире. Подумать только! У его ног колыхалось море лучших грудей планеты – нежно розовых, кофейных, тронутых оливковым загаром – вздымающихся в ритме, заданном этой ночью. Совершеннейшие творения Матери-природы и пластических хирургов выпирали из шелка, люрекса и бархата и старались высвободиться из оков вечерних платьев, которые в общей сложности тянули на несколько миллионов долларов. Во второй раз за этот день Брюс почувствовал поток энергии, поднимающийся вверх под его одеждой. В "Оскаре" было дело или в том, что он так чертовски доволен собой? Ведь он герой! Человек дня. Лучший кинорежиссер в мире.
Опьяненный терпкой атмосферой секса и успеха, Брюс забыл о своей маленькой неудаче. Во время церемонии все говорят ужасные речи – такова традиция.
Ну конечно же.
Вне всяких сомнений.
В конце концов, в китче тоже есть своя прелесть. Вспомните хотя бы Элвиса. Вот-вот.
Успокоившись, Брюс окунулся в море бюстов.
– Спасибо, большое спасибо, – автоматически произносил он снова и снова, изо всех сил стараясь обращаться к лицам, а не к бюстам. Это был один из элементов этикета, с которым ему никак не удавалось разобраться. С одной стороны, все вроде бы очевидно: если женщина выставляет напоказ свой бюст, то невнимание к нему должно бы ее огорчить. С другой стороны, одобрительное разглядывание могут принять за полное отсутствие воспитания. Брюс даже подумывал надеть темные очки, но отказался от этой мысли, решив сосредоточиться на исполнении роли великодушного победителя.
– Честно говоря, я думаю, что такая-то его больше заслужила, – врал он.
Честно говоря, он думал, что такая-то сняла дурацкое сентиментальное кино, которое никто бы и не заметил, не будь такая-то женщиной. Но Брюс хотел казаться воспитанным.
– Нет, правда, думаю, она его больше заслужила. – Ха-ха, еще бы!
– Я радуюсь, что мои фильмы вообще пользуются каким-то успехом. – Да-да, конечно, размечтались!
– Рад тебя видеть, приятель. – Брюс с жаром потряс руку какому-то красавчику. – Мне жутко понравился тот фильм, где ты играешь полицейского. Нам обязательно нужно встретиться. Обязательно. Это было бы просто здорово.
– Ты видел фильм, в котором он играет полицейского? – доверительно спросил Брюс у оказавшегося рядом обладателя квадратного подбородка. – Режиссер – идиот, а актер в главной роли – просто тормоз. Я человек воспитанный и не люблю такие вещи говорить, но у этого парня нет ни малейших признаков таланта.
И снова бюсты. И снова поздравления. В промежутках – пара бокалов бурбона.