Герои трилогии Дмитрия Евдокимова - студенты московского института - показаны в различных жизненных ситуациях. Первую проверку гражданской и трудовой закалки они проходят на целине во время уборки урожая, затем получают звание офицеров запаса на стажировке в летних военных лагерях и, наконец, став молодыми специалистами, вступают во "взрослую" жизнь.
Содержание:
Ромкина целина 1
Микромайоры 22
Добрые времена 39
Дмитрий Евдокимов
Добрые времена
Ромкина целина
На перрон Ромку пришли провожать мама и семилетий братишка. Робко протискиваясь сквозь шумные студенческие ватаги, мама подавленно молчала. Братишка Колька же, напротив, вдохновленный всеобщим гвалтом, через который едва пробивались звуки духового оркестра, кричал, дергал Ромку за рюкзак:
- А мне с тобой можно?
Ромка чувствовал себя в этот момент скверно. Ему казалось, что он предает и маму, и брата Кольку, и вообще весь свой поселок, в котором родился и кончил школу. Долгой зимою ему не раз виделось, как поутру он распахивает окна их маленького домика, глубоко вдыхает густой приторный аромат летнего сада, пьет холодное молоко и идет с братом на речку, где встречается с бывшими одноклассниками и одноклассницами, блещет столичной эрудицией, купается и ловит рыбу. В прошлом году ему предложили ехать в археологическую экспедицию. Разве можно было отказаться от такой счастливой возможности! А теперь вот целина... Причины уважительные, но душу все-таки гложет. А тут еще мама не сводит с него глаз!..
Красивая у него мама и еще совсем молодая. Об этом во всеуслышание заявила неведомо откуда появившаяся Алка. Она и потом, когда подошли к тринадцатому вагону, все не отходила от них-то Кольку по стриженой головке погладит, то маму возьмет под руку, представляя ей поочередно отъезжающих.
"Чего она лезет?" - злился Ромка, одновременно испытывая чувство благодарности за то, что Алка тормошит маму, отвлекая ее от грустных мыслей и каких-нибудь особенно обидных слов, которые она может сказать на прощание сыну.
- А это Светик! - сказала Алка.
- Мы знакомы, - сказала мама.
- Где-то встречались, - мрачно сострил длинный и худой Светик, не раз с Ромкой бывавший у него дома, благо что ехать-то от Москвы всего два часа.
Они разом повернулись на звуки гитары. На подножке вагона уселся Стас Родневич. Брови, нос и губы красноречиво свидетельствовали о том, что Стас балуется боксом. С силой ударяя по струнам, он пел:
Шумел Ярославский вокзал,
Прощанью последнему внемля,
И поезд нас быстро помчал
Вперед на целинную землю...
Все восприняли это, как сигнал к посадке. Суетливые поцелуи, хлопанье по плечу, чьи-то слезы, толчея у входа в вагон.
- У-у, злыдень, - мама ткнула Ромку в бок.
Он поднял, поцеловал Кольку, пообещав в сентябре приехать по грибы, нежно погладил мать по голове.
- А девушка-то ничего! - мать показала глазами на Алку, которая наконец отошла в сторону.
Ромка аж захлебнулся от возмущения:
- Ты что! Надо такое подумать...
И, уже вскочив на ходу на подножку, весело размахивая рукой, а затем, очутившись на второй полке, Ромка уязвленно встряхивал головой.
Собственно, ничего против Алки он не имел. Девчонка как девчонка. Прическа модная. С косичками она на второй день, как поступила в институт, рассталась. И фигурка спортивная, и мордашка, хоть немножко лисья, но, безусловно, хорошенькая.
Вот и сейчас она прошла по коридору, кого-то задела плечиком и, заливисто рассмеявшись, заглянула к ним в купе:
- Мальчики, подкрепиться не желаете?
- Обалдела, мать? - вежливо ответствовал Светик, уткнувшись в журнал, купленный на вокзале.
Ромка как-то рассеянно кивнул, думая о своем. Нет, Алку он не полюбит, слишком она земная, что ли. И все-таки что-то говорило ему, что любовь настоящая, первая - уже на пороге.
В свои девятнадцать лет он считал себя вполне зрелым и где-то втайне даже пресыщенным человеком. Дело в том, что однажды он уже встретил женщину. Рая была старше его на целых два года. Тоже студентка. Училась, чтобы потом учить других рисованию. Как сама смеясь рассказывала, явилась "жертвой" классического воспитания - кончила музыкальную школу, изостудию, посещала балетный кружок и даже секцию фигурного катания. В археологической экспедиции Раечка и еще ее две подруги были на привилегированном положении. Если Ромка, как и остальные ребята из его вуза, хоть и будущие историки, ехали копать, то есть, проще говоря, представляли собой малоквалифицированную рабочую силу, то девочки считались специалистами - они рисовали раскоп сверху и в разрезе, после каждого снятого слоя, а также копировали наиболее интересные находки, типа скелета, обращенного черепом на восток.
Экспедиция снимала домик в деревне, недалеко от найденного древнего городища, а руководитель, Оскар Львович, жил в гостинице областного центра, откуда приезжал рано утром на своей старенькой машине. Вечером за старшего оставался черноглазый, похожий на цыгана, Евгений, который уже вторично участвовал в экспедиции и знал все порядки. Когда, после недели безуспешных поисков, партия наконец обнаружила сгоревший сруб дома, относящегося к тринадцатому столетию, а у его порога Ромка неожиданно нашел женское разноцветное стеклянное ожерелье, Евгений подошел к Оскару Львовичу и пробасил:
- Хозяин, полагается аванс. Иначе удачи не будет.
- Знаю-знаю, - засмеялся тучный Оскар Львович, возвращаясь с седьмого неба, куда занесло его пылкое воображение. Он только что рассказывал ребятам, как это было семь веков назад: бешено мчатся маленькие лохматые лошадки, визжат всадники в высоких шапках, пуская в избы огненные стрелы. Вот из дома выскочила молодая женщина с ребенком на руках. Зацепившись ожерельем за дверь, с отчаянием его срывает - не до красоты сейчас - и бежит к реке, где стоят спасительные лодки...
Со вздохом Оскар Львович полез в полевую сумку, достал пачку денег и сунул несколько десяток в требовательно протянутую ладонь.
- Только вы уж не очень, а? - робко сказал он. - Может, завтра такое найдем...
- Не боись, хозяин, - играя роль степенного бригадира биндюжников ответствовал Евгений. - Не более четверти на брата.
- Ну, ну, - сказал Оскар Львович, еще раз жадно поглядев в раскоп, громко хлопнул дверцей и укатил, оставляя за собой густое облако пыли.
Вечером был пир. На столе стояло все, что может дать среднерусская деревенька в начале июля: пузатенькие, с пупырышками, первые огурчики, молодая отварная картошина, прошлогодние грибы, миска со сметаной и даже жареные окуни.
Водку Евгений разлил по алюминиевым кружкам. Одна из них оказалась перед Ромкой. Он скосил глаз влево, потом вправо. Пить водку не хотелось, ему больше по душе были сладкие узбекские вина. Но в сельмаге была только водка. Сейчас все пили из кружек. Даже девчонки не жеманились, не отказывались.
Выдохнув, Ромка принялся пить теплую, скверно пахнущую жидкость.
- Молодец, сынку! - выкрикнул Евгений, засовывая ему в рот огурец. - Еще одним археологом в нашем полку прибыло. - И, не давая всем как следует закусить, проникновенно запел:
День, ночь, день, ночь
Мы идем по Африке...
Ромка тоже пел. В желудке стало необыкновенно тепло, голова слегка кружилась. Он видел себя в этой песне - уже пожилого, седовласого археолога в тропическом шлеме и шортах. Лунной ночью он выбирается на поверхность из гробницы по длинному подземному выходу, бережно держа в руках золотую маску неизвестной красавицы. После многолетних поисков наконец найдена совершенно нетронутая величественная гробница, полная прекрасных произведений искусства древней цивилизации. Но какая же пыль вокруг!
- Тебе нехорошо? Погляди, как побледнел, - услышал он, словно через ватные тампоны, голос Раечки, которая сидела напротив. - Живо пошли на свежий воздух.
- Не робей, Ромка! Иди, раз женщина приглашает, - услышал он вслед насмешливый голос Евгения.
Слегка спотыкаясь, он брел за Раечкой к холму, скрывавшему древнее городище.
- Садись, - сказала она, расстелив на плоской вершине заботливо прихваченную куртку. - Клади сюда голову. Лучите? Погляди, какие звезды! Подумать только, - тараторила Раечка, - вот так же они светили много веков назад молодому воину в холщовой рубашке и прекрасной девушке из маленького славянского селения...
Ромка слушал ее в полудремоте. Прекрасные звезды. Они будто что-то хотели сказать.
- Ты любишь Грига? - неожиданно спросила она, нагнувшись к его лицу.
- Люблю, - пробормотал Ромка.
Сказано было честно. Сейчас он любил всех и все. Неожиданно Ромка услышал, как Раечка очень нежно и точно насвистывает песнь Сольвейг. Сладостная грусть охватила душу.
Он нерешительно приподнялся, раздумывая, удобно или неудобно поцеловать девушку, когда она свистит. Тем более Грига? В поисках опоры его рука коснулась ее обнаженного колена. Ни с чем не сравнимая дрожь пронзила тело. Не веря этому ощущению, он сначала робко, а потом с ненасытной жадностью касался колена девушки. Идеально круглое, будто полированное и в то же время сохраняющее внутреннее тепло. "Вот оно - чудо света!" - восторженно пронеслось в голове.
- Ты что мнешь мне коленку, глупенький? - услыхал он Раечкин насмешливый голосок.
Ромка повернул голову и увидел над собой огромные глаза, хранящие какую-то великую тайну. Он решительно потянулся к ее лицу губами, но поцелуй получился скользящий, поскольку помешали носы. Пришлось приспосабливаться.
Как это прекрасно - настойчиво вбирать в себя мягкие, податливые губы и пить, пить сладкое девичье дыхание. Они вернулись в избушку под утро, с вороватым смешком забираясь в свои спальные мешки.
Днем Ромка еле ворочал лопатой, придремывая стоя, как усталая лошадь.
- Хорош цыпленочек, - с ухмылкой сказал Евгений, - самую лучшую девушку у нас увел.
- У нас с ней ничего нет, - густо краснея, пытался защититься Ромка.
- Ладно, ладно. Если честно, я сам хотел за Раечкой приударить, да вот видишь - опоздал.
- Как ты смеешь такое! - накаляясь, сказал Ромка.
- Ну-ну! Не будем, - миролюбиво ответил Женька. - Конечно, она самая красивая, самая чистая...
И, увидев занесенную, как карающий меч, лопату, поспешно добавил:
- Молчу! Все, молчу!
А потом была снова ночь на холме, и еще и еще. Раечке было легче: пока делался срез, она могла поспать. На Ромку же было страшно смотреть - он все время двигался в каком-то полусне, на лице остались одни глаза, ушедшие куда-то глубоко.
Группа так больше ничего и не нашла. И Оскар Львович быстренько закруглил экспедицию. Ромка с Раечкой продолжали встречаться в Москве. Однажды тайком он даже ночевал у нее дома. Но встречи стали терять свою необычную остроту. Потом она уехала на дачу, он - домой. Осенью встречались все реже. Правда, Ромка еще раз побывал у нее дома. На этот раз легально. Ее мама усиленно кормила его котлетами, нежно называя "бедным студентом". Это, кажется, окончательно расстроило их отношения.
Уже по весне Ромка случайно увидел Раечку на улице. Она шла под руку с каким-то парнем, прижимаясь к нему бедром точно так же, как когда-то прижималась к Ромке.
- Ну, вот и все, - с облегчением и в то же время уязвленно подумал Ромка.
Что же это было? Страсть? Да! Увлечение? Безусловно! Еще какое: ночи не спал. Но любовь? Нет. Ромка считал, что любовь большая, как в романах, еще не пришла.
За окном, чуть покачиваясь, бежали перелески и безвестные деревушки. У переезда - ватага мальчишек в пионерских галстуках, прыгающих как воробьи и что-то возбужденно кричащих. Чуть поодаль - невысокая, плотно сбитая девушка. Вожатая или сельская учительница. Заслоняя глаза рукой от яркого солнца, она пристально вглядывалась в окна поезда, откуда торчали лохматые и веселые студенческие физиономии. Кого она ждет?
А кого он ждет? Подобно Светику, демоническую красавицу, сошедшую со страниц книг начала века? Ромка вообще сторонился хищно красивых и чересчур смелых женщин. Ему еще в детстве понравилась сказка Вересаева о двух художниках, писавших самую красивую женщину мира. Один исходил весь свет и действительно нашел самую-самую красивую. А второй, молодой, просто нарисовал свою возлюбленную. И победил.
Значит, возможно, любовь где-то рядом? Ирочка! При мысли о ней Ромку сладко кольнуло.
Ночью весь вагон проснулся от страшного шума. От купе к купе понеслись волны смеха.
- Это Мишка! Мишка навернулся! Мишка со второй полки...
Постепенно все угомонились, затихли и снова заснули под перестук колес.
Когда утром Светик и Ромка пошли умываться, у купе, где произошел ночной инцидент, собрался народ.
- Что такое? Пропустите, - недовольно сказал Светик.
- Мишку судят! - взвизгнула уже бывшая тут как тут Алка.
- Как судят?
- Общественным судом. Так забавно!
Ребята насторожились. Обязательный конферансье на всех институтских вечерах, автор забавных капустников и редактор институтской стенной газеты, Михаил был всеобщим любимцем. Поэтому представление с его участием, которое разыгрывалось сейчас, обещало быть интересным.
- Слово предоставляется обвинителю, - услышали они басок Андрея.
- Граждане судьи! Дело о выпадении Михаила Прошина со второй полки на пол транссибирского экспресса с сопутствующим падению шумом, превышающим нормы, установленные международным обществом Красного Креста и Красного Полумесяца, следует рассматривать в нескольких аспектах.
- Хорошо излагает, собака, - восхитился Светик. - Кто это?
- Это наш Евгений, - ответил Ромка, через головы заглянувший в купе.
Евгений тем временем продолжал:
- О чем думал преступник, когда летел со второй полки? Следствием установлено, что он вообразил, будто летит с лыжного трамплина. Об этом красноречиво говорят и его слова, сказанные при приземлении: "Опять чертова лыжа сломалась". Думал ли гражданин Прошин о последствиях содеянного? Нет, товарищи, не думал. Он не думал о том, какой пример недисциплинированности и даже бунтарства подает нашей молодежи. Представьте себе, что будет, если каждый начнет падать со второй полки? Полученные физические и психические травмы значительно снизят производительность труда будущих работников полей. И еще одно, не менее серьезное последствие проступка гражданина Прошина - он нарушил международную конвенцию о соблюдении тишины, грубо попрал статью закона о сохранении природы. Может вполне назреть серьезный международный конфликт. Я считаю, что мы должны поступить с преступником по всей строгости. Предлагаю оставить его без обеда, - закончил Евгений свою обвинительную речь.
- Слово подсудимому, - торжественно изрек Андрей.
- Руки сначала развяжите! - запальчиво сказал Мишка.
- Протестую, - живо возразил Евгений. - Он социально опасен.
- Ах, ты так, - возмутился Мишка. - Ну, погоди! Граждане судьи! Я признаю, что упал. Пример, конечно, не достойный. Но я упал тихо, как летучая мышка!
- Ничего себе, мышка! Весь вагон проснулся, - сказал Андрей.
- Я поясняю. Сам шум начался уже потом, когда я вновь карабкался на свою полку. И весь шум происходил от Женьки, который лежал подо мной.
- Как это?
- Дело в том, что я случайно наступил ему на лицо! Он и заорал благим матом, а теперь недостойно мстит!
- Суд постановляет, - торжественно, после минутного перешептывания, произнес Андрей, - признать гражданина Прошина виновным. В порядке наказания конфисковать у вышеупомянутого гражданина все пирожки с мясом и капустой в пользу общественности.
- Обжоры, - с презрением бросил Михаил.
- Кроме того, суд выносит частное определение в адрес поездной бригады: она должна обеспечить пассажиров, едущих на вторых полках, ремнями безопасности.
До обеда Светик где-то пропадал, пришел более угрюмый, чем обычно, наскоро проглотив пару бутербродов с остывшим чаем, залез на свою полку и уткнулся в журнальчик.
Причина его угрюмости выяснилась несколько позже, когда поезд подошел к большой станции. Все заспешили к выходу, чтобы приобрести чего-нибудь у встречавших поезд старушек.
- Пойдем купим малосольных огурчиков, - сказал Ромка.
- Иди, я не пойду, - поворачиваясь к нему спиной, ответил Светик.
- Ты чего? - удивился Ромка, зная прожорливость друга.
- Денег нет, - глухо простонал Светик.
- Как нет? А подъемные?
- Проиграл. В очко. Женьке.
- Ты что? С ума сошел? Играть в карты, да еще с этим жуликом. А ну пойдем, разберемся!
С некоторой надеждой во взоре, Светик поплелся следом. Евгений пиршествовал. Весь стол в его куне был завален дарами природы - огурцы, помидоры, яблоки, сливы, какая-то зелень. Трапезу с ним разделял Михаил, компенсируя себя за конфискованные пирожки.
Наливаясь святым гневом, Ромка прокурорским голосом спросил:
- Жрете? На нетрудовые доходы?
- Полегче. Он сам этого хотел, - Евгений кивнул в сторону опустившего голову Светика.
- А ну, верни деньги! - зловеще сказал Ромка.
- Нетушки! - возразил Евгений. - Дело добровольное. Хочешь, можешь отыграться. Или слабо?
Ромка поглядел на опечаленного друга и неожиданно даже для себя согласился.
- Чур, я на банке, - сказал Евгении. - Сколько на кон?
- Сколько ты проиграл? - повернулся Ромка к горе-картежнику.
- Одиннадцать семьдесят, - жалобно, нараспев сказал Светик.
- На все, - кивнул Ромка. - Так, что у тебя, валет? Неплохо для начала. Давай мне. Девятка, валет, семерка. Стоп. Хватит. Теперь ты. Десятка. Девятка. Перебор.
Ромка забрал деньги в карман.
- Вот так, без дураков. Пошли, искатель счастья.
- Нет, попрошу! - нагло остановил его Евгений. - Как банкомет, имею право отыграться.
- Имеет, имеет, - закивал Михаил, звонко хрумкая малосольным огурчиком.
- И ты туда же? - покосил на него глазом Ромка.
- Мое дело - нейтралитет, - ответствовал Михаил.
- Черт с тобой, сдавай, - сглатывая слюну, решил Ромка.
- Удваиваю ставку, - разошелся Евгений, бросая двадцатипятирублевую бумажку.
Кряхтя, Ромка сделал то же самое.
- Мечу. У меня десятка. Теперь тебе. Восьмерка. Король. Берешь еще? Туз. С чем тебя и поздравляю, - зареготал Евгений. - Отыграться не желаете?
Ежимая в кармане оставшуюся трешку, Ромка с ненавистью посмотрел на победителя.
- Зато в любви везет! Счастливчик! - продолжал издеваться Евгений.
Мишка громко заорал:
- "Ехал на ярмарку ухарь-купец..."
Странно, но и Светик явно повеселел после Ромкиного проигрыша. И чем больше Ромка злился, тем больше Светик воспринимал происшедшее с юмористической точки зрения.
- Как он тебя, ха-ха. Как ребенка, ха-ха. Ой, не могу!
- Что это вы так развеселились? Мне с вами можно? - услышали они жизнерадостный голос Андрея, массивная фигура которого показалась в дверном проеме.