Постепенно все разошлись. Наконец на скамейке остались Стас и Ромка.
- Эх, Ромка, дружочек! - обняв его за плечи, сказал командир. - Вот уж не думал не гадал, что мы так сойдемся. В институте на вас со Светиком все поглядывал, думал, "мальчики-пижончики". А здесь, видишь, характер проявился.
- И я, честно говоря, не думал, - сдержанно ответил Ромка. - Всем ты парень настоящий, а вот...
- Что вот? - повернулся встревоженно Стас. - Говори прямо, ведь мы друзья!
- Ведешь ты себя, как собака на сене.
- Что ты имеешь в виду? - удивился Стас.
- Да с Ирой той же. Любишь не любишь... в отношения, что ли, тоже играешь?
- Ирочка - девушка чудесная, - убежденно сказал Стас.
- Я разве спорю?
- Но, понимаешь, у нас с ней ничего не было. Или почти ничего.
- Что значит - "почти"?
- Да так. На каток вместе ходили. Один раз даже в ресторан. Но ничего такого. Даже не целовались. Веришь? Или, может, смешно? Очень она, как бы тебе сказать? Цельная! Если уж с ней целоваться, так чтобы это было серьезно, понимаешь?
- Очень даже понимаю!
- Может, и было бы что серьезное, но тут моя принцесса вернулась. Дружили мы с ней с десятого класса. Так получилось, что очень близко, понимаешь? Хотели пожениться, да родители упросили до двадцати подождать. Потом она в Одесский институт поступила. Долго не виделись. Вот я с Ирочкой начал встречаться. А когда она вернулась, перевелась сюда в Москву, встретились. Посмотрел ей в глаза, вижу, любит, больше жизни любит. Ну и я...
Стас смущенно замолк.
- Вот и получается, что собака на сене, - осуждающе бросил Ромка.
- А ты что за прокурор? - воззрился на него Стас. - Или? Не может быть.
- Почему не может быть? - обиделся Роман.
- Брось дурить. Такой видный парень, а она...
- Что она?
- Ну если честно? Ведь хорошенькой ее не назовешь? Натэллочка, Алка - эти да. Хорошенькие. А она - смуглая, глазки небольшие, нос какой-то крупный. И в то же время, ты прав, есть в ней что-то такое. Я и сам это чувствовал. Прикоснешься к ее руке, и будто тебя током стукнет! Черт с тобой, люби!
- А как же Ира?
- Что Ира?
- Она же тебя любит, и серьезно! Ты об этом догадываешься?
- Мне Алка говорила. Но думаю, она, как всегда, преувеличивает.
- А с Ирой ты об этом прямо не говорил?
- Нет. Неудобно. Я ей наоборот, о своей любви к принцессе рассказывал.
- И как она реагировала?
- Очень хорошо. Хвалила за постоянство. Так что - все нормально. Ее сердце - свободно. Ты-то ее любишь?
- Не знаю, - с колебанием ответил Ромка.
Как рассказать даже другу о том, что он чувствует? Любит ли? Если утром просыпаешься и сразу приходишь в хорошее настроение при одной мысли о ней? Если даже, стоя спиной, чувствуешь ее приближение? Предпочитаешь вдруг самым умным книгам бессвязный обмен ничего вроде бы незначащими фразами? Когда хочется смеяться, и плакать одновременно? А иногда хочется обнять и задушить? Хочется выражаться высоким стилем или даже стихами? Что это за наваждение? Неужели любовь?
- Ты сам сначала в себе разберись, в своих чувствах, - услышал он наставительный голос Стаса, - потом на других наскакивай! А погода завтра, и правда, будет хорошей!
...Вот пришел этот миг, принесший счастье,
Он вошел в меня совершенно незримо,
Я теперь узнал любви ненастье,
Потому что люблю и не буду любимым.
Ты вошла в меня легко и играя,
Улыбаясь своим упрямым мыслям,
И хоть, знаю я, что нету рая,
Я ощутил что-то очень близкое.
А сейчас мне больно и мучительно сладко,
И от этой боли некуда деться,
Оттого, что своею ручкою мягкой
Ты взяла меня прямо за открытое сердце.
Может, ты уйдешь равнодушно в будни,
В последний раз улыбнувшись неловко,
Сердце мое, оно не забудет
Милую девочку с упрямой головкой.
- А, слезливое бормотанье! - Ромка поморщился, прочитав еще раз, скомкал бумагу и бросил под стол.
- Заметка в стенгазету? - иронически спросил наблюдавший за ним исподтишка Светик.
- Да, так. Не обращай внимания.
- Как же не обращать, если друг ничего не ест, а ночью вздыхает так жалобно, будто плачет?
Ромка ничего не ответил, а просто встал и вышел на улицу. Он не видел, как Светик нырнул под стол и достал скомканную бумажку...
* * *
Вроде бы совсем немного осталось - две недели. Но тоска по дому все сильнее. А тут еще агроном с улыбочкой:
- Кто вам сказал, что до первого сентября уедете? Это уже как хлеб уберем!
Вдруг заорала Алка, будто с цепи сорвалась:
- Это безобразие! Нам гарантировали! Мы в Москву будем жаловаться! Дойдем куда нужно.
- Тише, тише, - примирительно похлопал ее по плечу Ромка.
- Что тише? - огрызнулась Алка, и он поразился, сколько в ее глазах было злости. - Сам блаженненький, так и другие должны страдать?
- Дура! - начал сердиться Ромка. - Врезать бы тебе, так ведь осудят...
Алка съежилась и отошла. Агроном растерянно посмотрела ей вслед.
- Вот ведь скаженная! Я хотела договорить и не успела... Совхоз взял обязательство досрочно уборку кончить. Так что, наоборот, зря держать вас не будем.
Через день Алке принесли телеграмму. Та прочитала и заплакала навзрыд.
- Что, что такое? - окружили ее девчонки.
- Мама серьезно заболела, - и сунула телеграмму подошедшему Стасу.
- "Срочно выезжай матери гипертония отец", - прочел он вслух встревоженным голосом.
- Да, плохи дела.
- Вот видишь, телеграмма врачом заверена, - шмыгнув носом, деловито добавила Алка.
- Надо действовать, - решительно сказал Стас. - Ромка, сбегай в гараж, узнай, может, кто на центральную едет. А ты вещи собирай, живо. И не нюнь. Самолетом отправим.
И уже через полчаса Алку с чемоданом из желтой кожи усадили в кабину полуторки. Девочки целовали ее и совали наспех написанные письма домой.
Ромка, как и остальные, махал рукой вслед машине, испытывая щемящее чувство вины перед Алкой.
- Умеют же люди устраиваться! - сказал рядом стоявшая Натэллочка.
- Что ты болтаешь? У человека мать заболела...
- Действительно, блаженненький, как Аллочка выражается. Что такое гипертония, знаешь?
- Что-то с сосудами, по-моему.
- Повышенное давление.
- Ну разве это хорошо?
- Плохо! Но этой болезнью болеют десятками лет и никто не умирает. Я знаю, что у Алкиной матери - гипертония несколько лет.
- Так, может, приступ?
- Какой приступ? Просто Алка написала, что хочет скорей домой. Вот отец и расстарался.
- А как же подпись врача?
- Так он заверил все правильно: у нее же действительно гипертония.
- Значит, все эти слезы...
- Бутафория, мой милый. Просто по дому соскучилась.
- Так ведь все по дому соскучились, но никто же не убегает. Вот ты, например...
- Что ты! - ужаснулась Натэллочка. - Мне папа никогда дезертирства не простит.
- Ты правильно сказала - дезертирство.
Ромка себя чувствовал так, будто его обмазали чем-то липким и грязным. Было как-то неудобно смотреть другим в глаза.
"Как же так получается? - размышлял он. - Сверху человек вроде бы один, а внутри - другой?"
Они со Светиком давно уже придумали игру, в которую обычно играли в троллейбусе. Разглядывая пассажиров, старались угадать, кто на какой остановке сойдет. И так в конце концов навострились, что угадывали почти безошибочно.
Эта дама в модном платье сойдет, конечно, у Арбата. Видно, что коренная москвичка, живет там, в одном из узеньких, кривых переулков. Супружеская пара выйдет у Вахтанговского, ясное дело, в театр собрались. Этот парень костюм едет покупать в "Руслан", черноусый гражданин в широкой кепке следует до Дорогомиловского рынка. Ну, а это - свой брат, студент. Даже носок дырявый виден. Сойдет, конечно, на Студенческой.
Небезуспешно угадывали профессии пассажиров. Этот - рабочий, тот - служащий какой-нибудь мелкой конторы, а этот в кожаном пиджаке, - либо маститый журналист, либо малоизвестный артист.
А вот попробуй угадать, какой человек перед тобой? Взять ту же Алку. Когда сюда ехали, активнее ее не было. Первой в отряд записалась, речи говорила. И вроде от работы не отлынивала. И первой сбежала. Показала, что глубоко наплевать ей на всех.
А вот Михаил - наоборот. Казалось бы, лодырь, шут гороховый. Но когда ногу вывихнул и ему предложили уехать в Москву, чуть не застонал:
- Что вы, ребята! Как же я без вас вернусь? Стыдно в глаза будет смотреть.
Или тот же Светик. Они все лапки кверху, а он пошел к секретарю парткома. А Василий. Как взялся кашеварить, так стряпает до сих пор без единого слова.
Хотя есть такие типы, которых сразу видно. Тот же Евгений. Как был гад ползучий, так и остался. Подошел тут как-то к Светику и Ромке:
- Что-то вы, братцы-кролики, на меня косо смотрите?
- С чего ты взял? - великодушно сказал Светик.
- Ну, тогда ладно. Меня будете держаться - не пропадете. Если, к примеру, Андрей в отношении вас снова начнет права качать, я его вмиг к ногтю!
- Ты? Каким же образом? - удивился Ромка.
Евгений гаденько хихикнул:
- Помнишь, на выходной мы в центральную усадьбу ездили?
- Ну?
- Там девчонок с нашего курса встретили. Андрюша наш, конечно, хвост трубой. Они ему говорят: "зазнался, как командиром стал". Ну, он, чтоб доказать, в совхозный сад залез, там мичуринская скороспелка какая-то: его и цапнули. Ели скандал замяли.
- Кошмар, - расстроился Ромка.
- Конечно, кошмар, - подтвердил Евгений. - Он потому и с управляющим тише воды был. Когда машину с зерном украли, помнишь? Скандала не хотел. За свою шкуру каждый дрожит!
- Подлец ты, Женька! - убежденно заявил Светик.
- Может быть, - легко согласился он. - Но порядочный!
- Порядочный подлец? Разве так бывает?
- Конечно. Я ведь Андрея не шантажирую. А мог бы - ты мне работу поденежней и полегче, тогда я буду молчать. Но я же этого не делал? Вот если он на мозоль мне наступит, держись.
- Иди отсюда, неохота об тебя руки марать, - свирепо сказал Ромка.
- Пожалеешь, - заметил Евгений.
- Что, обгадишь? Не боюсь. Как-нибудь отмоюсь. Но и ты не взыщи, попадешься где-нибудь в узком месте.
Друзья весело захохотали ему вслед.
- Плюгавенький человечишка! - сказал Ромка.
- Потому он и ищет самоутверждения таким способом, - заметил Светик.
- Это что, по Достоевскому?
А какой он сам, Ромка? Веселый? Добрый? Пожалуй. А сила воли, а принципиальность? Потом, когда старше станет? А сейчас лучше не портить нервы? Так хороший он или плохой? В этом еще предстояло разобраться.
...Темп уборки начал спадать. Ребята сердились:
- Как же мы быстрей закончим, если в час по чайной ложке зерна привозят!
- Так и должно быть, - хитро улыбалась агроном. - Остаточки подбираем.
И вот она сияющая примчалась на ток:
- Совхоз рапортовал о досрочном завершении уборочных работ.
- Урра! - закричала бригада.
- Пришла телефонограмма. Сегодня после обеда устроим вам баньку, а завтра отправляетесь на центральную и домой!
Прощание было неожиданно трогательным. Незаметно они успели полюбить и Кузьмича, и Ваню Дудку, и некрасивую девушку-агронома, и даже старика бухгалтера, который на прощанье сообщил, что каждый из них заработал вполне приличную сумму, каковую получит в центральной бухгалтерии. Ромка даже сбегал утром попрощаться с кобылой Машкой. Сунул ей кусок хлеба с солью. Та в знак благодарности попыталась его ущипнуть.
Его отсутствие заметила Ира.
- Где это ты пропадал? - спросила сердито, стоя у дверей конторы. - Забирай свои вещи. Все уже пошли к гаражу.
- С Машкой, Машерочкой, на прощанье целовался, - весело ответил Ромка.
- Странный ты человек.
- Почему?
- Над людьми ехидничаешь, а с лошадьми целуешься.
- Я вообще животных люблю. У нас дома всегда кошки, собаки, даже поросенок был.
Ему показалось, что Ира взглянула как-то неожиданно тепло, и настроение подпрыгнуло.
На центральной радостные встречи. Товарищеский футбольный матч с первой бригадой окончился внушительной победой: пять - один.
- Знай наших! - вопил Михаил, занимая весомое место среди болельщиков.
Потом был торжественный митинг. Хорошо сказал секретарь парткома:
- Вы, ребята, в этом году выдержали, прямо скажу, серьезное испытание. Показали себя настоящими людьми. Я рад, что у нас в Москве будет столько хороших друзей.
И снова прощальные рукопожатия и поцелуи.
- Мальчики, приезжайте снова, - сказала приехавшая их проводить агроном. По слухам, ее назначили управляющим отделением. - Приезжайте, правда. Со временем из вас получатся неплохие работники села. Может, пока не поздно, в Тимирязевку переведетесь?
- Подумаем, мать, - серьезно ответил Светик.
И вот поезд снова отстукивает свою однообразную песню. Когда Ромка вышел из своего купе, он увидел Иру, одиноко стоящую у окна.
- Постоять рядом можно?
- Стой, место не куплено.
- Степи изучаешь?
- Изучаю.
- Может, фрейлен, бросит благосклонный взгляд на верного пажа? - начал "выдавать текст" Ромка.
Ира внимательно поглядела на него.
Странные у них сложились взаимоотношения за последнее время. То ходят везде вместе как привязанные, то ссорятся по пустякам. Говорят друг другу колкости на людях и нежно молчат, когда остаются вдвоем. Вечерами подолгу простаивали у конторы.
- Ну, я пойду?
- Замерзла?
- Нет. Просто так.
- Можно, я тебя поцелую?
- Зачем?
- Ну, тогда иди.
- Обиделся?
- Конечно.
- Не обижайся, ладно? Вот такая уж я...
- Это точно.
И снова стоят, молчат, глядят друг другу в глаза.
- Ну, я пойду?
Сейчас, стоя с ней в тамбуре вагона, Ромка решил выяснить все до конца. Но как начать объяснение? Прямо бухнуть: "Я тебя люблю, а ты?" Или найти какие-то особые слова?
Но начала вдруг она.
- Что, ты действительно меня любишь?
- С чего ты решила?
- Читала твои стихи.
- Ну и как?
- Ты прости меня.
Он увидел в ее глазах слезы.
- Ты плачешь? Почему?
Плечи ее затряслись, и она уткнулась ему в плечо. Потом подняла заплаканную мордашку и сказала:
- Ром. Я очень старалась. Я хотела тебя полюбить. Но ничего не получилось. Ты самый хороший, славный, добрый, умный, веселый. В общем, самый-самый. Но не люблю я тебя!
Она опять взревела и ткнулась носом ему в плечо.
- Я дура, да? - слышалось сквозь всхлипывания.
Старушенция луна корчила ехидные рожи. "Хэппи-энд" не получился.
Микромайоры
- Товарищ полковник! Студенты четвертого курса для занятий построены. Дежурный Бессонов.
- Вольно.
Полковник Кислица, не по возрасту стройный и щеголеватый, неторопливо прошел вдоль колыхнувшегося ряда, придирчиво оглядывая каждого с головы до ног.
- Анохин! Опять сапоги не начищены?
Светик критически глянул на свои пропыленные сандалеты.
- Так, товарищ полковник! Они же с дырками. Их никакая вакса не берет.
"Отец-командир" укоризненно помотал головой.
- Ах, Анохин, Анохин. Берите пример с Рожнова. Всегда подтянут, выбрит и сапоги в порядке.
Светик тихонько загудел. Он не то что брать пример, глядеть не хотел на Боба, этого пижона. Всем известно, что его бесплатно каждую неделю стригут в "Чародейке". За что Боб охотно позирует перед фотоаппаратом, и его морда крупным планом нахально смотрит со всех витрин салона. Как же! Образец мужественной красоты!
Сегодня Рожнов был в зеленоватом блайзере с металлическими пуговицами, напоминающем офицерский мундир, что, видимо, особенно импонировало полковнику, и в остроносых мокасинах, до блеска отдраенных армянином на углу их родного переулка.
- Садитесь, - разрешил полковник и, задумчиво проведя мизинцем по щетке усов, взялся за журнал.
- Так, кто у нас не был прошлый раз? - спросил он, скользя взглядом по списку. - Рожнов?
Полковник был строг и принципиально не имел любимчиков. Поэтому он уже не помнил о только что произнесенном комплименте, и в голосе его звучал неприятный металл.
- Что это вы, голубчик, прогуливать начали? У нас сейчас с вами самый напряженный момент, скоро экзамены, а вы - в самоволку?
Боб вскочил, набрал полную грудь воздуха, так что даже щеки округлились, потом вдруг плаксиво закуксился и заныл:
- Маму в больницу возил, товарищ полковник. Она внезапно позвонила, а папа в командировке, вот мне и пришлось, а там очередь...
Ребята с ленивым любопытством прислушивались, как Боб уверенно выкручивался из неприятного положения. Все присутствовавшие, исключая полковника, отлично знали, что Рожнов родом из Тамбова, что мама его, судя по обильным посылкам, поступающим в общежитие, здравствует и процветает на торговой ниве, поэтому жалобный рассказ воспринимали лишь как небольшой литературный опус.
Полковник заскучал и заерзал на жестком стуле.
- Ладно. Причину можно считать уважительной. Но рапорт все равно напишите.
Боб благополучно выпустил воздух и начал было садиться. Вдруг страдание на его лице сменилось благородным негодованием. Он снова вскочил.
- Товарищ полковник! Так я ведь был на прошлом занятии!
Смеялись все, даже обычно столь суровый отец-командир. Вытирая платочком выступившие слезы, он захлебываясь говорил:
- Действительно. Прошу прощения. Графу перепутал.
В его голосе вновь прозвучал металл.
- Родневич! Почему не были?
Версия с мамой явно уже не проходила, и Стас, растерявшись, ляпнул:
- В кино был. С любимой женой.
Полковник, еще не отойдя от смеха, только махнул рукой:
- Пишите рапорт. А теперь всех прошу к ящику с песком. Тема занятия: "Наступательные действия стрелкового взвода".
Взору предстала умилительная картина. Чья-то опытная рука умело создала в ящике идиллический пейзаж - живописные холмы, окрашенные зелеными рощицами, голубая извилистая речка с мостами, желтые дороги.
- Наш взвод находится на опушке этого леса, - давал "вводную" полковник.
Он аккуратненько положил три треугольника, обозначавших отделения.
- Взводу придали, - полковник торжественно повысил голос и обвел взглядом сгрудившихся у ящика студентов, - две самоходных установки и один танк.
В лесу появились игрушечные изображения.
- Ого! - подхалимски сказал Боб. - Сила! С такими пушками я...
- Отставить разговоры, - ласково прервал его полковник.
Он любил, когда студенты загорались жаром предстоящего боя.
- Как нам стало известно, - лицо Кислицы нахмурилось, - на высоте 103,6 занял оборону взвод противника с двумя тяжелыми пулеметами.
- Пулеметы против наших пушек? - опять не выдержал Боб. - Да мы их...
Полковник тем временем ловко расположил указанные силы противника и выпрямился.