Я перевел дух, положил рюкзак на землю и вытащил несколько бутербродов, сваренные яйца, а так же огурцы с помидорами и соль в пакетике. У Мороза оказался почти такой же набор. Мы сели в тень у большого одинокого дерева, которое гордо обособилось от лесных братьев. На свежем воздухе еда казалась гораздо вкуснее, чем дома, - и мы принялись уплетать за обе щеки.
- Как ты думаешь, Миш, мой прадед был хорошим священником?
Этот вопрос застал меня врасплох. Мороз был по убеждению, как и все готы, больше дьяволопоклонник, чем поклонник Бога. Хотя главной "религиозной" эмоцией готов была темная романтика. В отличие от сатанистов, готы не стремились к убийствам и прочим ужасам. Они больше играли в вампиров и прочую нечисть, будучи в душе романтиками. И я не знал, что Мороз вкладывает в понятие "хороший священник". Я долго жевал пищу, как будто следовал рекомендациям диетологов, и ответил ему так:
- Если коммунисты его расстреляли, значит, он был очень хорошим священником. А почему тебя этот вопрос так волнует? Я, например, даже не знаю как звали моих прадедов. Ни одного из четырех…
- Сам не знаю, почему. - Мороз налил мне и себе по чашке дымящегося кофе. - Это ведь так необычно, что прадед был расстрелян комуняками, что он был священником и служил здесь. Ты только представь, - он здесь молился, отпевал и что там еще священники делают…
- Крестил. - Щегольнул я своими познаниями.
- Да, крестил.
- Да, это необычно. У меня все гораздо проще - родители, простые работяги, правда, батя, как ты знаешь подфарцовывает. Деды и бабушки, насколько мне известно, тоже из крестьян. Прадеды, наверное, тоже в земле копались. Батя у меня вообще косопузый - рязанские корни…
- Подумать только! - Мороз перебил, потому как, похоже, совершенно меня не слушал. - Он когда-то служил здесь. - Мороз покраснел от гордости за своего прадеда. - Знаешь, мне иногда кажется, что я со своим прадедом как-то связан…
Мне оставалось только понимающе кивнуть ему в ответ. Тогда я не принял всерьез его слова. Мне они казались очередной готической бредятиной, столь притягательной для молодых, неокрепших умов. Кладбище, заброшенная церковь, расстрелянный коммунистами прадед-священник - все это было очень романтичным.
Мороз замолчал и пристально посмотрел на меня. - Предлагаю, Миша, подождать до вечера, часов до шести. А потом пойдем в церковь и переночуем там. Ты как, согласен?
Я согласился, так как Мороз был для меня безусловным лидером, которому я всегда и во всем доверял.
Наступил вечер. Мы допили чай с бутербродами, оставив немного еды на утро.
Затем пошли по старой разбитой дороге, как нам сказала бабка. Скоро показалась красная полуразрушенная церковь. Рядом с ней действительно было старое кладбище. Виднелись несколько больших надгробных плит. На одной из обваленных плит мы прочитали:
- Фаддей Голицын. 1829–1878. Ктитор. Его пожертвованиями и воздвигнут храм святых мучеников Космы и Дамиана в лето 1878 года. Завещал похоронить себя здесь, чтобы вечно молились за упокой его души.
- Вечно молились, ха-ха. Не угадал Голицын. Смотри, - Мороз указал на плиту, - этот Фаддей построил храм перед самой смертью. Интересно, он знал моего прадеда или нет?
- А ты знаешь дату или хотя бы год, когда его расстреляли?
- Нет. - Мы еще немного побродили по кладбищу и подошли к руинам самой церкви. Храм был небольшим, высотой с двухэтажный дом, лишь колокольня выпирала чуть выше. Одна красная кирпичная стена была разрушена наполовину, остальные стены и крыша вроде бы были в порядке. Храм напоминал чем-то выброшенный на берег корабль. У него были колокольня и купол. Правда, куполом его можно было назвать с натяжкой - на нем не то что не было креста - он был без обшивки и напоминал разломанный хулиганами скворечник.
Мы осторожно вошли внутрь. В храме было темно, но свет проникал сквозь щели в крыше и разбитую стену. Внутри росла трава, и лежали несколько пустых бутылок из-под портвейна. Валялись окурки, пустые консервные банки и старые газеты. По всей видимости, деревенские алкаши облюбовали это место для своих попоек. Мы побродили по храму взад-вперед. Ничего романтичного - запустение и грязь. Ночевать здесь мне не больно-то хотелось. Я посмотрел на Мороза: он выглядел разочарованным и тщетно пытался скрыть свои чувства:
- Ну что ж, другого нечего было и ожидать, - бодро заявил Мороз, - ведь столько времени уже прошло, как этот храм закрыли.
- Будем здесь ночевать? - неуверенно спросил я. - Или разобьем палатку в поле?
- Знаешь, лучше разобьем палатку в поле. Здесь нам нечего делать. - Мороз присел на корточки и взял в руки обломок кирпича. - Странно, что и говорить. Прадеда расстреляли, могила этого Фаддея Голицына в запустении…
- Да, это точно, - я отмахивался от комаров, - очень странно.
Мне уже больше всего на свете хотелось поехать домой. Чего-чего, а комаров кормить я очень не любил. Мороз тоже выглядел крайне растерянным. Мы уже собрались выйти наружу, как услышали шум и мужские голоса рядом с церковью.
- Иди сюда, скорее же! - прошипел Мороз. Он схватил оба наших рюкзака и побежал к алтарю. Там, прислонившись к стене, лежали несколько деревянных щитов, за ними можно было спрятаться. - Быстрее, идиот! - Друг просто кричал шёпотом. Я быстро поспешил за ним, получив легкий подзатыльник за нерасторопность, и мы спрятались от чужих глаз и от греха подальше.
В щитах зияли две больших трещины, через которые можно было просматривать пространство храма и следить за происходящим.
А происходило следующее: в храм пролезли два мужика средних лет. У них были короткие стрижки и довольно мрачные физиономии. Один из мужиков, кавказской наружности, тревожно осмотрелся и прикрикнул на товарища:
- Давай быстрее, Босяк! Хватит уже телиться!
Босяк недовольно скривился, но ничего на это не ответил. Незнакомцы вошли в храм и внимательно огляделись. Минуты две они молчали и курили, затем сели на два деревянных ящика и достали из своих рюкзаков несколько бутылок портвейна и пару консервов для закуски. Мне стало понятно, откуда здесь лежат бутылки и другая грязь. Здесь был притон этих людей - Босяка и второго - крупного парня со злобным взглядом.
- А ты уверен, что дело выгорит, Ахмет? - спросил Босяк.
Ахмет язвительно посмотрел на Босяка:
- Тебе что, от моей уверенности станет лучше? Нет, конечно, не уверен. Да и вообще я пошел на это все только ради того, чтобы вновь очутиться за решеткой. Доволен, да?
Босяк раскупорил бутылку портвейна:
- Не цепляйся к словам. Я хотел сказать другое, сможем ли мы это всё сбыть?
Ахмет подождал, пока Босяк наполнит ему стакан. - Я сказал, что сможем. Зачем лишний раз спрашивать, да?
- Да ладно, проехали. Давай лучше выпьем! - Странные угрюмые незнакомцы выпили. Затем, чавкая как свиньи, они стали закусывать.
Мы с Морозом сидели за щитами, почти не дыша. Сердце колотилось от страха, что Ахмет с Босяком нас заметят. Мороз то и дело грозил мне кулаком, чтобы я не смел шевелиться.
Тем временем, гости выпили еще. Они оживились и стали разговаривать громче и смелее, стаканы наполнялись всё чаще. По разговору уже можно было понять, что они сильно пьяны. Я догадался, что эти люди - самые настоящие преступники. Они говорили на уголовном жаргоне, сдабривая свою колоритную речь отборнейшим матом. Ахмет хвалился, что он недавно обыграл кого-то в карты, Босяк с ностальгическими нотками в голосе рассказывал о своих первых грабежах, когда он ходил на дело со свинцовой перчаткой и кастетом. Постепенно становилось темно. Ахмет вытащил и зажег две парафиновые свечи. Обстановка была самая что ни на есть готическая - разрушенный храм, кладбище и два пьяных преступника.
Нам становилось все страшнее, ведь если бы они встретили нас на выходе из храма, они могли бы нас просто пропустить и ничего не сказать. Но теперь, когда они наговорили много о своих темных делах и выпили, наша участь, в случае обнаружения, могла бы быть очень печальной. Тем более, воры, похоже на то, недавно прокрутили какое-то дело. Босяк явно беспокоился, сумеют ли они сбыть некий "товар"…
- Не беспокойся, Босяк, у меня на вернисажах подвязки очень хорошие и в Москве и в Питере. Сработаем дело, а потом можно будет покутить. Давай-ка плесни мне еще винца.
- А все уже! - Босяк покачал пустой бутылкой. - Портвишок закончился.
- Да? Ну, так сгоняй в Ивантеевку за самогоном. - Ахмет достал из кармана несколько купюр. - Купи там еще у бабки какой-нибудь закусон. Сала, овощей с грядки.
- Ну, уж нет, Ахмет! - Тон Босяка был недовольный и обиженный.
- Что такое?!
- Пошли уж вместе в Ивантеевку. - После этих слов на минуту установилась тишина. Чувствовалось, что между двумя преступниками существовало какое-то напряжение, которое могло в любую минуту перерасти в конфликт. Босяк первый нарушил тишину:
- Я ведь не шестерка, чтобы тебе за пойлом бегать!
Ахмет рассмеялся:
- Да ты просто боишься, что я заберу клюкву и сбегу. Ведь так?
Босяк уклонился от прямого ответа:
- Да нет, говорю же тебе - не хочу один ходить за самогоном.
- Хорошо, хорошо… - примиряюще сказал Ахмет. - Пойдем вместе. Только нужно клюкву куда-нибудь схоронить, так, на всякий пожарный.
- Да вон! Положу за теми щитами в алтаре. Мы же недолго будем ходить? - Сердце мое сжалось от ужаса. Мороз был в таком же состоянии. Он выпучил глаза и сжал ладони в молитвенном жесте.
Босяк неторопливо, пьяными шаркающими шагами, подошел к щитам. Он стоял буквально в метре от нас. Мы слышали даже его недовольное бормотание и кряхтение. Затем, как в замедленной съемке, я увидел большую мускулистую руку с татуировкой в виде якоря, которая поставила прямо перед моим носом продуктовую сумку с какой-то доской. Сумка покачнулась и прислонилась к моим коленям. Босяк потрогал - не упадет ли, - и убрал руку.
- Ну, скоро ты там?!
Босяк вновь недовольно забормотал про себя, а вслух ответил:
- Сейчас! Просто задвину клюквину подальше!
Я понял, что рука Босяка, передвигающая сумку, наткнется на мое колено. А дальше…
- Да пойдем уже! - отозвался Ахмет. - Мы всего-то уходим на полчаса. Что ты телишься?!
Босяк пробормотал пару проклятий, но послушался Ахмета и направился к выходу. Я не верил выпавшему нам счастью. Ахмет задул свечи и чертыхнулся, зацепившись ногой за что-то. Бандиты, переругиваясь, пошли за самогоном, а мы, слушая их затихающий разговор, минуты две не могли прийти в себя.
Первым очнулся Мороз. Это произошло так - он толкнул меня в плечо и прошипел:
- Утекаем отсюда!
Я встал и прислонил сумку к стене. Выбравшись из-за щитов, я взял свой рюкзак. За мной проворно выполз Мороз. Он тяжело дышал:
- Все, уходим быстрее!
На наше счастье ночь была лунная и мы видели очертание разрушенной стены.
Казалось, что бандиты не ушли за самогоном, а спрятались у храма и, как только мы выйдем наружу, набросятся на нас. Но никто нас на улице не ждал. Старое кладбище освящалось половинкой светлой луны. Надгробье Фаддея Голицына блестело серебряным светом. Вначале мы пошли по направлению к Ивантеевке по той же самой дороге, по которой пришли сюда. Но потом решили пойти лесом, чтобы не встречаться с Босяком и Ахметом. Мы шли быстрым шагом, радуясь, что удалось сбежать незамеченными из храма.
- Подожди, Дима. - Мороз остановился и тронул меня за плечо. - А что было в той сумке, что поставил этот Босяк? Ты сидел ближе. Не увидел, что это было?
- Нет. Может быть, коробка была или доска какая-то. Я точно не понял.
- Вещь-то, наверное, ценная!
Я понял, куда Мороз клонит, но мне не хотелось и думать об этом.
- Наверняка краденая! Пойдем быстрее. Дойдем до края леска, поставим палатку - и спать!
- Подожди. Давай заберем сумку. Если они сами ее украли, то не будут заявлять в милицию. Не дрейфь, Миша.
- Нет, Мороз. Ты что! Эти жулики сейчас же вернутся, пьяные и злые. Что-то мне не хочется попадать к ним в лапы.
Я принялся отговаривать друга, но по блеску в его глазах понял, что это тщетно.
- Ты просто постоишь на стрёме. А в храм полезу я один.
От одной только мысли, что мне придется караулить Мороза от этих бандитов, у меня затряслись колени:
- Нет, ты как знаешь, а я пока что не совсем ума лишился…
Мороз злобно посмотрел на меня:
- Что ж, как хочешь, Миха, тогда я пойду сам. - Он развернулся и пошел к храму.
- Подожди, дурак! Поймают ведь. Что тогда делать будешь?
- Сам дурак. - Отозвался Мороз уже где-то далеко.
Тогда я тяжело вздохнул и побежал догонять приятеля. Мне ничего не оставалось делать, как согласиться покараулить, пока он не выкрадет сумку. Потому что если его поймают бандиты, я себе никогда этого не прощу, а если он удачно выкрадет сумку, то вся слава достанется ему. И он будет всю жизнь упрекать меня в трусости.
Договорились, что когда я услышу приближение преступников, сразу кидаю камень в стену храма. Мороз был проворным малым, поэтому он должен был успеть выскочить наружу. Рюкзаки мы оставили в стороне от храма, чтобы ничто нас не отягощало в случае бегства.
Мороз решительно направился в храм, а я присел на корточки рядом с кладбищем, четко вслушиваясь в ночную тишину. Мне было страшно, но Мороз должен управиться быстро.
Минуты через две я почувствовал, как переменился ветер. В его порывах я расслышал обрывки разговора. Сюда шли Босяк с Ахметом! Я живо бросил камень, но переборщил с силой броска - камень с шумом ударился о стену храма. Бандиты наверняка услышали это. Утешало только, что Мороз тоже непременно должен был услышать удар и что у него есть время, чтобы ускользнуть от бандитов. У меня времени было гораздо меньше, поэтому я, стараясь не шуметь, сиганул в сторону леска, где лежали наши вещи. Отбежав от тропинки метров пятьдесят, я пригнулся и быстро пошел, задевая землю рукой. Комаров было много, но они меня нисколько не беспокоили, гораздо больше меня обеспокоило то, что Мороза еще не было у рюкзаков, хотя ему, по идее, было до них ближе, чем мне. Я лег на землю и прислушался - до храма было метров двести. Сначала я не слышал ничего кроме стука собственного сердца.
Но через минуту я услышал озлобленные голоса Ахмета и Босяка. Вглядевшись в полумрак, в котором, благодаря луне, можно было разглядеть очертания храма и кладбища, а также просматривать поле и лесок, я увидел Мороза. Он мчал в моем направлении на всех парах, держа в руках сумку.
И тут же я увидел бегущего следом Босяка. Бандит грязно матерился и изо всех сил мчался за моим другом.
За какие-то секунды Мороз добежал до меня и наших вещей:
- Бежим! - Я схватил было рюкзаки, но Мороз скомандовал: - Оставь это! Бежим! - Мы рванули в лесок. Позади был слышен рык то и дело падающего Босяка. Он грозил нам смертью, если мы не бросим сумку. Я украдкой смотрел на бегущего рядом Мороза и понял, что отдавать сумку он не собирается.
Мы вбежали в лесок. Наши ночные прогулки по кладбищам здорово помогли нам: глаза хорошо видели в темноте, а ноги успешно обходили самые коварные препятствия.
Мы бежали очень долго, почти до самой Ивантеевки, обойдя ее с другого края. До станции было идти еще около шести километров, и мы решили пройти вдоль дороги по лесу, чтобы нас никто не заметил.
Как только мы остановились, Мороз вытащил из сумки икону среднего размера. По внешнему виду эта икона была очень древней. На ней была изображена Божия Матерь с Младенцем. Икона лежала в мягком бархатистом чехле, вероятно, для того, чтобы избежать порчи. Мороз любовно погладил доску:
- Смотри, Миха, дорогая ведь вещица.
- Ага! - Я тяжело дышал и смотрел по сторонам. - Наверняка краденая! Ты думаешь, мы сможем ее продать?
- А почему нет, сможем, наверное, если захотим! А, может быть, и не нужно её продавать. - Мороз рассмеялся. - Интересно эти недоумки нашли наши рюкзаки?
- Скорее всего, нашли. Что-то у меня нет желания к ним возвращаться.
- Ха! У меня лично ничего особо ценного там не было. Еда только. Пусть жрут. Будет им хоть чем закусить самогон…
- Ой-ю! - Я стукнул ладошкой себя по лбу, как будто хотел убить комара. - Всё, бляха муха, это конец! Вот это я попал! Ой-ой-ой!
- Что?! - встревожился Мороз.
- Дневник!
- Какой дневник?
Я почти плюхнулся на землю и закрыл лицо руками. На этой неделе я получил целых две двойки, по алгебре и поведению. Родители никогда на меня не давили, но очень переживали, что я стал себя безобразно вести и плохо учиться. Они уже жалели, что переехали в Кузьминки, и хотели переехать куда-нибудь еще, только бы мне было хорошо. Именно из-за того, чтобы не подталкивать родителей на такой шаг, я и взял с собой в поездку школьный дневник: чтобы мать не смогла обнаружить в нем двойки. Мать-то их теперь не обнаружит. Зато, скорее всего, их уже обнаружили Ахмет с Босяком. Я сказал об этом Морозу.
Тот почесал лоб:
- Да, ты прав. Влипли мы серьёзно! Теперь они знают, где ты учишься и как тебя зовут.
- Давай отнесем икону к рюкзакам, покричим издалека и положим сумку на видное место. Давай, а?!
- Ой, да не ной ты! - Мороз недовольно нахмурился. - Если икона краденая, то они предпочтут залечь на дно. Не будут они со школьниками связываться. Да и потом - лиц они наших не видели.
- Зато у них есть мой дневник, Мороз! Ведь я же свидетель! Ты что, фильмы не смотришь?! Свидетелей принято убивать! Прошу тебя - давай отнесем её, пусть они подавятся…
- Нет! - отрезал Мороз. - Хватит уже ныть! Они не посмеют искать тебя, потому что побоятся.
- А если нет?
- А если тебя сейчас машина сшибет?! Говорю же тебе, не бойся. В лицо они тебя все равно не знают и адрес твой не знают. Ты же слышал, какими словами они выражались - это ж гопники какие-то полутупые! И алкаши! А если они и появятся около твоей школы, тогда сразу вызываем милицию - и дело с концом!
Мороз убедил меня, и мы пошли к станции по лесу. Уехали самой ранней электричкой вместе с толпой народа, собирающегося в Москву. Мороз следил, чтобы я не вел себя подозрительно и не крутил головой. У меня это получалось не очень хорошо. Мне повсюду мерещились Босяк и Ахмет.
Конечно, Мороз решил, что икона до поры до времени останется у него, пока все не прояснится. Мне ничего не оставалось, как поддержать друга. Недели две после нашего приключения я просыпался по ночам в страхе. Но никто за мной не приходил. Так что я постепенно успокоился и благополучно забыл про наше путешествие.
А Мороз с того дня стал больше сидеть дома, чем гулять с нами, и забыл про всю готическую мистику. Он обложился специализированной литературой об иконах и храмах. Я лишь диву давался, откуда он её берет. Мороз объяснял мне свое поведение тем, что он хочет узнать, что это за икона и сколько денег можно за нее получить. Но я видел, что он на деле просто загорелся изучением церковной культуры…